Под одним одеялом

      После всех тех событий, что произошли накануне, Лололошка будто до сих пор ощущает запах гари на своей одежде. Стоит сомкнуть веки — и в этой темноте он видит оранжевые языки пламени, обуглившиеся лоскуты синтетической кожи и механические сломанные голоса, истошные крики, повторяющие одни и те же слова.       Копоть словно осела в легких и мешает сделать вдох, а с волос на землю сыпется пепел. От этого кошмара трудно отделаться даже учитывая тот факт, что погибшие люди — вовсе не люди.       Ло думает об импульсивном поступке Шэрон, о Дилане, с которым его разлучить хочет буквально все на свете. От этого уже болит голова и хочется просто… отдохнуть, ни о чем не думая. Насколько это вообще возможно.       Когда он проходит внутрь ветхого домика, снятого Ричардом на их крохотный бюджет, то прикусывает губу и молча осматривается. По углам развесились ниточки паутины, с потолка, явно дырявого в некоторых местах, капает дождевая вода, пахнет сырым деревом и пылью. Ричард подбоченивается и, вздыхая, принимается осматривать помещение, и с каждым его шагом скрипит половица.       — Так, ну… — тянет он, почесывая затылок, — не лучшее местечко.       Лололошка мнется на пороге, устало смотря на покрытую толстым слоем жира сковороду, на облупившуюся краску на шкафчиках, на хлипкую дверь в туалет, что при малейшем дуновении ветра тут же распахивается. Во всем интерьере, из всех щелей скулит бедность, нищета, от которой Лололошка так усердно сбегал все это время, выполняя поручения на Флае. Но в то же время, во всем этом есть свое… Какое-то умиротворение. Жизнь остановилась здесь, в этом маленьком домике на окраине подлинного Хэнфорта, и возмущаться печальному состоянию их жилища будто бы смешно и по-детски. Пока что будет вот так. Потом будет лучше, найдется работа и все такое, все будет хорошо.       Его взгляд скользит на заправленную кровать с посеревшим постельным бельем. Двуспальную.       — Где будем спать? — спрашивает Лололошка, продолжая отсутствующим взглядом смотреть на постель.       — В смысле где? — Ричард вопросительно вскидывает бровь и оборачивается, а потом, отследив траекторию взгляда соседа, задумчиво чешет подбородок. — Блин, Ло, я бы не хотел спать на полу. Посмотри, он же сырой и пыльный, тут уборка нужна, а сейчас как-то сил на это никаких нет, — зевает. — Давай пока на одной поспим, че такого-то? Мы же оба парни, в конце-то концов, ничего страшного, да?       Лололошка рассеянно ему кивает, принимаясь вытряхивать из карманов все вещи, кладет их на тумбочку и стол, пока Ричард аккуратно садится на край кровати, и под его весом ржавые пружины издают противный скрип.       Лололошка стягивает с себя одежду медленно и будто брезгливо. Будто она впитала не только грязь и пот его тела, но и те воспоминания, поселившиеся в голове и отложившиеся страшными картинками, от которых моментально мурашки бегут по позвоночнику. Лололошке кажется, будто все это было лишь страшным сном, что когда он закроет глаза — очнется в общежитии в шесть утра. За окном будут чирикать птицы, небо окрасится нежно-розовым, а к восьми постучится Карл и позовет в университет.       Ричард, видя разбитое состояние соседа, не решается ни шутить, ни как-то подбадривать. Ему самому нелегко, у него там, на острове, остались родители, и эта мысль заставляет совесть грызть внутренности. Он чувствует себя так паршиво, что хочется просто уронить голову на подушку и тоже уснуть младенческим сладким сном.       Матрас скрипит и прогибается под чужим весом. Лололошка, раздетый до нижнего белья, осторожно залезает на кровать, но одеяло не трогает. Лежит на самом краю, смотря в потолок и мысленно считая дырки на нем.       Слышно, как свистит ветер и как громко выясняют отношения подозрительные личности в округе. Как лают беспризорные собаки. Как шелестят остатки сухих листьев на деревьях.       Ричард лежит к нему спиной, на боку и подложив под подушку руку. Одеяло натянуто до ушей, а сон к нему тоже совсем не идет, потому что в голове роятся неприятные мысли, бесконечное чувство ноющей тревоги, от которой не убежать, просто закрыв глаза. И Лололошка понимает его в этом.       Они лежат неподвижно и молча. Лололошка чувствует, как начинают затекать конечности, как холод, несмотря на плешивые стены из древесины, пробирает до костей и заставляет бледнеть губы. Они не знают, сколько времени лежат вот так, но тут Ричард выдыхает, в воздух взметается облачко пара, и он шепотом произносит:       — Тоже как-то не спится, да? — он усмехается, укладываясь на спину, поправляя подушку и сцепляя руки в замок на груди. — Не верится даже, что у нас получилось. Если честно, Ло, — Ричард поворачивает голову в его сторону, — мне так непривычно находиться рядом с настоящим человеком такое длительное время. От тебя даже тепло какое-то исходит настоящее. Не то что от этих… Железяк.       Лололошка грустно кивает.       — Тебе страшно, Ло? Что будет дальше. У тебя ведь даже нет документов, — говорит Ричард. — Но не переживай, со мной не пропадешь, я тебя не брошу. Буду, значит… Зарабатывать как-то, что поделать.       Ричард косит на него взгляд и замечает, как мелко дрожит его тело. Свет фонаря, бьющий с улицы прямо в окно, падает на бледное лицо без какого-либо выражения, на синяки под глазами и обескровленные губы.       — Тебе что, холодно? Ну, ты это… Вот, накройся хоть, — Ричард набрасывает на него одеяло, приподнимается, чтобы тщательнее укутать его тело по плечи. Он придвигается еще ближе, отчего Лололошка будто выходит из глубоких раздумий и испуганно на него смотрит. Нельзя сказать, что он именно боится тактильного контакта или близости. Просто это было неожиданно.       Ричард ложится на бок лицом к нему, обнимает одной рукой как-то осторожно, с непонятным выражением лица и поджатыми губами. Он видит реакцию Лололошки и тут же бормочет:       — Ну в этом же ничего такого нет, Ло, да? Я слышал, мне родители говорили, что древние люди спали все вместе голые и под одной шкурой, чтоб было теплее. Мне и самому прохладно если честно, — его пальцы где-то на ребрах, и от прикосновений у Лололошки перехватывает дыхание и каменеет тело.       — Все в порядке, да, я… Кажется так и было, да, — неуверенно шепчет юноша, отводя взгляд.       — Может ты… Ну это, на бок тоже ляжешь, чтоб было удобнее обнимать? Блин, ты худой такой, хотя судя по силе и не скажешь. Надо бы завтра разобраться с провизией.       Лололошка мысленно соглашается и неуклюже переворачивается. Зажмуривается. Чувствует, как шевелятся волосы на затылке от теплого дыхания Ричарда, который совсем близко, а его рука, теперь уже очень теплая, касается впалого живота. Спиной Лололошка ощущает его грудь, бедра к бедрам, и ему тут же становится невероятно жарко, будто он снова там, на пороге волонтерского центра «СЧАСТЬЕ» с покосившейся вывеской, посреди пекла и плавящегося металла.       Он натягивает одеяло на нос и учащенно дышит. Ричард тоже дышит быстро, отчетливо слышит биение собственного сердца в ушах, как тепло волнами разливается по конечностям, как становится горячо меж двух тел.       Ричард думает, что это нормальная реакция организма. Он впервые спит не один. Впервые обнимает чужого человека, не отца и не мать, впервые чувствует человеческое тепло так, казалось бы, неприлично близко. Но в этом же нет ничего такого, думает Ричард. Совсем ничегошеньки.       Но те бурлящие гормоны, танцующие в теле, вынуждают действовать. И не только они. Внутри накопилось столько стресса, что его хочется снять с себя вместе с кожей, выплеснуть эмоции наружу, поддаться, расслабиться. Ладонь ползет выше. Ричард старательно делает вид, что бережные поглаживания груди — это все случайность, ненарочно, рука дернулась, вот и вся причина.       — Ты чего? — вдруг глухо шепчет Лололошка дрожащим голосом, утыкаясь лицом в подушку.       — Я? — Ричард резко одергивает руку и возвращает ее на живот. — Да ничего, это я так, ну, просто. Пытаюсь понять, как удобнее.       Лололошка сглатывает слюну. Ловит себя на мысли, что ему нужно это прямо сейчас, что без этой самой руки становится так пусто и одиноко, что сразу в душе холодеет. И когда пальцы Ричарда смещаются ниже, будто бы изучая, и натыкаются на что-то твердое под тканью, Лололошка издает вздох и поерзывает, рефлекторно толкнувшись бедрами.       — Ты чего? — на этот раз сипло спрашивает уже Ричард, но ладонь не убирает.       Лололошка не может ему ответить. У него горят внутренности, у него в голове шквалистый ветер, ураган эмоций, а мыслей совершенно никаких нет. Ягодицами он жмется к нему и, когда тоже ощущает чужую твердость, прикусывает губу.       — Ло, это как-то… — Ричард произносит это с придыханием, прижимаясь к нему сзади еще плотнее. — Бредово. И очень тупо.       — Я не знаю, почему это происходит, просто… — Лололошка громко выдыхает, когда теплые пальцы медленно проникают под ткань и осторожно касаются разгоряченной чувствительной кожи — Ричард принял решение действовать дальше. — Просто мне так хочется, чтобы… Чтобы все это было просто видеоигрой или кошмаром.       Ричард с ним и согласен, и нет. Потому что сбежать из этого игрушечного макета Хэнфорта хотелось всю осознанную жизнь. Но эти мысли выжигаются из сознания ноющим желанием, сконцентрированным внизу.       Ричард ненадолго убирает руку, позволяя себе избавиться от тесной ткани, и снова прислоняется к Лололошке, утыкаясь носом в его плечо. Теперь его кожа по ощущениям горячее, чем перегревшийся от нагрузки автоматон.       Пальцы возвращаются на прежнее место, обхватывая плоть у основания, и Лололошка выгибается дугой, роняя очередной приглушенный стон. Ричард кладет правую руку на взъерошенные взмыленные волосы, прочесывает их и поглаживает лоб, висок, алую ушную раковину, пристраиваясь бедрами поудобнее.       — Ричард, ты что…       Одновременно с плавным скольжением руки по всей длине, Ричард начинает осторожно протискиваться меж сжатых, влажных ляжек. Он издает стон, двигается сначала неуверенно, а потом набирается решимости и ускоряет темп. Создающееся приятное трение кружит голову, Ричард шумно дышит и неосознанно покрывает мокрыми поцелуями трясущиеся плечи и затылок, а Лололошка, тихо постанывая, лишь плотнее сжимает ноги так, что Ричарду в какой-то момент становится слишком тесно и узко, но так хорошо, что он резко приподнимается, берется за подбородок Лололошки и, развернув его голову чуть на себя, неопытно целует. Слюняво, хаотично двигая языком, но на это сейчас так все равно им обоим, что Лололошка просто стонет в его губы и двигает бедрами навстречу теплой ладони, ласкающей его внизу.       Скрипит матрас, дергается кровать, а простыня, ранее аккуратно заправленная, комкается и съеживается под их телами. Ричард толкается, толкается, толкается, исступленно впиваясь пальцами в мягкую ляжку. Он совершенно не знает, правильно он все делает или неправильно, но, судя по тому, как поскуливает Лололошка от всех этих махинаций, кажется, будто отсутствие какого-либо опыта у обоих тут играет второстепенную роль. Главное — это обоюдное удовольствие.       Ричард целует его снова.       И все вокруг меркнет. Остается лишь захлестнувшее с головой чувство эйфории, экстаз, заставляющий трястись конечности еще несколько секунд, что-то липкое и горячее между ног и на пальцах. Шумное дыхание на шее, звон в ушах, и каждая мышца расслабляется, приятно ноет. Ричард трется носом об его плечо, блаженно прикрывая веки, потом утыкается в него лбом и ни о чем не думает, а Лололошка с трудом пытается восстановить сбившееся дыхание, жадно хватая ртом кислород.       Лололошка слишком ему благодарен. За то, что он просто рядом, что он чувствует тепло его тела прямо сейчас. И за то, что в нужный момент никуда не испарился, не отключился, а просто помог так, как смог. И сейчас помог тоже, они помогли друг другу в какой-то мере сохранить рассудок, выплеснуть томившиеся внутри негативные эмоции.       От усталости глаза закрываются сами собой. Лололошка уже слышит размеренное сопение возле уха.       И к черту остров, к черту материк, к черту все деньги, документы и насущные проблемы. К черту мироходцев и автоматонов, жизнь и смерть.       Ведь человеку всегда нужен человек.