Созерцаемое.

Среди величественных стен замка Кастанату, у его древних врат, сестра встречает брата, не ведая о том, что он давно пропал. — Сестра Мария, — прошептал незнакомец, слова его словно эхо далеких воспоминаний. Мария Никола Лукреция де Онли, сестра-близнец Николаса. Их имена, подобно переплетающимся нитям, а также хранили память о первой и последнем святых покровителях, Лукреции и Бертране. Она, воспитанница Королевской Магической Академии Люминарис, находила утешение в дружеских узах с сокурсниками. Истинный Николас, чуждый заботам сестры, редко утруждал себя письмами. — Я полагала, ты не явишься. Понимаешь... — робко начала Мария, прервав долгую разлуку. — Я был бы уверен в том же, — холодно ответил брат, скрывая недовольство. — … — … Молчание нависло над ними, тяжкой завесой недомолвок. Мария поспешила заполнить хоть чем нибудь пустоту общения: — Как жаль, что он так рано покидает нас. Помнишь наши детские забавы здесь, в Кастанату? Мы мчались по этим тропинкам, смеясь и играя, словно весь мир принадлежал только нам. Николас молча выслушал ее слова, пытаясь вызвать в памяти хотя бы отголоски этих воспоминаний. Он ничего не помнил, но что-то внутри него откликнулось на ее рассказ, словно эхо давно забытой мелодии. — Я помню. — спокойным голосом произнес Николас, тщетно пытаясь отыскать эти воспоминания, чужие ему, как и самому настоящему Николасу. — Я помню, как мы бегали по этим садам, как прятались за статуями и мечтали стать героями великих сказаний. Мария улыбнулась, ее глаза засветились горькой радостью. — Да. — сказала она. — И как же я скучала по этим временам. По тем беззаботным дням, когда мы были просто детьми, когда казалось, что нет преград, что нам не по плечу. — … — Как глупо, —проронила Мария с печалью и ностальгией. — Он стал владыкой Кастанату, обители бессмертных, но судьба отмерила ему лишь тридцать лет. — Еще рано говорить о его кончине, — солгал Николас, его слова повисли в воздухе. Мария молча собиралась с силами, а затем, взяв брата за руку, повела его к лабиринту виноградных лоз. Густая листва обвивала каменные арки, создавая прохладный зеленый коридор. Воздух был напоен сладким ароматом винограда, созревавшего на лозах. Оказавшись среди густой зелени, Мария присела на скамейку, приглашая брата сесть рядом с ней. — Помнишь, как мы прятались здесь, делились наивными секретами, думая, что нас никто не найдет? Хотя слуги неизменно приходили за нами. Здесь же мы постигли свое первое заклинание. — В самом деле. Я припоминаю. — лгал Николас. — Пожалуйста, Николас, произнеси его. Не колеблясь, он произнес древние слова, и в тот же миг из его рук вырвалась искра светлейшей энергии. Воспоминание об этом заклинании так прочно засело в сознании истинного Николаса, что даже его ложный двойник, Николас-тень, мог воспроизвести его. Вслед за вспышкой света Николас со стыдливостью улыбнулся, словно и вправду помнит то детское волшебство. — Ха-ха! У тебя никогда не получалось! — зазвенел детский смех Марии. Поддавшись порыву счастья, она припала к груди брата: —Ты изменился, но все же это ты. Та вдовствующая обманщица нашептала мне об отравлении, но я не верю, что ты способен на подобное. — Екатерина? — Да. В ночь моего прибытия она показала мне письма, склянки и рецепты, умоляя о помощи в борьбе с тобой. На мгновение я ей поверила. — Говорила Мари со спокойствием и пониманием, что больше это ничего не значит. — Но... почему? — подозрения зрели в Николасе. — Не гневайся на нее, брат. — нежно обнимая его, прошептала Мария. —Покинутая мужем и оставшаяся с ребенком, она отчаялась и лишилась рассудка. — Ребенок? Я ничего не знал об этом. — Ох, верно. Лишь недавно, от алхимика мне стало известно, что Екатерина беременна. — Понятно. — Николас обдумывая план, без чувств взаимных, в объятья взаимные заключил сестру. — Мне больно от твоих объятий. — Прозвучало в тишине сада бессмертных. *** Мой некомпетентный конвой был застигнут врасплох и разбит группой разбойников под предводительством таинственного мага. Все произошло так стремительно, что я не успел осознать случившееся. И не понимаю происходящее. Последующие события запечатлелись в моей памяти словно в тумане. Отрывочные воспоминания, болезненные образы. Мне нужно вразумить себя. Лукс айтерна, санатриces фламмас эмитте. Помню, как меня грубо связали, но не могу объяснить, почему я не оказал сопротивления. Это было неразумно с моей стороны? Вспоминай, вспоминай! Перед глазами стоят языки пламени костров, в которых сжигали трупы и все, что было непрактично тащить с собой на дальнейший путь. Мерцающие отблески огня сопровождались чьим-то голосом. *** — Какое у тебя прелестное личико, Мари. Обветренное лицо с грубой щетиной. Спутанные, сальные волосы. Тонкая, оскаленная улыбка зверя. — Ну же, начнем. Ты и сам того хочешь, верно? Холод стали у груди. Чуткое объятие, исполненное похоти. — Мнх-мнх. Потрясающий вкус. Смак не принадлежавшей мне жидкости. Зловоние изо рта воплощенное в сладострастие. Чужой язык, грубо и властно, змеей овладевал устами. — Я хочу владеть “этим”. Прикосновения. Нежные и плавные, будто в руках желающего кукла из тончайшего фарфора. Острая боль от когтей зверя впивающиеся в спину. — Ха-ха. Громче, громче! Никто тебя не слышит! Вернее, не хочет слышать… Шепот обреченных ветров. Слова пустых мольб. Удушье приченяемое питоном обвившем куклу. Толчки и боль от силы и всеоблемленья. — ...твои стоны только для меня. Пустой сон. Тепло принудителя. Пульсация не от сердца. О Соль омнипотенс, игнес туос салутарес диффунде. Следующее, что всплывает в памяти - как я, связанный подобно тюку с провизией, трясся на спине лошади, пока моих конвоиров везли все глубже в чащу. Должно быть, они давно все спланировали, заранее определив безлюдное место для временного пристанища. Абраса инценде, вулнера сана, устионес экстингуэ. После нескольких ночей под открытым небом, мы, наконец, достигли заброшенного монастыря, спрятанного в самой чаще. Он не выглядел покинутым совсем недавно, скорее, создавалось впечатление, что обитель обезлюдили заранее, готовясь к моему прибытию. Кункта мала депелле ви радиантис глориай туай. Презрительный хохот и грубые насмешки, но не могу вспомнить над чем они смеялись. Пристыжающий взгляд и гробовое молчание одного из них - должно быть, это был тот самый маг. Нет, он молчал не долго… Это я не могу вспомнить как и что он говорил. Нужно вспомнит. Сознание отводило разум в сторону, а от каждой мысли становилось больно. Передо мной предстала реальность, и снова этот голос, мерцающий огнем во мне. *** Моя Мари была воплощением совершенства, созданной исключительно для моих плотских утех. Это осознание осенило меня, когда она издала тот сладострастный стон, что стал неотъемлемой частью меня, рисуя без нее немыслимое будущее. Притянув ее к себе, я ощутил, как ее прекрасная головка безвольно опустилась на мою грудь. Каждая минута этой безмолвной близости была выстрадана в тихих муках похоти. Я нежно ласкал ее волосы, мы молча обменивались поцелуями, наполненными обещанием грядущих наслаждений. Внезапно, в порыве, который мне показался проявлением озорства, а возможно, от усталости, она прильнула своими губами к моему уху, но мой рассудок долго не мог разобрать жаркий шепот. — Persanes carnem igne magico lucisque gratia. — Ты что-то хочешь сказать? Интуитивно я чувствовал, что где-то уже слышал эти слова. Ах, да! Когда чародей сокрушил глупцов, препятствовавших моему влечению к ней. — Ты умеешь колдовать? В тот же миг ее лицо замерло в неподвижности, и она смирилась с тщетностью своего сопротивления. Я воспользовался ее оцепенением, чтобы коснуться губами ее нежных мест, прерывая ее дыхание. Меня нельзя винить, ведь они были так прекрасны. Желание съесть или хотя бы лизнуть эти аппетитнейшие округлости не возникнет только у евнухов. — Прекрати! — гнусаво взвизгнула она, торопливо пряча свое тело от моих губ. Странным образом она сопротивлялась, хотя знала, что последует. — Ты желаешь наказания? — Мне показалось, что я произнес это мягким тоном, скрывающим мое нетерпеливое желание вонзить свое достоинство в нее. Теперь, стоя на коленях передо мной, на кровати, она, похоже, усвоила урок. — Нет. — промолвила Мари, покорно склоняясь к моим ногам, или точнее чуть между ними. Она обращалась с жезлом моей жизни необычайно энергично и с деловитостью, словно с каким-то бесчувственным инструментом, не имеющим со мной никакой связи. Именно ее бесчувственная жестокость, неопытность и очевидное желание поскорее закончить — то, что делало ее такой желанной. Поистине, нас сильнее влечет то, что максимально от нас отличается. — ...Это не так делается. — Я многому ее еще обучу. Стоило мне направить ее язык в нужное русло, как меня пронзило чувство наслаждения, распространившееся от головки до головы. *** Средь садомовой постели. В заброшенном монастыре, где некогда царили молитвы и песнопения, теперь царили пот и страсть. Двое обнаженных любовников предавались запретным утехам на каменных плитах, некогда служивших убежищем для монахов. Их тела сплетались и стоны эхом разносились по пустым коридорам. Мужчина, чьи мускулы перекатывались под гладкой кожей, силою прижимал “женщину” к себе, его руки нежно ласкали ее формы. —[ ...........]— Маг появившись из ниоткуда возмутился. — Вам есть дело до нашей любви? Желаете ее отведать. — прервался мужчина. — [.................] — Ее ответ не терпел отлагательств. — А-аа? Ну ладно, отдохни Мари, потом продолжим. — Неожиданно легко он отступил и бросил “женщину” на кровать. Вигорем эт интегритатем корпорис хуюс реставра. Пелена опала. Я вспомнил. Я, некогда гордый и независимый мужчина, теперь пленница в холодных и мрачных стенах заброшенного монастыря. Бесстыдный монстр ломал мой дух, желая превратить меня в послушную рабыню его извращенных желаний. Он заставляет меня стать "женщиной", лишив меня моей мужественности и чести. Он высмеивает мое прошлое, называя меня слабым и жалким. Он посягает на разум и тело. Каждый день он унижает меня, заставляя носить женскую одежду и выполнять женские обязанности. Он морит меня голодом, заставляя умолять о крошке хлеба, а затем осыпает меня щедрыми дарами, как дрессировщик, награждающий собаку за выполнение трюка. Он поощряет мои самые низменные инстинкты, принуждая меня предаваться разврату и похоти. Он называет меня Мари, моим церковным именем, но в его устах оно грязное проклятие, подчеркивающее мою женственность. День за днем он насилует меня, не обращая внимания на мои мольбы и слезы. Он накачивает меня наркотиками и афродизиаками, превращая меня в свою игрушку, неспособную сопротивляться его извращенным прихотям. Но я не сломлен. Он может мнить что хочет. Я приспосабливаюсь. В вечной адаптации жизни я могу побыть хоть женщиной, неважно. Я знаю, что если подстроиться под жизнь, я окажусь последним, кто будет смеяться. Я верю в это… …Нет! Я не могу так продолжать. Отчаяние разливается по мне, словно яд, разъедая мою душу. Я не выдержу больше этих унижений, этих пыток. Я хочу вырваться из этой тюрьмы, из этих оков, в которые меня заключили. Отчаяние душит меня, грозя поглотить целиком. Я уже не знаю, где искать спасение. Я на грани, я больше не могу… …Мне, мне нужен Бог. — Пер нумен туум арденс, лукс секунда ренаскатур… — Опять не вышло, Грешник? Женский голос. Кто это? Ко мне, лежавшему на кровати в неудобной позе, наклонилась девушка в струящейся черной мантии. Ее загадочная аура усиливалась парой сияющих красных глаз, словно два пылающих рубина. Эти очи притягивали, очаровывая своей глубиной и выразительностью. В этих глазах таился целый мир - мир страсти и тайн, мир желаний и обещаний. Они смотрели прямо на меня, будто изучая мои самые сокровенные мысли и чувства. Это был взгляд, от которого невозможно было оторваться. Эти глаза…