Каждую ночь, самый длинный день (Every night the longest day)

Появляется Эйприл, неся пакет с едой, как военный трофей. "Кто у нас самая лучшая старшая сестра?"— спрашивает она, входя и бросая им еду. "Ты!— плачет Лео, смеясь над ее драматизмом, когда она протягивает ему еду. Он не чувствует себя особенно голодным.— Я оставлю это на потом, я только что позавтракал." Улыбка Эйприл слегка увядает. "В три часа дня?"— спрашивает она, переводя взгляд с Лео на Донни. Сегодня все не сводят с него глаз. Что это значит? Она переводит взгляд на Лео, и в комнате воцаряется тишина. Лео требуется несколько секунд, чтобы понять, что они ждут, что он что-то скажет. Дерьмо. Кто-нибудь задал ему вопрос? "Да",— говорит он, надеясь, что его ответ имеет смысл и не втянет его в какую-нибудь глупость. "Ты позавтракал почти шесть часов назад, Ли",— тихо говорит Майки. Лео подскакивает от его голоса, оборачивается и видит Майки, который сидит, скрестив ноги, на своей кровати. Как долго он здесь? Когда он пришел? "Майки... Я думал... ",— Лео отрывает взгляд от своего младшего брата, сжимая колено, на котором покоится его рука. О чем еще он забыл? Почему он не может думать? Он зажмуривает глаза и судорожно вздыхает. "Что происходит?— спрашивает он хриплым голосом. Он ненавидит это. Он ненавидит звук своего голоса.— Почему я не могу... Что– Почему..." "Шесть дней назад на тебя наложили проклятие, из-за которого ты не можешь спать,— говорит Донни. Это звучит отрепетированно, как будто он говорил это много раз до этого.— Это влияет на твою память, но это не навсегда. С тобой все будет в порядке." "Со мной все будет в порядке,— повторяет Лео, остальная часть фразы его близнеца ускользает из его сознания, как песок в песочных часах, но это те слова, за которые он держится. Он закрывает глаза, скрещивает руки на груди и повторяет это.— Со мной все будет в порядке, со мной все будет в порядке, со мной все будет в порядке. Я в порядке. Все в порядке. Вы в порядке." Когда он снова открывает глаза, он не знает, сколько времени прошло, но его семья уже не смотрит на него, их коробки с едой лежат на коленях, они открыты и наполовину пусты. Они тихо разговаривают. "Я и не знала, что все так плохо,— говорит Эйприл, удрученно ковыряя пластиковой вилкой кусочек курицы.— С тех пор, как я была здесь в последний раз, ему стало намного хуже." "Мм, сейчас меня больше всего беспокоит, как бы сохранять его спокойным,— говорит Донни, раскладывая по тарелкам рис.— Так... странно видеть его таким. Таким растерянным." Они снова смотрят на него. Лео отворачивается, когда они встречаются с ним взглядом, как будто его застукали за чем-то неправильным, когда он подслушивал их разговор. Майки все еще лежит на его кровати, прислонившись спиной к стене. "Прекрати есть на моей кровати",— жалуется Лео, пихая в ногу младшего своей ногой. "Прости, прости",— говорит Майки, хотя в его голосе совсем нет сожаления, и соскакивает с кровати, чтобы не испачкать простыни Лео жиром и крошками. Он присоединяется к Рафу на полу, старший позволяет Майки забраться к нему на колени, закатывая глаза и подстраиваясь, чтобы освободить место и для брата, и для его еды. Лео пытается сесть, но не может этого сделать, пока Эйприл не встает и не помогает ему подняться, подкладывая подушки ему под спину, чтобы он мог приподняться. "Наверное, надо было купить тебе что-нибудь не такое тяжелое, да?"— Эйприл морщится, глядя на коробку из пенопласта, которая все еще лежит нераспечатанной на коленях у Лео. "Да, не уверен, что он сможет сейчас съесть чизбургер с картошкой фри”,— вздыхает Донни.— Его организм– ну, я расскажу тебе об этом позже. Это связано с множеством медицинских проблем." Странно. Обычно Донни никогда не упускает возможности поболтать о том, чего никто другой не понимает. Эйприл фыркает и забирается в постель рядом с ним, отставляя коробку с едой в сторону. Она прижимается к нему, и Лео не может не растаять в тепле ее тела. Она гораздо более горячая, чем его братья, даже больше, чем Сплинтер, и это тепло – бальзам, о котором Лео даже не подозревал, что ему нужен. Он кладет подбородок на плечо Эйприл и закрывает глаза, слушая ее рассказ. Очевидно, в ходе подготовки к предстоящей научной выставке произошла какая-то большая драма, и Эйприл весь день искала кого-нибудь, кому можно было бы пожаловаться на это. Она рассказывает это всем присутствующим, ну, Лео не чувствовал, что это так уж важно, чтобы он уделял этому пристальное внимание. Он позволяет своим мыслям блуждать, ее голос и тепло прогоняют ощущение неправильности, которое, казалось, пронизывало его насквозь с тех пор, как луч белого света впервые ударил в него. Мир продолжает жить без него– или, по крайней мере, эта комната. Они разговаривают, его братья расположились на полу и разных предметах мебели, Эйприл все еще лежит с ним в постели, позволяя Лео обнимать ее, как особенно сонной коале, и обмениваются историями и шутками. Бывают моменты, когда Лео чувствует, как в воздухе повисает напряжение, чувствует, как слова, которые он не совсем понимает, звучат быстрее и жестче. В такие моменты он видит, как взгляды присутствующих устремляются на него, а он отводит глаза, словно не хочет замечать их пристальных взглядов. Он видит. Он замечает. В какой-то момент его снова заставляют есть, но не то, что принесла ему Эйприл, а то, что его братья разбирают на части, чтобы не пропадало зря (Лео знает, что они просто хотели побольше еды), а вместо этого еще одну чертову тарелку супа. "По крайней мере, в этом блюде есть лапша",— говорит себе Лео, беря миску и начиная отхлебывать бульон. Он съедает чуть больше половины, прежде чем его желудок опасно сжимается, и он отодвигает тарелку. "Тебе нужно есть больше",— говорит Раф, глядя в тарелку и хмурясь. Лео недоброжелательно бормочет, надеясь, что это поможет донести его точку зрения. Раф выглядит еще более расстроенным. Донни тоже заглядывает в миску и вздыхает. "Оставь это. Если мы заставим его съесть больше, чем он в состоянии, и он заболеет, это будет хуже, чем не есть вообще",— говорит его близнец, хотя и не выглядит счастливым по этому поводу. На самом деле, ни один из них не выглядит счастливым по этому поводу. Лео хочет сказать что-нибудь, чтобы поднять настроение, но… ничего не приходит на ум. "Что ж,— неловко произносит Эйприл после нескольких секунд молчания.— Мне пора. Завтра в 8 утра у меня занятия, которые я не могу пропустить." "Ты вернешься?"— тихо спрашивает Лео, не отпуская ее рукав. Ее лицо смягчается. "Я вернусь",— обещает она, прежде чем запечатлеть неприятный громкий поцелуй на макушке Лео. "Отвратительно",— вздыхает он и снова закрывает глаза. Он слышит, как она смеется, как тихо прощается с его братьями, как за ней закрывается дверь. Он слышит, как братья спрашивают, не хочет ли он посмотреть фильм. Он не отвечает. У него нет ответа, а даже если бы и был, он не смог бы его озвучить. Все его тело кажется тяжелым и медлительным. Как будто он болен. Или как будто он ударился головой. "Я ударился головой?"— спрашивает он, морщась. Кто-то вздыхает. Видимо, Донни. "Нет, ты был проклят бессонницой, но с тобой все в порядке",— говорит Донни. Ха-ха. Интуиция. Лео хмыкает, показывая, что он слышал, и не особенно шокирован этим открытием. Что есть, то есть. Он не отвечает на вопросы брата о фильме, но они все равно ставят один из них, какой-нибудь первоклассный анимационный фильм, который, вероятно, выбрал Майки. Он любит анимационные фильмы, любит разбирать мелкие детали и объяснять, как они были сделаны. Лео позволяет звуку омыть себя, как вода омывает камень, и ждет, когда пройдет еще один день. _______________________________ На седьмой день проклятия, о котором Лео знает, потому что на листе бумаги рядом с его кроватью есть пять зачеркнутых квадратиков и записка, объясняющая, что это значит, Лео не может перестать дергаться. В какой-то момент он пинком разбудил Майки, и у него так сильно разболелась голова, что он даже не попытался найти слова для извинений. В четыре часа утра он понимает, что больше не может лежать. Когда давление на его грудь становится все сильнее, когда ему кажется, что ноги отвалятся от его тела, если он ими не воспользуется. Он садится, стараясь не упасть обратно, когда у него начинает кружиться голова, и соскальзывает с кровати, натягивая одеяло на плечи. Он дрожит. Воздух кажется резко холодным после долгого пребывания под столькими слоями одежды. Донни здесь, он сидит, положив подбородок на принесенный с собой стол, его дыхание ровное. Хорошо. Ему нужно выспаться. Лео покачивается на месте, покачивание успокаивает, но минимального движения недостаточно. Ему нужно прогуляться. Не наверху, не тогда, когда он едва видит в двух шагах перед собой из-за того, что у него все плывет перед глазами, не из-за того, что у него раскалывается голова, но прогулка поможет ему заснуть. Он выскальзывает из своей комнаты в главную часть логова и осматривается вокруг, чувствуя головную боль. Зачем он пришел сюда? У него была причина уйти, не так ли? Он искал что-то? Звучит правдоподобно. Лео, должно быть, ищет что-то. Еду, воду, укрытие. Что-то в этом роде. Лео делает неуверенный шаг вперед, опираясь на стены, когда идет. Он не знает точно, что ищет, но уверен, что поймет это, когда увидит. Хотя сейчас темно. Здесь темно. В... этом месте. Плохо видно. Будет трудно найти то, что он ищет. Что бы это ни было. Он напевает на ходу, проводя рукой по металлическим стенам, чтобы не заблудиться. Давление в голове поглощает большую часть его внимания, и он не совсем уверен, что сможет найти дорогу туда, где был раньше. В конце концов, он должен вернуться. Там были люди, и там было светло, и там было тепло, так что, конечно, он должен вернуться. Здесь, где он сейчас находится, темно, одиноко и холодно. Здесь нет людей, потому что это не то место, где должны быть люди. Это место, где происходят ужасные вещи, место, куда они могут уйти, чтобы больше никому не навредить. 'Вот почему твое место здесь',— раздается у него в ушах голос, Лео кивает, продолжая напевать. Голос не ошибается. Он причинял боль людям, должно быть, причинял, раз носит в себе это чувство вины, которое гнездится в его груди. Он не помнит, что он сделал, только то, что причинил боль людям, которые были с ним раньше. Люди, которые были с ним раньше. Он моргает, боль в голове внезапно усиливается. Ему не следует думать об этом. Он продолжает двигаться, потому что должен, потому что его преследуют. Что-то крадется за ним, прячась где-то в самых темных уголках этого неосвещенного места. Лео не может двигаться быстрее, но ему и не нужно бежать. Он не боится. Он не хочет умирать, но не может сопротивляться этому. Он ищет что-то. Ему нужно найти что-то. Стена заканчивается, и его рука тянется к пустоте. Он чувствует, как что-то внутри него отшатывается при мысли о том, что он может не касаться стены, что он может стоять отдельно в этой бесконечной темноте, и поэтому тянется к любому твердому предмету, который находится ближе всего. Он чувствует, где стена изгибается, он чувствует выступы раздвижной двери. Он знает, как ее открыть, знает, как отодвинуть задвижку, чтобы вернуть ее на место. Он не знает, как он это делает. По ту сторону раздвижной двери что-то светится, заливая комнату голубым светом, отбрасывая на него резкие тени. Что-то внутри него раскручивается. Это то, что он искал. Он заходит в комнату, сбрасывает одеяло на пол и забирается в отцовскую постель, сворачиваясь калачиком в тепле его тела и пряча лицо у него на плече, как делал, когда был совсем маленьким. "Мммф...? ...Синий? Что ты здесь делаешь? Где твои братья?"— спрашивает его отец все еще сонным голосом. Люди, что были до этого. Его братья. Он снова забыл. Он все еще забывает. Он не знает их имен. Ни одного из них. У него перехватывает дыхание, и, прежде чем он успевает взять себя в руки, он начинает плакать – хриплые, сотрясающие все его тело рыдания. "Папа,— он задыхается, уткнувшись в плечо отца, в отчаянии хватаясь за его халат.— Я не... знаю, что делать." Отец притягивает его чуть ближе. "Ох, малыш Синий,— вздыхает он, и в его голосе звучит глубокая печаль.— Выплачься, просто выплачься." Лео так и делает. Его папа гладит его по голове и бормочет что-то, чего Лео не может разобрать, позволяя своему второму по старшинству сыну плакать, уткнувшись в его мех. "Я не хочу умирать",— выдыхает Лео. Он чувствует, как отец напрягается. "Ты не умрешь, сын мой",— говорит он. Лео хочет верить ему, но это чувство знакомо. Осознание этого давит ему на живот. Что у него заканчивается время. Он не говорит этого. У него нет слов. У него не хватает духу сказать своему отцу, что он умирает. И вот он лежит там, безмолвный, содрогаясь. С тех пор его слезы высохли. Он не засыпает, хотя чувствует себя опустошенным. Его отец спит, его тело застывает, глаза закрываются, и Лео не в состоянии следить за ним. Он уставился на экран телевизора, на котором почти не было видно часовых ночных рекламных роликов. Однако свет – долгожданная передышка, бледно-голубое свечение прогоняет монстров, которые могут там скрываться. Он лежит, прислушиваясь к телевизору, к дыханию отца, к собственному учащенному сердцебиению. Он не спит. Он не смыкает глаз. Он должен быть настороже. Если он не может уснуть, он может убедиться, что никто не подкрадывается из темноты. Он не знает, сколько времени прошло, прежде чем услышал, как за дверью комнаты его отца двигаются люди. Он слышит крики, похожие на спор, затем другой звук, отрывистую команду. Шаги, бегущие мимо, крики. Его зовут. Они зовут его по имени. Это люди, с которыми он был раньше– его братья. Он открывает рот, чтобы окликнуть их, сказать, что он здесь, но не издает ни звука. Он слишком устал, чтобы кричать. К счастью, похоже, что в этом нет необходимости, потому что размытое фиолетовое и темно-темно-зеленое пятно распахивает дверь и что-то быстро говорит, на его лице отражается паника, которая редко проявляется у его близнеца– его близнеца. Донни. "Папа! Мы не можем найти Лео, нам нужно–" Донни встречается взглядом с Лео и отшатывается, как будто его ударили. "Охславабогу,— он выбегает из комнаты, наклоняясь и опираясь на дверной косяк. Сплинтер сидит рядом с Лео (и, конечно, его зовут Сплинтер, как Лео мог забыть?), протирая глаза.— Мы думали, он... Господи, Лео, слава Кюри, с тобой все в порядке." Он выдыхает, прерывисто дыша. "ПАРНИ! ОН С ПАПОЙ!"— кричит Донни на весь зал, а затем раздаются еще две пары громыхающих шагов, приближающихся к комнате, и Лео обнимают надвое больше, чем секунду назад. "Лео! Ты в порядке!— Майки плачет, слезы все еще текут по его лицу.— Мы думали, ты поднялся на поверхность и не– мы не–" "Вот почему вам, ребята, не следовало заставлять меня доставать эти подкожные маячки",— говорит Донни, его голос все еще дрожит. "Тыыыыы, ты засунул их... пока мы сссспали,— невнятно произносит Лео, игнорируя обеспокоенные взгляды, которыми его братья обмениваются друг с другом.— Ты... бббезумный ученый." "Нет,— отвечает Донни в высшей степени слабым голосом, хотя, возможно, это как-то связано с тем, что его руки все еще дрожат.— Почему ты ушел?" "Мне нужно было найти чттто-то..."— Лео растягивает слова, запрокидывая голову. Раф издает тихий укоряющий звук и кладет руку себе под голову, чтобы не повредить шею. "Что ты искал?"— спрашивает Майки, все еще вытирая слезы. "Папу,— мурлычет Лео.— Я нашел его." В комнате воцаряется тишина, и когда Лео приоткрывает глаза, он видит, что все его братья смотрят на Сплинтера с разными эмоциями на лицах. Донни застыл в холодной ярости. "Мы поговорим об этом позже, папа, а пока… просто.... Оставайся с ним, ладно? Перестань убегать. Тебе страшно, как и всем нам. Ты не можешь оставить это на нас." Сплинтер отворачивается. Почему? От страха? От стыда? "Я понимаю,— шепчет он. Он поворачивается к ним лицом. Его глаза встретились с глазами Лео, прежде чем он отвернулся.— Я не должен был оставлять вас на произвол судьбы. Я не знал... что это может быть следствием проклятия. Я начну распределять работу между вами, мальчики, и буду присутствовать при том, как проклятие будет действовать своим чередом." "Спасибо",— говорит Донни, и его плечи опускаются от облегчения. Он выглядит измученным. Лео может понять. Лео относят на кухню, и он впервые за несколько дней (как ему кажется) ест за одним столом с ними. Он не присоединяется к разговору, просто сидит на стуле, опираясь большей частью своего веса на Рафа, и наблюдает за своей семьей. Время от времени их взгляды устремляются на него, и в их глазах появляется что-то слишком большое, чтобы это можно было назвать. Лео не знает, что они видят, когда смотрят на него, но это не может быть ничем хорошим.