Каждую ночь, самый длинный день (Every night the longest day)

… .. . . . . . .. … …. ….. Ему на горло натягивают теплую и чистую тряпку. Тот, кто держит ее, встает на цыпочки, чтобы дотянуться до него, и из-за острых зубов у него высовывается розовый язык. Лео сидит на краю ванны и поэтому сползает на кафельный пол, чтобы отцу было удобнее дотянуться до него. Его папа вздыхает, отжимает тряпку и снова опускает ее в чистую теплую воду. "Спасибо, сын мой,— бормочет он. В груди Лео что-то вспыхивает от похвалы.— Знаешь, я делал так, когда ты был маленьким." Лео наклоняется вперед, восторженный рассказом, мягким, теплым голосом отца, и закрывает глаза. Он не помнит, как был маленьким, но он помнит истории, которые рассказывал ему отец. "На самом деле, со всеми мальчики. Раньше вы ходили играть в канализацию постоянно, пока не стали достаточно взрослыми, чтобы самостоятельно мыться,— он тихонько посмеивается, проводя тряпкой по руке Лео маленькими кругами. Это приятно. Лео закрывает глаза, облокачиваясь на край ванны.— А вы все были слишком маленькие – я не мог вас купать, не боясь, что вы утонете, поэтому обычно делал это сам. Просто используя мочалку и ту чистую воду, которая у нас была. Твои братья всегда пытались выкрутиться, но ты никогда не жаловался, малыш Синий. Я думаю, тебе просто нравилось быть со мной." Лео щебечет, заставляя отца улыбнуться. "Вы четверо издавали точно такие же звуки, когда были маленькими,— размышляет он, прикладывая тряпку к ногам Лео.— Я полагаю, вы все из этого выросли, хотя я время от времени слышу это, когда ты и твои братья разговариваете." (Предупреждающий рык Рафа, когда двое из них начинали драться, 'щелк-щелк-щелк' Донни, приказывающий им отойти, щебечущее ворчание Майки, когда он был раздражен, его семья, его семья, его семья, где–) "Они в гостиной, Синий,— успокаивает его отец, поглаживая большим пальцем костяшки пальцев Лео.— Мы скоро встретимся с ними." Лео что-то щебечет, опуская голову. Только бы он поскорее их увидел. Он скучает по ним. Он мурлычет и покачивается, пока его отец смывает грязь с его кожи. Когда он пытается заговорить, глаза его отца расширяются, лоб морщится, а руки неуверенно держат тряпку. После этого Лео прекращает попытки заговорить. Ему все равно нечего сказать. Через некоторое время его отец откладывает тряпку и начинает вытирать его насухо потрепанным голубым полотенцем, которое у них хранится уже целую вечность. Как только считается, что он достаточно хорошо высох, отец снова надевает маску на его голову и отходит в сторону, чтобы полюбоваться своей работой. "Вот так,— говорит он, помогая Лео встать. Тот встает. Хотя и немного пошатывается.— Как новенький." Лео проводят в гостиную, где он видит свою семью. Здесь больше людей, чем когда он уходил, Эйприл и Сунита стоят у стойки и тихо разговаривают, Кассандра сидит на диване, покачивая ногой, на ее лице взволнованное выражение. Как только он входит, все головы поворачиваются к нему, и Лео хочется развернуться и уйти обратно в ванную. Но не уходит. В основном потому, что он думает, что если отпустит руку отца, то улетит в стратосферу. Или в атмосферу? Донни, наверное, знал бы, как правильно. Кстати, к нему приближается мягкопанцирный с суровым выражением лица. Лео не отступает. Он знает, что Донни не причинит ему вреда. Донни хватает его за запястье, дергает к себе и что-то оборачивает вокруг него, защелкивая на руке, как браслет-защелку. "Вот так,— твердо говорит Донни, отряхивая руки.— Теперь мы можем следить за тобой. И не пытайся его снять, защелка открывается только по моему сигналу." Лео подносит запястье к лицу, поворачивая его взад-вперед, чтобы получше рассмотреть. "...он синий",— замечает он тихим голосом. Донни сглатывает, опуская глаза в пол. "Да. Ну, это– кнопка аварийного сигнала. Нажмёшь ее и дашь нам сигнал, чтобы мы пришли к тебе, если ты заблудишься, испугаешься или еще что-нибудь. Это также увеличивает твои жизненные показатели, так что тебе не придется одевать зажим для пальцев." Лео придвигается к Донни, прижимаясь лицом к его плечу. Он чувствует, как руки ученого поднимаются, медленно, словно он боится спугнуть Лео, и обнимают его за плечи, опуская голову, чтобы спрятать ее на шее Лео. Они стоят так несколько мгновений, держась друг за друга. Покачиваясь с ноги на ногу. Донни, похоже, вспоминает, что у них гости, отстраняется от Лео и хлопает в ладоши. На плече Лео остается мокрое пятно, о котором красноухий не собирается упоминать. "Верно. Окей. Хорошо. Спасибо всем за помощь в поисках и спасении, если хотите, можете идти домой. Если хотите остаться, я тоже не против, но у нас не хватает кроватей, поэтому некоторым людям придется спать на полу." "Ты отстойный хозяин",— выдыхает Лео. Донни весело фыркает, на его лице читается облегчение, когда он оглядывается через плечо на своего близнеца. Люди выходят из зала, каждый с улыбкой и нежным прикосновением к его плечу. Он не понимает, что они говорят, но тон у них приятный. Он знает их. Некоторые остаются. Эйприл и Кейси-младший остаются, хотя Лео знает, что им обоим есть куда пойти. Его братья и отец, конечно, остаются, потому что куда бы они пошли, если не сюда? Он возвращается в свою комнату. Теперь есть мониторы, которые он не устанавливал, они "бьются" в такт с его сердцем. Они показывают уровень кислорода в его крови. Они предупредят его семью, когда он начнет умирать. "Возможно, ему все еще захочется побродить,— говорит Донни, сидя на стуле у своей кровати и что-то печатая на своем ноутбуке.— До того момента, когда он не сможет двигаться… Я имею в виду, что это даже хорошо, что он все еще хочет двигаться, это поможет справиться с ухудшением состояния мышц." "Хорошо?— рычит Раф.— То, что он заблудился в канализации на полдня, – это хорошо?" "Я не говорил этого",— вздыхает Донни, проводя рукой по глазам. "Говорил. Почему ты такой–" Лео ворчит, прищуриваясь, чтобы понять, достаточно ли близко Раф, чтобы осуществить свои планы. Лео пинает его изо всех сил, заставляя Рафа вскрикнуть от неожиданности, отскочить назад и с обиженным выражением лица потереть бедро. "Не будь… придурком...— бормочет Лео.— Ты напуган... а не... зол. Ммм..." Раф шмыгает носом, заставляя Лео снова открыть глаза и покоситься на старшего брата. Он плачет, крупные слезы катятся по его лицу. "Ты прав, Лео. Мне жаль, Донни. Я не хочу начинать ссору." "Я знаю,— вздыхает Донни.— Я не злюсь на тебя… просто. Не знаю." Раф кладет подбородок на макушку Донни и заключает младшего в объятия. Майки и папа не отстают от него ни на шаг, и младший заключает отца в групповые объятия. Лео пытается сесть, чтобы подтянуть трясущиеся руки под себя. Эйприл замечает это, издает горлом какой-то печальный звук и заставляет его сесть, жестом показывая пригласить его в групповые объятья. Они так и делают, окружая его теплом, оживленным присутствием его семьи, людей, которых он любит больше всего на свете. Он надеется, что они останутся с ним. Он чувствует, как что-то в нем угасает, уходит в небытие. Он хочет, чтобы они были здесь, с ним, когда этот груз, что бы это ни было, полностью исчезнет и заставит его падать. Пока он не упадет так низко, что уже не сможет выбраться обратно. Он сжимает чуть крепче. Он хочет, чтобы они остались. ___________________ Лео пристально смотрит на проецируемое изображение, цвета которого бессмысленно мигают. Он сидит на полу, скрестив ноги, и опирается всем весом на спинку дивана, чтобы не упасть. Его отец сидит сверху. Время от времени его рука касается головы Лео. Минуту назад они все сидели вместе: его братья, его сестра, Кейси, связь, которая была слишком новая и запутанная, чтобы её можно было назвать. Они смотрели вместе с ним на цвета. Говорили. Прикасались. Они скрылись из виду, хотя он все еще слышит их голоса. Они двигаются. Что-то пищит. Пронзительно. Остро. Сердито. "...подвергся нападению",— говорит кто-то. Лео вскакивает, пораженный. На кого-то напали. Они вернулись. Они возвращаются, Лео должен помочь, должен остановить их. "Воу, воу, хэй,— говорит Эйприл, и в поле его зрения появляется ее лицо. Ее большие темные глаза. Знакомые.— Ничего плохого, Лео. Просто Д-листеры." "Я– Я должен...",— хрипит Лео, хватаясь за ее руку, как за спасательный круг. "Не-а. Ты должен оставаться здесь, где безопасно." "Нет...— стонет Лео. Почему они не могут понять? Ему нужно сражаться. Он сильный. Он. Почему они не верят в него?— Я могу..." "Лео,— говорит Раф, опускаясь перед ним на колени.— Мы знаем, что ты способный, но сейчас ты действительно болен. Тебе нужно остаться здесь, чтобы поправиться." "А что, если вас ранят?— Лео тяжело дышит, сжимая руку. Протянутую. Отчаянно пытаясь заставить их понять.— Что, если вы– что, если– вы не можете оставить меня, не оставляйте меня." "Воу, хэй. Ты не останешься один,— заверяет Раф, слегка сжимая его плечи.— Папа остается, Эйприл остается. Мы будем в порядке." "Нет, пожалуйста, пожалуйста, позвольте мне помочь",— Лео говорит, и слезы отчаяния наворачиваются на его глаза. Даже когда он говорит, он знает, что не добьется своего. Лицо Рафа застыло, как бывает, когда он уже принял решение. Он встает, отстраняясь от Лео, вздрагивая от сухого всхлипывания красноухого. Лео тянется к нему, желая, чтобы он вернулся, но он все равно направляется к двери, присоединяясь к своим братьям, присоединяясь к Кейси. Они все выглядят виноватыми. Избегают встречаться взглядом с Лео. Лицо Кейси скрыто маской, но Лео видит боль в его сгорбленной спине и дрожащих руках. Лео издает отчаянный стон, когда они начинают уходить. Майки оглядывается через плечо, глаза его сияют, но он продолжает идти. Они        все       продолжают       идти. "Лео, тебе нужно успокоиться",— твердо говорит Эйприл, но как он может успокоиться, когда его братья уходят, заменяют его, не доверяют ему, он отдал все, чтобы проявить себя, он отдал свою жизнь, он отдал им свое здравомыслие– "Они не могут... я не могу..."— Лео тяжело дышит, его легкие сжимаются. Он обхватывает себя руками. Сжимает. Сжимает. Держит его в своем теле. Держит его вместе. Он не может дышать, и все, наконец, нарастает в мучительном крещендо. Стук его сердца отдается в ушах, он кричит, кричит, кричит, звенит, колотится, это причиняет боль, его голова болит так, словно вот-вот лопнет. он не может дышать, он задыхается, и                             не       осталось       никого       ,        кто       мог       бы       его      спасти       – . . . ' -дыши глубоко-' Здесь люди, которые говорят, что он не одинок, но они далеки, они не те, кого он ищет. '-сын мой, ты-' Он чей-то сын, он чей-то брат, он слышит это в голосах, которые требуют его внимания, он любит их, но он не знает их … .. . . . . . . . . . . .. … …. Когда Лео открывает глаза, кто-то сжимает его руки в своих, теплые и темные. Перед ним сидит разъяренная женщина, по ее лицу текут слезы. Кто-то другой, кто-то, находящийся вне поля его зрения, держит его за руку маленькой прохладной ладошкой, которая что-то сжимает и разжимает. Руки женщины, крепко сжатые в кулаки, покраснели. Следы от уколов под ногтями и в местах сгиба пальцев. У него руки в крови. "...я кого-то ранил?"— спрашивает Лео едва слышным шепотом. Тот, кого он не видит, вздрагивает и дергает его за руку, что вызывает легкую вспышку боли. "Нет, ты– нет Лео. Ты никого не ранил",— говорит женщина, её голос тихий. Подавленный. Лео это не нравится. Он это терпеть не может. "...кровь." "Да, это твоя кровь, братишка,— говорит она, не отрывая взгляда от его рук.— Ты был немного не в себе на секунду". Его кровь? На него напали? Лео открывает рот, чтобы спросить, но слова застревают у него в горле. Он снова закрывает рот и раскачивается на месте. Он напевает песни без слов. Шум, чтобы разогнать подступающую тьму. Его руки обмотаны, мокрая ткань смывает кровь с пальцев, а затем их обволакивает мягкая ткань. Лео поднимает руки, чтобы осмотреть их, женщина освобождает их, чтобы парень мог спрятать их под плотной тканью. Это рукавички, которые он не надевал с прошлой зимы. Прошло уже слишком много времени, но одновременно с этим слишком мало, чтобы зиме снова наступить. Он чувствует это в воздухе. Для рукавичек все еще слишком тепло. Он пытается стянуть их, но останавливается, когда женщина снова хватает его за запястье. "Нет, ты– ты должен продолжать носить их, Лео,— говорит она.— Чтобы случайно не пораниться". Лео на самом деле не понимает, но снова опускает руки на колени, медленно раскачиваясь взад-вперед. Он слушает свою сестру, женщину, стоящую перед ним на коленях. Она мудра не по годам. Она всегда была такой. Он знает, что это его сестра. Знает, что она будет охранять его, следить за ним, любить его, но ее имя, которое он знал как свое собственное, исчезло        исчезло        исчезло        исчезло        - "Они вернутся, как только смогут,— успокаивает его сестра, поглаживая ладонями его предплечья.— Они почти закончили. Они вернутся, хорошо?" Кто? Кто-то хороший, судя по ее тону. Его сестра не хотела бы возвращения того, кто причинил бы ему боль. Ткань на его руках зудит, жжет, причиняет боль, он снова протягивает руку, чтобы зажать ткань зубами и отдернуть, но отец хватает его за руку и удерживает ее там. Сестра вздыхает и встает. Лео следует за ней, крадется по комнате, смотрит на ее оружье в ящике стола, к счастью, не упуская ее из виду. Она возвращается с белым свертком. "Эйприл...",— говорит отец его сестре. Это ее имя, Лео знает его, как свое собственное, даже когда оно снова ускользает от него. "Это медицинская лента,— говорит она. У нее недовольный голос.— Мне это тоже не нравится, Сплинтс, но он– мы обязаны обеспечить его безопасность, как только сможем." Повисает долгая-предолгая пауза. "Очень хорошо",— говорит его отец. Сестра снова опускается на колени и обматывает его руки мягкой белой лентой, не снимая рукавичек. Она срывает ленту, отбрасывает ее в сторону и прерывисто вздыхает. Лео ощущает давление на внутреннюю поверхность ушей, которое бьет по его барабанным перепонкам. Болит. Терзает. Он смотрит на свои руки, обмотанные плотной тканью и белой лентой. Он хочет их снять, но… он не знает– не знает, как– Раздается шум, глухие шаги, прерывистое дыхание, а затем комната наполняется, его семья врывается в комнату, размытие красок, которое он знает всем своим существом. Кричащая безопасность. Любовь. "Как он?"— спрашивает его близнец, делая шаг вперед, держа бо в руке. "Сейчас спокоен",— говорит его сестра, не отпуская руки Лео. Взгляд близнеца прикован к его рукам, скрытым рукавичками, к рукам, завернутым в белое. "Что случилось с его руками?"— спрашивает младший тихим голосом. Его сестра смотрит в сторону, на ковер. "Он... он был вне себя, когда вы, ребята, ушли, я пыталась его успокоить, но от этого стало только хуже",— говорит она, нахмурившись. Старшая издает звук, будто его ранили. "Он сделал это с собой",— говорит его близнец, отбрасывая свой посох в сторону и садясь рядом с ним. "Я не думаю, что он хотел навредить себе, Фиолетовый,— говорит его отец. Фиолетовый – это не имя его близнеца. Лео не знает настоящего, но он знает, что это неправильно.— Он был... напуган." "Нам не следовало оставлять его, - произносит новый голос. Дрожь. Лео вздрагивает, оборачиваясь, чтобы посмотреть на мальчика, стоящего в дверях. Вспышка, он знает их, он любит их, он боится того, что они ему говорят. Посторонний делает шаг вперед.— Нам не следовало оставлять его одного." Никто не спорит. Все молчат. Лео уставился на стену, наблюдая, как камень изгибается и деформируется. Смотрит. Ждет. Он перестает прислушиваться к разговорам других. Они не говорят ничего, что он мог бы понять. Он позволяет им гладить его кожу своими холодными-прехолодными пальцами. Позволяет им суетиться, спорить, плакать. Он позволяет им отнести себя туда, где висят плакаты и горит свет. Он позволяет им лечь рядом с ним. Он позволяет им держаться за него. Он пытается держаться. Он пытается.