Ангелочек

      Если бы Авантюрин знал, что все будет так просто… Скажем так, он бы не тратил драгоценные часы на сложный план, которым в итоге и воспользоваться не успел. Потому что Сандей был особенным. Вот он высокомерно смотрит на тебя и, не поведя бровью, приговаривает к смерти. А вот он покорно опускается на колени, даже не пытаясь сопротивляться. Собственно, Авантюрин и не был против такой послушности с его стороны.       — Нет, знаешь, это забавно.       Он опускает руки к собственному ремню, неторопливо расстегивая пряжку. Следом пуговицу и замок. Внимательно смотрит на Сандея. На его несколько растерянный взгляд. Но он по-прежнему не противится. Подползает чуть ближе, потянувшись к резинке белья Авантюрина, столь же медленно спуская его, высвобождая полувозбужденный член. Пальцами, скрытыми белыми перчатками обхватывает его, но сразу же чувствует как Авантюрин останавливает. Как легко потянув, стягивает с тонких длинных пальцев явно лишнюю ткань и отбрасывает на стол. Лишь тогда позволяет продолжить. С довольной ухмылкой наблюдает как мужчина чуть краснеет, будто с него белье сняли, а не перчатки, но все равно обхватывает орган рукой. Пару раз ведет ей по всей длине, а после наконец приоткрывает рот и поддается ближе, смыкая мягкие красноватые губы вокруг головки.       — Боже, а ты умеешь расположить к себе людей.       Авантюрин тихо смеется. Поднимает руку к его голове и легким движением буквально смахивает металлический нимб, безразлично проследив как тот со звонким грохотом падает на пол. Вновь возвращает взгляд на Сандея. На его заметно растерянный взгляд. Но, дабы тот не думал отвлекаться, кладет руку на его мягкие волосы. Гладит, пальцами зарываясь в пряди.       — Только подумай как все было бы проще, если бы наше знакомство началось с этого. С твоего ангельского повиновения и восхитительного отсоса.       Сандей краснеет все стремительнее. Лишь сейчас он неуверенно начинает двигать головой. До ужаса неумело, но Авантюрина это совершенно не заботило, потому что кончить, когда перед тобой на коленях такой ангелок, было не трудно. Но Сандей старается. Он постепенно берет все быстрее. Все глубже. Еще и языком проходится по каждому миллиметру чувствительной кожи. А уж когда он, с развратным причмокиванием, выпускает член изо рта, Авантюрин и вовсе едва ли не с ума сходит.       Он вдруг хмурится. Больно прихватывает волосы. И грубо, самостоятельно проталкивает член в рот мужчины. Не останавливаясь даже когда тот упирается в его бедра руками. Буквально вгоняет член глубже в его горло, заставляя беспомощно задыхаться. Стонать, неразборчиво умоляя остановиться. И Авантюрин соврет, если скажет, что это не возбуждает его еще сильнее.       Но хватку Авантюрин вскоре ослабляет. Совсем немного, одновременно с тем, с тихим сорванным стоном кончая, заполняя его рот вязким семенем, лишь тогда выпуская волосы из хватки и отходя. Сандей давится. Откашливается, упираясь руками в холодную плитку. Чувствует этот отвратительный привкус во рту. Видит, как белые капли, смешанные со слюной капают на пол. Как рядом с ними приземляется несколько прозрачных слезинок. Как ужасно. Унизительно.       — Тебе идет, ангелочек, поверь мне.       Авантюрин присаживается рядом с ним на корточки и легко приподнимает голову за подбородок, большим пальцем ведя по его дрожащим губам.       — Быть покорной блядью с членом во рту это лучшее, на что ты способен.       Лишь после Авантюрин поднимается, бросая безразличный взгляд на дрожащего мужчину. В его золотистые глаза. Умоляющие глаза. Черт знает, о чем он просил. Прекратить обращаться с ним, как с мусором или же наоборот заставить мучаться сильнее. Авантюрин все равно уходит. Громко хлопает дверью, вынуждая Сандея невольно сжаться. Он так привык быть лидером. Быть главным. Держать любую ситуацию под контролем. А теперь сам находится во власти какого-то наглого выскочки из КММ. Что еще хуже, Сандей слишком быстро понял, что хочет еще. Хочет большего. Хочет его. Того самого наглого выскочку, повадившегося портить его идеальную жизнь.       Такая глупость. Наивность. Когда он смотрит на него в коридоре отеля. Когда, нервно сглатывая, сильно сжимает руки в кулаки. Чтобы не сорваться. Не натворить еще больше глупостей. Ему необходимо выкинуть Авантюрина из головы. Забыть о нем. Его гребаном существовании. И Сандей уходит. Вновь сбегает в мир грез, где может довольствоваться грызущим одиночеством.       — Ты такой жалкий. Не могу перестать наслаждаться твоей щенячьей беспомощностью.       Он входит в комнату без стука. Как обычно. Но Сандей не поднимает на него взгляд, продолжая с лживым интересом переставлять человечков в диораме. Слишком скоро он чувствует руки Авантюрина на талии и его дыхание на шее. Слишком горячее. Такое, от которого по коже пробегаются мурашки. Но он умело делает вид, что ему все равно. Абсолютно. Только это вызывает в картежнике лишь смех.       — Брось, не строй из себя недотрогу, пернатый. Я ведь знаю чего ты хочешь. Знаю как сильно. И даже где и в какой позе. Ты слишком предсказуем, чтобы этого не понять.       Сандей чувствует, как его проворные руки лезут к ремню. Как накрывают пах, настойчиво потирая полувозбужденный член сквозь ткань белых брюк. Лишь тогда терпение заканчивается и Сандей оборачивается. Холодным взглядом смотрит на хитро ухмыляющегося Авантюрина и грубым движением прижимает его к столу, на котором и стояла диорама. Но мужчина не напрягается, пусть и ударившись бедрами. Даже ухмылка с его губ не пропала. Он вызывающе выгибается, прижимаясь телом к Сандею и горячо выдыхает ему на ухо.       — Давай, ангелочек, трахни меня. Накажи за мою грубость и бестактность. За мою наглость. Сделай своей покорной сучкой. Я ведь постоянно выбиваюсь из твоих планов, разве нет? Накажи меня за это. За то, как я поимел твой прекрасный ротик тогда.       Нет. Это момент, когда даже железная выдержка Сандея, воспитанная годами, трещит по швам. Он старался, естественно. Но Авантюрин… Невыносимый наглый мальчишка. От взрослого мужчины там и название едва ли есть. Пальцы Сандея моментально опускаются к чужим брюкам. К массивной пряжке, расстегивая ее. Следом идет пуговица, каким-то чудом оставшаясь на месте, а после — ширинка. Наконец тогда ненужный элемент одежды, вместе с бельем, исчезает с соблазнительно худых ног Авантюрина, а он сам усаживается на стол для общего удобства, податливо раздвигая ноги. Он, кажется, совершенно не чувствует смущения. Лишь чуть порозовевшие щеки выдавали его чувства. Неотрывно он наблюдает, как Сандей расстегивает собственные брюки и наконец напрягается, чувствуя влажную, смазанную лишь слюной головку, прижимающуюся к колечку мышц.       — Нет, знаешь, я, конечно, много говорю, но было бы неплохо, если бы ты уделил время подго…       Не успевает. С его алых губ срывается болезненный крик, когда Сандей, совершенно игнорируя просьбу, входит. Пусть и медленно, аккуратно, но это совершенно не улучшало ситуацию. Потому что Авантюрин только на словах герой-любовник. На деле, внутри него до сего момента были только пальцы. И то его собственные. Он старается отстраниться. Упирается дрожащими руками в плечи Сандея, но это не помогает, потому что тот слишком легко перехватывает руки, поднимая над головой. Авантюрин всхлипывает. Тихо просит быть нежнее. И Сандей вроде бы даже слышит. Только делает ровно противоположное. Отпустив руки, он больно впивается пальцами в бедра Авантюрина и значительно сильнее входит в его тело полностью, срывая с дрожащих губ громкий стон.       — Что такое? Разве не для этого ты волочишь свое ничтожное рабское существование? Для выполнения грязных желаний власть имущих.       Авантюрин вздрагивает. Поджимает губы, отводя взгляд, а после, нахмурившись, тихо, несколько обиженно, бубнит «Сукин сын», вызывая в Сандее какой-то странный, почти истеричный смех. Он склоняется к лицу Авантюрина, внимательно смотрит в розово-голубые глаза и переходит на мягкий, соблазнительный шепот.       — Уже не ангелочек? Как быстро меняется ваше мнение, юноша. Так сильно хотел, чтобы его наказали, а теперь скулит, как дворовый щенок.       — Я… Старше тебя…       — А так и не скажешь.       Его губы опускаются ниже, к шее, где Сандей, не раздумывая, втягивает кожу, оставляя красноватое пятнышко. Чуть дальше, нежной кожи касаются уже зубы, больно прикусывая, вынуждая Авантюрина застонать. И Сандей почувствовал заметное изменение в интонации. То был не болезненный стон. Стон наслаждения. Просящий о большем. Просящий сразу обо всем. Его язык неторопливо проходится по дрогнувшему кадыку, перебираясь на другую сторону. Туда, где находилось рабское клеймо. Клеймо, которое Авантюрин, наверняка хотел вырезать со своей кожи. И Сандей оставляет на этом месте мокрый нежный поцелуй.       — Я думаю, ошейник неплохо бы смотрелся на твоей прекрасной шее.       Но Авантюрин молчит, игнорируя столь явную провокацию. И тогда Сандей начинает двигаться. Сразу, не давая толком привыкнуть к толчкам, увеличивает темп. С почти садистским удовольствием слушает стоны юноши под собой, продолжая оставлять на его коже собственнические метки. Клеймо на нем больше не поставишь, но хоть так он может присвоить его себе. Хотя ветреный характер Авантюрина едва ли позволит этому случиться.       Чем быстрее и жестче становились умелые движения Сандея, тем сильнее Авантюрин утопал в этих ощущения. Все его тело хаотично дрожит, в голове странный, невнятный гул из собственных мыслей, а голос давно сорван и прежде блядские стоны теперь беспощадно превратились в умоляющие хриплые поскуливания. Но то, насколько невероятно это ощущалось… С каждым резким толчком он все податливее раздвигает ноги. Все отчаяннее вцепляется пальцами в его идеально выглаженную рубашку. Он хочет поцеловать его. Коснуться его плотно сжатых губ своими. Чтобы его сосредоточенное и уставшее лицо стало мягче. Чтобы Сандей почувствовал к нему что-то большее, чем желание присвоить его как какую-то вещь. И Авантюрин поддается ближе. Нежно, пытаясь унять дрожь целует его в губы. Совсем легко, не настойчиво, позволяя в любой момент оттолкнуть. Не в его праве требовать от Сандея хоть что-то. Но Сандей вдруг замирает. Не отстраняется, нет, но и не отвечает, растерянно глядя на картежника. Лишь когда Авантюрин отстраняется, отводя виноватый взгляд, он оживает.       — Зачем ты это сделал?       — Потому что захотел, — он вдруг нахально улыбается, поднимая руки чуть выше и обнимая Сандея за шею. — Или ты против, ангелочек?       Идиот. Нет, правда. Глупый идиот. Глупее будет только влюбленность, которая, надеется Сандей, не появится. Пару мгновений он смотрит в его глаза, а после целует сам, одновременно с тем возобновляя толчки в прежнем бешеном темпе. Вот только Сандей целует по-другому. Уверенно, властно, требовательно. Едва ли не вынуждая юношу ответить. Податливо приоткрыть рот и сплести их языки. Но отстраниться приходится слишком скоро. Легкие явно не выдерживали такого напора, поэтому Сандей вновь возвращается губами к шее. Чувствует пальцы Авантюрина в своих волосах. Слышит его хриплые отчаянные стоны.       Оргазм настигает почти одновременно. Сандей, сжав его худые бедра до фиолетовых следов, несколькими медленными движениями доводит себя до разрядки, изливаясь внутрь его ослабшего тела. Авантюрин устало смотрит как он отходит, невольно морщится от неприятной пустоты внутри, но ни слова не произносит, аккуратно, неторопливо пытаясь слезть со стола и, одновременно, восстановить дыхание. И его самодеятельность, ожидаемо, чуть не заканчивается падением, благо Сандей вовремя подхватывает его на руки. Потому что боль, пронзившая тело, когда он попытался выпрямиться, оказалась вовсе не столь приятной.       — Слушай, как ты смотришь на то, что я тут у тебя немного задержусь? Я не много места занимаю, честно.       Сандей закатывает глаза, вздыхает и многозначительно пожимает плечами.       — Если ты останешься, есть шанс, что это повторится.       — Так может на то и расчет, ангелочек.