Считай ступени

В поле сухостой выжжеными пятнами вплетён осенним убором уже в середине августа. Бежать особенно приятно. Когда острые травы через сланцы колют по щиколоткам, клевер ещё не потерявший цвета мнётся под ветром от их топота, и шмели разлетаются дальше. Как белые одуванчики. Смех - на всё поле и дальше. В кустарник кругом перед лесом, в озерцо комариное и холодное только в жаре. Секби наваливается на Алфёдова со спины и душит придирчиво верно, до колики в сердце дурачливо. Гогочет, вечно ледяными пальцами щекоча шею. И кричит, притворно прося его о помощи. Джаст скалится и садится в громко пахнущую летом траву. Голову на ладонь кладёт и щурится под прошедшим зенит солнцем, самой яркой своей улыбкой. Что ни за какие коврижки в мире не станет лишать Алфёдова такой мимолётной дурости. Пханет смятой травой, тёплой и сладкой. Почти на грани, чтобы сказать, как отвратительно приторно. Джаст вдыхает глубже и звон последних летних цветов, и смех под кожу заталкивает глубже. Сидит, с улыбкой ужасно широкой. С красной теменью перед закрытыми глазами. Вглядывается невольно в пестрение жёлтых и бурых пятен. Вслушивается, слишком явно, в их голоса и сплетение. Чтобы в голове прокрутить простые фразы, да сглотнуть их. Забыть и никогда в форму не облачить. Джаст лениво глаза разлепляет. И хохоту тихому, совсем неаккуратному волю даёт. Секби с вороньим гнездом волос, стебельков жухнущих цветов и зелёной травы отдышаться пытается. Лежит, распластавшись звездой. С красным лицом под широкой ладонью, с часто-часто ходящей грудью. Воздух шумно тянет. Словно делит совсем немного его с Алфёдовым, красного некрасивыми пятнами. С потёртыми ниточками на запястьях. Лбом устроился на острых коленках Секби и пальцами водит кончиками по травинкам. Джаст тянется за спину. Охает пустоте, забытой камере. Улыбается в сторону, сбивает с лица глупую ухмылку и клокочущий смех. И не может. Он прячется от довольных Секби с Алфёдовым. Отмахивается. За волосы притворно дёргает, но падает вслед им на примятую траву. Тишины абсолютной не существует. Есть только такая, абсурдно исключительная. Ветром сквозь зелень выбивать сухой лист, по обгоревшим плечами мазать и вплетаться в шумное дыхание. В звоне вопроса пальцев у его щеки. Джаст совсем дурной, раз тащит на себя этих двоих. Он переворачивает их, купает в жгучих пряностях уходящего лета, нависает, контролирует каждый маленький вдох. Смех грудь распирает. Джаст утыкается лбом в их сомкнутые плечи, трясётся лишь чуть. Ветер поднимает опавшую листву и прячет в шорохе вороний крик. Они бегут, как в совсем детстве, босиком по колкой траве. Через поле джастова отца, обогнув комариное озерцо. Чуть глубже, на грани земли, в земляничные пустоши под раскинувшийся вяз. В его мягкую тень. От жужжания летающей пакости, от пыльцы и писка комариного. К вершине кроны по толстым веткам. Обдирать ладони и совать их под нос Алфёдову, чтобы подул и пластырь заботливо наклеил. Тянуть на себя за футболки и шорты, кричать, смеяться и задыхаться. Джаст живёт одними мгновениями с ними, бабины киноплёнок хранит в памяти. Он цепляется с Секби за Алфёдова. И хочет оставить его больше себе, чтобы не потерять за тёмную зиму. Они сидят, прижавшись к стволу. Коленкой к коленке и по щиколоткам щипают. Джаст дышит свободно. И тянется к ним. Тянется схватить, оторвать кусочек и внутрь, сохранить, размножить копии, облепить глаза изнутри. У Секби волосы мягкие даже с короной из веток и листьев. Мелкие косички торчат во все стороны, Алфёдов плетёт их всё больше. Вплетает бусины и язычки от энергетиков. И Джаст откровенно любуется. Как солнце мажет по острым носам, подсвечивает зелёный лёд Алфёдова глаз. Как тени ресниц по летним веснушкам трепыхаются, как Секби засыпает в ногах Алфёдова. Маленькие руки в чёрных волосах, почти как кисть для каллиграфии в дорогих чернилах. Постоянно звенят металлические язычки под ветром, белыми пальцами и соприкасаясь с узелками на запястье. У Алфёдова волосы вьются от сырого воздуха. Крупными кольцами. Лезут в глаза, из-за ушей выпадают и не собираются в хвост. Сквозь листву на свету совсем жемчужным кажется весь. Переливается тысячью маленьких цветов и оттенков, с богатой палитрой румянца на щеках. Это совсем не неловко, сцепиться с ним мизинцами. Пообещать, как в глубоком детстве, что-нибудь. И сплестись руками. Ладонь перевернуть и вслепую изучать по новой. Выпирающие вены через тонкую кожу, две ниточки на запястье. Маленькие трещинки, собирающиеся в линии. И его пальцы на шее, трёт совсем едва. По челюсти проводит, за ухом чуть касается нежного участка. Джаст котом выгибается под лаской. Открывает больше. Он ему верит. Ровное биение сердца Секби под его ухом. Совсем в ладонях. Ладонь в ладони и сбито дыхание ему в ключицы. Его кряхтение и журчащий смех, бегом пальцев по коже вслед за Алфёдовым. Высокая трава мнётся, чтобы отдать летний звон, прячет их как в коконе. Листва укрывает от идущего к ночи солнца, в шелесте мешает вязь слов. И маленькие касания не то чтобы губ, не то чтобы чужих смазываются в смешках, шуме полного колоса и качающихся на ветру цветах. Они цветут, алым, бледно-розовым, лиловым и тысячью оттенков красного. По щекам румянцем, кончикам носов и ушей. По груди под футболкой заливается в тон покрасневшим ладоням. И внутри всё опасливо горит. Чиркают спички на каждое лёгкое. Сухостой прячет их от всего мира. Джаст цепляется за обрывки. Прищур Алфёдова и ухмылку Секби. За игру словами поэтичную вязь и ту, что по ключицам азбукой морзе. Пластырь с коленки сдирает, на локоть чужой клеит. И прячется головой в руках Алфёдова от битья Секби. Воздух горячий. Волосы мешает, в рот и нос забивает. В смех вдувает белый одуванчик и Алфёдов делает снимок. В поле они танцуют по примятому разнотравью. В хороводе запахов тянут каждый к себе Джаста, прижимают и уволакивают бездумно кружиться. Пока голова не открутится, пока лёгкость в неё не ударит и Секби не вытащит из античной хватки. В прыжки через невидимую скакалку. В смехе тонуть и переливе слов. Они впитывают в себя всё лето. Цепляются за Алфёдова и рисуют замки на облаках. Они босиком вытоптанным тропинкам и прогретой солнцем земле. Чвакают по лужам недавнего дождя. И толкают Джаста в розовый туман. Хватают и щекотят, в надежде на задыхающийся смех. А он цепляется за их локти и виснет тряпичной куклой. На горячих бетонных блоках раскиданных по полю они сидят, спина к спине. Затылками прижимаются и галдят. О том, что будет вчера и было завтра. О последних учебных днях. О дурацком бизнесе, о картинах и механизмах. В облаках на краснеющем небе выискивают четырёхлистный клевер. Алфёдов показательно съедает такой. И опять. Гомон, толчки в бок и смех, что птицы пугаются со всей округи. И опять, обветренные губы, горячие щёки и смех по костям. Жёсткие пальцы, мягкие волосы и одуванчики серебром. Тени ресниц, летние веснушки и по лбу в два касания след. Джаст тянет их на себя, потеряться в объятьях. До деревни дойти по трассе, горячей, совершенно босиком. Сланцы в руках, бутылки воды скинуты Секби. Визг машин мимо, они просто идут и дурачатся. Совсем близко, почти нос к носу. Они клацают зубами и смеются, пугают выползающих ранних грибников. По битому щебню вместо участка асфальта, всё равно без обуви. Жалуясь друг дружке, ноя о глупых властях. Соседи смотрят на них с улыбками, весело крутят у висков. Маленькая девочка кидает в них венок жёлтых одуванчиков. Она не Алфёдове, как золотая. Совсем, что родная. Джаст переглядывается с Секби, подхватывает под кивок Алфёдова. Они кричат "встречайте Короля!" шествуя совсем не по-армейски по дерьмовой дороге. Дети смеются и вторят "кланяйтесь Королю!". Джасту не нужно поднимать голову, чтобы знать, что Алфёдов спрятал безумно широкую улыбку и некрасивые пятна смущения в ладонях. Мелкая тряска от болящей походки — вся их уплата. Они Алфёдова раскачивают во дворе и не слушая протестов, кидают в бассейн из огромного колеса. Вода тёплая, чёрная. Алфёдов в ней как мороженое крутится в кофе. Джаст толкает ему в след Секби. Он смеётся как победитель: скромно в себя. Фотографирует их как дурачащихся детей. Окатывает водой из вёдер, бросает в лица солдатиков. Секби визжит и Алфёдов смеётся. Секби топит его, а Джаст полноценно уважает это решение. Это весело, украдкой пальцами бегать там, где нельзя. Это остро, зная, что в огород в любой момент могут зайти. Джаст фотографирует их крупным планом и прячет в безопасное место камеру.