Handle With Care

Маски снимаются в 12:49 ночи; почти на час позже, чем нужно, чтобы устроить этому тайному дню другую годовщину, сюрприз, это убийца-оборотень!  У Дженны напряжено лицо, бледные пальцы сжимают кружку ромашкового чая, которая в остальном остается нетронутой, глаза мечутся куда угодно, только не на ее мальчиков. У Дэвида тени под усталыми глазами, костяшки пальцев тупо постукивают по деревянному кухонному столу, разглядывая патологии, которые он не может назвать. И Тео, сидящий прямо, как стержень, рядом с Лиамом, ссутулившимся в кресле, как будто ожидая выговора, как будто он и Тео не те, кого сейчас боятся. Их колени прижимаются друг к другу под кухонным столом, спрятанные, как будто это еще больший секрет, чем тот, который слетел с губ Лиама. — Эм. Вздох. Дрожащий голос бета, его неуверенное выражение лица, гримаса от признания, от которого во рту у него неприятный привкус. — Итак, я хочу объяснить… объяснить, что произошло сегодня вечером. Папа, я знаю, что ты этого не видел, но… Не это, а его, их — Тео, обезумевший от горя и напуганный возможностью причинить вред; Лиам, на этот раз тот, кто все контролирует, даже с когтями и клыками. Челюсть Тео болит от усилий сдержать очередное извинение. Думает, что, возможно, он сможет отвыкнуть от этой семьи, освободиться от их любви и постоянной заботы, их марафонов реалити-шоу, семейных ужинов.  Тео чувствует это, взгляд Лиама на нем, что-то вроде: Помоги мне? Что-то вроде: Я не виню тебя, но мы вместе в этом дерьме, так что ты должен хотя бы что-то сказать. Типа: Пожалуйста, не позволяй мне делать это одному.  — То, что ты видела, — со вздохом продолжает Лиам, возвращая взгляд на родителей, — Было… — Я даже не знаю, что я видела, Ли. Я не знаю. — выпаливает Дженна со стальным взглядом, хотя ее голос дрожит.  И на этот раз это Лиам — увядающий, тонущий, с захлопнувшейся челюстью. Мужество съедено молью, как старая ткань.  И ладно, на самом деле именно Тео создал эту зону бедствия, принес в этот дом свое горе, багаж проблем и демонов и выпустил их на волю. Такое ощущение, что его хорошая полоса была омрачена одним плохим днем, но колено Лиама теплое, оно все еще крепко прижимается к колену Тео, и он тает, думает только о том, как бета с готовностью укачивала его и его боль. Знает, что самое меньшее, что он может сделать, это то же самое.  Тео переводит взгляд на Дэвида, потому что еще не уверен, что сможет противостоять недоверию в глазах Дженны.  — Сегодня вечером мне приснился кошмар, — говорит он, признание перед признанием, и, возможно, оно затягивается, но только потому, что, Эй, мы можем выглядеть так же, но мы не люди, не соскальзывает с языка так легко. — Э-э, это было… — Тео делает паузу, изо всех сил стараясь вдохнуть и выдохнуть, — Они у меня иногда бывают. И- — Это был не ты. Тео, это не ты, я видела и-или Лиама? Это было... Это было... Междометие Дженны затихает, потому что она не может закончить предложение. Не может признать мир, о котором она ничего не знает. Что-то необъяснимое овладело этим городом и заставило детей рассказывать родителям о страшилке.  — Мама, я знаю. Мне очень жаль, я знаю, — шепчет Лиам, тянясь через стол к руке матери, но его рука оказывается пустой; Дженна отстраняется, складывает руки на коленях и смотрит на пальцы сына, словно ожидая угрожающих когтей вместо его коротких, обгрызенных ногтей. А от Лиама пахнет стыдом, он извиняется за грех, которого даже не совершал.  — Что ты видела? — спрашивает Дэвид, поворачивается к Тео и Лиаму, — Ребята, что она видела? И на мгновение Тео хотел бы, чтобы он мог выпутаться из этой ситуации с помощью ловких разговоров, так он справлялся с проблемами большую часть своей жизни, но нет другого способа рассказать эту историю, кроме правды. Тео слегка постукивает своим коленом по колену Лиама, словно передавая скрытое послание азбукой Морзе: Мы оба просто пытаемся быть хорошими, это лучшее, что мы можем сделать. Тео говорит тихо и отвечает: — Когти. Верно? — Химера делает паузу, глядя на Дженну, — Ты… ты видела, э-э, чувствовала, когти. Тебе не показалось. Дженна кивает и крепче обнимает сама себя при признании.  — Или глаза, — добавляет Лиам, опустив голову и закусив губу обычными зубами. Тео задается вопросом, видела ли Дженна тоже клыки, или тускло освещенная гостиная защитила ее от этого.   Тогда Лиам совершает смелый поступок. Поднимает голову, чтобы посмотреть на родителей сверкающими золотыми глазами, не перестает смотреть, даже несмотря на потрясенные вздохи, вырывающиеся из их уст, даже когда Дженна отворачивается и зарывается лицом в грудь Дэвида. Даже когда Дэвид изумленно смотрит на это зрелище. Их взгляды обращаются к Тео, словно ища подтверждения. Еще одна пара золотых глаз присоединяется к первой.  — Боже, это не… это не реально. Это не имеет смысла, — задыхается Дженна. — Я знаю, это прозвучит безумно, но, пожалуйста, выслушайте нас. Я и Тео, мы… — Лиам замолкает, глядя на химеру, его глаза вновь обретают свой обычный ярко-голубой оттенок. — Я оборотень. Как и Тео. Наверное. И Тео пожимает плечами, нерешительно кивает и отвечает «да», потому что он не уверен, что сейчас время объяснять, что он не совсем похож на Лиама, а лишь его имитация, его лабораторная версия.  — Прежде чем вы, ребята, что-то скажете, — начинает Лиам, — Вы должны знать, что мы не опасны.   Ложь.  — Мы… мы не хотели быть такими, ясно? Ложь. По крайней мере, со стороны Тео. Наверное.  — Мы все те же люди, которыми были до того, как вы узнали об этом.   Спорно.  — И в Бейкон-Хиллз есть много таких же, как мы. Вообще-то, по всему миру, — заканчивает Лиам, снова усаживаясь в кресло и ожидая реакции родителей. Запах стыда Лиама сменился страхом Дженны и Дэвида, их замешательством и неверием.  Должно быть какое-то облегчение, верно? Ощущение, что Лиам избавился от этой тайны, беспокойно сидящей внутри последние два года. Облегчить бремя участия в войне, о которой родители ничего не знали, больше беспокоиться о том, чтобы дожить до следующего дня, чем о сдаче выпускных экзаменов.  Но Дэвид натужно смеется. Он говорит: — Вы, должно быть, шутите надо мной. Это шутка, не так ли? Это не смешно, но это шутка. Шалость. Что-нибудь. И последовавшая за этим тишина является достаточным ответом.  — Ли, Тео, давайте, — строго умоляет доктор, — Хватит бездельничать. Уже невероятно поздно, у меня был долгий день, я устал…   — Это не шутка, — бормочет Тео, позволяя острым клыкам выступать над его нижней губой, только чтобы доказать свою правоту. — Это нелегко принять, но Лиам говорит правду. Я… сегодня вечером я потерял контроль, и мне очень жаль. Мне бы хотелось, чтобы вам не пришлось узнавать это таким образом.  Вина всегда оставляла неприятный привкус во рту Тео.  Дженна смотрит на сына и шепчет: — Как? — Скотт укусил меня, превратил меня в одного из них. После того, как я перевелся из Девенфорда, — объясняет Лиам. Увидев ужас на лицах родителей, он добавляет, — Нет, подождите, он спас мне жизнь, сделав это! Серьёзно, я был в опасности. Я бы не был здесь сегодня, если бы не он. Он мой альфа.   Дэвид проводит рукой по лицу, глубоко вздыхая при этом. Дженна потрясена, смотрит на мальчиков перед собой, как на самозванцев. Большеглазые Лиам и Тео словно вот-вот украсят плакаты с «пропавшими без вести» по всему городу: Пожалуйста, помогите нам найти нашего сына, его заменило какое-то чудовище.  — Извините, но это просто... с научной... медицинской точки зрения это не имеет смысла. Это физически невозможно, — устало комментирует Дэвид.  Тео кивает, понимая, о чём говорит доктор. Академия, наука, все, что противостоит фантазии. Самому Тео было бы трудно поверить во всю мифологию о существовании оборотней, если бы он не вырос в ней, если бы он не был ею создан. Дэвид имеет дело с жизнью и смертью, с жизнью и смертью; машины, измерения и человечество; плоть и кровь.  Тео отвечает: — Не все можно объяснить наукой. На них находит тишина, момент, чтобы переварить абсурдность ситуации. Могло быть и хуже, предполагает Тео, учитывая отсутствие истерики и криков ужаса, а также тот факт, что Дженна и Дэвид наблюдают за мальчиками с растерянностью, может быть, даже с любопытством, а не со страхом.  — Хорошо, — выдыхает Дженна, проводя рукой по волосам, — Итак, если это правда, если вы двое… оборотни… Лиам вздрагивает: — Технически Тео… ну, он химера? Хм, это просто другой тип оборотней, но мы можем делать то же самое, так что…  Дженна коротко кивает и поправляет себя: — Сверхъестественные существа. Сколько вас здесь? Знают ли об этом другие люди? — Ну, хм, я действительно не знаю, сколько их вообще существует, но Бейкон-Хиллз по какой-то причине является своего рода сверхъестественной горячей точкой, — уточняет Лиам, — Как я уже сказал, Скотт тоже оборотень, как и Алек. Э-э, Кори — химера, как Тео, за исключением того, что у него нет когтей, клыков или чего-то еще… но, хм, он может делать себя невидимым. Хейден тоже была химерой, пока... это не стало немного сложнее.  — Невидимым, — сухо смеется Дженна, — Ладно. А Мейсон? Он тоже какое-то сверхъестественное существо? — Человек, — пожимает плечами Тео. Дэвид, нахмурив брови, подвергая сомнению годы обучения в медицинском колледже и все, что он предполагал об анатомических возможностях тела, спрашивает: — Значит, люди знают об этом? Мы просто этого не знали.  — Нет!   Лиам и Тео одновременно выпалили ответ, подавляя панику, которую вызывает вопрос.  — Я имею в виду, мама Скотта, медсестра Макколл, она знает. Как и шериф Стилински, — добавляет Лиам, — Но это все еще секрет, ладно? Есть... есть и другие, которым не нравится тот факт, что существуют такие люди, как я и Тео. Охотники.   — Охотники, — глухо повторяет мать, — На вас охотятся?   — Иногда, — мягко отвечает Лиам, — Но я не хочу, чтобы вы, ребята, волновались, ладно? Мы с Тео, на самом деле все мы, более чем способны позаботиться о себе.  — Вы говорите нам, что вы двое сверхъестественные существа и что люди пытаются выследить вас, и вы ожидаете, что мы не будем волноваться? — Дэвид хмыкает.  — Вы правы, что беспокоитесь, — серьезно заявляет Тео, — Но мы можем исцелить себя от большинства травм. И, да, мы сильнее людей. И быстрее. Обостренные чувства.   — Я не… я даже не хочу думать о травмах, от которых тебе пришлось лечиться. И я сейчас не могу представить себе, как это вообще возможно, — вздыхает Дженна. — Но ладно. Я не думаю, что у нас есть другой выбор, кроме как поверить.   Она переводит усталый взгляд на Тео: — Лиам сказал, что он… его укусили. Это то, что с тобой случилось?   — Нет, — говорит Тео, и оставляет все как есть. Он провел последние двадцать четыре часа, вспоминая обстоятельства, связанные с его созданием, и испытывает боль при мысли о том, что снова обнажит эту рану.  Лиам забирает эстафету и быстро отвечает за Тео: — Химер не обязательно кусать. Это другой процесс, типа, научный.   — Итак, ты этого хотел? Я имею в виду, быть… таким? — Дэвид адресует вопрос химере.   Тео, ощетинившись, не может сдержать угрюмость, которая появляется на его лице при этом вопросе, и говорит: — Я этого не хотел. Он делает паузу.  Он хотел. Власть? Не всегда, пока они не вложили это в него. Он хотел быть ребенком. Он был ребенком и не знал, что его тело станет кладбищем. Подарок, о котором он не просил, упакованный так красиво, что он не смог бы его вернуть.  — Я этого не хотел, — повторяет Тео, на этот раз с большей уверенностью в голосе.  Снова наступила тишина, такая, когда у всех кончились слова, и Тео извинился бы за неловкость, но этот разговор все равно никогда не должен был быть легким. Поэтому он говорит: — Если больше нет вопросов, думаю, я сейчас пойду спать.   — Я не думаю, что у нас когда-нибудь перестанут возникать вопросы, — признает Дженна, — Но мы можем вернуться к этому позже. Я думаю, что сон — это, пожалуй, лучшее, что может быть сейчас для всех нас.   И хотя Дженна видела когти, чувствовала их уколы на своей коже, а Дэвид — клыки, готовые к укусам, они крепко прижали двух мальчиков к груди в медвежьих объятиях. Тео чувствует, как будто его грудь разорвётся, как будто он вот-вот рухнет под нежностью этой семьи. Дженна и Дэвид расстаются, поднимаясь наверх, отягощенные недавно раскрытой тайной. И остаются Лиам и Тео, потому что так всегда бывает. От Лиама все еще пахнет стыдом, их колени больше не соприкасаются, и Тео жаждет только чего-то, что могло бы заменить это тепло.  — Тео, — выдыхает Лиам, имея в виду, что это не конец. — Тебя трясёт.   И он делает шаги вперед, пересекая пару футов кафельного пола, разделяющего их, с такой решимостью, что Тео может только умолять: «остановись», не зная, говорит ли он с Лиамом или со своим собственным телом, содрогающимся от горя.  Но Лиам стоит перед ним, с блестящими глазами и дрожит сам по себе. И Тео шепчет: — Тебя тоже.   — С нами всё в порядке, Тео, — Лиам колеблется, но отчаянно сжимает химеру в крепких объятиях. Пытается засмеяться, но выходит водянисто и неправильно, — Мы в порядке.   Мышечная память срабатывает в этот момент: руки Тео обнимают Лиама, его голова наклоняется и прижимается к плечу мальчика. — Ага. Мы в порядке. * Допрос длится только первую неделю познания. Безобидное любопытство со стороны ничего не знающих взрослых, например, Чем пахнет счастье? или Ты умеешь выть? Волчья ухмылка не вызывает ни малейшего сомнения.  Вторая неделя приносит легкость существования, которой Лиам, вероятно, не знал с тех пор, как его обратили. Гордый сын-оборотень, сверкающий глазами и невинно скалящий зубы по дому при любой возможности. Рычит Тео на ухо так, что у него по коже пробегают мурашки. Сид Циклон ходит на баскетбольные матчи и танцы, делает вид, что болеет за всю команду, а не только за маленького нападающего с злобными голубыми глазами и легким штрафным броском. Прячет привязанность под душным костюмом. Это не так плохо.  На третью Тео мечтает о плавании. О погружении. Не в реку, он притворяется, что не знает её так хорошо, а в мальчика, которого он знает еще лучше. Спит рядом с Лиамом в худшие ночи и мечтает о подстриженных волосах, пухлых розовых губах и сильных руках, которые так и не научились брать, а только отдавать. Тео просыпается рядом с Лиамом и смиряется с тоской по чему-то, что он слишком боится назвать.  И Лиам почти всегда рядом с ним. С затуманенными глазами и сонной ухмылкой и самым теплым взглядом, который Тео когда-либо знал. Он хочет быть поглощен этим. Пока не знает, что это значит, только говорит себе: не бойся. Думает, мы в порядке. Думает, у нас более чем все в порядке, а даже если бы это было не так, мы все равно были бы рядом друг с другом, а это то же самое, что быть в порядке.   — Доброе утро.   Мягкий зевок, но все еще ухмыляющийся. Что-то внутри у него шевелится. Не как бабочки, а неистово, непрерывно и отчаянно, как мотыльки.    Тео думает, что ему пора начать спать в своей чертовой комнате.