Ты разбегаешься над моей пропастью

Чтобы взглянуть на мир новыми глазами, нужно выплакать старые. Джойс выплакала, казалось, все слезы на свете. Вчерашняя ссора окончательно добила ее. «Был! Ты был там!» — кричала она. «Да, был!!!» — рычал Лонни. И тогда шатенка обессилено валилась на стул и закрывала лицо руками. Вставала, что-то говорила, высказывалась, не позволяя себе ни слезинки. «Как ты мог?! Нет, я просто не могу поверить!» В последнее время Лонни пропадал ночами. Началось это с того момента, как Джонатан уехал отдыхать в лагерь. Малыш был лишь в первом классе. Знакомые рассказывали, что часто видят Лонни на всяких тусовках. Где он не отдает себе ни малейшего отчета в том, что делает, позволяя откровенно лишнее. Первое время он скрывал свои измены, извивался, придумывал оправдания, но сейчас даже бровью не повел, выдал все! Байерс считал себя правым, несчастным, теряющим золотые года. Джойс уходила из дома. Плакала, останавливалась покурить, ошивалась у остановок, ходила по всему Хоукинсу, пережидая ночь. Возвращалась сильной и независимой, но не разговаривала с ним. Так было и этой ночью. Она уселась на лавочку крытой остановки и плакала. Рыдала, задыхаясь в собственных слезах, сокрушалась и ругала себя, за то что связалась с таким идиотом как Лонни Байерс. Девушка уже кричала, не беспокоясь о том, что сбегутся люди, она тряслась, закрывала лицо руками, сгибалась пополам, обхватывая ноги и дрожала от холода и сожаления. — Джойс? Джойс, эй, ты что? Размытый силуэт приближался к ней. Вот он уже маячил совсем рядом, маша рукой. Байерс, что теперь ненавидела эту фамилию, рыдала с предыханиями, громко и горько. — Что ты здесь делаешь? Это был Хоппер. В руках почему-то у него была дорожная сумка. Он присел рядом с девушкой и обхватил её за плечи. Джойс закрыла ладонью лицо. «Нет, нет, только не это», — думала она. — Ничего, — сказала девушка, не поднимая головы. — Как ничего? — изумился Хоппер. — Просто пришла к трем ночи на остановку поплакать? Она всхлипнула. Прикусила губу. — Пойдем, — сказал Джим, поднимая ее, — пойдем. Здесь холодно и страшно. Хоппер шел, придерживая девушку, и она все ещё захлебывалась в слезах, хоть и не так сильно. Парень наводил чай, укрыв Байерс пледом. Она сидела, дрожа, и не могла согреться. Все ещё. — Джойс, что случилось? — Хоппер сел на стул рядом с ней. Джойс нервно сжимала губы, водила по ним пальцами, бегая глазами. — Это он тебя до такого довел? — тон у Джима поменялся, и сам он изменился в лице. Они оба понимали, о ком идёт речь. Хоппер никогда недолюбливал Лонни. Байерс кивнула и вся сжалась, напряглась, понурилась. — Джойс, — Джим обхватил её плечо, наклонившись поближе, расстояние между их лицами не превышало пятнадцати дюймов, — Он довел тебя до такого состояния? — Да, — она всхлипнула, проявляя к себе жалость и тут же ругая себя за это. Наконец, впервые за долгое время, Джойс взглянула на Джима. Взирая так беспросветно, безнадежно, стеклянно, несчастно и тоскливо, что становилось не по себе. Больно бывает не только от боли. Хоппер стал переживать. Он не узнавал свою подругу. Она стала тем, кем зарекалась не быть. Стала тем, кого боялась в детстве. Знаешь, я так боюсь, что мы изменимся, но по отдельности. Джим откинулся на спинку стула. Глядя в пустоту. Она совсем изменилась. Боже, кто? Кто мог быть способен на это? Искалечить человека до страшной, ужасно жутчайшей неузнаваемости, так жестоко сломать ее психику в столь юном возрасте, убить в ней невинного и наивного ребенка, убить в ней радость и счастье, убить Джойс Горовиц, оставив вместе нее чопорную, заносчивую и несчастную Джойс Байерс, что рыдала от безысходности по ночам на остановках, сбегая из дома. Так думал Джим, сам в пару шагах от того, чтобы не расплакаться. До жути напуганный своими мыслями и тем, что видел двадцать минут назад на улице и тем, что видит сейчас. Сейчас Джойс хотелось стать слабой. Упасть в объятия Джима, представить, что ей не двадцать восемь, вообще представить, что люди не имеют возраста, спокойно поплакать, ожидая перемен. Все располагало к этому, но она не знала, как этого сделать. Она знала, что проиграла. Знала, как Джим ненавидит Лонни, вечно убеждая Джойс, что однажды он покажет свою истинную шкуру. Не отдавая себе ни малейший отчет в своих действиях. Смешанные чувства были у Джойс. Хотелось психованно улыбаться от чувства досады и утраты, хотелось плакать, хотелось поговорить с кем-то, кого-то обнять. Джим выдерживал паузу, выначивая Байерс говорить. Она уловила это, и все же решилась на рассказ. — Джим, нечего рассказывать, — голос её после срывов и сбитых придыханий стал спокойным, тихим и ровным, — он мне изменил. С какой-то малолеткой, я не знаю, с кем, наверное недавно переехавшие.. Хоппер уставился на Джойс, не зная, что предпринять. — Изменил?.. — лишь обронил он. — Когда у вас есть общий ребенок, он шляется по притонам, мацает там малолеток и… — Да, — Джойс закрыла половину лица рукой. — Боже.. Оба молчали. Чай почти остыл, нетронутый. «Что ты такое, Лонни Байерс? Что ты творишь с людьми? Что ты сделал с ней? Ты видишь? Ты видишь это стлевшее счастье под твоими подошвами? Ты – маньяк?» — одна мысль в голове Хоппера проносилась за другой. — Такое чувство, что он все никак не может вырасти, — единственное, что выбрал Джим из потока своих мыслей. Джойс прикрыла рот рукой, сдерживая очередные слезы. — И Джонатан не со мной… О боже. Она очень старалась не заплакать, но у неё не вышло. — А где он? —В лагере. Мне.. Мне нужно было разобраться с новой работой. Боже, зачем я его оставила, ну что за дура… Страшно бывает не только за совесть. Хоппер смотрел на неё грустно и жалостливо. — Эй, все будет хорошо. Он положил руку на её плечо. — Ты ещё встретишь своего человека. Все еще наладится, все впереди, я уверен. Джойс потянулась за объятиями, и Джим заметил синяк на её левой руке. Он обнял её, спросив: — Джойс, он бьет тебя? — Ах, ты про это… — она взглянула на свое левое запястье. Такое тонкое и аккуратное, изувеченное синяком. — Он толкнул меня, был пьяный в усмерть. Схватил за руку. — Какой ужас, Джойс, мне очень жаль, очень. Знала бы она, как Джим хочет прекратить все это. Уберечь её от всяких Байерсов, согреть, убедить в том, что все будет хорошо. Но он уже встретил любовь всей своей жизни — Диану. Или только убеждал себя в этом? Странно - опять не хватило воли. И я множу окурки, ты пишешь повесть. Они не хотели расцеплять объятий. Хоппер пытался подбодрить Джойс, словно передать через прикосновения ей часть своих сил. Девушка же согревалась до упоения в его сильных руках, и странное чувство поселилось в ней: «как дома». — Ты не представляешь, как мне сейчас стало тепло, — обронила Байерс. Джим улыбнулся, прижав её сильнее. — И мне. За окном светало. — Чай уже остыл. Джой, ты хочешь спать? — Я очень вымоталась, если быть честной. Послезавтра мне забирать Джонатана, нужно привести себя в порядок.. Я… Не знаю, как дальше быть. Джим, это чувство безысходности и тоски просто съедает меня, я не знаю, что предпринять. Что делать с моим сыном, с моим крохой, моим любимым Джонатаном, как ему придется все это пережить? Ох, я не знаю. Не знаю… — она в очередной раз закрыла лицо. — Непростые времена настали. Джонатан сообразительный мальчик, он все поймет, — успокаивал её Джим, — Джойс, милая, ты слишком замоталась, дай себе время, отдохни, не изводи себя вопросами, пожалуйста.. Ему было тяжело видеть Байерс в таком состоянии. Девушку, что была соткана из света, оптимизма, добра и надежды, та, что спотыкаясь сразу вставала, та, что давала советы и всех поддерживала — сейчас в упадке. «Это ли не конец?» — думал Джим. «Это ли не самое страшное?» — Ложись. Я буду здесь. С тобой. Неподалеку. Парень постелил простынь, достал подушки и одеяло и стал пить холодный чай. — Спасибо, Джим. — сказала Джойс перед тем, как заснула. — Пожалуйста, Джойс. Для тебя всегда пожалуйста, ведь.. Но крошка Байерс уже сопела, укутавшись в одеяло. — Ведь у меня до тебя никого нету ближе. В ту самую минуту Джойс видела сны, где все по-прежнему хорошо, где все счастливы. Тогда она и не подозревала, что уже беременна Уиллом.