Лондонский шторм

      Регулус любил Париж. Любил узкие улочки с мощеными дорогами, вереницы пекарен и лавочек с мелочевкой, широкие бульвары, до сих пор пахнущие порохом и кровавой осадой, страсть и свободу, которыми можно наполнить легкие и пустить по паутине пульсирующих сосудов. Возвращение сюда, как ни странно, похоже на приезд домой — здесь Регулус прожил долгих четыре года, у этого фонаря он впервые попробовал мягкую французскую пышку, а на той улице плакал от счастья, когда уважаемый в узких кругах композитор оценил его творение и предложил опубликовать в студенческом сборнике; здесь его грудь разрывалась от горя, стоило ему прочесть письмо от старшего брата, а в кафе неподалеку от его первой съемной квартиры Регулус познакомился с Пандорой, певчей птичкой с вокального отделения Парижской консерватории. Каждый городской пейзаж казался фотографией из студенческого альбома — Регулусу стоило лишь моргнуть, и картина перед глазами вмиг появлялась в фотопленке его сердца.       Здесь пахло болью и смертью, слезами и солью, животным голодом и желанием жить. Прошло двадцать лет с осады Парижа, но Регулус по-прежнему чувствовал застывшую в статуях смерть. Их серые лица, искаженные злостью и страхом, кричали и умоляли, боялись и сражались, шли вперед и неизбежно падали; Регулус ступал вместе с ними, шаг за шагом, вперед и только вперед, не оглядываясь назад. Если он хоть ещё раз… если он однажды позволит себе бросить взгляд в прошлое, оно вцепится в его спину уродливыми когтями и потащит за собой в кричащую тьму.       Регулус сжал губы и побрел по перрону. Ни за что. Никогда. Лондон не удержит его своими холодными объятиями — они ощущались как безжалостные шипы, впившиеся в кровоточащее сердце. Регулус вырвал его с корнем и бросил под поезд. Теперь не болит. Теперь не кровоточит.       Его ждала небольшая квартира в северном пригороде Обервилье. Где-то на соседней улице жила Пандора, которая помогла ему с жильем. Простой каменный дом с узорчатой лепниной на третьем этаже, широким просторным двором и вместительной конюшней встретил Регулуса приветливо скрипнувшей калиткой. Внутри квартиры гулял свежий ветер и запах ароматных пышек из булочной в соседнем доме, напоминающий о прощальном ужине в Лондоне, и Регулус почувствовал боль где-то между желудком и сердцем. Ему определенно нравилась страсть парижан к изысканной скромности и чистой простоте — комнаты обставлены крайне скудно, и Регулусу не терпелось сделать их по-своему живыми. В его распоряжении оказалось четыре комнаты: одна из них, конечно же, будет его кабинетом, стены второй украсят книжные шкафы, третья — спальня, а четвертая станет домом для нового рояля. Он решил оставить своего старого друга дома, в Лондоне, на память брату и Ремусу. В последний раз, когда Регулус сел на кожаную танкетку и дотронулся до жаждущих прикосновения клавиш, его ладони почувствовали тепло чужих губ, которые умоляли сыграть ему что-то про море.       Здесь он не позволит дотронуться до его нового рояля ни одной живой душе. Никому и никогда.       Ближе к полудню к нему пришла Пандора. Она принесла корзинку с душистыми мягкими булочками и тёмным мёдом; Регулус ощутил легкое чувство стыда за полупустую квартиру и распорядился налить им китайский белый чай. Пандора ласково поворчала на его старые английские привычки и принялась рассказывать о том, что невозможно уместить в письмах — о насыщенной жизни солистки главной Парижской филармонии.       — Я так рада, что мы будем работать вместе, ma fleur. — Она нежно улыбнулась и накрыла его ладонь своей рукой. Регулус, не привыкший к чужим прикосновениям, любил её тактильность и даже пододвинулся ближе, чтобы соприкоснуться плечами. — Почему ты покинул Лондон?       Регулус беспристрастно хмыкнул.       — Скучно. И я, признаться, привык к Парижу.       Пандора улыбнулась, и в её улыбке проскользнула целая симфония эмоций — печаль, тоска, надежда на счастье и добрая грусть.       — Ты так рвался домой, что я едва успела попрощаться с тобой. — Её светлые глаза съедали Регулуса изнутри. Он приложил ладонь к груди, будто это поможет ему спрятать свою душу от чужого проницательного взгляда. — В твоем прошлом письме ты сказал, что вряд ли покинешь Лондон.       Регулус ничего не ответил. Он сделал ещё один глоток из расписной керамической чашки, и знакомый молочный вкус вернул его в Британские леса.       — Бегут либо к любви, ma fleur, — Пандора отпустила его ладонь. Холод пустой необжитой квартиры неприятно лизнул руку. — Либо от любви.       Он задохнулся, и Пандора понимающе опустила взгляд. Она растянула губы в печальной улыбке и поднялась с дивана, остановившись напротив высокого голого окна. Французы любили простор и, одновременно с этим, лепили узенькие кухоньки, больше напоминающие чулан. В этой квартире всё было большим — Регулусу и его новому роялю необходимо много пространства, и он с удовольствием присоединился к Пандоре, чтобы вдохнуть жизнь Парижа болезненно разрывающейся грудью.       — Моя любовь тоже сбежала. — Молвила она спустя минуту. — Тоже в Лондон.       Регулус опустил ладонь на её плечо и сочувственно сжал. Пандора поправила перстень и откинула длинные волнистые волосы за спину.       — Расскажешь?       На мгновение в комнате воцарилось молчание. Несмотря на тоскливые ноты в их диалоге, оно не показалось Регулусу тягостным. Напротив, он почувствовал себя лучше, разделив тишину с Пандорой и рассматривая оживленную улицу через открытое окно.       — Я хочу, чтобы она осталась моей. — Пандора заговорила легким непринужденным голосом, словно она рассказывала о погоде или о том, какие пироги сегодня пекли в булочной на первом этаже соседнего дома. — Прости меня, ma fleur, но всё, что у меня осталось — воспоминания о ней. Мне кажется, что если я расскажу кому-то хотя бы малую часть — я потеряю её. Я раздарю каждому встречному крупицы, принадлежащие ей… и когда-то мне. Мне нужно сохранить её. — Она приложила ладонь к груди, а затем коснулась своего виска. — Вот здесь.       — Всё хорошо. — Регулус дотронулся до её волос и провел по ним пальцами. Нежные, словно шёлк, и светлые, прямо как ясный солнечный день. — Я не буду красть её у тебя.       На мгновение ему отчаянно захотелось, чтобы кто-то вырвал его воспоминания и, выкопав проросшие внутрь оледеневшего сердца корни, выбросил в Сену.

✧

      Регулусу дали неделю на освоение в филармонии. Было трудно расстаться с ролью управляющего, но, признаться, с ней ушло множество проблем, на которые уходило приличное количество времени и сил. Теперь Регулус мог полностью сосредоточиться на себе и своем творчестве. На мгновение ему показалось, что теперь его руки оледенеют, а сердце больше никогда не сможет биться в такт беснующегося рояля, но этот страх оказался бессмысленным — он всё ещё шторм, убийственно спокойный и расчётливо опасный. Шторм вечно одинок и тосклив, но Регулусу пришлось научиться работать с людьми. Он, как самый настоящий музыкант с изысканным вкусом и великолепными навыками, должен уметь играть в ансамбле и брать на себя второстепенную роль. Достойный аккомпанемент требовал годы усердной подготовки, и Регулус не щадил себя и свои пальцы, прогоняя партию до глубокой ночи, пока не заметил на белых клавишах размытые алые пятна.       Он посмотрел на свои ладони — всегда красивые, тонкие, музыкально изящные и удивительно гибкие — и увидел лопнувшие мозоли, из которых сочилась прозрачная жидкость с прожилками крови. Регулус отшатнулся, увидев стертую розовую кожу, и вытер клавиши нагрудным платком. Закончив репетицию, он надел на руки чёрные кожаные перчатки и, сев в свой экипаж, спрятал ладони в карманы, словно ему неприятно видеть их даже под плотной тканью.       Следующим утром Регулус приехал раньше всех, и ворчливый седой охранник нехотя пустил его в холодный пустой зал. Рояль блестел дорогим тёмным лаком, накрытый тяжелой бархатной завесой; Регулус обнажил его корпус и, бросив пальто на открытую крышку, ударил по клавишам приветственным аккордом. В комнату влетели пышущая злость и затаившаяся обида, которую Регулус прятал под нарастающим темпом быстрого этюда. Аккорд ударил по закрытым окнам, и он почувствовал впившиеся в ладони осколки разбитого стекла. Его сердце взревело вслед за тоскливым криком отчаянных нот — оно рвало его изнутри, обгладывало пустые ребра и металось в агонии; Регулус бил по клавишам с солёными разводами от пота, горячих злых слёз и кипящей крови истерзанных пальцев. Рояль издал оглушительный рёв и опасно покачнулся — тяжелая крышка упала на его руки, и из горла Регулуса вырвался горький болезненный стон.       Спустя минуту послышался скрип широких стеклянных дверей, и Регулус увидел невысокую фигуру в дерзко распахнутом пиджаке с экстравагантным узором.       — Закончили? Может, кофейку?       Его партнёр, виртуозный скрипач Бартемиус Крауч, сын известного музыканта, стоял напротив рояля с доброй ухмылкой и курил трубку. Регулус молча кивнул и начал тереть клавиши белоснежным накрахмаленным платком.       — Ну что вы, дорогуша. Пощадите свой элегантный платочек. — Барти выхватил его из дрожащих пальцев Регулуса и, как ни в чем не бывало, встряхнул, завернул испачканную часть так, чтобы её не было видно, и опустил платок в карман чужого пиджака. Оценив свою работу вальяжно-ленивым взглядом, Барти махнул рукой в сторону опущенного занавеса. — Забудьте, это не ваша работа. Не отбирайте у слуг их кровный хлеб.       Регулус поджал губы и надел на руки кожаные перчатки. Барти забил трубку ароматным табаком, подправил пепел подушечкой пальца и удовлетворенно запыхтел.       — Так что, дорогуша, выпьем кофе? Или вы, англичане, привыкли лакомиться чаем? Могу угостить вас и тем, и тем. — Он вытащил трубку изо рта и ухмыльнулся. — До начала репетиции ещё добрых два часа, позвольте показать вам настоящий французский завтрак.       — Вы потеряли своего компаньона? — Регулус сухо улыбнулся и опустил крышку рояля. Он не удержался и провел по ней тыльной стороной ладони — нежно и ласково, будто извинялся за причиненную роялю боль.       — Эвана? О, забудьте. — Барти беззаботно пожал плечами. — Я уже накормил его особенным завтраком и дал возможность понежиться под одеялом. Знаете ли, Регулус, — он скрестил руки за спиной и сделал шаг вперед, — любые отношения без воздуха грозят пойти ко дну. Почему человек не тонет? Потому что его легкие наполнены свободой. Люди должны ценить её и позволять друг другу учиться дышать на расстоянии.       Регулус тихо хмыкнул и накинул пальто на сутуленные плечи.       — Вы вместе живете, работаете, играете в ансамбле, курите во время перерыва между репетициями и уезжаете домой в одном экипаже.       — Именно! — Барти счастливо хлопнул в ладоши и поспешил за уходящим из зала Регулусом. — Именно поэтому, душенька, я иду завтракать с вами. Тыквенный пирог или хорошо поджаренный багет?       Регулуса искренне удивляла открытость его нового знакомого — казалось, Барти не знал, что такое стыд и скромность, но это незнание придавало ему странную особенность, о которой сложно судить однозначно. Он и Эван, контрабасист в их терцете, жили вместе и не скрывали свои отношения. Их не заботили гуляющие по филармонии сплетни, недобрые взгляды и злые шутки; Эван отвечал холодным безразличием, а Барти — остроумной колкостью, затыкающую рот каждому, кто осмелился посмотреть в их сторону. Регулус влился в их крепкий дуэт завершающим аккордом, твёрдой почвой под бегущими от «нормальности» ногами, и ему нравилось ощущение собственного присутствия между двумя любовниками, хотя, если подумать логически, ему здесь делать нечего. Он должен быть лишним, но вместо этого чувствует себя до странного правильно.

✧

      Спустя три месяца совместных выступлений Регулус впервые попал в клуб. Он искренне не понимал, зачем Барти и Эвану ходить по подобным заведениям, но всё же составил им компанию. Одной частью своего сердца Регулус понимал — новых друзей душила унизительная жалость; они заметили пустоту тоскливых серых глаз и стремились её заполнить. Он бы попытался сохранить в себе последние крупицы гордости и отказаться от встречи в сомнительном заведении, но в тот злосчастный вечер Регулус ощутил на своей шее крепкую хватку холодных костлявых рук — они душили его глубоким одиночеством, разрывающим сипящее горло. Он взял пиджак, проскользнул мимо спящего консьержа и сел в посланный Эваном кэб.       Экипаж остановился напротив роскошного особняка с терракотовыми статуями внутри закрытого двора. Его друзья делили одну трубку на двоих около входа — они уже заказали столик, и Регулус, чувствуя себя до одури странно, последовал за ними. В помещении было светло — красные стены, украшенные гипсовой лепниной, резали глаза, и Регулус поморщился, вдохнув затхлый запах табака, пота, дорогого мужского парфюма и алкоголя. К ним подошла официантка и предложила рюмку шартреза. Регулус снял перчатки, взял хрусталь в руки и сделал первый глоток. Барти одобрительно хмыкнул и последовал за ним, а Эван набил трубку и вновь закурил. Он начал рассказывать о недавней стычке с ансамблем духового оркестра, а Регулус оглядывался по сторонам, рассматривая причудливый интерьер. На противоположной стене висела увеличенная копия распростертой под лебедем Леды, а рядом с ней красовались плывущие в танце обнаженные рубенсовские женщины. В углу стояла винтовая лестница с узорчатыми перилами, ведущая на второй этаж, и рядом с ней ворковала уединившаяся пара. Регулус отвел глаза, и следившая за ним официантка скользнула за его спину, опустив холодные пальцы на опущенные плечи.       — Скучаете, джентльмены? — Её сладкие духи ударили в нос и заставили Регулуса вздрогнуть. Он нахмурился и, дернув локтем, сбросил с себя чужую ладонь. Барти пригубил ликёр и пьяно рассмеялся.       — Не сегодня, душечка. Увы, не твой вечер. — Он подмигнул официантке и сделал ещё один глоток. Та поджала губы и разочарованно хмыкнула, после чего подошла к другому столику. Регулус поддался вперед и, схватив Барти за рукав фиолетового пиджака, зло зашипел.       — Я думал, вы позвали меня на ужин.       — Всё верно. — Он беззаботно пожал плечами. — Кто ж знал, что хозяйка клуба держит куртизанок.       Регулус закатил глаза и прижался к своему бокалу. Барти прищурил глаза и, играя с пустой хрустальной рюмкой, приподнял брови.       — Дорогуша, ты слишком напряжен. Позволь поинтересоваться, тебе всегда было противно женское внимание?       О, он не хотел начинать этот разговор. Регулус решительно замолк, но Барти не ждал ответа — ему достаточно красноречивого молчания, чтобы догадаться о маленьком секрете его нового друга. Он подозвал другую официантку, поманил её пальцем и шепнул что-то на ухо. Та понимающе кивнула и вернулась спустя пару минут, чтобы наполнить их бокалы свежей порцией светлого шартреза. Вскоре к их столу подошёл молодой юноша в наглухо застегнутом мундире и попросил у Регулуса папиросу.       — Не курю. — Отрезал он. Эван вытащил портсигар и поделился ею с незнакомцем, бросив на Барти нечитаемый взгляд.       Юноша благодарно кивнул и обхватил сигарету полными розовыми губами. Его тёмные кудри падали на блаженно прикрытые веки, а свободная рука сминала простую белую двууголку — Регулус вздрогнул и отвел взгляд, чувствуя, как гулко забившееся сердце пронзил длинный острый меч.       — Не против, если я присоединюсь к вашему разговору? — Незнакомец лениво улыбнулся. — Давненько я не встречал здесь новые лица. — Он обернулся к Регулусу и взял его ладонь в свою, прижав её к губам. — Назовете своё имя?       Беспристрастный взгляд Регулуса пробежался по вычурному мундиру, небрежно уложенной прическе и золотые эполеты — грудь сжало нахлынувшей тоской, а глаза опустились вниз, к гордо выпяченной груди. Серебряная брошь в виде оленя. «Северный олень». Регулуса затошнило, и он выдернул ладонь из чужой хватки, прижав её ко рту. Раскидистые рога. Упрямые глаза и светлая шерсть. Эполеты. Тёмные волосы. Белый мундир. Каждая отдельная деталь смешалась в одну единую картину, и Регулус увидел перед собой того, от кого так яростно сбегал, который душил его мучительными кошмарами и умолял вернуться. Он вскочил со своего места и бросился на улицу. Оттолкнув курящих на террасе мужчин, Регулус вывалился во двор, упал на колени за высоким тёмным кустом и вывалил содержимое своего желудка на землю. Его вновь затошнило от мерзкого запаха тёмно-зеленой слизи, и внутренности скрутило сухими рвотными потугами, царапающими горло острым клинком. На улице правила долгожданная весна, но холодный апрельский ветер по-прежнему кусал обнаженную кожу и вонзался в замерзшее тело жадными клыками. Пальцы Регулуса вцепились в голую твердую землю, и он, придя в себя, обнаружил под аккуратно подстриженными ногтями чёрную грязь. Регулус с ужасом отшатнулся от собственных рук и с остервенением начал растирать покрасневшую кожу, безжалостно вскрывая корочки заживших мозолей. Хлынувшая кровь раскрасила его рубашку в алый цвет, а в голове Регулуса билось лишь одно — ещё никогда его руки не выглядели настолько уродливыми. Он не знал, сколько просидел на холодной земле, пока его не обнаружил Барти. Эван помог ему добраться до экипажа, надел на растерзанные пальцы чёрные перчатки и довел до порога квартиры. Добравшись до кровати, Регулус упал лицом на подушку и почувствовал себя невероятно грязным.       Они больше никогда не появлялись в клубах.

✧

      В середине следующего месяца посыльный принёс Регулусу письмо из Лондона. Ремус исписал мелким аккуратным почерком несколько листов, и Регулус решил, что сегодняшняя утренняя газета может подождать. Французы любили горький чёрный кофе и поджаренный тост с маслом на завтрак; он редко ел дома, предпочитая отдых в кафе после ранней репетиции, но на этот раз Регулус позволил себе задержаться в просторной светлой столовой и приступить к письму.       «Мой светлый друг! Признаюсь своим бренным сердцем — я ужасно по вам скучаю. Нет никого, кто мог бы затянуть оставшуюся после вас рану и зализать её вашей прелестной симфонией. Моя тоскующая душа держит в памяти каждый наш разговор; я питаюсь ими, и тогда моему горю становится легче.»       Регулус хмыкнул и прикоснулся к пергаменту осторожным жестом, словно он сделан из хрупкого тонкого стекла. А ведь сразу и не скажешь, что за внешне холодным спокойным Ремусом скрывалась столь трогательная поэтичность.       «Вы спрашивали меня о своем драгоценном брате. Прошу вас, Регулус, немедленно покиньте свой душный Париж и спасите от его баловства! Боюсь, мне не справиться в одиночку. Как только я принял его предложение поужинать вместе — естественно, в качестве рабочей встречи — ваша кровинушка потеряла голову. Признаюсь, я совсем немного польщён: мне даже не пришлось стараться, чтобы вызвать румянец на его лице.»       Сердце Регулуса сжалось счастьем и светлой тоской. На мгновение он позволил себе небольшую слабость и задался вопросом: «А что, если бы это были не Ремус и Сириус, а…»       «На прошлой неделе театр засветился в «The Illustrated London News». Дела идут хорошо — я полностью сосредоточен на будущей постановке, которую обещали посетить уважаемые критики. Мы ставим «Ночь в Толедо». Ждите мое следующее письмо с подробным рассказом о том, как всё прошло.       Сириус отлично справляется со своей новой должностью. У нас получилось привлечь большое количество спонсоров — теперь галерка забита, на удивление, любопытной аристократией. Можете себе представить, Регулус?»       Он покачал головой и отложил письмо. У нас — это не только у Сириуса. У нас — это у Сириуса, Ремуса и Джеймса. Его друг избегал имя своего капитана как чумы, боясь лишний раз упомянуть о нём, но Регулус знал — теперь, когда он передал бразды правления в руки брата, Джеймс мог помочь их театру.       В любом случае, ему безразлично. У Регулуса своя карьера, и театр принадлежал ему лишь формально — по документам он и Сириус управляли им вместе, но с недавних пор брат справлялся вместе с Ремусом. Что же, это единственные люди, которым Регулус смог доверить своё ожившие из мёртвых руин детище. Жалел ли он об этом? Никогда. Чем больше себя жалеешь, тем всё быстрее опускаешься на дно безжизненного озера и закапываешь своё тело в плотный глиняный ил.       Вместо этого Регулус воспитывал себя жестким и твёрдым методом. Увы, о другом он не слышал — спасибо воспитанию Вальбурги Блэк. Когда-то Регулус услышал в свою сторону нежное «жемчужина». Его сравнили с изящным драгоценным украшением, поднятым со дна мрачного чёрного океана. Увы — прежде чем добытое сырье обретет достойный вид, его необходимо подвергнуть тщательной подготовке. Тяжелую холодную руду обжигают горячим пламенем, после чего она, словно уродливая гусеница, выползает из своего кокона и становится прекрасной бабочкой — драгоценным украшением.       Когда молоты куют горячий металл болезненными ударами, он плачет огненными искрами, но спустя время становится во много раз сильнее. Из него делают изящное колье, которое бережно хранят над гулко бьющимся сердцем.       …или оружие, чтобы бить той же болью в ответ.       Ребра Регулуса безжалостно вскрыты капитанской саблей с золотой рукоятью.       К счастью, теперь его именной кинжал готов к праведной мести.

✧

      Наступило лето, и Регулус всё чаще пропадал у берега Сены. На днях Пандора подарила ему весьма интересную скульптуру, за которой охотилась вся уважающая себя парижская интеллигенция — слепок юной девушки, чья безмятежная улыбка обрамляла умиротворенно спящее лицо. Конечно, Регулус слышал о ней: все газеты трубили удивительной историей о Незнакомке из Сены. Её тело было найдено вблизи Лувра, и очарованный юной внешностью работник морга решил увековечить красивое лицо с помощью гипсового слепка. На одном из вечеров, посвященных литературе последнего десятилетия, присутствовала скульптура Незнакомки из Сены. Регулуса мало интересовала её загадочная смерть и не менее таинственная улыбка, навечно влитая в дорогой итальянский мрамор, но Пандора любила размышлять о её жизни и строила множество теорий о личности умершей девушки.       Несмотря на солнечную погоду, мрачная Сена поприветствовала Регулуса угрюмой серой рябью, словно осуждала всех, кто превратил смерть таинственной незнакомки в богемный культ. Где-то там, ближе к горизонту и дальше от людей, Сена принимала небесно-голубой оттенок, будто её только что очертили свежей акварелью. Регулус изо всех сил пытался найти место, где два цвета — серый и голубой — смешались в единое пятно, но у него ничего не вышло.       — Мa fleur! — Пандора, словно невесомое облако, легко и плавно спустилась к берегу реки. Погрузившийся в свои мысли Регулус заметил её только тогда, когда она опустила ладонь на его плечо. — Регулус, мой дорогой, я так рада тебя видеть. Я нарушила твою тишину?       Он покачал головой и отодвинулся в сторону. Пандора приподняла свою воздушную лазурную юбку и села рядом, поправив длинные волнистые волосы.       — Ты хотел о чем-то поговорить?       Регулус кивнул и вытащил из чёрного рабочего портфеля кусок исписанного пергамента.       — Прочитай это. — Он передал его Пандоре и вернулся взглядом к Сене. Река понесла свое хмурое серое лицо к сияющему горизонту.       Брови Пандоры едва заметно нахмурились, а пухлые губы округлились в жалостливом удивлении. Она перечитала написанное два раза — Регулус заметил это по взметнувшимся вверх глазам — и вернула ему пергамент.       — Это… хорошо. Очень хорошо. — Она замялась и начала разглаживать складки на своей юбке. — И слишком печально. Я почувствовала, будто в меня вонзили меч и оставили истекать кровью.       Регулус довольно хмыкнул. Да, его дорогой меланхоличный друг хорошо знаком с тоской и умел погрузить в неё даже таких людей, как Пандора.        — Это стихотворение написано моим английским другом. — Он бережно свернул пергамент и убрал его обратно в портфель. — Мы часто беседовали о том, получилось ли бы у нас создать что-то общее вместе. Увы, нас останавливала одна существенная проблема — отсутствие того, кто смог бы исполнить вокальную партию романса. — Регулус бросил на Пандору долгий внимательный взгляд. — Ты ведь понимаешь, к чему я клоню?       Она зарделась и отвернулась. Её бледные щеки стали похожи на нежные розовые персики, и Регулус счёл это невероятно очаровательным. Пандора всегда была гордостью консерватории, её хвалили даже самые строгие преподаватели, и теперь, спустя несколько лет после выпуска, она покоряла Париж своим великолепным голосом. Её чистая душа светилась беззаботным счастьем подобно ребёнку, открывшему свой рождественский подарок — Пандора едва ли представляла, насколько она популярна, и каждый раз удивлялась, когда кто-то говорил о ней как об известной певице.       — Не думаю, что я смогу.       Регулус сделал глубокий вздох. Ему тяжело произносить вслух то, что копилось в его голове, но сейчас он почувствовал острую необходимость передать свои мысли Пандоре. Как будто… как будто произойдет что-то плохое, если он не сделает это.       — Послушай. — Регулус взял её ладони в свои и обжёг их приятной прохладой. — Я не знаю ни одного человека с таким же чарующим голосом. Ты — ангел с пением сирены. Ты — русалка из детских сказок, способная потопить целый корабль с помощью всего одной жалкой ноты. Посмотри на залы, которые ты собираешь. Все они приходят ради тебя. Ради тебя одной, Пандора.       Её рот приоткрылся в немом удивлении, а пушистые ресницы дрогнули и спрятали за собой сияющие благодарностью глаза. Она нежно улыбнулась и опустила голову.       — Спасибо тебе, ma fleur, но я… — Пандора вздохнула и сжала руки Регулуса увитыми кольцами пальцами. — Я сомневаюсь по другой причине.       Регулус вопросительно наклонил голову, и лицо Пандоры приобрело грустный оттенок.       — Она — mon soleil.       Грудь Регулуса сжала острая тоска, а Пандора всё улыбалась — нежно, печально и светло, будто бы одно упоминание солнца, даже севшего за горизонт, вселило в неё надежду.       — Я никогда не смогу найти солнце, по которому скучаю.       «Я тоже», — шепнули губы Регулуса, но он взял себя в руки и проглотил эту фразу прежде, чем она слетела с его языка. Пандора отвернулась и взмахнула рукой, указывая на приплывших к берегу лебедей. Она отпустила его ладони и, приподняв длинную воздушную юбку, подбежала к грациозным птицам. Один из них, удивительного чёрного цвета, держался вдали от остальных и чистил перья. Пандора вытащила бархатный мешочек из маленькой сумки и бросила на землю семена ячменя. Чёрный лебедь взмахнул крыльями и поблагодарил её царственным поклоном.       Регулус увидел в нём себя.

✧

      Он провел бессонные ночи в поисках идеальной мелодии, которая смогла бы подчеркнуть уникальный голос Пандоры и вдохнуть новую жизнь в стихотворение Ремуса. Ему пришлось прибегнуть к помощи Барти и Эвана — дуэт виртуозного скрипача и талантливого контрабасиста добавили к основной теме тоскливые ноты ушедшего солнца, но чаще всего Регулус и Пандора выступали втроем: она, он и его верный рояль. В ночь перед дебютным выступлением Регулус смотрел на свои черновики и, схватившись за спутанные волосы, бродил взглядом по восьмым под одним ребром. Чем дольше он играл, тем больше ему казалось, что созданная им мелодия недостойна строк Ремуса; Регулус воспроизводил в памяти каждый придуманный аккорд и мял бумагу, переписывая ноты несколько раз подряд, пока не уснул прямо на письменном столе.       Пандора настояла на совместном номере в середине её сольного концерта. Регулус стоял за тяжелым бархатным занавесом и впервые почувствовал бессознательный страх — он осознал, что собирался представить миру своё собственное творение. Волнение подкатило к горлу мучительной тошнотой, и Регулус взял в руки написанные вручную ноты.       Сириус бы им гордился. И Ремус тоже.       Он вышел на сцену и, бросив взгляд на публику, понял, что соскучился. Его одолела глубокая тоска, стоило ему понять — сколько бы Регулус не пытался, он не сможет найти лицо брата среди яростно аплодирующей толпы. Пандора, облаченная в атласное платье с жемчужными бусами, улыбнулась ему, и Регулус сел за рояль, приветствуя его ласковым прикосновением. Это словно маленькая традиция — знакомиться своеобразным рукопожатием, прежде чем начать играть.       В этот раз всё по-другому. Регулус впервые доверил публике то, что создал сам; то, что пело его закрытое сердце. Он импровизировал в своем театре в Лондоне, но это была лёгкая фантазия, сплетенная из кусочков чужих произведений. Эта же мелодия принадлежала ему и только ему. От первой ноты до последнего аккорда.       Пандора грациозно взмахнула руками, подобно белоснежному лебедю, и Регулус опустил пальцы на клавиши.       Не спрашивайте меня, почему       Когда наступает зима и холод пробирает до костей,       Мы все хотим умереть.       Как будто впервые       Ночь падает в наши объятья.       И мы все хотим спастись.       Голос Пандоры — ангельски нежный и тоскливо удрученный — поднялся к куполу сцены воздушной дымкой, окутавшей затихшую публику. Регулус сделал вздох и отпустил себя, свою тоску и спрятанный за ледяным штормом страх; Пандора подхватила его ласковой песней и сжала плечо невесомой поддержкой.       Найти солнце, по которому мы скучаем,       Которое сожгло бы все наши печали,       Солнце, которое следует за нами.       Регулус прикрыл веки — ему не нужно смотреть на клавиши, чтобы знать, куда плыли его пальцы. Он знал эту мелодию наизусть; её играла гулко бьющееся сердце. Его тихий голос присоединился к Пандоре, взлетевшей к небу одиноким белым лебедем.       Мы сосчитаем до трёх       И возьмёмся за руки       По дороге на Юг.       Вернись, солнце.       Вернись.       Зал встретил его дебютную песню оглушительным восторгом, а Регулус, застывший перед роялем, слышал лишь шум моря и тоскующий корабль, мечтающий найти свой берег.

✧

      — Должен признать, дебют нашего дорогого английского друга прошёл весьма и весьма успешно? — усмехнулся Барти и прижал к губам набитую табаком папиросу. Эван наклонился к его лицу и прислонил к сигарете зажженную спичку. Регулус закатил глаза, глядя на это вычурное представление, но незаметно для всех гордо выпятил грудь. Да, вполне, и он даже не ожидал этого. На следующий день после его первого выступления «Le Petit Journal» выпустил горячий заголовок про вернувшегося во Францию пианиста, дебютировавшего с пьесой собственного сочинения на концерте известной парижской певицы. После этого Регулуса завалили приглашениями исполнить полюбившуюся публике песню в частных филармониях и на закрытых собраниях богемной части Парижа. Признаться, он уже думал над новым графиком и, к своему большому сожалению, сократил время репетиций с Барти и Эваном. Вдохновленный триумфом, Регулус засел за создание нового произведения и даже взял частные уроки у одного из главных композиторов своей филармонии. В нём словно появилась новая жизнь — он не спал до раннего утра и позволял себе выдохнуться лишь тогда, когда появившиеся в голове ноты были записаны в толстый дневник. Иногда у него заканчивалась бумага с печатным нотным станом, и он черкал линии от руки, рисуя триоли непривычно размашистым крупным почерком. В его музыке была страсть, и впервые за долгое время Регулус чувствовал себя по-настоящему живым.       — Мы обязаны это отпраздновать. — Эван сделал глубокую затяжку и выпустил в воздух густой серый дым. — Что думаете насчет конной прогулки в ипподроме Булонского леса?       Регулус задумчиво пожал плечами и пригубил немного вина. Здесь, в Париже, он научился ценить достойный алкоголь, выдержанный в лучших садах Прованса.       — Я могу пригласить Пандору?       Эван и Барти переглянулись. Регулус, занятый своим полупустым бокалом, не заметил этого, но Барти уже успел соединить в своей голове две ошибочные дороги и по-доброму ухмыльнулся.       — Нет, душечка, вы не можете пригласить свою даму на исключительно дружескую джентельменскую прогулку.       Регулус молча приподнял бровь и саркастично хмыкнул.       — Исключительно дружескую? — Он бросил внимательный взгляд на своих друзей. — Вы уверены?       Барти лающе рассмеялся — так, как это делал Сириус, и сердце Регулуса пропустило ностальгический удар — и опустил ладонь на бедро Эвана.       — Мы не собираемся смущать вас, душечка. Так что же, вы окунете нас в подробности вашего необыкновенного романа? Только не говорите мне, друг мой, что вы освободите нас от столь интересного рассказа. Мы нуждаемся в ваших грязных секретах.       — О, ничего особенного. — Регулус опустил хрустальный бокал на мраморный стол и откинулся на спинку кожаного кресла. — Мы влюбились друг в друга с первого взгляда, написали романтическую песню о нашей любви и планируем свадьбу.       Эван недоверчиво хмыкнул.       — Не похоже на вас, Регулус.       Тот довольно приподнял уголок губ. Значит, его французские друзья успели снять с него первый поверхностный слой.       — Потому что мы с Пандорой друзья.       — Жаль, — Барти покачал головой и потушил папиросу о серебряную пепельницу. — Вы бы смогли сыграть на своей трагично-нежной истории любви. Хотя, в таком случае вы, мой дорогой друг, стали бы мрачной тенью известной певицы. Нужно класть фундамент самостоятельно, а не одалживать его у другого дома.       Регулус согласно кивнул, задумчиво прокрутив перстень на своей руке. В словах Барти есть доля — на самом деле, намного больше — правды. Публика успела пустить сплетни об их с Пандорой романе, дабы усилить впечатления от совместных выступлений, но Регулус развеял их маской меланхоличного композитора, несущего свое одиночество в спрятанном под пальто клинке. Его новый образ вечно несчастного и поразительно спокойного в своей буре музыканта очаровал слушателей таинственностью и недосягаемостью — никто не знал, откуда он приехал, почему его имя резало слух привыкшего к французским фамилиям парижанина, как он познакомился с Пандорой, любимицей города, и о ком он думал, играя на своем единственном друге. Его личную жизнь окутало множество сплетен, половина из которых оказались настолько абсурдны, что Регулус с трудом верил в возможность человеческой фантазии придумать нечто подобное; ему успели приписать роман и с Барти, и с Эваном, и даже с их флейтисткой Доркас Медоуз. Регулус понимал, почему люди стремились придумать ему трагичную любовную историю — они чувствовали тоску плачущих клавиш и пытались сделать из Регулуса лирического героя, чтобы проживать свои страдания через его музыку.       Но время шло, а оно, как выяснилось, умело накладывать на затягивающиеся раны плотные марлевые повязки. Регулус искал себя в камерных пьесах, романсах, незатейливых вальсах и мрачных реквиемах; он пробовал всё, к чему прикасался, и это играло ему на руку. Важно иметь свой собственный почерк, с которым не страшно погрузиться в пучину разнообразия жанров — преданный слушатель найдет тебя в первом прозвучавшем аккорде. Его звездное имя открыло ему дорогу к славе юного музыканта, чья жизнь окутана таинственным мраком, и простому народу известно лишь одно — его зовут Регулус Арктурус Блэк, и он, как и подобает главной звезде в созвездии Льва, коллекционировал сердца слушателей под крышкой своего чёрного, словно ведьмовская ночь, рояля.       Спустя долгий год слава о Регулусе закрепилась в каждом концертном зале Парижа, и он переехал в центральный район, наслаждаясь вечерами в библиотеке своей бывшей консерватории. Пришлось отказаться от постоянной работы в филармонии, но Регулус старался посещать её хотя бы раз в две недели, чтобы смотреть на пугающе белый рояль и вспоминать кровавые разводы от стёртых дрожащих пальцев. Его старые преподаватели были рады выпить с ним чашечку чая, и Регулус чувствовал себя… весьма странно. Он не мог сказать, что не был счастлив — щит в виде меланхоличного образа таинственного пианиста, преданно любившего свое одиночество, защищал его (от самого себя), но порой Регулус задумывался о том, стоило ли ему обнажать свое оружие, если он не чувствовал опасность.       После подобной мысли неизменно возникала ещё одна, не менее пугающая — почему он не чувствовал опасность, если его воспитывали вечно готовым к непрекращающейся борьбе?       Регулус не знал, что на это ответить. Он не говорил об этом ни с кем, даже с Пандорой, которая, впрочем, всё равно чувствовала его лучше других людей и однажды посоветовала ему отпустить себя и позволить напряжению соскользнуть с его плеч.       Пандора. Ещё один человек, о котором Регулус думал чаще, чем должен был. Полгода назад она получила письмо, после которого заперлась в своем доме и отменила три ближайших концерта. Когда Регулус попробовал спросить, что произошло, Пандора бросила на него нечитаемый взгляд и заговорила о его новой пьесе. Они больше не поднимали эту тему, но какой-то частью своей души Регулус понял — это связано с солнцем Пандоры.       Наверно, оно больше никогда её не согреет.

✧

      Весна напомнила Регулусу о том, что он прожил в Париже чуть больше года. Целый, чёрт побери, год, и осознание этого выбило его из колеи. Стопка писем от Ремуса стала практически такой же высоты, что и рамка с детской фотографией братьев — Регулусу не нравилось похоронное выражение лица маленького Сириуса, но это единственное, что удовлетворило Вальбургу. У этой фотографии есть небольшой секрет, о котором знал только он и его брат: Регулус схватил его за руку так, чтобы никто этого не увидел. Особенно приятно вспоминать об этом сейчас, когда их разделяли тысячи миль.       Глядя на позолоченную рамку, Регулус вспомнил, что так и не ответил на последнее письмо Сириуса. Он взялся за перо и оторвался от пергамента лишь к позднему утру, когда камердинер заглянул в кабинет и предложил ему кофе. Слуга принёс ему почту, которая с недавних пор утомляла посыльного тяжестью толстых конвертов, и Регулус тяжело вздохнул, принявшись разбирать приглашения на новый концертный сезон.       Камердинер вернулся с подносом свежих ароматных булочек и новостью о скором приезде Пандоры. Регулус удивленно хмыкнул и отложил корреспонденцию в сторону, чтобы привести себя в порядок. Пандора редко приезжала в гости без особой надобности, предпочитая видеться с ним в её любимых кафе или в парках. Вряд ли Регулус успел бы принять ванную — с недавних пор Пандора тоже перебралась в центр, поэтому жила достаточно близко. Разочарованно вздохнув, Регулус облачился в простой чёрный костюм и, чтобы скоротать время, взял в руки первую попавшуюся книгу. В одном из своих писем Ремус посоветовал ему обратить внимание на поэзию Кольриджа, которая, по его словам, могла бы вдохновить Регулуса на нечто новое, что могло бы удивить жадную на впечатления публику. Регулус едва ли успел перелистнуть десятую страницу, как заметил подъезжающий к крыльцу экипаж. Пандора выпорхнула из кареты прелестной воздушной бабочкой, чьи крылья были омрачены невыносимой печалью, тянувшей её к земле.       — Ma fleur! — Она влетела в его кабинет и бросилась ему на шею. — Потерпи немного, друг мой, скоро я не смогу вольничать с неженатыми мужчинами. — Пандора ласково улыбнулась и обняла Регулуса, который, не зная, куда деть руки, опустил их на её талию, плотно обтянутую расшитым цветами корсетом. — Прости, что потревожила тебя столь великолепным утром. Я должна была сообщить тебе эту новость в первую очередь.       Регулус сощурил глаза и отодвинулся. Закравшееся в его голову подозрение ощетинилось внезапной догадкой, но он решил промолчать. Пандора выдержала торжественную фразу и воскликнула:       — Я выхожу замуж! — Она выпустила Регулуса из крепких объятий и вытащила из жемчужной сумочки нежно-голубой конверт с сургучной печатью. — О, ma fleur, скажи, я подвергла тебя в шок, не так ли? Мне надо было сказать об этом заранее, но… всё произошло так быстро. — Она внезапно поникла и опустила голову. — Скоро помолвка, а это значит, что я не смогу видеться с тобой так часто, как раньше. Чёртовы консерваторские устои!       Регулус выдавил из себя смешок, услышав, как Пандора впервые за долгое время позволила себе обронить грубое бранное слово. Замуж… Он рад, правда рад за свою подругу, но что-то заставило его засомневаться в искренности счастья Пандоры. Тем не менее, Регулус взял ее ладони в свои и крепко сжал их в знак поддержки, заставив себя растянуть губы в улыбке.       — Это чудесная новость, Пандора. Но почему я слышу о твоем возлюбленном только сейчас?       Она улыбнулась и накрыла его руку пальцем, на котором красовался экстравагантный перстень с большим красным рубином. Его оберегала серебряная лань с безмятежно прикрытыми глазами.       — Я знаю Ксено не так давно. — Пандора беззаботно пожала плечами. — Всего пару месяцев, если мне не изменяет память. Но ты не переживай, ma fleur, я в надёжных руках. Он милый, у него длинные светлые волосы, он носит забавные яркие жилетки и любит фольклорные песни. Ты знаешь, у меня слабость к волынке. У него есть бодега, она звучит потрясающе. Ты должен услышать это.       — Постой. — Регулус глубоко вдохнул, стараясь звучать как можно мягче. — Пандора, ты не можешь выйти замуж за человека, которого знаешь всего пару месяцев.       Пандора бросила на него ласковый взгляд, которым старые мудрецы одаривали глупых беззащитных детей, и Регулусу вмиг стало стыдно за то, что он позволил себе допустить мысль о наивности своей подруги. Философия Пандоры слишком глубока для современного мира; должно быть, каждый её поступок объяснен с особой точки зрения и имел за собой скрытую цель. Регулус отвел взгляд и спрятал руки в карманы брюк. Пандора же подлетела к окну и распахнула его, впустив в душную комнату свежий весенний ветер.       — Он хороший и будет обо мне заботиться. — Она нежно улыбнулась и обернулась к Регулусу. — И это всё, что мне нужно.       Регулус не раз думал о том, что этот мир не достоин существования Пандоры. Её карьера успешной певицы сыграла с ней плохую шутку — завистники строили догадки об её личной жизни, втаптывали в грязь ужасными сплетнями и подстраивали двусмысленные ситуации, чтобы осквернить её образ. Люди, чьи души чёрны, подобно использованной пепельнице, не понимали, как в этом гнилом обществе могла появиться столь чистая искренняя душа — не понимали и злились, вымещая на ней накопленную ярость. Пандора плыла над ними нетронутым лотосом, но Регулус понимал — её ломало то, что о ней думали. Она продолжала петь, она выступала и дарила публике всю себя, всю свою вывернутую наружу душу, но однажды… Однажды случилось то, что чуть не осквернило её репутацию, и после этого Пандора спросила у Регулуса, не хотел бы ли он соединить их жизни формальным браком.       Регулус отказался. Ему не нравилась мысль о лжи, в которую они должны окунуть всех своих родственников и знакомых, к тому же образ меланхоличного одинокого музыканта прижился к Регулусу настолько, что он не представлял себя без него. Более того, это стало частью его настоящего.       Сейчас, стоя напротив Пандоры, он на секунду пожалел о том, что отказал ей.       Регулус почувствовал, как его горло сжалось беззвучным криком. Он откашлялся и опустился в кресло, прокрутив кольцо на своем пальце.       — Расскажи мне о нём. Какой он?       Пандора вновь улыбнулась и, приподняв юбку, села на диван.       — Я обязательно познакомлю вас. — Она задумчиво кивнула самой себе, словно уже планировала их будущую встречу. — За обедом или, наверно, за завтраком. Лучше за завтраком, потому что Ксено слишком занят в последнее время. Он работает в издательстве и выпускает собственную газету. Когда-то он работал журналистом в «Le Matin», но ему не нравились колонки от монархистов и консерваторов, поэтому он взялся за свое издание. У Ксено очень пацифистские взгляды. — Уголок губ Пандоры едва заметно дернулся. — Его газета называется «Человечество».       — Конечно. — Заключил Регулус миролюбивым тоном. — Он не мог тебе не понравиться.       — Да. — Просто ответила Пандора, разгладив складки на своей кружевной юбке. Она подняла на Регулуса взгляд, обрамленный длинными пушистыми ресницами, и он прочитал в нём едва уловимое:       «Она тоже была журналисткой».

✧

      Естественно, Регулус не был на девичнике Пандоры за день до её свадьбы. Его экипаж подъехал к церкви ранним утром, когда большинство гостей всё ещё дремали в своих спальнях. Регулус посещал этот собор несколько лет назад будучи юным студентом — здесь играл великий органист, который, к большому сожалению, совсем недавно ушёл на заслуженный покой. Церковь Святой Клотильды возвышалась над медленно просыпающейся улицей, протыкая серое небо острыми башнями. Прежде чем зайти внутрь, Регулус бросил взгляд на угрюмые тучи и мысленно пожелал, чтобы в день венчания Пандоры небо подмигнуло ей ясной лазурной улыбкой.       Внутри было пусто и холодно. Регулус прошел в высокий мрачный зал и опустился на деревянную скамью. В воздухе пахло сандалом и оливковым маслом, а позолоченный алтарь был украшен узорчатой лепниной с библейскими сюжетами. Регулус представил Пандору — воздушную, нежную, по-ангельски чистую и светлую — среди скульптур распятого Иисуса и мрачных картин святых мучеников в младенческих яслях. Ему не понравилась эта картина, и он вышел на улицу, жалея, что так и не привил себе привычку курить. Тогда у него была бы веская причина вырвать себя на порог собора и наполнить лёгкие свежим прохладным воздухом.       — Прошу прощения, у вас не будет сигареты?       Регулус поднял взгляд на незнакомого мужчину в светлом горчичном костюме. Его длинные волнистые волосы обрамляли вытянутое лицо с безмятежной улыбкой, и Регулус молча покачал головой, облокотившись о резные перила.       — О. Жаль. — Произнес незнакомец, хотя его голос лучился странным счастьем. В руках мужчины была странная длинная трубка с небольшой узкой чашей серебряного цвета. — Я бы хотел, знаете, выкурить кисэру перед столь важным событием. — Он протянул Регулусу ладонь. — Ксенофилиус Лавгуд. Вы один из гостей Пандоры, не так ли?       Регулус скрыл своё удивление за беспристрастным выражением убийственно спокойного лица и ответил на рукопожатие. Что же, Ксенофилиус — или, как его называла Пандора, просто Ксено — выглядел так, как бы выглядел человек, который мог понравиться его эксцентричной подруге. Регулус наклонил голову и заметил в его руках странную фетровую шляпу с необычным красным цветком.       — Да. Я Регулус Блэк.       Лицо Ксенофилиуса преобразилось, и он с энтузиазмом похлопал Регулуса по плечу. Тот скривился, но постарался взять себя в руки ради Пандоры — никто не виноват, что ему не нравилось панибратство от малознакомых людей.       — Рад с вами познакомиться. Пандора так много о вас рассказывала. — Ксенофилиус продолжал трясти чужую ладонь, и его длинные волосы, словно завороженные, покачивались в такт песни церковных колокол. — Я слышал вашу музыку. Это просто невероятно! Вы когда-нибудь задумывались о том, чтобы использовать народные мотивы? Вам бы подошел такой жанр. Я, знаете ли, родился у подножия Альп, и в моих жилах течет кровь южного прованского фольклора. Вы ведь останетесь на банкет? Я попросил моих друзей исполнить живую музыку прямо во время ужина. Вам будет интересно.       Регулус едва заметно кивнул и надел на руки чёрные бархатные перчатки. Что же, ему не следовало расстраивать Ксенофилиуса своей искренней нелюбовью к грубой деревенской музыке.       — Я бы с удовольствием послушал игру ваших друзей. — Уголок его губ дернулся в вежливой полуулыбке, и Регулус бросил взгляд на подъезжающий к собору экипаж, высматривая Пандору. Ксенофилиус воспринял его отстраненность несколько иначе и начал горячо убеждать Регулуса в том, что их союз станет невероятно плодотворным и на зависть поэтичным.       Регулус не стал спрашивать, что в его понимании «поэтичность», и сухо кивнул, вернувшись обратно в храм. Зал начал пополняться людьми, среди которых Регулус не смог найти ни одно знакомое лицо. Началась церемония венчания, и появившаяся из ниоткуда Пандора подплыла к алтарю в длинной кружевной вуали, обрамляющей её розовое румяное лицо. Регулус прищурил глаза и заметил необычный корсет, стягивающий её и без этого тонкую талию — он расшит диковинными узорами на мотив детских сказок о зачарованных животных. Прямо под сердцем Пандоры стояла гордая юная лань, охраняющая цветущее поле со спящим возле куста кроликом.       Возлюбленные обменялись клятвами, и их встретил хор в цветных позолоченных камзолах. Регулус поднялся со своего места, чтобы вернуться к экипажу и отправиться на место банкета, но его остановила Пандора, откинувшая кружевную вуаль с больших светлых глаз. Её щёки, покрытые ярким здоровым румянцем, блестели засохшими дорожками слёз, и Регулус почувствовал легкую дрожь, которую он скрыл за вежливым формальным поклоном. Пандора нежно рассмеялась, но ответила ему изящным реверансом; теперь она — скромная замужняя дама, обязанная вести себя достойно и сдержанно рядом с неженатым мужчиной.       — Нас ждет путешествие в Италию. — Начала Пандора, наклонившись к Регулусу так, чтобы её не могли услышать хлынувшие к выходу гости. — Мы отправляемся во Флоренцию завтрашним утром.       О. Флоренция.       Взгляд Регулуса заметно потускнел, и Пандора осторожно коснулась его руки мягким успокаивающим жестом.       — Не беспокойся, ma fleur. Мы вернемся через пару недель. — Она поправила свой перстень с большим красным рубином и улыбнулась. — Ксено не может оставить свое издательство на более долгое время.       — Что же, это прекрасно. — Промолвил Регулус без зазрения совести. Он рад, что у Пандоры выдался шанс посетить другую страну, но ему будет не хватать их тихих разговоров и уютного молчания, которое он привык делить только с ней и ни с кем больше.       Пандора рассмеялась, и её смех напомнил Регулусу звон маленьких золотых колокольчиков, висящих над дверью небольшого уютного кафе напротив здания центральной Парижской филармонии.       — На твоем языке это значит «я буду скучать». Я поняла. — Она подмигнула Регулусу и поправила свою прическу. Сегодня её длинные волосы были заплетены в тонкие косы, украшенные диковинными цветами. Образ Пандоры напомнил ему саму Весну в её светлом кружевном платье. Регулус не удержался и дотронулся до нежно-розового лепестка грустно поникшей лилии — видимо, цветы устали от церковного духа и поспешили спрятаться за волнистыми кудрями.       — Ты знал о языке цветов? — Пандора повторила его жест и вытащила из косы стыдливо увядший бутон. — У каждого цветка есть свой секрет. — Она провела подушечкой пальца по белоснежному лепестку. — Лилии символизируют свободу и надежду, но в этот же момент напоминают о кратковременности всего, что существует в нашем мире.       — Не думаешь, что это глупо — принести на венчание цветок, означающий свободу?       Пандора покачала головой и вплела бутон обратно в волосы.       — Никто и никогда не сможет заполучить мою свободу, ma fleur. Только если я сама этого захочу.       Она прикоснулась к ладони Регулуса прощальным жестом и вышла из собора. У каменных ступеней стояла карета, украшенная резными золотыми листьями и мелкими драгоценными камнями. Пандора села в экипаж и, высунувшись из окна вместе с Ксенофилиусом, помахала восторженно хлопающим гостям. Регулус прислонился к стенам высокого мрачного храма и поднял глаза к небу.       Где-то за хмурыми серыми тучами мелькнуло холодное солнце.