Маше Колиной,
без тебя этой работы бы не было
надеюсь, тебе понравится=)
23 декабря
Пальцы Кроули быстро, привычными, отточенными движениями расстегивали пуговицы пижамной рубашки Азирафаэля. Энтони только что вернулся после длинного рабочего дня в цветочном — так поздно, что его муж уже лег спать. Впрочем, последний был совершенно не против проснуться, тут же приоткрывая ясные голубые глаза и ласково, хоть и сонно, улыбаясь. Он смотрел снизу вверх на худого, тонкого юношу — своего мужа. Длинные рыжие волосы, которые Кроули отпустил чуть больше года назад, были собраны сзади в хвост. Темные очки, без которых Тони не мог находиться на улице или в слишком ярко освещенном помещении, уже лежали на прикроватном столике. Азирафаэль поднял руку, завел ее за голову Кроули и осторожно потянул за резинку. Локоны заструились по плечам. Энтони наклонился и поцеловал его. — Прости, что разбудил, — он улыбнулся так мягко, как улыбался только Азирафаэлю. — Опять не сходились отчеты? — спросил тот. — Настоящий ад. Твоя мать должна была уволить того бухгалтера еще год назад. — Хмыкнул Энтони в ответ. — Не хочу говорить о моей матери сейчас. — Тихо рассмеялся в ответ на это светловолосый юноша. Мать Азирафаэля — Анна, которую все близкие называли Вельзевул, владела достаточно успешной сетью цветочных на юге Великобритании. Главной ее гордостью последнего года было открытие первого магазина в Лондоне. Кроули вот уже больше трех лет, с тех пор, как закончил университет, работал у нее бухгалтером. Последняя профессия, с которой можно было ассоциировать длинноволосого рыжего юношу в темных очках с татуировкой змеи на виске, вечно одетого в черное и разъезжающего на раритетной Бентли, была работа с бумагами. Тем не менее, Кроули был в этом невероятно хорош, совмещая свою любовь к цветам со своим умением обращаться с деньгами и делать правильные отчеты, не забывая и о реальных цифрах, которые крутились в бизнесе. Вельзевул, которая пять лет назад поменяла фамилию с Фелл на Кроули, выйдя замуж за дядю Энтони, Габриэля, не могла нарадоваться на зятя, на его спокойную манеру вести дела. Он был похож на змею, которая кажется неподвижной, пока не нападет внезапным рывком, кусая болезненно и отравляя ядом резких, но справедливых упреков. Помимо цветочного бизнеса, было у Энтони и Азирафаэля и свое маленькое дело — книжный магазин в студенческом городке около университета, где они оба не так давно учились. Именно в этом книжном, который принадлежал ворчливому мистеру Шедвеллу, они и познакомились. И именно его они получили в управление на третьем году своей учебы, когда сам Шедвелл вместе со своей женой, Марджери Трейси, решили переехать в более теплые края ближе к детям. Так и пошло с тех пор. Азирафаэль, чьим серьезным увлечением были антикварные книги, вел дела магазина, а Энтони помогал ему во всех финансовых делах, в это же время работая и на свою свекровь. …Кроули оседлал бедра Азирафаэля, попутно одним движением стягивая с себя темно-зеленый джемпер, а затем расстегнул черную рубашку, которая была под ним. В свете прикроватной лампы сверкнуло обручальное кольцо на левой руке. В этом году, в начале лета, их браку должно было исполниться три года. Они обручились через неполный год после знакомства, и еще через год, когда закончили университет, узаконили отношения окончательно, отметив это большим и достаточно расточительным праздником — именно так, как о том всегда мечтал Ангел. …Азирафаэль снова улыбнулся, рассматривая Энтони. Провел рукой по крепкому поджарому торсу, спускаясь вниз. Обвел порхающими движениями пальцев пупок и зацепил пуговицу джинсов. Кроули ненадолго отстранился, перекатываясь на бок, стянул джинсы с бельем, и снова навис над своим молодым мужем, оставаясь только в расстегнутой черной рубашке на голое тело. Азирафаэль смотрел на Кроули снизу вверх и не мог не любоваться им — так, как любовался каждый день с тех пор, как увидел в первый раз, в том самом книжном. Увидел — и влюбился, сразу и навсегда. Многое произошло за эти пять лет. Многое — и очень хорошее, и грустное. Но хорошего все же было больше. И те два года, что они жили вместе с его сестрой Мюриэль и их другом Хастуром. Их путешествия, их интересная учеба и работа. Их свадьба. Их дом тут, в студенческом городке, хоть и съемный, но именно их, обставленный с любовью и теплом. Столько планов и идей для их будущего… — Ангел… — теплое дыхание у самого уха вывело Азирафаэля из секундного увлечения воспоминаниями, — не забывай про меня… Голос Кроули не мог быть более хитрым и понимающим. Он знал, что Азирафаэль в преддверии Рождества всегда был склонен к задумчивости и оцепенению. Тони никогда не обижался — только мягко вытаскивал обратно, в реальную жизнь. — Ни в коем случае… — Азирафаэль растянул губы в предвкушающей улыбке, любуясь огненным локонам Энтони на темной ткани рубашки. Через несколько мгновений слегка холодные от смазки пальцы Азирафаэля легли на поясницу Кроули, чтобы затем пробежаться между ягодиц и начать аккуратно и неторопливо ласкать колечко мышц. Энтони довольно выдохнул, подаваясь на его руку. Они никуда не торопились, наслаждаясь мирной близостью в их спокойный семейный вечер. Кроули не стал снимать рубашку даже тогда, когда начал медленно опускаться на член Ангела. Тот выдыхал, наслаждаясь теснотой и давлением, которые ему дарило тело Энтони. Вбирал в себя каждое мгновение их единения, наблюдая, как быстро стал дышать сам Кроули, как чуть запрокинул голову назад, как взял его в себя целиком. Энтони опирался теперь на его грудь обеими руками и двигался на нем так, что член Азирафаэля то выходил почти полностью, то погружался обратно, раздвигая стенки и посылая по их телам дрожь сладости от этого скольжения. Ангел прихватил бедра Кроули, начиная направлять его движения и ускоряя такт. Он подавался наверх, чтобы проникать все глубже и глубже, и видел, какой огонь разгорался в глазах его мужа от этих действий. Но он не видел себя, и не знал, что Энтони кружат не только движения его бедер и рук, но и то, как нежный голубой цвет глаз Азирафаэля становится всегда во время их секса темным, как бушующее море. Таким он и был для Кроули. Его Ангелом. Самым нежным, добрым, мягким человеком из всех, кого Тони когда-либо встречал — и самым смелым, сильным, страстным и непримиримым, борющимся за своих близких до конца. Энтони принял в себя последние несколько резких, глубоких движений члена Азирафаэля и замер, чувствуя, как оргазм затопил его всего волной тепла и сладости. Он выдохнул и посмотрел вниз, сразу же встречая хитрую улыбку Азирафаэля. — Опять придется принимать душ… — хихикнул тот, смотря на белесое пятно у себя на животе. — А мог бы и продолжать спать, я не просил тебя вставать! — Хмыкнул Кроули в ответ. — Так я и не вставал… Ну… Почти. — Азирафаэль широко улыбнулся и покраснел, поняв детскую глупость своей же шутки. Энтони только закатил глаза. Через тридцать минут они лежали рядом, теплые после душа, разморенные сексом и длинным рабочим днем. Азирафаэль уже спал, а Кроули, засыпая, держал его за руку. Его пальцы пробежались по металлу обручального кольца, чтобы затем соскользнуть на перстень, который его муж носил на мизинце. Это кольцо, как и мысли о том, какую рану оно скрывает — и физическую, и эмоциональную — почти отступили на задний план за те годы, что они были вместе. Но именно Рождество было тем временем, когда прошлое стало возвращаться к ним. Азирафаэль всегда молчал — и Кроули никогда не донимал его расспросами. Это было не в его характере, и его муж ценил это спокойствие и заботливую отстраненность. Но Энтони все равно знал — на Рождество в его Ангеле всегда просыпается то, с чем он хотел бы навсегда распрощаться. Кроули только надеялся, что его Азирафаэль со всем справится. Иначе и быть не могло. …И пока двое юношей, утомленных и согретых близостью, крепко держали друг друга в объятиях, и пока вся Великобритания вместе с ними укладывалась спокойно в кровати, в ожидании следующего, предрождественского дня, никто не заметил любопытное явление в небе. Нечто, похожее на крошечную звездочку, сверкнуло в атмосфере где-то над Лондоном — то ли снежинка, то ли что-то еще, что просто можно было принять за маленькую серебряную точку. Оно спустилось с небес, кружа в зимнем небе, и ветер понес за собой это нечто от Лондона. Снежинка-звездочка летела и летела, пока не опустилась на крышу какого-то небольшого здания на тихой, безлюдной улице в студенческом городке. Все жители разъехались по семьям в преддверии Рождества, кто-то просто набирался сил перед праздником — ни души не было вокруг. Это нечто, практически неразличимое для человеческого глаза, замерло. Жители этой планеты все равно были рядом. Оставалось только ждать, пока неподалеку не окажется того самого, нужного и подходящего.***
24 декабря
Азирафаэль, как он делал почти каждый день, открыл нехитрым ключом скрипучую тонкую дверь книжного и перевернул табличку с «Закрыто» на «Открыто». Он окинул помещение взглядом и издал удовлетворенный вздох. С тех пор, как мистер Шедвелл отдал им магазин в управление, в нем воцарился… нет, не порядок, но беспорядок другого порядка, такой, какой устроил сам Азирафаэль — уютный и окутывающий ощущением дома. Книжный был основательно украшен к Рождеству. Для того, чтобы поставить достойную стандартов Азирафаэля ель, места не было, поэтому они с Кроули просто каждый год развешивали повсюду ленты, пушистую мишуру, а на первое место на всех витринах и стеллажах выставляли бордово-золотые обложки книг, посвященных празднику. Юноша прошел на второй этаж — лестница, как и всегда, опасно раскачивалась под весом любого человека тяжелее двадцати килограмм, — и повесил пальто в шкаф в комнате, которая обычно служила Кроули кабинетом, когда тот занимался делами книжного. После этого Азирафаэль спустился вниз и сел за свой стол. Там его ждала стопка книг, уже перевязанная яркой лентой. Их сегодня предстояло отправить в подарок одной очень умной и любопытной десятилетней девочке, которую Азирафаэль ценил как отличного читателя. Он открыл ящик стола и вынул толстую тетрадь, в которую он, любящий писать все от руки, заносил важные сведения, мысли и идеи. К сожалению, несколько новинок, которые юноша очень хотел подарить Розамунд, пришли только вчера поздно вечером, поэтому посылку он отправлял в последний момент, но очень хотел, чтобы девочка получила книги в подарок именно на Рождество. Он начал листать страницы в поисках телефона специальной курьерской службы, которая работала в Сочельник. В этот момент два небольших клочка бумаги, которые были заложены между задней обложкой и последним листом тетради, вылетели от потока воздуха и, порхая, медленно приземлились на пол. Азирафаэль посмотрел туда, куда они упали. Увидел, что именно написано на обрывках бумаги. Вздохнул и замер, не решаясь их поднять — да так и просидел несколько минут, практически неподвижно, все смотря и смотря вниз. Конечно, он прекрасно знал, что они лежали в этой тетради. Он же сам их туда положил. Но всякий раз, как он наталкивался на эти два жалких клочка бумаги, его охватывала странная смесь эмоций, в которых он все еще не мог разобраться… …Внезапно прозвенел колокольчик над дверью в книжный. Азирафаэль поднял голову и посмотрел на вход. Странное дело — никого не было, только дверь, чуть приоткрывшись, сразу захлопнулась обратно. Списав все на сквозняк, юноша пожал плечами. Снова посмотрел на лежащие на полу кусочки бумаги и вздохнул. Протянул руку, положил их на ладонь. Еще раз, уже, наверное, в сотый раз перечитал обрывки слов, написанные таким знакомым почерком. Острое чувство одиночества захватило его. Даже Энтони не знал, что Азирафаэль хранил обрывки той записки. Да и о самой записке он, наверняка, тоже не знал, разве что Мюриэль рассказала ему… Но так, наверное, было и лучше, да. Лучше, потому что сам юноша не мог сформулировать то, что жило в нем все то время с тех пор, как он увидел эту записку в первый раз. Он затолкал это так далеко в себя, в темное, безопасное для всех место, и был рад, что его муж никогда не отличался излишней настойчивостью. Но все равно — Рождество всегда было тем временем, когда любые заслоны с пещеры его эмоций сдвигались немного в сторону, и… Азирафаэль мотнул головой. Вот этому всему совершенно не время сейчас! Ему надо как можно быстрее переделать все дела в книжном и отправиться вместе с Кроули в дом к своей матери и отчиму. В этом году они собирались в Сочельник, потому что Хастуру выпало дежурство в участке на Рождество, а его сестра из-за этого решила провести праздник с подругами. Азирафаэль отложил обрывки записки на стопку книг, которую он приготовил для Розамунд, и вернулся к поиску нужного телефона курьерской службы. Ему на долю мгновения показалось, что по книжному пронесся холодный ветерок, словно распахнулась форточка — вот только никакой форточки у него не было. Иллюзия эта сразу прошла — и юноша даже и не заметил, как за спиной у него чуть пошевелилась цветастая мишура и несколько свисающих с потолка золотых шаров… Вдруг что-то кольнуло сердце Азирафаэля — совершенно физическое ощущение, как будто в грудную клетку воткнули кусочек стекла, прямо в область сердца. Юноша инстинктивно схватился на саднящее место, но дискомфорт прошел сразу же, как только возник. Еще через мгновение — юноша об этом не знал, но это было так — он уже и вовсе забыл о том, что ощутил что-то странное. Азирафаэль опять покачал головой, затем поежился. Ему показалось, что в помещении стало чуть холоднее. Появилось желание застегнуть шерстяной бежевый кардиган, который был на нем, на все пуговицы. Юноша протянул руку, взял стопку книг, подтянул ее к себе поближе и начал набирать нужный ему номер. Он не помнил уже, что оставил на книгах те злополучные фрагменты записки, что так сильно взволновали его сегодня. Не помнил — потому что забыл о том, что они существовали. И он не видел, как в тот момент, когда он схватился за свое сердце, эти обрывки бумаги вспыхнули двумя маленькими огоньками и растворились в пространстве, не оставляя никаких следов. Для Азирафаэля они просто перестали существовать — и в физическом пространстве, и в его памяти.***
— Как твоя учеба, дорогая? Это Вельзевул, смотря через стол, спросила у своей дочери. — М-м-м… — протянула Мюриэль в ответ, не отрывая взгляда от телефона. — А? Что? — Она, наконец, подняла голову, рассеянно посмотрела на мать, а затем на сидящего слева от нее Хастура. Тот вздрогнул сам, погруженный в свои мысли, и выронил вилку, которая с неприятным клацаньем ударилась о тарелку перед ним. — Учеба. Мать спрашивает про учебу. — Со спокойной отстраненностью, которую невнимательные люди могли бы принять за равнодушие, подсказал Габриэль, чье место, как обычно, было рядом с женой. За столом они были в узком, самом близком кругу: Джеймс и Светлана Кроули, Габриэль с Вельзевул, Энтони с Азирафаэлем, и Хастур с Мюриэль. Рождество всегда отмечали в доме младших Кроули, тогда как Новый год, на который съезжалась вся русская родня, в доме старших. Кроули и всех детей поделили между собой — Азирафаэль с Энтони всегда останавливались у Светланы и Джеймса, Мюриэль с Хастуром — у Вельзевул и Габриэля. — Все нормально. — Мюриэль пожала плечами, протягивая руку и забирая с блюда перед собой два пирожка с брусникой, один из который она сразу закинула к себе в рот, а второй положила на тарелку Хастура. — Все также медсестра?.. — со странными нотками в голосе протянула Вельзи. — Вроде бы на врачей не начали учить на курсах, — рассмеялась на это девушка, хитро смотря на мать. — Да я и не хочу, ты забыла, что ли? Еще акушерские пройду скоро, мне вполне хватит. Вельзевул на это только шумно вздохнула, посмотрела сначала на мужа, затем на сына, который сидел слева. Ни от того, ни от другого она не получила никакой реакции: Габриэль был загружен по работе и постоянно отвечал на сообщения в телефоне, отслеживая ход одного неприятного расследования, а Азирафаэль вместе с Энтони оживленно разговаривали со Светланой Кроули, которая сидела напротив них. — Волчонок, все в порядке? — тихий голос Джеймса Кроули раздался рядом с ухом так внезапно, что Хастур едва не подпрыгнул на месте. Он не заметил, как снова ушел в свои мысли, перебирая и переставляя туда-обратно несколько нехитрых слов, которые очень хотел произнести сегодня. — Д-да, мистер Кроули, конечно! — кивнул юноша, поворачиваясь к отцу Энтони. Их всегда сажали рядом на всех семейных торжествах — Джеймс бесконечно расспрашивал Хастура об учебе и работе, а тот в ответ с невероятным удовольствием слушал весь тот неисчислимый набор полицейских баек, который у Кроули-старшего был в арсенале. — Жду не дождусь, когда ты станешь детективом и наконец начнешь звать меня «Джеймс», — хмыкнул мужчина. — Ты обещал! Хастур чуть покраснел и кивнул. Он получал огромную радость от общения с отцом своего друга, и, сам потерявший родителей, когда ему было одиннадцать, всякий раз себя одергивал и требовал от себя не слишком докучать этому человеку, который не был ему родственником ни с какой стороны. Мюриэль в этот момент встала и вышла из-за стола, чтобы ответить на телефонный звонок. Кроули-старший проводил ее взглядом, затем наклонился к Хастуру еще ближе и спросил так, чтобы слышали только они оба: — Что, неужели наступили размолвки в Раю? Хастур сначала не понял, о чем он, а затем сдержанно улыбнулся и покачал головой. — Нет, что вы. Все в порядке… Все и правда в полном порядке. Просто… Думаю о дежурстве, — соврал он, желая увести разговор от опасной темы. — Да уж, парень, не повезло! — вздохнул сочувственно Джеймс. — Работать в Рождество! Все мы, конечно, через это проходили, без этого никак. Зато как доучишься на детектива… — мужчина бросил быстрый взгляд на брата и наклонился к самому уху Хастура. — Твой босс мне нашептал, что про тебя спрашивал Лестрейд. Хочет тебя своровать, как только получишь квалификацию. — Я все слышу! — раздалось с другого конца стола. Габриэль отложил телефон и смотрел с ледяным возмущением. — Мистер Кроули, мы с… мистером Кроули уже договорились, что я мог бы выйти на работу к нему… — Хастур понял, что покраснел еще сильнее. — Ты подумай, — Джеймс только подмигнул ему и похлопал по спине. — Лондон есть Лондон, Скотланд-Ярд есть Скотланд-Ярд. И даме сердца будет веселее, чем тут! — это Кроули-старший уже сказал вернувшейся за стол Мюриэль. — Мне и тут очень даже весело, — рассмеялась та, кидая на Джеймса хитрый взгляд. — Все хорошо? — а это она уже спросила у самого Хастура, кидая на него обеспокоенный взгляд. — Да, малыш, конечно, — он постарался в ответ улыбнуться как можно более непринужденно. Хастур почувствовал, как под столом Мюриэль вложила свою маленькую ладошку в его руку, и сжал ее пальцы. По телу сразу разлилось тепло и спокойствие. Он повернулся к ней и встретил карие улыбчивые глаза, которые, как и каждый день из тех пяти лет, что они были вместе, смотрели на него с радостью и лаской. Им было хорошо вместе, по-простому хорошо, и так было всегда. Пока Тони, Азирафаэль и Хастур учились в университете, они сняли небольшой домик на четверых. Мюриэль тогда взяла свободный год после школы и подрабатывала — то в кафе, то в книжном брата. Она никуда не торопилась и просто жила. И уже тогда Вельзи начала показывать нервозность относительно того, что ее дочь, кажется, не стремится получать высшее образование и строить большую карьеру при наличии достаточно неплохих талантов. Мюриэль всегда со смехом уходила от темы и говорила, что со всем разберется. Через год Мюриэль поступила на курсы медсестер, выбрав такие, при которых она могла и оставаться на подработках, и не уезжать никуда от Хастура. А тот после того, как закончил университет, сразу же пошел на полицейские курсы и стал работать констеблем, чтобы через два года начать учиться на детектива уголовного розыска. По советам обоих Кроули и Лестрейда Хастур пошел на работу в одно из сильнейших полицейских управлений, чтобы подготовиться там к сдаче экзаменов. Они с Мюриэль переехали и сняли небольшую квартирку-студию — по их обоюдному мнению, одно из самых уютных мест на земле. Вельзевул тогда заметила дочери, что та опять идет по стопам Хастура, а не строит собственную дорогу — является ведомой, словно у нее нет своих желаний и большой мечты. Мюриэль только пожимала плечами, продолжая учиться на медсестру и начав подрабатывать в больницах. Они с Хастуром вели спокойную, размеренную — насколько это было возможно для тех профессий, которые они выбрали — жизнь. В этом году Хастуру выпало дежурство на все Рождество, и он должен был отправляться в участок уже вечером, чтобы быть тем, кто освободит остальных сотрудников от работы в участке в ночь с 24 на 25 декабря. Рождество с тех пор, как к семье присоединилась Вельзевул, Азирафаэль и Мюриэль, стали отмечать пышнее, но все равно не так громко, как Новый год, но все же не собраться всем вместе казалось неверным. В гостиной Габриэль и Вельзевул стояла огромная ель, украшенная в пику обычным цветовым праздничным предпочтениям, черно-серебряными шарами и черной мишурой. Вельзи хотела, чтобы выглядело строго и необычно, но в итоге, поскольку помогал с украшением Азирафаэль, все равно получилось празднично и торжественно. Вечер тек легко и плавно, одна тема сменяла другую. Стол ломился от вкуснейшей еды, которую почти всю подготовила Светлана, и, как обычно на любых праздниках, помогал ей на кухне Хастур. Все эти пять лет он упорно самоуничижительной жесткостью говорил себе, что, на самом деле, не имеет к большой семье Кроули-Феллов никакого отношения и проводит с ними время на почти птичьих правах, просто как тот, с кем встречается Мюриэль. Он отказывался замечать и отеческое отношение Джеймса Кроули, и тепло от матери Тони, и то, что все решили переделать и сдвинуть свои предрождественские планы только затем, чтобы провести время в том числе и с ним. Нет, Хастур не хотел замечать всего этого. Он пока не был по-настоящему частью этой семьи… Но… Подходило время ухода на дежурство, и все начали собираться из-за стола. Мюриэль ушла наверх, в ту комнату, которую они обычно занимали. Хастуру надо было последовать за ней, но он медлил. Он сидел за опустевшим столом, с бешено колотящимся в груди сердцем. Оттянул ворот рубашки, сделал большой глоток воды из стакана. Нет, это никуда не годилось! Юноша решительно встал, взял из прихожей свою куртку и вышел на задний двор. Морозный декабрьский воздух заставил его чуть успокоиться. В том, что он собирался сделать, не было ничего эдакого… В конце-то концов… Он просто хотел сделать Мюриэль небольшой сюрприз перед Рождеством — раз уж им придется провести его по-отдельности. Юноша сделал еще один круг по небольшому двору дома Габриэля и остановился около двери. Пространство освещалось от кухонного окна. Хастур хотел уже было вернуться внутрь дома, чтобы подняться наверх и, наконец, сделать то, о чем мечтал уже целых восемь месяцев, как вдруг он услышал, что в кухню кто-то вошел. — Не знаю, что и делать с Мюриэль… — Хастур явственно услышал голос Вельзевул и замер. — А что с ней? — протянула удивленно Светлана. Юноша ничего не смог поделать со своим любопытством. Он прижался к стене, присаживаясь, чтобы тень от его фигуры точно не была видна с кухни. — Как что? — продолжила Вельзевул. — Ты же ее слышала. Курсы медсестры. Учиться на врача она пока не хочет. И в целом, как я понимаю, никакой карьеры для себя не строить не собирается… — Так она же хочет быть просто медсестрой, — мягко возразила Светлана, которая, судя по звукам, начала складывать в раковину грязную посуду. Ее собеседница в ответ только фыркнула. — Замечательно. Так и вижу ее через пятнадцать лет — ей под сорок, она с нищенской зарплатой и в окружении выводка детей, потому что, как она мне сказала, «мама, не беспокойся, мне интересны другие вещи» — Ты так говоришь, как будто хотеть большую семью — плохо. — Хастур не видел Светлану, но был уверен, что та покачала головой. — Я не говорю этого, просто… В жизни должно же быть другое?.. Она должна думать о работе. Она должна обеспечить себе независимость. Она должна… — Не волнуйся за нее, я уверена в Мюриэль. Она разумная девушка, да и Хастур — прекрасный молодой мужчина. Послышался новый вздох Вельзевул. — Тебе не нравится Хастур? — воскликнула тут же Светлана, видимо, в ответ на выражение лица собеседницы. — Нравится, конечно нравится… Просто… — Что «просто»? — Мюриэль двадцать три. Она была совсем девочкой, когда они познакомились… Понимаешь?.. И довольно уязвимой девочкой… На кухне повисла тишина. Хастур затаил дыхание, чтобы не выдать себя, но ему в тот момент казалось, что сама возможность дышать для него была невозможна. Его горло сжалось от чувства резкой обиды и острой тоски, которая ткнулась в сердце рваным острием. Вельзевул… сомневается в нем? — Света, я просто хочу сказать… — поспешно начала говорить женщина, словно пытаясь оправдаться за свои мысли, — … она не знала ничего, кроме отношений с Хастуром. Возможно, ей и кажется сейчас, что это любовь на всю жизнь, но что будет потом?.. А если он сделает ей предложение?.. А если они поженятся, вдохновленные уверенностью в том, что эта юношеская любовь — та самая, которая будет с ними на всю жизнь?.. А потом, через несколько лет, разбегутся в отвращении друг к другу… Миссис Кроули молчала несколько долгих мгновений. — Ты же понимаешь, что есть те, кто вполне успешно женятся в двадцать и живут вместе всю жизнь? Наши мальчики… — Наши мальчики — другое дело! — с ожесточением возразила Вельзи. — Они, все же, и пожили свое отдельно друг от друга! Получили свой опыт! И они, потому что они — мужчины! — гораздо более свободны в своем выборе. А что Мюриэль? Выскочит замуж, нарожает детей и засядет дома, чтобы затем в один момент понять, что ее жизнь закончилась? Нет… Это неверно. Она тоже должна пожить для себя. Она должна увидеть мир, узнать людей… Как она может быть уверена, что действительно любит его, если больше никого не любила?.. Хастур ждал, что ответит миссис Кроули, но та, к его ужасу, молчала. Он не мог представить ее выражение лица, но считывал ее паузу как согласие. А если молчала и она — мать Тони, которая была для него определенным камертоном, по которому он в том числе отсчитывал верность своих поступков… Хлопнула дверь — обе женщины вышли с кухни. Хастур все так и продолжал сидеть почти на земле, оглушенный их разговором. Он сунул руку во внутренний карман куртки. Свет с кухни осветил небольшую коробочку, затянутую в синий бархат, которая лежала на его широкой ладони. Юноша смотрел на нее безо всякого выражения на лице, потерянный в той волне сомнений, которые внутри поднял подслушанный разговор. Он купил кольцо вот уже восемь месяцев как, год до этого копя с зарплаты так, чтобы это не было слишком подозрительно. Он никому не рассказывал о этом, даже Тони и Ази, боясь, что те проговорятся. Он думал, что сегодня — как раз отличный день для того, чтобы, наконец-то, задать один простой и главный для их жизней вопрос. Чтобы Рождество его малыш встречал, как он надеялся, с красивым кольцом на пальце. Чтобы она могла обсудить с подругами, каким идиотом Хастур выставил себя, когда делал ей предложение — он ведь наверняка бы выставил себя идиотом. Но все, что сказала Вельзевул… Конечно, он думал об этом. Ни один и ни два раза. Насколько они могут быть уверены, что эта нежная юная любовь станет тем, что они сохранят на всю жизнь? Но те пять лет, что они были вместе, Хастуру казалось, что да — это то самое чувство, те самые отношения, на которых они построят семью, чтобы быть опорой друг другу до конца их дней. А правда была в том, что Мюриэль действительно была влюблена в него с тех пор, как ей исполнилось шестнадцать. Не знала никого, кроме него. Не знала никого лучше, когда лучше для нее кто-нибудь точно бы да нашелся. Что если… Что если его предложение сейчас станет не обещанием заботы и любви, а бременем, которое повиснет на ней и уведет от той интересной, яркой жизни, которая могла бы у нее быть, но не с ним? Хастур стиснул коробочку с кольцом в пальцах и резким движением убрал во внутренний карман. Любое настроение исчезло. Черная пропасть мыслей разверзлась перед ним, и юноша впал в мрачную задумчивость, за которой прятались страх и боль. Страх сделать несчастным самого любимого человека в этом мире. Боль из-за того, что в нем, кажется, сомневаются. А еще тоска от того, что, отчасти, он понимал и разделял эти сомнения. Он всегда считал, что Мюриэль слишком хороша для него — и сейчас эта мысль, подкрепленная словами Вельзевул, разрывала его на части. Хастур поднялся на ноги и, пересиливая себя, вернулся в дом. Сейчас он не хотел видеть даже Мюриэль. Ему надо было собрать вещи и уехать на дежурство — возможно там, в одиночестве полицейского участка, за работой, ему станет легче, и он сможет подумать обо всем этом в чуть более рациональном ключе. Стоило только юноше зайти в дом и оказаться в узком коридоре, который вел в комнаты, как там он столкнулся с Азирафаэлем. Тот улыбнулся другу. — А вот и ты! Я искал тебя, думал обсудить планы на Новый год… Все в порядке? — Азирафаэль, начав было говорить, нахмурился, увидев выражение лица Хастура. Тот отвел взгляд. — Да. Все хорошо. — Отрезал он и, не удержавшись, опустил глаза, чтобы не встречаться с ясным и слишком проницательным взглядом Азирафаэля. — Хастур? — тот взял его за плечо, чтобы приободрить и выразить поддержку, но тут же вздрогнул. Азирафаэль и так весь день ощущал себя странно. Ему словно было постоянно холодно, но ни шерстяной кардиган, ни горячий чай и глинтвейн не помогали. Хотелось съежиться и обнять себя за плечи, или хотя бы накинуть на себя плед, но отчего-то юноша был уверен, что это не поможет. А еще Азирафаэлю казалось, что он ярче ощущал эмоции людей вокруг. Он и так всегда хорошо чувствовал настроение окружающих, но сейчас он как будто был приемником, который был настроен на все частоты разом. Как будто у него не было кожи — он впитывал в себя все, что исходило от людей рядом. И если родители Кроули, сам Энтони, Мюриэль, Габриэль излучали, как обычно, спокойствие с примесью праздничного настроения, а его мать, чтобы тоже было обычным в праздники из-за ее работы, раздражение и легкую нервозность, то Хастур… Прикоснувшись к нему, Азирафель ощутил, как всего его пронзили боль и чувство потерянности. Сердце екнуло — он этого не помнил, но почти также сильно, как в книжном — и стало как будто еще холоднее внутри. Фелл замер, не выпуская плеча Хастура, а тот, заметив это, нахмурился. — Ази, ты чего?.. От этого вопроса тот вздрогнул, выходя из оцепенения, и наконец отступил от друга, давая тому проход. — Все в порядке, прости. — Он покачал головой. — Просто я… Просто хотел спросить, будешь ли ты свободен на Новый год… — Да, без дежурств, — тот пожал плечами. — Приедем, думаю, как обычно, сюда… — Д-да, да, отлично… — Азирафель кивнул, все еще захваченный чужими эмоциями, а Хастур, понял, что добавлять тот ничего не будет, кивнул, попрощался и ушел наверх, в их с Мюриэль комнату. Ему надо было успеть на смену. Фелл смотрел ему вслед. Странный приступ отступал, и уже через минуту он напрочь забыл о том, что почувствовал. Только холод, едкий, цепляющий, от которого не удавалось никуда деться, держал его в своих острых руках — но юноша не мог понять, откуда он появился и что с ним можно сделать.***
— Рози, передай своему отцу, что я не собираюсь ссориться с ним из-за своего пустологового брата в канун Рождества. — Рози, ты можешь передать Шерлоку, что мы уже поссорились. Светловолосая девочка в клетчатом пальто, которая сидела на заднем ряду кэба между двумя мужчинами: своим отцом, Джоном Ватсоном, и мужем отца, Шерлоком Холмсом, даже не посмотрела ни на одного из них, увлеченная чтением «Принца Каспиана». Перед ними на полу стояли пакеты, набитые едой — они возвращались из магазинов, по которым ходили в гробовом молчании. Чуть больше месяца назад полиции удалось найти новые свидетельства по так называемому делу «Гринвичского маньяка» — висяку, который оставался не раскрытым на протяжении пятнадцати лет. С помощью новых улик личность убийцы удалось раскрыть, однако на время дополнительного следствия его имя не раскрывалось. Майкрофт предложил своему брату сыграть в дедуктивную игру — попробовать понять на основе старой информации кто же был тот маньяк. С неделю оба брата, сидя вечерами на Бейкер-стрит, вдоль и поперек исследовали документы в открытом доступе. Каждый дал свой вердикт. И Майкрофт оказался прав. После проигрыша Шерлок не успокоился. Он, подумав еще раз над версией брата, заявил, что тот никак не смог бы понять, кто убийца, если бы не получил доступ к новым данным. Майкрофт заявил, что Шерлок просто не умеет проигрывать. Шерлок сказал, что Майкрофт не умеет выигрывать. И вот уже месяц они не разговаривали. Грег и Джон терпели это достаточно долго, пока перед самым Рождеством не решили, наконец, поговорить со своими спутниками жизни. Что сказал Майкрофт Лестрейду Джон не знал, но сам он выслушал длинную тираду о том, что он предатель и что Шерлок не собирается общаться со своим братом, даже если тот будет при смерти лежать в больнице и молить о последнем прощении. С предателем Ватсон не согласился, что, в свою очередь, и погрузило всю их небольшую семью в тягостное молчание. Точнее, тягостным оно было для Шерлока и Джона. Розамунд нисколько не волновалась за исход конфликта, а в моменты, когда раздраженное пыхтение отца и Шерлока становилось совсем невыносимым, просто уходила в свою комнату, пожимая плечами. Около Бейкер-стрит пассажиры кэба высадились все в той же атмосфере молчания. Миссис Хадсон уехала на праздники к подруге, поэтому дома ее не было, и лестничный пролет встретил их тишиной. Однако, стоило им вступить за порог и закрыть за собой дверь, как тут же оба мужчины позабыли о своих обидах и бросили друг на друга напряженный взгляд. Джон посмотрел на дочь — та непонимающе смотрела на него и Холмса — и прижал палец ко рту, прося быть тихой. Наверху кто-то был — а они точно никого не ждали. И этот кто-то ходил по комнате. Звук был достаточно отчетливым, словно посетитель и не скрывался. Джон медленно пошел по лестнице наверх, Шерлок — за ним, жестами приказав Розамунд уходить из дома, если она услышит, что начинается потасовка. Они старались двигаться как можно тише, однако звуки сверху — явно двигали мебель — были достаточно громкими, чтобы их шагов не было слышно. Затем появился еще один, очень специфический звук — и мужчины опять переглянулись, с одинаковым выражением в глазах, и кивнули друг другу. Джон медленно приоткрыл дверь в комнату, чтобы тут же выпрямиться. Его лицо разгладилось, но теперь на нем появилось удивление. Ватсон с Шерлоком бок о бок зашли в свою гостиную. Они замерли на пороге. По комнате из угла в угол метался молодой мужчина в плаще, и коричневом в тонкую полоску костюме и кедах. В его руках было причудливое устройство, которое издавало специфический звук — и мужчина прикладывал это устройство то к одной, то к другой вещи в гостиной. Мужчина не обращал на них никакого внимания. — Что ты тут делаешь? — спросил Джон, когда ему надоело наблюдать за мельканием плаща, и Доктор подскочил, как будто только их увидел. — О. — его лицо вытянулось. — Простите, я вторгся… Я… Тут… — Ищешь что-то? — бровь Шерлока поползла наверх. — Я?.. Да. Да! Ищу! — энергично закивал Доктор, но потом изменился в лице. — Прошу прощения, а мы с вами?.. Знакомы?.. Ватсон и Холмс переглянулись. — Мы уже встречались, Доктор, — сказал Шерлок. — Ты даже был в этом костюме. Мы с тобой… — Нет-нет! — мужчина подпрыгнул и замахал руками. — Если мы встретимся в будущем, я не должен знать ни сколько раз мы встречались, ни что произошло! Нет-нет! — Он затих, когда понял, что никто не будет выдавать ему нежелательную информацию. — То есть мы с вами… Хорошо. Значит, мне представляться не надо. — Он широко улыбнулся. — Джон Ватсон, — Джон кивнул и протянул руку. — А это мой муж… — Шерлок Холмс, — тот просто кивнул. — А ты тут, потому что… Улыбка Доктора стала еще шире, но в глазах была нервозность. — Потому что… Потому что хочу остановить Конец Света, конечно же!