Я никогда ещё не хотел жить. Время, которое проходило где-то рядом, не имело для меня значения. Серые-серые дни безостановочно сменяли друг друга, заставляли меня засыпать в темноте и просыпаться, как только солнце поднималось над горизонтом. Мне приходилось ежедневно давиться едой, потому что иначе я худел настолько, что Тэхен бросал обидное: «нежить». И я мысленно соглашался. Ведь и правда не жил.
Говорят, что трудно быть абсолютно никем, но у меня получалось. Я хотел существовать так, чтобы создавалось впечатление, будто меня и нет вовсе. Но я был слишком важен для двух глупых мужчин. Только они тоже не знали, зачем продолжают ходить по этой чёрно-белой киноленте, искать в однообразных кадрах хоть каплю цвета. Мы все существовали просто так, чтобы больно не было, чтобы была возможность лично убедиться, что следующий день окажется точной копией предыдущего.
Поэтому когда Хосок нашел меня, вместе с тревогой я ощутил покой. В момент, когда мой взгляд цеплялся за небо, в голове звучала одна единственная мысль:
«А... Значит, я больше не увижу эту серость»
Я думал, что Чонгук принесет мне долгожданную смерть, избавит от бесконечного созерцания пустоты. Кто бы мог подумать, что этот человек вдохнет в меня желание жить по-настоящему, мертвые глаза не холодным, а теплым светом гореть заставит. Я увидел новый цвет в этой застывшей кинопленке. И он красным отливает, желанные губы напоминает.
Я понял кое-что, пока был без сознания. Мне не хочется оставлять этот мир недокрашенным. Я разрисую его сам.
Октябрь, 3
***
По дороге домой альфа успел позвонить своему секретарю и попросить его отменить все мероприятия, назначенные на сегодняшний и первую половину завтрашнего дня. Пока омега был без сознания Чон вызвал на дом своего врача, чтобы тот обработал раны Мина и проверил его общее состояние. Мало ли какие ещё увечья мог получить блондин. Да и моральное истощение никто не отменял. Когда они заехали на территорию особняка, мужчина заглушил двигатель и перевел взгляд на мирно спящего парня. Казалось, будто истерика, что случилась каких-то тридцать минут назад, была просто воплощением больной фантазии Чонгука, будто омега всего лишь отыграл поставленную пьесу. Чон думал, что Юнги ничего не чувствует, будто броня его настолько крепка, что не разбить даже угрожающим холодом. Альфа считал блондина бесчувственным, про себя ледышкой называл, но только сейчас понял, глядя на израненные руки и кровавые разводы на лице, что Мин просто очень хорошо притворяется. Что силы в этом омеге на грамм, а умения скрыть слабость под непроницаемой маской на целый взвод хватит. Юнги бы в покер играть, до последнего бахвальство показывать, а под конец «пару» выкинуть с лицом победителя. Уйти за угол, собрав весь выигрыш, и по стенке сползти, потому что сил не осталось, все на маску потратил. Чонгук долго пытался разгадать коварный замысел парня, а разгадывать и не нужно было. Потому что нет его. Потому что блондин все же боится, хоть и строит из себя непробиваемого. Он пули в свое сердце получает, даже защититься не пытается, броню не выставляет, лишь улыбается своей пустой улыбкой, отворачивается, зубы с силой сжимает и кровью истекает. Тихо плачет за углом, пока другие не видят, зашивает раны и снова на сцену выходит. Только застрявших в нем пуль с каждым разом всё больше становится, он скоро наполнится ими до краев, и стрелять будет некуда. Кто пустит последний патрон, тому рикошетом прилетит. И Чонгук этим последним быть не хочет. Альфа выходит из машины, обходит ее со стороны капота и открывает дверь к беззащитному парню, осторожно поднимая его на руки, стараясь не разбудить. Он только дверь захлопывает, как слышит шум колес другого автомобиля, въезжающего на территорию особняка. Из него тяжело вываливается доктор О, достает с заднего сидения свой чемоданчик и, пыхтя, направляется в сторону альфы. — Я приехал так быстро, как только смог, но, на мой взгляд, ты в порядке, — удивлённо и немного недовольно произнес бета. Его оторвали от работы в самый разгар рабочего дня, некоторых пациентов пришлось перенести на другой день, а для них стрессом является даже простое посещение больницы. Но тут он обратил свое внимание на ношу, что держал в своих руках Чон, и охнул, заметив, в каком состоянии находились руки молодого парня. Лицом омега был повернут к груди Чонгука, а остальную его часть скрывали волосы, так что это было единственное, за что зацепился взгляд доктора. — Что с ним случилось? Чем он мог так поранить руки? Это ты сделал? — мужчина прикрыл рот ладонью, и отошёл на пару шагов назад, заметив разъяренный взгляд альфы. — Что с ним — выяснить предстоит тебе, ты здесь врач, — сквозь сжатые зубы выдавил брюнет, еле сдерживаясь, чтобы не разорвать этого доктора на месте. Во-первых, он не хотел тревожить спящего Юнги, а во-вторых, этому парню ещё нужна была медицинская помощь, а от больницы он отказался. — А вот поранился он сам, — вдруг спокойно заговорил Чон, будто растерял всю свою злость. — так что это может оказаться по твоей части. Как только омегу принесли в дом и уложили на удобную кровать в личной комнате брюнета, доктор приступил к осмотру, попутно задавая вопросы альфе, что стоял чуть позади него и пристально следил за всеми действиями беты. — Чем он порезал руки? — спросил О, осторожно беря в руки ладонь парня и пристально рассматривая ее. — Я думаю, осколками тарелки. Керамика или фарфор. — Значит, мелкие осколки могли попасть под кожу, — задумчиво пробормотал доктор, доставая из своего чемоданчика дезинфицирующее средство и выливая чуть ли не половину бутылька на мелкие раны. — Правая рука в ужасном состоянии, придется накладывать швы, — продолжал говорить себе под нос мужчина. — Надеюсь, он левша. Чонгук все это время стоял за спиной врача и внимательно вслушивался в его слова, чтобы ничего не пропустить. Он смотрел на омегу, которого не разбудило даже жжение от дезинфекции, цеплялся взглядом за его тонкие запястья и в очередной раз поражался хрупкости этого парня. При таком слабом теле иметь такой крепкий стержень. Юнги манит Чона все больше, с каждым новым открытием сильнее завораживает. И сейчас такой слабый и беззащитный душу альфы наизнанку выворачивает, к себе привязывает и беречь приказывает. Чтобы не разделили, чтобы не разбили остатки его маски и хрупкость не заметили. Мин Юнги — хрусталь, который Чонгук нашел случайно, но теперь никому не покажет. Будет хранить у себя в сердце, восхищаться его тонкой огранкой и сиянием, но не отпустит. Он его на полочку поставит и сотней замков увешает, чтобы не разбили, чтобы не касались и даже не дышали на него. Альфа все сделает, чтобы этот изящный хрусталь только его взор радовал, чтобы сверкал всеми цветами радуги и звонкими переливами слух ласкал. — Чонгук! Раздался резкий голос, и брюнет вынырнул из своих мыслей, наблюдая перед собой недовольного доктора. — Ты голос на меня повысил? — вздернул бровь Чон, мигом приходя в себя. — Простите, господин Чон, — примирительно выдохнул мужчина. — Вы не отвечали, вот я и... В общем, выйдите, пожалуйста, из комнаты, мне нужно осмотреть все его тело на наличие скрытых повреждений. Альфа постоял пару секунд на месте, пристально вглядываясь в упрямые глаза доктора О, и все же сдался. — Ладно, — произнес Чонгук, бросив последний взгляд на исцарапанное лицо омеги, глаза которого были скрыты волосами, и покинул комнату. Как только Чонгук вышел за дверь, оставляя мистера О наедине со своим пациентом, седой мужчина стал потихоньку снимать с омеги одежду, но откинув с израненного лица челку резко закрыл себе рот ладонью, чтобы не закричать. Он смотрел на бессознательного парня и не мог поверить своим глазам. — Мистер Мин, — пораженно выдохнул бета. — Юнги... «Почему он здесь? Почему в таком состоянии? — судорожно стал размышлять О. — И что сейчас с Тэхеном тогда? Он знает? Да что же здесь происходит?» Доктор О познакомился с Юнги и Тэхеном через Сокджина. Тот лично попросил своего наставника присматривать за обоими, если его не окажется рядом. Он, конечно, на лечение отправил только младшего с явными перепадами настроения и необъяснимой жестокостью, но за старшим тоже просил приглядывать по возможности, пока сам отсутствует из-за учебы. Только мужчина не заметил в мальчике никаких отклонений, тот просто вел себя немного взрослее и спокойнее, чем дети его возраста, но О спихнул это на то, что ему приходилось заботиться о Тэхене в отсутствие Джина. Старший Ким никогда не рассказывал доктору о прошлом Юнги, поэтому у мужчины не возникло никаких подозрений по поводу его психического здоровья. Только сейчас, глядя на состояние омеги и вспоминая слова Чонгука о том, что парень это сделал сам, О с силой проводит ладонью по лицу, а факты бьют наотмашь по его квалификации врача-психотерапевта. Ему бы прямо сейчас снять с себя белый халат, повесить на крючок и больше никогда даже не касаться его. Но нет. Сейчас важнее другое. Нужно привести Юнги в порядок и сообщить Сокджину о случившемся, чтобы тот и Тэхена придержал на всякий случай.***
Чимин старательно изображал интерес при выборе свадебных колец, пока Чонгук безвылазно висел на телефоне, отвечая на звонки разных высокопоставленных лиц. Оказывается, вся эта комедия с ювелирным салоном была придумана для отвода глаз, чтобы занять газеты и журналы. Это же событие века. «Сын недавно погибшего от сердечного приступа министра финансов, известный бизнесмен и просто невероятно красивый альфа Чон Чонгук объявляет всему миру о помолвке с Пак Чимином, единственным сыном короля шоу-бизнеса Пак Хантэ!» Подобные статьи уже через пару минут возглавят все рейтинги поисковых сайтов, займут первые полосы газет и заблистают на экранах телевизоров. Вот чего добивался альфа, ему нужен был шум для того, чтобы провернуть свои махинации. И конечно, в таком случае, важно, чтобы Пак выглядел безупречно. Только Чимин думал, что им придется ещё и счастье изображать, но как же, дела по телефону важнее. Омега только отрывает взгляд от очередного кольца, чтобы наконец позвать мужчину взглянуть на него, как тут же получает мягкий поцелуй в щеку и слышит тихий шепот: «Журналисты снаружи». Альфа обвивает руками талию блондина и произносит уже громче: — Ты уже выбрал те, что тебе нравятся? Пак усмехается про себя, что все же роль отыграть придется, и яркую улыбку на мертвое лицо натягивает. — Я хочу эти, — Чимин указывает на пару изящных колец из белого золота с бриллиантовой россыпью и смотрит на альфу с неподдельной радостью в глазах. — Тогда... — Чон только начинает фразу, как телефон в его руке снова вибрирует, и на экране высвечивается «Дурашка». Чонгук смотрит на дисплей пару секунд неверящим взглядом и, спохватившись, быстро принимает вызов, тут же поворачиваясь к камерам и самому Чимину спиной. Мужчина надеется скрыть этим жестом теплоту во взгляде, только блондин неожиданно для себя слышит ее и в голосе. Он горечь на языке чувствует от мягкости и волнения, которые альфа скрыть не может, а мир его решает прокатиться на гигантских качелях. Только вот омегу тошнит. Пак застывает с радостной улыбкой на губах, все стереть ее не может, боится, что если потеряет эту маску, то все увидят, насколько Чимину может быть стыдно и обидно. Насколько больно может быть молодому красивому парню, который с раннего детства живёт в роскоши и недовольным быть просто не может. Ведь его жених сам Чон Чонгук. Ведь любой омега будет счастлив рядом с таким шикарным альфой, и Пак должен быть. Только вот почему-то глаза жжет от невыносимой обиды, а идеальная маска по швам расходится. — Что такое, Дурашка? В голове эхом отдается нежный вопрос, а перед глазами всплывает картина того, как Чон с презрением во взгляде говорит ему снять любимую сережку. Чимину всего девятнадцать будет, а его уже замуж пихают ради выгоды, опасными заданиями нагружают. Он думал, что с красивым, пусть и взрослым альфой жизнь тоже красивая будет, только пренебрежение во всем отношении к парню — будто ушат ледяной воды. Почему омега из кожи вон лезет, чтобы всем угодить, чтобы удержать лицо и не рухнуть с пьедестала, а в ответ получает лишь отвратительные плевки? Пак с детства мечтал о принце, и получил. Только красота его оказалась слишком острой, а речь ядом отравлена. — Подожди немного, я сейчас приеду, — коротко говорит Чонгук, и блондин удивлённо смотрит на торопливые движения альфы. — Ты куда? — кидает вопрос он вслед убегающему мужчине, и тут же поднимается шум, а толпа журналистов заполняет салон, начиная закидывать парня вопросами. — Давайте по очереди, хорошо? — мило улыбается Чимин и вновь закрывает свои чувства на миллионы замков, чтобы уж точно не пробились и не испортили его идеальную игру. Потратив на этот спектакль целый час своего времени и ответив на большинство вопросов репортеров, омега все же выходит из салона и набирает Намджуна. — Ты можешь забрать меня? — сразу произносит Пак, стоит только мужчине поднять трубку. — Занят? И чем ты можешь быть занят, если ещё утром говорил, что весь день у тебя свободен? — Тут такой красавчик по улице идёт, что я просто не мог пройти мимо. «А... Красавчик...» — думает Чимин и слышит треск собственных ребер, — это сердце его сходит с ума. Он и забыл об этой черте своего друга. Когда он видит что-то, что привлекает его внимание, то не успокоится, пока не сделает это своим. И в выборе партнёра так же. Только омеге в очередной раз больно. — Ладно, понял. Удачной охоты. Пак кладет трубку, проходит в маленький парк и обессиленно садится на детские качели. Он вздыхает, снимая с себя все напускное, поднимает взгляд к небу и начинает раскачиваться. Вдруг со стороны слышится чей-то голос. — Вам бы поплакать. — Что? — Чимин поворачивается и видит на соседних качелях парнишку лет шестнадцати. Его каштановые волосы торчат в разные стороны, а лицо усыпано смешными веснушками. Парень смотрит на блондина снисходительно, и старшего в дрожь бросает. — Я говорю, что Вам не помешало бы сейчас поплакать, — повторяет незнакомец, а Пак все продолжает недоуменно глядеть на омегу, не понимая, зачем ему разводить сырость. — Что? — вновь задаёт вопрос Чимин. — Зачем? Младший смотрит на блондина пару секунд и внезапно начинает смеяться. — Вы просто нечто, — сквозь смех произносит парень, и блондин против воли на своих губах улыбку ощущает. Она не искусственная, но такой омега прежде не чувствовал. Она шире расползается и в тихий смех превращается. Омега смотрит на спокойное уже лицо незнакомца, которого видит впервые в жизни, и остановиться не может. Он смеётся в голос, а по щекам его слезы текут, скатываются по нежной коже и вниз падают, в пожухлой траве скрываются, с первым снегом путаются. Чимин плачет, кажется, впервые за пять лет, роняет свои обиду, боль и печаль на землю перед человеком, которого никогда больше не увидит, а парень этот лишь спокойно улыбается и легонько головой качает, мол, правильно, так и надо. И время для них останавливается.***
Выпроводив доктора, Чонгук проходит в комнату, садится прямо на пол возле кровати, на которой лежит омега, и кладет голову поверх одеяла. Он смотрит на бессознательного Мина снизу вверх, а в мыслях пусто, тишина. Альфа никогда ещё так ни за кого не переживал, думал, что никогда и не узнает это чувство тревоги. Только с Юнги у него все впервые. И это пугает. Сейчас Чон ясно осознает, что бросил все свои дела ради того, чтобы быть рядом с блондином, что даже подставил Чимина. Что же будет, если вдруг возникнут какие-то проблемы в клане, и в этот же момент омеге будет угрожать опасность? Что он выберет? Это был второй раз, когда альфа задумался об опасности подобных чувств. Только отпускать от себя Мина не спешил.***
Я помню себя примерно с пяти лет. Есть отрывки воспоминаний и из более раннего возраста, но это лишь отрывки. Я помню теплые глаза господина Пака, глупые истерики его мужа и маленького-маленького Чимина. — Мёнсу, это твой брат, — улыбается в одном из воспоминаний Хантэ, показывая трехлетнему мне малыша в пеленках. — Его зовут Чимин. Он твой младший, поэтому береги его, хорошо? — «Береги его»? — я ещё не знаю значения этого слова, но все же с радостью соглашаюсь. — Хорошо! Потому что "отец" говорит мягко, значит, это что-то хорошее. И братик мне нравится. Он смотрит на меня своими пока мутными глазками, и я не хочу, чтобы кто-то ещё удостаивался этого взгляда. Он только мой. — Пф, — как обычно фыркает позади меня Джин, вечно недовольный всем на свете и с усмешкой произносит: — Какой он тебе брат... Я чувствую, как злость на слова беты мигом захватывает мое сознание, и даже ногой топаю, показывая все свое возмущение. — Я буду берегить его! — Да-да, удачи, — кивает молодой парень, еле сдерживая смех от моего неправильного произношения, и, махнув рукой, скрывается за дверью. По мере того, как Чимин рос, я начал замечать, что отношение ко мне взрослых стало меняться, что ранее добрые люди перестали обращать на меня внимание, а позже меня и вовсе переселили в отдельный дом на территории поместья. Он был намного мельче размером, чем сам особняк, но вмещал в себя две жилые комнаты, гостиную, кухню и санузел. Одну комнату занял Сокджин, которого почему-то тоже отправили со мной, а вторую — я, из-за чего мы стали больше встречаться с этим врединой и даже поладили спустя пару месяцев молчаливых будней. Первое время после переселения я свободно входил в Большой дом, как его просто называли работники, играл с малышом Чимином и даже заказывал у поваров на кухне что-нибудь вкусненькое, но со временем меня перестали пускать в особняк. Сначала находили отговорки, мол, ещё не прибрали, или господин болеет, а потом и вовсе просто ставили перед фактом: нельзя. Было грустно. Обида наполняла меня изнутри, и тогда я впервые побежал к Сокджину, он утирал мне слезы и шептал слова утешения. Говорил, что рядом будет, и плевать на всех остальных. Только я хотел видеть Чимина. Прислуга убирала все поместье: все комнаты в главном доме, весь сад и беседки, но ни разу не ступила в мой дом, что стало ещё одним звоночком для меня. Сначала Джин сам прибирал наше совместное жилье, но какое-то время спустя я тоже начал помогать. Оказалось, что уборка — это весело. Особенно, с бетой, который отрывается во время нее на полную катушку, включив музыку на весь дом. А потом я увидел Чонгука. Я не знал, почему, но мне было интересно наблюдать за этим молодым парнем настолько, что я даже не замечал бывало хода времени. Это случилось, когда мне было пять. Я точно помню, тогда мы с бетой отметили мой День рождения, только вдвоем. Сокджин впервые испёк торт, который немного подгорел, но все же оказался довольно вкусным. Было здорово, но немного грустно. Тем же вечером к нам пришел господин Пак с огромным плюшевым медведем в руках и стал извиняться, что "припозднился". Да, больше отцом я его не называл, понимал — ложь. Он не один раз просил меня не выдумывать небылицы, только я уже не был так наивен, чтобы верить словам, я видел действия. Этому меня тоже научил Джин. На следующее утро на пороге появляется муж господина Пака и с какой-то гордостью заявляет: — Сегодня нанесут визит Чоны, так что сиди тут как мышь и не высовывайся, понял? — после чего смотрит на Сокджина. — Если этот подкидыш исполнит что-нибудь, — с брезгливым выражением лица произносит он, кивая на меня. — то мы вернём тебя туда, откуда забрали. — Да лучше уж на трассе, чем здесь. Там хоть не лицемерят, сразу все ясно, — в своей обычной манере с холодной усмешкой произносит бета, почему-то обидевшись за непонимающего ничего меня, и тут же получает звонкую пощечину. Я хочу броситься защищать своего нового друга, но тот прижимает меня спиной к себе и закрывает ладонью рот, не давая и слова сказать. — Вы оба скоро окажетесь на помойке, где и положено быть мусору, — ядовито выплевывает старший омега. — Уж я об этом позабочусь. Я смотрю на этого человека "благородных" кровей, и меня тошнит от его гнили. Как он может так запросто бить других и считать себя лучше? Когда этот грубиян покидает дом, Джин отпускает меня, и я со всем возмущением поворачиваюсь к нему. — Почему ты не ударил его в ответ?! — кричу я. Негодование так явно читается в моих глазах, но Сокджин лишь смеётся и садится передо мной на корточки. — Потому что человеку можно сделать больно не только физически, — он треплет мои черные волосы. — И увы, в этом поместье нет никого, кого не била бы жизнь. Запомни, Мёнсу. Обиженные обижают вдвойне. Тут я вспоминаю, как однажды застал одну сцену. Тогда я проходил мимо беседки на заднем дворе и увидел, как господин Пак Хантэ наотмашь бьёт по щеке своего мужа и кричит, что тот здесь никто, что он просто пустое место. Я вздыхаю и снова упрямо смотрю на бету. — Тогда нужно просто терпеть? — киваю я на след от чужой руки на щеке друга. — Просто терпеть тоже не нужно, — снова улыбается парень. — Я получил то, что заслужил. Не переживай, Мёнсу. Где-то справа звучит знакомый голос. В воздухе витает теплый запах темного шоколада и, кажется, им пропитаны даже простыни, на которых лежит омега. Парень открывает глаза и видит пустую белую стену перед собой. В комнате темно, лишь ночник тускло освещает небольшое помещение. Блондин переводит взгляд в сторону, откуда слышится голос и натыкается на силуэт Чонгука. Он стоит спиной к омеге и по телефону с кем-то разговаривает. «По работе, наверно» — думает Мин, но замечает в его руке свой мобильный. — ...да, он в порядке. Я буду наблюдать за ним, пока он не придет в сознание. Да. Нет, не нужно приезжать. Не стоит. Я никому не позволю переступить порог моего дома... — Чонгук, — на грани шёпота произносит Юнги, и альфа резко оборачивается. — Я все сказал, — торопливо говорит мужчина и бросает трубку, не дослушав собеседника. — Ты как? — подлетает он к парню и садится на кровати. Омега смотрит на Чона, ловит его встревоженный взгляд и даже улыбку выдавливает, чувствуя едва заметные касания к пластырям на лице. — Нормально, — молчит. — Я могу спросить, кто тебя так напугал? И что вообще случилось? Брюнет пытается говорить мягко, но Юнги в этом голосе угрозу чует. Не для себя, для виновника такого его состояния. И взгляд отводит. — Кого ты так боишься, что даже от больницы отказался? Я знаю, как сложно тебя найти, если ты захочешь спрятаться, так ответь мне. От кого ты бежишь? Юнги хочет сказать. Хочет честно признаться альфе, что и его знает давно, он уже губы размыкает, только оттуда тишина доносится. Омега безмолвно языком шевелит, но ни звука до Чонгука не долетает. — Ладно, — выдыхает мужчина и убирает ладонь от чужого лица. А Мин, испугавшись, что брюнет сейчас уйдет, хватает ее забинтованными руками и от боли шипит. — Не уходи, — мотает головой. — только не уходи, пожалуйста. Не уходи. Чон смотрит в глаза, наполненные тревогой и мольбой, и сквозь сжатые зубы воздух вдыхает. — Юнги, если ты сейчас не отпустишь, я сорвусь. Ты у меня дома, в моей постели, на простынях, на которых когда-то спал я. Я переживал все эти семь часов, пока ты был без сознания. Я с тобой уже больше месяца, но так ни разу и не коснулся. Думаешь, это так легко? Я сдерживаюсь из последних сил, и ты должен хоть немного уважать мои чувства... — Не сдерживайся, — выпаливает Юнги, прерывая монолог альфы, и сам не знает, откуда столько смелости берет. Он приподнимается на локте, лицо свое к лицу Чонгука приближает и в глазах его страсть видит, там нет больше места нежности. Брюнет выжидает мгновение, чтобы если в глазах напротив страх появится, заметить успеть, только кроме желания ничего не видит. Это становится последней каплей и Чон срывается, к чужим губам, как к живому источнику в жару, припадает. Он укладывает Мина обратно на подушки, пальцами в его волосах путается и с силой назад оттягивает. Омега стон не сдерживает от неожиданности и свой язык меж мягких губ проталкивает, но тут же отстраняется. Дышит так, будто стометровку на время пробежал, и теснее к горячему телу прижимается, хочет сильнее ощутить этот жар, но одежда мешается. Он тянется забинтованными руками к пуговицам на рубашке, которую на него надел брюнет, пока парень был без сознания, но старший сам начинает расстёгивать ненужную сейчас одежду. С трудом справившись с первыми двумя, не выдерживает и разрывает остальные пуговицы, замирает в страхе, что напугал, но тихое «хочу», слетевшее с манящих губ, отключает разум. Одежда отброшена, простыни смяты, и выдержки Чонгука хватает лишь на то, чтобы хорошенько подготовить Мина. Он растягивает его долго, а сам уже рычать готов от возбуждения. Юнги для Чона, как спичка, брошенная в керосин. Он только даёт маленький огонек, и у альфы внутри в мгновение пожар разгорается, пламя настолько сильное, что не потушить обычными способами. Остаётся только догореть. Когда брюнет входит внутрь, омега зубы сжимает, но все же сам расслабляется и навстречу подается. Он никогда не был в постели с альфой, теперь Чонгук в этом уверен, и от одной только мысли об этом его ведёт сильнее, чем от самого крепкого алкоголя. Только мужчина держится, даёт блондину привыкнуть, раскачивается медленно, все эмоции с любимого лица считывает. Юнги чувствует боль от проникновения, старается расслабиться, чтобы альфе было проще двигаться, и вскоре забывает обо всем на свете под умелыми ласками. Желание снова затуманивает рассудок, и Мин не сдерживает стон удовольствия. Омега никогда не любил и не знал, каково это — сходить с ума вместе с кем-то родным, отдаваться ему полностью и получать взамен ещё больше. Теперь же такой человек появился, и кажется, он был всегда.***
— Хён, — кричит маленький светловолосый омежка пяти лет и бежит ко мне навстречу. Он впечатывается в меня с разбегу, улыбается широко, а я только рот открыть успеваю, как двор оглушает крик. — Чимин, отойди от него! — Ну паап... — цепляется он за меня, но старший омега не унимается, дёргая сына за руку. — Я хочу поиграть с хёном, — плачет малыш, и я беру его за пухленькие щечки, останавливая истерику. — Малыш, мы поиграем в другой раз, хорошо? А сейчас иди с папой, — улыбаюсь спокойно, будто и правда обиды не чувствую. Этот маленький зверёк хлюпает своим носиком-кнопочкой и кивает, отпуская меня. Я смотрю вслед удаляющейся паре, боль чувствую. В последнее время она стала вечным моим спутником. После того, как господин Пак ударил меня, прокричав что-то непонятное, я старался не злить его, а лучше — вообще не попадаться на глаза. Чимину запретили подходить ко мне, а я уже давно стараюсь держать дистанцию. Я чувствую себя призраком, который вроде есть, но его никто не замечает. — Не грусти. Слышу знакомый голос и чувствую на голове теплую ладонь. Да, я не один. Дни проходят обычно, утром я слоняюсь по территории поместья, стараясь не попасться никому на глаза, а вечером мы вместе с Джином печем что-нибудь вкусное. Однажды во время прогулки я случайно застаю разговор. — Чимин, ты мой сын, — произносит мужчина, глядя в глаза мальчику, что сидит у него на руках. — Наблюдай. Учись видеть чужие слабости, играть на доверии. Ты должен быть сильным. Но никому не показывай свою силу, понял? — Да, отец, — улыбается светловолосый малыш, заражая своей улыбкой и меня. У Чимина очень красивая улыбка, и сам он похож на куколку. Хантэ отпускает сына на землю, и тот радостно убегает. Меня ищет. — Мёнсу, выйди из-за угла, — говорит господин Пак. — Я не хотел приближаться к Чимину, я правда не знал, что он здесь, я просто гулял, — начал оправдываться я, кусая свои губы и боясь даже взглянуть на мужчину. — Ты просто гулял, — блондин присаживается передо мной на корточки в своей обычной манере, но уже снизу вверх смотрит. — Я верю, — взгляд его на губах моих останавливается, которые уже ярко-красные от укусов. — Мёнсу... Я поднимаю взгляд на господина Пака, и он резко прижимает меня к себе, начиная целовать. Лицо, губы. Он просовывает язык мне в рот, а я вырваться не могу. Мои кулаки бьют его по плечам, но он на руки меня подхватывает и в конюшню затаскивает, на сено бросает. — Господин Пак, — еле сдерживаю я слезы, ведь однажды уже получил за них по щеке, больно было. — Не скули, — рычит альфа, и я от страха рот себе руками закрываю. — Мёнсу, ты же умница, — голос ласково звучит. — Ты же тоже любишь своего отца, да? Он приближается и к футболке моей тянется, задирает ее, руками по коже водит, наклоняется и языком облизывает, вниз ведёт, а я глаза зажмуриваю и зубы сжимаю, чтобы не кричать. Мужчина стягивает с меня шорты с трусами, и мне солома колется, кожу царапает, а лицо горит от стыда. Я не понимаю, чего хочет господин, но мне не нравится. Я чувствую, как он касается заднего прохода холодными пальцами, и визг не сдерживаю. — Заткнись! — шипит Пак, сдавливая пальцами мою челюсть, и я быстро киваю. — Молодец, — с улыбкой шепчет он, снова начиная вылизывать мой рот. Его борода натирает мне кожу. Он снова спускается ниже и берет в рот мой член. — Ты бегал от меня все это время, я знаю. Ты прятался, поэтому я не мог любоваться тобой. Ты сам виноват в моем сумасшествии. Поэтому терпи. Я люблю тебя, Мёнсу. — Простите... — только жалкий скулеж срывается с губ. — Нет, — отстраняется мужчина и с полуулыбкой мотает головой. — Ты должен говорить не так. «Я люблю тебя, отец» — и ждёт. — Я... л-люблю... Вдруг слышится, как открывается дверь, и пораженный крик оглушает конюшню. — Мёнсу! — бета подбегает ко мне и выдергивает из-под Пака, тут же поправляя мою одежду. Я цепляюсь за его белую рубашку дрожащими пальцами. — Я привел тебя в этот дом не для того, чтобы ты мне мешал, — альфа поднимается на ноги и холодно смотрит на Джина. — У Вас есть муж, если мало, можете взять меня, мне не впервой. Но ребенка не трогайте, — бета задвигает меня себе за спину. — Не зарывайся, — говорит уверенно и уходит. Как только дверь закрывается, Джин поворачивается ко мне и с волнением начинает ощупывать. — Мёнсу, ты в порядке? И я не сдерживаюсь, начиная плакать. Я помню слова господина Пака, поэтому в этот раз не прячусь, а он улыбается, встречаясь со мной взглядом. Только мне страшно. Очень. Однажды, когда в поместье снова приходят Чоны, через свое окно я вижу, как Чонгук, я уже знаю его имя, играет с собакой. Он улыбается, он любит этого пушистого пса. Я вижу. Потому что тоже люблю Джина и Чимина. Мне нравится этот парень, хоть бета и называет его маньяком. В один из дней я метаю свои любимые ножи за домом, чтобы никто меня не заметил. Их мне подарил господин Пак в извинение за несдержанность. Я сам научился, даже не просил никого, бросал так, как мне было удобно. Чимин видел меня пару раз, но почему-то совсем не подходил, он перестал обращать на меня внимание после того дня, и я чувствовал себя преданным. Глупо, но мне и правда было обидно. Я только отправляю в мишень последний нож, как слышу жалобное поскуливание. Я выглядываю из-за угла, осторожно, чтобы меня не заметили, ведь Чоны снова в гостях, и вижу, как Чонгук прижимает собаку к земле, а над ней нож заносит. Я не помню как выбежал из-за дома, не помню, как бросился под этот самый нож, я помню лишь острую боль, тихий мат над ухом и пронзительный крик Джина. А потом темнота. Солнце пробивается сквозь огромные полукруглые окна и ложится на пушистый кремовый ковер, едва доставая своими лучами до края кровати. Юнги снова лежит в теплых объятиях альфы, только теперь уже кожа к коже и на смятых простынях. Спокойное дыхание мужчины приятно щекочет шею младшего по линии роста волос, а воздух наполнен ароматами горького шоколада и сирени. — Ты видел шрам на моей спине? — неожиданно даже для самого себя задает вопрос омега, продолжая разглядывать мелкие трещинки на старой оконной раме. «Интересно, сколько этому дому лет?» — вяло думает Мин и чувствует лёгкие, практически невесомые прикосновения пальцев, что с интересом изучают неровности на его коже. — Да, — шепчет Чонгук и мягко целует шрам на лопатке парня, будто пытаясь забрать чужую боль и сделать её своей. — Кто посмел ранить моего омегу? Юнги усмехается как-то по-особому весело и, поддавшись необъяснимому порыву, оборачивается к мужчине и коротко произносит: — Ты. Улыбка на его губах застывает от осознания того, что он и правда это сказал. Время, кажется, замирает. Только вот ощущение, будто кожа наизнанку выворачивается, заставляет верить в обратное. Чонгук смотрит на омегу взглядом, в котором вековые льды закрывают собой тепло, спрятанное в тысячах метров под ними, забирают оставшиеся крупицы самообладания Мина и в морозный пепел превращают. Так всегда происходит, когда Чоном завладевают мысли. Он смотрит на мир именно таким взглядом. Юнги знает это, знает, что мужчина просто задумался, что холод этот его не коснется, только все равно страшно. Читать эмоции на чужом лице оказалось куда сложнее, чем парень мог себе представить, но все же он не отводит взгляда, ожидая непонятно чего. Ему нужна хоть какая-то реакция, и наконец в глазах напротив омега замечает вопрос. Не угрозу, не насмешку, а простой вопрос. — О чем ты? Блондин старается незаметно перевести дыхание, которое, оказалось, задержал ранее, и говорит: — Посмотри внимательно, — Мин возвращается в исходное положение, чтобы альфа мог лучше рассмотреть отметину. — Что ты можешь сказать об этом? Что могло оставить такой шрам? — Это след от ножа, — задумчиво произносит Чон, ощущая, как руки его начинают дрожать от внутреннего волнения и мелькающего где-то на краю сознания осколка воспоминаний. — Удар был, — продолжает брюнет. — резким. Место совершенно нелогично, так человека не убить, только покалечить можно. — Верно, — тихо смеётся блондин, перебивая анализ профессионального убийцы. — Либо бил кто-то неопытный... — по мере того, как Чонгук заканчивает свои рассуждения, понимание все больше просыпается в его глазах. — либо этот удар предназначался не тебе, — взгляд альфы снова холодеет, но омеге кажется, будто кожа на его спине под этим взглядом плавится, на лоскутки расползается и старые раны открывает. — Ты был тем, кто загородил собой пса, посмевшего привязаться к этому ребенку. — Так вот в чем он был виноват, — продолжает улыбаться Юнги, играя спектакль одного актера, но голос его уже ощутимо дрожит, а дыхание становится все более нервным. — Ему понравился другой человек. А я все гадал. — Ты знаешь меня, — не вопрос – утверждение слышится в бархатном голосе. — Знал ещё до нашей встречи у больницы. — Знал, — просто соглашается Мин, теряя в своих мыслях даже тень улыбки. — Насколько хорошо? — будто на допросе холодно спрашивает Чон. — Тот пёс был далеко не единственным, кого ты убил. Клан убийц не знает иных путей, кроме как оставить после себя труп. А может, и не один. Тишина звенит, глушит своей беззвучностью обоих. От нее омеге закладывает уши, пальцы на его руках покалывает, а губы немеют. И в тишине этой все же раздается неестественно спокойный вопрос. — Почему? — просто говорит альфа, и кто бы мог понять, к чему был задан этот вопрос. Почему не сказал раньше? Почему промолчал? Почему не сбежал ещё дальше, если знал? Что именно спрашивал тогда Чонгук, что хотел услышать в ответ, чего ожидал от омеги, он и сам не знал. Только Юнги все же ответил. — Потому что ты спас меня, — Мин развернулся в объятиях брюнета и, поборов дрожь и какой-то необъяснимый страх, заглянул ему в глаза, читая в них непонимание. — Потому что напугал до такой степени, что я сбежал из ада, созданного для меня персонально. Ким Мёнсу умер в тот день, когда Чон Чонгук все же убил своего любимого пса. Мужчина зацепился слухом за знакомое имя и неверяще произнес: — Ты не врал? — Я боялся каждый день после встречи с тобой в больничном парке. Боялся, что ты вспомнишь или просто найдешь меня и заберёшь у семьи. Мне правда было страшно. И мне страшно сейчас открывать тебе правду. Я боюсь, что стану очередной твоей любимой игрушкой, которая однажды погибнет от руки своего хозяина. Потому что чувства изменчивы. Потому что самая сильная любовь может в один миг превратиться в самую сильную ненависть. — Юнги. — Да... Юнги, — улыбнулся омега. — Это имя мне нравится больше. Но ты мне нравишься ещё больше, — произнес блондин на выдохе и коснулся идеально выбритой щеки ладонью. — Нравишься так сильно, что это чувство можно назвать любовью. Я люблю тебя так сильно, что эту любовь можно назвать зависимостью. Говорят, в отношениях проигрывает тот, кто первым принимает свои чувства, — Юнги коротко усмехнулся. — Кажется, я проиграл ещё тогда, когда увидел тебя в первый раз во дворе Паков. А мне было только пять. Забавно, я знаю тебя большую часть своей жизни... Я люблю и боюсь тебя большую часть своей жизни. Как же забавно. — Я обещаю, ты не будешь страдать со мной... — Не обещай того, что не сможешь выполнить, — омега перебил брюнета и коротко вздохнул. — Ведь если я поверю тебе сейчас, то в будущем мне может стать ещё больнее. Давай просто жить так, как нам хочется сейчас, и не давать никаких обещаний. Потому что я не смогу больше простить предательство.