Rewrite the stars

я же хорош лишь в том, чтобы делать вид — что не болит, хотя до черта болит. (Мкб-10 — Рыцарь Р)

Когда Кевина переводят в реабилитационный корпус, он практически радуется. Добро пожаловать в новую жизнь, капитан! Вам предоставлен эксклюзивный шанс искупить грехи и принести пользу обществу, постарайтесь его не упустить, а то вас спустят в жёлоб отходов класса В. Шерил предлагает ему работу на Пандору. Стены коридоров, смыкаясь ладонями в рекреациях, смотрят весёлыми окнами на просторный зелёный дворик с тремя зонами отдыха; его комната всё так же светла и бездушна, прямо как прежняя — и почти как каюта на Самоотверженном, но вместо черноты за иллюминатором — солнечный свет. Он радуется, и это сродни очередному витку агонии не способного умереть мозга. Кевин режется в нарды и го с другими пациентами, тренируется в зале, продолжает ходить к Рии и на групповую терапию: его соседи по кружку цветных пластиковых стульчиков — сплошь ветераны военных конфликтов, он тоже таким был, но застарелые сны про взрывы и месиво из копоти и крови на собственной форме с миротворческим крестом — меньшая из его проблем. Эмоции истеричны. Триггеры беспрекословны и вездесущи. Отрицание, гнев, что там дальше? Мир видится эпилептически-ярким, как шуршащая голографическая плёнка, голоса звучат массивом расстроенных инструментов: оркестр барабанов, надрывной скрипки и кларнета, который мучает глухонемой безрукий кларнетист, и делает это, очевидно, жопой. Всё вокруг так осатанело бесит, что, честно говоря, ещё немного, и он спустит кого-нибудь с лестницы за пару неосторожных слов, но остальные общаются с ним вежливо и спокойно, так что поводов, вроде как, нет. С каждым днём мысль создать его самому кажется всё менее дизморальной. Так проходит время. На исходе августа, когда дети начинают собираться в школы, он знакомится с Шелли. Точнее, не совсем: он знает Шелли с самого начала пребывания в реабилитационном центре, почти столько же, сколько и Шерил, потому что они, дочь и мать — одинаково болезненно-бледные лица, русые волосы и безупречные манеры — берут его под свое крыло с первых же дней. Шерил обещает уладить все проблемы с законом, если он согласится с ними сотрудничать, а Шелли… Шелли это Шелли. Шелли — это аккуратная коса, прямые эфиры ралли на околосветовых скоростях, платья с длинным рукавом, синяки от капельниц на предплечьях и сгибах локтей. Шелли — это китайский чай с мелиссой, и прохладный фонтан в центре патио, на бортах которого можно сидеть и водить руками по прозрачной воде; незаслуженное чувство покоя. Шелли рассказывает ему новости Терра-Новы, пытается научить раскладывать пасьянс, приводит к своему столу в кафетерии и всячески старается растормошить. Кевин, в свою очередь, старательно её избегает — омут зовет его обратно в небытие. — Я всегда знаю, на кого надо ставить, — произносит она с едва скрытой гордостью в голосе, — у девятого кулеры никудышные, удивительно, что он вообще не сошел с трассы. Получается не всегда. Её оппонент, настойчиво предсказывавший победу девятки (грамотный экипаж и добротный челнок, но система охлаждения и правда слабовата, когда речь идёт о мощностях полуфинала), тяжело вздыхает и переводит взор на сидящего рядом Кевина, как будто просит о поддержке. — Шелли права, — безапелляционно отрезает Кевин. Позже Шелли вслух удивляется тому, что он вообще таким интересуется. — Я пятнадцать лет пилотировал шаттл ВКС и просто обязан в таком разбираться. Но ты меня подловила, космогонки я тоже люблю. — А ещё что любишь? — спрашивает она, склонив голову вбок. Гладкие медовые волосы — сегодня распущенные — скользят по её шее и плечу. — Ну, э-э-э, — Кевин теряется, — что я люблю… надо подумать. Что он любит? Синклеров, дочурку Эмили, их пахнущий лавандой пентхаус в старом Сабрие. Свою семью и дом. И работу свою тоже любит, но ничего из этого больше нет не то что здесь — вообще нигде нет. А кроме них? Может, любовь — слишком громкое слово, и ему стоит расширить диапазон до «что мне нравится»? Спорт, потому что он здорово сжирает все мысли, плохие и хорошие; снотворное, потому что только с ним он может более-менее нормально спать; славная медсестричка, которая колет ему пароксетин; смешные видео с собаками, потому что собаки классные; фортепиано. Точно. Когда-то ему нравилось играть на фортепиано. — Мне нравится играть на фортепиано, — отвечает он спустя несколько десятков секунд напряженного молчания, — Наверное. Глаза Шелли восторженно загораются, а он торопливо переводит взгляд на собственные подрагивающие пальцы, переплетённые в замок. — Ты ходил на арт-терапию? Если я не ошибаюсь, у них есть синтезатор. Кевин отрицательно качает головой. — Проверим? — заговорщически улыбается ему Шелли, но по её тону понятно, что вариант «Нет, давай останемся здесь, а лучше разойдёмся по палатам» попросту не предусмотрен. Кевин вздыхает и позволяет вести себя — тонкие пальчики Шелли обхватывают его запястье, как будто он — её старый супруг. Кевин не сопротивляется. В студии действительно оказывается хлипенький синтезатор с потёртыми клавишами. Кевин притаскивает к нему два стула — для себя и для Шелли — и принимается щёлкать кнопками и тумблерами: ему достаточно быстро удаётся включить инструмент и выбрать мелодичный сэмпл. Теперь осталось только… Шелли не торопит его: терпеливо ждёт, сложив узкие нежные ладони на коленях. Кевин благодарен ей за это. Когда Кевин берет первые ноты и не попадает по нужным клавишам, его передёргивает. Он встаёт из-за синтезатора и наворачивает несколько кругов по классу, останавливается под системой вентиляции, стараясь сосредоточиться на том, как поток холодного воздуха из кондиционера ерошит чёлку. Она щекочет нос, и это ужасно раздражает. Когда он возвращается, Шелли без труда может разглядеть его мрачную гримасу, конечно же, он ведь даже не пытался её спрятать, как сделал бы рядом с Шерил или Рии — отчего-то вблизи младшей Рейнсворт все попытки выдать себя за что-то здоровое и вменяемое отлипают от него, как старая изолента. В детстве у них — у него и младших сестер — была коробка, в десяток слоёв переклеенная такой изолентой: внутри лежали игрушки, лысеющие куклы, поломанный Кевином дорогущий дрон — подарок отца на день рождения. Они оба пытались починить его, и оба не преуспели. Потом он ушёл в армию, а когда вернулся, то ни коробки, ни дома, ни отца с мелкими уже не было. Почему он вспомнил об этом сейчас? Так много трупов, господи. Сегодня он должен был везти Эмили на северо-восточное побережье, в частную школу, семестр начнётся всего через пару дней, дочке нужно время освоиться, она сама попросила. Забавно. Он всегда про себя называл её своей дочерью, но вслух никогда не решался. И обнимал её, наверное, слишком редко, и хвалил рисунки слишком сухо, и проводил дома так мало времени… почему он был таким невнимательным? — Кевин? — встревоженно зовёт его Шелли, и тогда он как будто выныривает на поверхность и понимает, что все ещё стоит над несчастным синтезатором со страшным взглядом. Шелли, кстати, тоже ведь труп. Трёхмерная тень, когда его перестало трясти от боли и ужаса, показала ему… что-то. То ли прошлые жизни, то ли альтернативные вселенные, то ли черт знает что это вообще такое было. — Что, если всё пойдёт не по плану, и произойдёт ещё одна катастрофа? — спросил он. Она легко и безразлично ответила: — Ну, в новом времени мои полномочия всё, ты уж извини. Моя задача — дать тебе второй шанс, а вот как ты этим шансом воспользуешься, зависит только от тебя. В конце-концов, может, судьба у твоих любимых такая — умирать? — Судьба? — непонятливо пробормотал Кевин. — Ага. Почему бы и нет? Иногда лучшее, что человек может сделать для себя и других — это исчезнуть. Вот, например, гляди — Синклеры умирают, ты попадаешь в Пандору, влюбляешься в Шелли Рейнсворт, иногда вы женитесь, иногда нет, потом она умирает, и это делает тебя отчаявшимся и яростным, и эти чувства дают тебе мотивацию двигаться вперед и совершать великие дела. Иногда ты даже помогаешь спасти мир, если понадобится — и всего этого не было бы, если бы не гибель одной семьи. Впрочем, если ты всё-таки сможешь их защитить, то проживёшь долгую, скучную жизнь семьянина… так что тебе бы лучше не зевать, а то ведь можно и не заметить опасность. Кевин обязан был почувствовать подвох ещё в тот момент. Но он не почувствовал, не понял, когда Тень намекала ему, что у него — у них — изначально не было шансов, а теперь уже поздно и всё было зря, и впору удавиться бы, да только… Что «только»? — Пойдём отсюда? — спрашивает Шелли деликатно. Кевин возвращается в настоящее. Лёгкие горят, словно он наглотался морской воды. — Нет, погоди… ещё разок. Всего один раз. Мышечная память делает своё дело. Кевин, как будто отрицая произошедшее, достаточно чисто играет «Оду к радости» и даже замечает, что Шелли затаивает дыхание и замирает, как привороженная. Он может практически на физическом уровне ощутить её восторг, и чувство колет кожу, как иголки. У него не хватает сил повернуть голову, взглянуть на Шелли и улыбнуться, но она улыбается и за себя, и за него, и за это он тоже ей благодарен. *** Однажды утром он решает, что ему это всё опостылело, и сбривает волосы. Нахрен. Сбривает. Патлы. Почти до поясницы. Которые растил несколько лет. И аккуратно подравнивал кончики. Когда-то они были прекрасными мягкими прядями, а теперь — патлы, иначе и не скажешь: сухие, безжизненные и спутанные. Он носит хвост, но даже это не спасает от того, что все вокруг видят, что он расчёсывается в лучшем случае пару раз в неделю. Сначала он бритвой, потому что ножниц в его комнате по очевидным причинам нет, избавляется от основной длины и без сожалений отправляет колтуны в мусорку. Потом надевает на бритву насадку и обрубает остатки под три миллиметра. Череп выглядит практически лысым, только светлый пушок блестит на солнце, но причёска ощущается жёстко-приятно, если провести ладонью по затылку, так что Кевин впервые за долгое время чувствует что-то похожее на моральное удовлетворение. С шеи как будто сваливается десяток килограмм. Ещё десяток исчезает, когда он, рассматривая в зеркале результаты своих трудов, решает остаться в Пандоре. Не то что бы у него был особый выбор… но с иллюзией воли всяко лучше, чем без неё. Тень правильно рассудила: никто не в силах переписать звёзды и переиграть судьбу — когда ты думаешь, что вы играете в карты, она уже достаёт шахматы и расставляет фигуры по цветным кружочкам поля для твистера. В конце-концов, все сбылось ровно так, как она предсказывала. Его родные мертвы. Ничего не осталось. Все жертвы оказались бессмысленными, и их украденные жизни пропали в пустоте. И Кевин тоже… вроде как пропал в пустоте. Или просто пропал. И раз терять уже нечего, потому что у него ничего и нет — что мешает ему работать в Пандоре, получать неплохой оклад и скоропостижнуться лет через двадцать на какой-нибудь миссии? Может, он даже подружится с Шелли, или с её дочкой Шерон, или с очкариком Реймом, кем бы он ни был. На него можно будет скидывать бюрократию, другие Кевины поступали так с завидным постоянством, чем он хуже? Так что… — Я хочу работать в Пандоре, — говорит он за завтраком. Шерил выглядит довольной. Она благосклонно желает ему приятного аппетита и отмечает, что ему идёт новый имидж. Кевин дежурно благодарит её и смеётся, что так он ещё больше похож на стареющего маргинала. Судя по тому, как Шерил меняет тему, она не находит аргументов для возражения, и диалог исчерпывает себя. Кевин флегматично ковыряет ложкой подсыхающую овсянку, но спустя буквально пять минут уже становится не до скуки — к ним за столик без предисловий подсаживается незнакомый Кевину ксенос с бумажным стаканчиком кафа — пришёл из города? — Доброе утро, спящая красавица. Кевин, познакомься, — голос Шерил теплеет и на секунду прерывается паузой, — это Сяоцзи, доктор Маккарти, мой друг. Сяоцзи, это Кевин. — Спасибо, что представила, Шерил, но мы уже знакомы. — Вы знакомы? — Мы знакомы? — совершенно искренне удивляется Кевин и наконец поднимает взгляд на Сяоцзи. Ничего примечательного: узкое пятнистое лицо, по два прокола в ушах-лопухах, скучная чёрная одежда, делающая его похожим одновременно на политика, маркетолога и богатенького искусствоведа. Кевин не заметил бы его в толпе, а если бы их столкнули, то забыл бы его спустя секунд пять. — Я был на лайнере в тот день, когда вы его выцепили. Это была случайность, меня абсолютно честно пригласили на ту вечеринку, но исход вышел… забавным. Шерил, я, между прочим, чуть не обиделся, когда понял, что ты не рассказала мне про капитана лягушку-путешественницу! — Забавный исход, значит, — выдыхает Кевин, и воздух между ним и Сяоцзи, кажется, вот-вот затрещит. — Простите его бестактность, Кевин. Я пригласила Сяоцзи сюда не чтобы ссориться, — на этом моменте она кидает на друга испепеляющий взгляд, — а чтобы говорить. — Правда? И о чем же мы будем разговаривать? Кевин скрещивает руки на груди. Загадочный Сяоцзи выдал всего две реплики и уже умудрился разозлить его, хотя ему казалось, что больше ничто не способно разозлить его — кроме самого себя. — Поверьте, капитан, — беззаботно смеётся Сяоцзи, — у нас с вами много тем для обсуждения. От его голоса у Кевина моментально начинает болеть голова.