Little dark age

Ни водой, ни огнем мы не пользуемся так часто, как дружбой.

      Отношения Венеции и Османской империи были весьма неоднозначными. Мир видел ряд конфликтов, начиная с XV века, содрогаясь от противостояния двух миров, где у каждого своя правда и свой бог. Мир многогранен и очень хрупок, но вряд ли это понимали те, кто шёл друг на друга войной. На долю Сулеймана Великолепного выпало поразительно много походов, с которых он возвращался с победами. Когда в его покоях выстраивались все близкие, чтобы поприветствовать, Джихан-султан чувствовала какую-то особенную гордость за то, что это её отец снова вернулся победителем. Джихан ждёт своего отца, ждёт братьев, хотя больше Мустафу и Мехмета, они ближе расположены к сестре. Они рассказывают о том, как и сколько неверных пали, какие города подчинились им. Джихан-султан всегда спрашивает про столицы, про то, какие цветы они видели в садах и какие крепости брали её братья. Ей хотелось увидеть все это своими глазами, которые в цвете были точно такими же, как и у её великого отца. И познать различие в восприятии мира девочке-вселенной помогла её новая знакомая, прибывшая с берегов Венецианской Республики. К отцу на ковёр вели посла, а за ним спешила женщина, ведя девочку в весьма интересном платье, какое Джихан-султан никогда не видела. — Это дочь венецианского посла, Госпожа. Она венецианка, там совсем другая мода, — пояснила ей Афифе-Хатун, указывая на рукава и кучу рюшей. Выглядело это настолько необычно, что Госпожа буквально сжирала взглядом растерянную девицу. Желая подойти ближе, чтобы лучше видеть ткани, они прошли чуть вперёд, случайно услышав обеспокоенный диалог, но не поняли ни слова. И женщина, которая приходилась гувернанткой, и дочка вельможи были до ужаса напуганы тем, что их буквально вырвали из дому, заставив явиться во дворец. Очередное обострение конфликта именно этим и грозило — с посла требовали, как с правителя. Ситуация ухудшалась, и посол был бы рад отправить дочь на родину, но сегодня уже не успел. — Ты зря плачешь. Повелитель справедлив и не тронет твоего отца, если тот ни в чем не виноват, — это было сказано вполне осознанно, Джихан-султан была уверена в том, что её отец поступит по справедливости, иначе он и не правит. Венецианка заливалась слезами, боясь, что больше не увидит родного человека, гувернантка пыталась успокоить девочку, но выходило это не очень. Даже слова юной Госпожи ей не помогли собраться. Тогда Джихан-султан решила показать гостье сад, обещая, что той будет разрешено сорвать понравившиеся цветы. Это почему-то заинтересовало иностранку, вытирая слёзы, та согласилась. Встреча стала весьма судьбоносной. Спустя несколько дней посол вновь явился во дворец. — Мы едем домой и я пришла попрощаться, — на лице незнакомки была улыбка, которую трудно было чем-то перекрыть. Девочка весьма хорошо говорила по турецки, чем вызвала неосознанное восхищение. Она протянула Госпоже большую корзину, полную незабудок, — Это не изысканные тюльпаны, которые я вчера сорвала в этом саду, но они такие же голубые, как твои глаза.       Лишь один посол догадался, что девочка из сада — это дочь султана. На дне, под цветами он вложил небольшую брошь в виде голубого цветка, как бы в знак благодарности. Пусть его дочь обращалась к восточной принцессе на «ты», он не мог позволить им привезти только корзину цветов. Но Госпожа ничего не сказала отцу, правда вскрылась спустя годы. И на момент их встречи они были уже повзрослевшими девушками, которые вряд ли бы узнали друг в друге случайных знакомых, если бы не брошь.       Корабль из Венеции затонул, хоть и отошёл от берегов совсем недалеко. Антонио Беллиани Гвардо, зная, что его единственная дочь отправилась в путь, так и не достигнув берега, схватился за сердце и отошёл в мир иной, так и не узнав, что Елизавета жива и здорова, опоздала на свой корабль и отправилась следующим. Прибывшая в столицу спустя время, девушка была не просто опустошена и убита горем, она была полностью дезориентирована. Венеция теперь была главным врагом для Империи, корабли обратно не шли. Меньше, чем за месяц её жизнь медленно, но верно превращалась в ад. — Вам стоит обратиться к Великому Визирю, возможно, он поможет вернуться Вам домой, — но главный Визирь заседает во дворце, куда попасть совсем не так уж просто. Ждать помощи было почти неоткуда, как её свели с неким Матракчи Насухом-эфенди, дав слово, что тот, если не сам поговорит не с Ибрагимом-пашой, то постарается договориться с хранителем покоев и провести несчастную во дворец.       Ожидание убивало европейку, которая лишний раз не выходила на улицу, оплакивая отца и молясь за его душу. «Должно быть, господь отправил душу его в рай, он заслужил это,» — тешила себя девушка, крестясь. Нужны были силы, чтобы идти дальше, задерживаться в чужих землях совсем не хотелось. Поэтому в определённый день Насух-эфенди согласился провести свою новую знакомую во дворец, предварительно прощупав всю почву, дабы та не оказалась шпионкой, как это уже было с ним ранее. — Позвольте познакомить Вас с человеком, который и поведёт Вас далее, хранитель султанских покоев и мой друг — Малкочоглу Бали-бей, военачальник и прекрасный воин, брал Белград, — Матракчи хлопает друга по плечу, мягко улыбаясь девушке, решив разом раскрыть все карты, — Не страшно передавать Вас в такие руки. Он поможет. — Конечно, помогу. Помогать таким красивым девушкам, моя прямая обязанность, — бей усмехается, кивает и задерживает взгляд на девушке чуть дольше, чем положено. Он смотрит на женщин всегда слишком откровенно. Они для него просто средства, чтобы в определённый момент заглушить свою потребность и двигаться дальше. Он любит свою Армин, которую никогда не забудет. Но что-то в венецианке он находит похожее на свою покойную невесту, одергивает себя и предлагает девушке пройти дальше, всё-таки она тут по делу, а не для пустых разговоров. — Вы были в Топкапы раньше? — Бали-бей старается разбавить молчание, хоть и понимает, что, возможно, Елизавета не горит желанием говорить, у неё всё-таки траур по отцу. — Да, пару раз. Но я была младше. Как-то гуляла в саду, — отмалчиваться Беллиани Гвардо совсем не видит смысла, поэтому отвечает, припоминая то прекрасное время. — Вы одна там гуляли? В сад просто так не пустили бы, — мужчина находит это несколько нелогичным. Пусть она и дочь посла, но только с разрешения падишаха ступила бы в сад, никак иначе. — Не сочтите меня глупой, но мне разрешила девочка того же возраста, что и я. Я даже имени её не спросила. Отца моего тогда срочно вызвали на ковёр к повелителю, я думала, что его казнят, так долго плакала, а она меня попыталась успокоить. Мы подарили ей целую корзину голубых цветов, потому что глаза у неё в точности, как незабудки, — воспоминания нахлынули, Елизавета вспомнила то время, жалея о том, что тогда покинула отца и больше не видела его. Его казнил не султан, а судьба, заставив родительское сердце разбиться о суровую реальность, в которой нашлось место ложной вести.       Малкочоглу слушал свою новую знакомую внимательно, пытаясь понять: кто же разрешил чужеземке гулять в саду? Неужели Михримах-султан? Но мысли его рассеялись, когда он вспомнил, что они опоздали на минут десять, как началось заседание совета. Целый день проводить в обществе венецианки он не мог, как бы не хотел — были свои дела, которые не терпели отлагательства. Поэтому гостье нужно было срочно подыскать компанию. Ещё час он проходит с ней по дворцовому саду, а далее, нужен кто-то, кто бы пробыл с ней ещё час, чтобы потом представить Беллиани Гвардо Ибрагиму. — А не желаете ли пройтись по саду? — внезапно спросил хранитель покоев, поспешив объяснить своё решение, — Вы можете прийти и в другой день, если для Вас — это слишком долгое ожидание. — Нет-нет, я дождусь, — Елизавета соглашается, сворачивая за мужчиной. Пусть все решится сегодня, и совсем неважно сколько ей нужно будет ждать. Главное — это скорее вернуться домой.       В саду прогуливалась и Михримах-султан, то ли выжидая возвращение своего тайного предмета воздыхания, то ли от скуки. Впрочем, причина не была важна, потому что Госпожа, завидя Бали-бея, заметно расцвела и тут же напряглась, когда рядом с ним увидела девушку в чёрном чужеродном платье. Любая, кто позарится на святое по имени Малкочоглу, автоматически попадала в чёрный список луноликой Госпожи. — Это, что ещё такое? — пробубнила она себе под нос, направляясь в сторону пары. Дочь султана исходилась от ревности, если видела кого-то рядом с воином. Она начинала закипать оттого, что его внимание обращено не к ней. Быстрым шагом девушка доходит до пары, замедляясь в паре метров, тут же привлекая к себе внимание. — Госпожа, — бей учтиво склоняет голову, слегка растерянная Елизавета тут же делает то же самое, понимая, что перед ней кто-то очень важный, кто-то из султанской семьи, — Позвольте представить.       Он представляет султанше свою новую знакомую, не замечая того, что взгляд серых глаз Госпожи буквально сжирает несчастную. У Михримах серые глаза и совсем не такой взгляд, какой он себе представлял. Значит, прогулка по саду была с кем-то другим. — Приятно познакомиться и примите мои соболезнования, — Михримах кивает, хоть все её слова лишь этикет, а не истинные намерения, — Надеюсь, что все скоро разрешится, и Вы вернётесь домой. — Я тоже на это очень рассчитываю, Госпожа, — Елизавета опускает глаза, понимая, насколько ей некомфортно рядом с этой девушкой. Почерпнув для себя необходимую информацию, Михримах ступает прочь, хоть и оборачивается несколько раз, прожигая спину Елизаветы своим взглядом. Бали-бей не рискнул оставить убитую горем венецианку с Михримах, поэтому спешно перебирал варианты, кто мог бы ему помочь с этим. Не кинет же он её в саду, в конце концов. Сворачивая в сторону дворца, они наткнулись на служанку, а затем и на Госпожу Джихан-султан. — Госпожа, — тот же жест, что и с её старшей сестрой. Он уже был готов начать представлять дочь посла, как ему не дали возможности и рта открыть. — Бали-бей, сколько красавиц ты приведёшь ещё во дворец, прежде чем женишься? — она оглядывает стоящую рядом, усмехаясь. — Госпожа, мой удел охранять Вашего отца и служить династии, позвольте я познакомлю Вас, — он отвечает ей с той же усмешкой, слава аллаху, что хотя бы младшая дочь падишаха не бегает за ним. Он почему-то был особенно за это благодарен, ибо двух султанш не вынес бы. В ходе представления Джихан делает для себя определённые пометки в голове, ещё раз осматривая иностранку, будто находит в ней что-то знакомое. Что-то в этой девушке было, хоть траур и перекрыл её светящееся лицо. — Госпожа, простите мне мою дерзость, — Бали-бей понимает, что сейчас для него единственное спасение — это Джихан. У него совсем нет времени, чтобы искать другое общество для Елизаветы, поэтому оставит её с Госпожой, если та позволит. И на его радость, Джихан-султан соглашается, приглашает гостью во дворец. — Составите мне компанию за обедом? — Госпожа шагает уверенно по дворцу, отдавая поручения девушкам, которые крутятся вокруг неё, не дожидаясь ответа своей гостьи, отдаёт приказ подавать обед в покои, ведёт Елизавету по самым красивым местам дворца, прежде чем приглашает к себе. Все это не остаётся без внимания и тут же доносится главе гарема. Та, само собой, не упустит возможности донести известия до падишаха.       Заседание совета закончилось, но Елизавета так и не встретилась с Ибрагимом. Слишком уж увлечённой была её беседа с Госпожой. Одна рассказывала о жизни в гареме и о том, какие тут порядки. Другая же вещала о жизни на две страны, о том, каково быть дочерью посла. — Мне как-то посол подарил брошь. Вернее, его дочь, — Госпожа встаёт к шкатулке, протягивая небольшую вещицу, которую Беллиани Гвардо тут же узнает, распахивая глаза в удивлении, — Повела его дочь в сад, пока его вели на ковёр. — Мой отец клал такую же на дно корзины с цветами! — венецианка восклицает, вглядываясь в каждый камень внутри цветка. Ситуация выходит весьма интересная, отчего азарт пестрит в глазах обеих. Ни одна, ни вторая девушка не могла поверить в такое совпадение. Диалог вновь затягивается и они обсуждают то, как сложилась жизнь каждой после этой встречи. Джихан-султан внимательно слушала свою, уже с точностью можно сказать, старую знакомую. Та рассказывала про то, что она вернулась к своей матери, которая все норовила вернуться в Россию, откуда она родом. Тянула за собой Елизавету, но та не могла уехать, не попрощавшись с отцом. — Стало быть, ты не такая уж и венецианка, — Госпожа как-то непроизвольно перешла на «ты», когда ее гостья завершила рассказ, — Русская… как Хюррем-султан. — Слишком переоцениваете, Госпожа. Я простая дочь посла, никак не ровня Хюррем-султан, — даже дочь посла отмечала превосходство этой рабыни, которую она и не видела совсем. Девушка опускает глаза, что ещё больше раздражает Джихан-султан, которая готова поспорить, что даже эта скромная дочь венецианского вельможи имела бы намного больше уважения и совесть, если бы оказалась в гареме. Неужели даже европейцы так уж наслышаны о великой и могущей Хюррем, что боятся сравнить себя со вчерашней рабыней? — Это она не ровня тебе. Она ведь не дочь посла, — в словах очень четко можно было уловить неприязнь к законной жене повелителя и жёсткость, которой была наделена Госпожа. «Она не ровня тебе». Это звучало так, будто Елизавета сравнила себя с кем-то, кто ниже её по статусу, выставила себя крайне глупо с таким сравнением. От этого она поёжилась, понимая, что пора покидать дворец. Госпожа провожает свою гостью, Беллиани обещает приехать завтра. Джихан-султан будет рада её принять, но прежде отчитается отцу, дабы не накликать на себя беду. Но попасть в его покои не получается, Хюррем-султан будто по расписанию наведывается к нему. Девушка не ломится в его покои, а послушно исчезает к себе. Она наведается утром.       Елизавета Беллиани Гвардо. Личность, которая не выходила из головы сразу у двоих: хранителя покоев и дочери султана. Уедет ли она со своей матерью в Россию, доберётся ли для начала до Венеции? Как долго будет убиваться по отцу? И, если Госпожа размышляла о дальнейшей жизни своей новоиспечённой знакомой, то Бали-бей ловил воспоминания о своей покойной Армин, которую он любил всем своим сердцем и душой. Почему она показалась ему так похожей? Увидит ли он её опять и перехватит ли у него на секунду дыхание? Но оба гнали мысли: одна от необходимости уснуть, другой от греха подальше.       В покоях Джихан-султан Елизавета зачастила. Приезжала несколько дней подряд и терпеливо ждала, пока наследница пыталась решить насущную проблему. — Госпожа оставьте эту венецианку. Отец наверняка оставил ей целое состояние, она может жить тут ни в чем не нуждаясь. Ради неё одной никто не отправит корабль, а повелитель лишь рассердится. Нужен ли Вам его гнев? — Ибрагим-паша усмехается, поглаживая бороду. Этот совсем не нравится Госпоже, которая окидывает его недовольным взглядом. — Но ведь ради тебя как-то снарядили целый корабль в Паргу, — она фыркнула, оставляя визиря в его покоях, делая гордый шаг вперёд. Ибрагим расстроил её таким заявлением, от чего Джихан злилась, хоть и старалась этого не показывать. Злость на себя или на пашу — она ещё не решила, да и времени на посторонние мысли у неё совсем не было. Госпожа шла и шла, не разбирая дороги, пытаясь сконцентрироваться на своих мыслях, которые свернулись в кашу, которая никак не могла выйти из неё. — Бали-бей! — хранитель покоев, кажется, направлялся к себе, но услышав голос династии тут же остановился. Он появился очень кстати. Бали-бей внушал доверие хотя бы потому, что никогда не был замешан в каких-то интригах и сговорах. Он чаще говорил о то, что служит повелителю, который старается быть не у дел гарема. Малкочоглу самый верный, кого знала бы семья падишаха. И верен он только Сулейману. Поэтому Джихан-султан докладывает ему происходящее, надеясь хоть на какую-то поддержку или дельный совет. Елизавету лишили наследства, ибо не было завещания, ехать ей некуда, домой не вернуться. — Я не хочу, чтобы Вы совершили ошибку, Госпожа. Но лучше Вам рассказать об этом Вашему отцу. Можете добавить, что дочь посла просит политического убежища, возможно, только так она сможет пережить конфликт ни в чем не нуждаясь, — он не силён в дипломатии, он воин, который способен снести голову. Но тут нужна была деликатность и осторожность. И Госпожа это понимала, шла к отцу, заламывая пальцы, и понимала, что этот разговор не получится простым. — Джихан, мой мир, моя душа, — падишах встречает дочь тёплыми объятиями, целуя в лоб. И Джихан старается собрать все свои мысли воедино и конструктивно изложить всю суть, когда они перекинутся милостями о насущном. — Отец, я хотела бы спросить у Вас: помните ли Вы мою голубую брошь, которую Вы нашли на дне корзины с цветами? — она аккуратно прощупывает почву, замечая, как повелитель кивнул, внимательно осматривая лицо дочери, — Теперь я знаю кому она принадлежит. Не так давно скончался венецианский посол, к которому Вы неплохо относились. Его дочь застряла в наших землях и не может вернуться. Ни один корабль не выходит и не заходит в порт, если следует из или в Венецию. Елизавета Беллиани Гвардо. Она просила политического убежища у Ибрагима, но он отказал. Мы случайно познакомились с ней и мне хотелось бы ей помочь, не сочтите это за дерзость.       Она выпаливает все это слишком быстро, понимая, что отец может рассердиться её просьбе. Но попытка не пытка. Лучше спросить и услышать «нет», чем молча гадать. Джихан-султан держится с ровной спиной и прячет любые выступающие эмоции далеко за душу. Отец молчит всего минуту, но по ощущениям проходит целая вечность, от чего Госпожа ощущает, как у неё покалывают кончики пальцев. — Ибрагим отказал ей? — переспрашивает Сулейман и Госпожа кивает. Ох, как некрасиво она подставляет пашу, но ничего не поделать, он ведь и правда оказал, хоть и немного в ином вопросе. Сейчас ей важен лишь ответ, но отец молчит, обдумывая своё решение. — Я дам тебе знать, как решу, что с этим делать. Пока она может поселиться в охотничьем домике, я попрошу распорядится насчёт слуг, — это было лучшее, что мог сказать падишах. Джихан учтиво кивает, стараясь скрыть улыбку. Он не отказал, не разгневался, другого и не надо. Госпожа остаётся совсем ненадолго, а потом спешит в свои покои. Нужно было оповестить гостью о том, что ей придётся задержаться. Джихан-султан идёт уверенно, хоть и быстрым шагом. Она ни перед кем не останавливается, ни кому не склоняет головы. Успевает лишь слышать тихое «Госпожа», когда проходит мимо слуг, наложниц, фавориток. Главная тут она и её слово закон. — Ты останешься тут. Отец разрешил остановиться в охотничьем домике, пока это все, что я могу для тебя сделать. Там хорошие условия, — глаза венецианки заметно округлились, она не была готова оставаться в Османской империи. Сначала она даже хотела запротестовать, но одернула себя. Выбора у неё просто не было, да и отказывать султанскому двору совсем неправильно. Не в том она положении. Елизавета кивает, благодаря за суету султаншу и откланивается, прежде чем уходит. Ей необходимо покинуть дворец, чтобы скорее переосмыслить все происходящее. Слишком уж резкие повороты судьбы.        Беллиани Гвардо ждёт, когда за ней приедут, освобождая снятое жилье. От её отца у неё лишь воспоминания и пара личных вещей. Никакого состояния, как говорил Ибрагим-паша. Он не писал завещания, дочь явилась спустя неделю после его похорон. Её спасают лишь личные средства, которых точно не хватило бы, если бы не помощь со стороны. Елизавета принимает руку помощи от дочери султана, она уезжает в загородную резиденцию, как это можно было бы назвать. Свежий воздух, природа и вполне себе достойная обстановка в доме. Справиться о её переезде приезжает Госпожа, сопровождаемая славным воином, которого так хвалил Матракчи. И, наверное, совсем не зря, потому что Бали-бей внушал ту мощь, которую ему приписывали, при этом оставаясь человеком, а не одной жестокой машиной для воин и убийство. Вооружённые столкновения не убили в нем человека. Елизавета видела это в его глазах, каждый раз, когда взгляды пересекались. Ещё она заметила, что при младшей султанше он был чуть более расслаблен и относился к ней намного радушнее, в то время, как Михримах-султан он больше старался избегать, при ней всегда был серьёзен и закрыт. Елизавета не решалась прямо спросить о том, почему такое разное поведение у одного и того же человека при разных обстоятельствах, но она четко поняла то, что старшая из сестёр совсем не рада её появлению во дворце. Впрочем, она и не обязана радоваться ей, всё-таки дочь султана, к её настроению и выбору относиться стоит с уважением и только. Поэтому венецианка лишь учтиво склонялась перед луноликой Госпожой, зная, что конфликт с такой особой ей совсем ни к чему, а бросать тень на свою покровительницу ей совсем не хотелось.       Джихан-султан приезжала довольно часто. Привозила служанок, сладости и украшения, как выразился единожды Малкочоглу «девчачьи вещицы», которые ему были чужды. Он, в принципе, старалась не мешать общению двух девиц, обхаживая территорию и справляясь за безопасность, а потом имел наглость подгонять Госпожу к отъезду обратно, не желая везти султаншу по темноте. Джихан относилась к хранителю покоев больше, как к другу или старшему брату, хоть и понимала его должность, статус и ценность государству. — Ей тут невероятно скучно, наверное, — задумчиво произнесла Госпожа, когда они отъехали от загородного имения. — Вполне вероятно, Госпожа, но Вы ведь навещаете свою гостью, не позволяя скуке или тоске одолевать, — бей улыбался редко, но сейчас не ярко выраженная улыбка проскользнула на его вечно серьезном лице. Султанша ответила такой же невесомой улыбкой, кивая своему спутнику, соглашаясь с его словами.       То, что старшая сестрица была неравнодушна к хранителю покоев, Джихан-султан подозревала, впрочем, только слепой этого не заметит. Ну, или же тот, кто не имеет ушей и глаз в гареме, которые у младшей дочери султана было в достатке. Но, как показывала реальность, величественная копия Хюррем-султан совсем не интересовала Бали-бея, хоть и не двузначно давала понять ему о своих чувствах. С детства Михримах питала к нему симпатию, а с возрастом это лишь усилилось. И Госпожа Луны и Солнца ужасно ревновала свой тайный предмет воздыхания к ненавистной младшей сестре, а теперь ещё и к её, так называемой подруге. Последняя раздражала как-то особенно и быстро. Михримах раздражало абсолютно все в девушке: и её светло-карие глаза, и каштановые волосы, которые прямыми нитями падали с плеч на спину, и иноземные узоры на платьях, и все остальное, что только могла из себя представить эта милая девушка. Михримах всегда все доставалось по щелчку пальцев, хоть та и чувствовала дискриминацию на фоне младшей сестры. Сулейман старался не выделять одну перед другой, но девушки всегда находили причину поспорить и повздорить. То у одной лошадь красивее, чем у другой, то серьги горят ярче, то ещё какая-нибудь мелочь, из-за которой раздувался настоящий скандал. И так было не только с подарками, так было абсолютно со всем. Теперь же Михримах не упускала возможности поддеть Джихан её дружбой с Венецией. Для дочери повелителя это очень невыгодное решение и данную дружбу необходимо было скрывать, что Джихан и делала, но она не отрицала общения, если кто-то задавал ей вопрос о её юной гостье. — В первую очередь я помогла девушке, я не оставила на улице дочь человека, к которому хорошо относился мой отец, — таков был ответ младшей султанши на неуместный вопрос. В такой момент радужка глаз становилась темно-синей, а каждый, кто знал повелителя в лицо, готов был поклясться, что у этой султанши глаза её великого отца.       Госпожа чаще, чем за город всю свою жизнь каталась к тетушке, которая безумно любила её. Очень часто она забирала племянницу к себе, стараясь оградить от дурного влияния Хюррем, от её козней и предстоящих бед. Но особенно к Джихан-султан проникалась Гюльфем-хатун. Потерявшая и ребёнка, и любимого мужчину, и весь смысл жизни, наложница Сулеймана как-то с особым чувством смотрела на дочь повелителя, пригревая её, когда у Хатидже-султан одна за другой пошли чёрные полосы. Ей было не до племянницы, а Гюльфем находила в этом какую-то радость, нянчась с младшей из наследниц. Поэтому Джихан-султан была благодарна этой женщине, считая её верной, отзывчивой. У этой женщины было доброе сердце, хотя судьба была к ней не очень добра, Джихан-султан уважала наложницу. Потом шла несравненная Афифе-хатун. — Госпожа Вы не можете ехать одна. Это не безопасно, повелитель будет зол, если узнает, что Вы отправились одна, — старушка старательно уговаривала султаншу отказаться от идеи ехать в охотничий домик. Сопроводить Госпожу никто не мог, а откладывать поездку ещё на несколько дней Джихан никак не могла. С тех пор, как начались приготовления к походу, Малкочоглу не мог сопровождать наследницу, а одной ехать ей было никак нельзя. Понимая, что во дворце все заняты приготовлениями, Джихан решила тихонько ускользнуть, никто и не заметил её отсутствие, только если бы не кормилица повелителя. Та настойчиво убеждала султаншу от этой затеи, потому что ехать молодой девушки без сопровождения было нельзя. Отговорить девицу было невозможно, как бы кормилица не пыталась. — Скажите Бали-бею, чтобы после всех своих дел отправлялся туда, никто и не узнает, что я уехала одна, я вернусь с ним, — решительно произнесла девушка, шагая по коридору, — Я поеду, Афифе-хатун, просто никто не должен знать когда я уехала.       И удержать эту девчонку было совсем невозможно, замотавшись в своих делах, женщина упустила из виду султаншу, которая окольными путями покинула дворец, утащив из дворцовой кухни сладости. — Аллах помилуй, чтобы в пути ничего не случилось, — с придыханием произнесла кормилица, тревожно смотря в окно. Молодая кровь, своевольность и непокорный нрав мешались в одно, из-за чего девушка совершала опрометчивые поступки, которые можно было оправдать лишь возрастом. Но Госпожа умело выходила сухой из воды, если ситуация принимала не самый лицеприятный характер, возможно, что происходило это по той же причине, что и с Михримах — отец просто закрывал глаза и долго сердится на дочерей не мог, да и не хотел. Поэтому данный случай мог лишь создать проблем для Бали-бея или Афифе, но никак не для юной султанши, которая под давлением собственных мыслей, умчалась при первой же возможности. И, если господь правда есть, то пусть убережёт Госпожу от неприятностей и опасностей, которые могут её поджидать. Афифе ещё долго не спокойно, но сорваться с места она не может, от чего сердце женщины рвётся на части, а в голове мельтешит лишь одна мысль:"Хоть бы с Джихан-султан ничего не случилось».       Дорога утомляла Госпожу слишком сильно, хоть виду она никогда не показывала. Всегда было как-то душно, мало места и хотелось скорее ступить на землю. Даже, когда Джихан находилась одна в карете, легче ей никак не становилось. Мечтая о скорейшем завершении своего путешествия, ей совсем ничего не оставалось, как смотреть в окно, задумчиво накручивая прядь волос на палец. Ничего не предвещало беды. Солнце было высоко в небе и даже немного, хотя осенью такие солнечные и сухие дни большая редкость, которую упускать совсем не хотелось. — В этом году очень сухая и тёплая осень, тебе повезло застать такую чудную погоду, — девушки прогуливались вдоль небольшого сада, где уже не было ни цветов, ни пышущих зеленью деревьев, но это никак не портило атмосферы. Жёлтые листья будто отражали солнце, кое где смешиваясь с оранжевой и коричневой листвой. — Вы правы, погода радует своей благосклонностью, — Елизавета лучезарно улыбается своей спутнице. Джихан неоднократно отмечала то, что улыбка этой девушке очень шла. Венецианка вообще обладала весьма миловидной внешностью: была среднего роста и весьма стройной, а из-за потери родителя исхудала ещё больше; она не была белокожей, но в ней присутствовала аристократичная бледность, которая полностью отражала её родовую принадлежность; волосы никогда не были в беспорядке, Елизавета укладывала свои каштановые локоны весьма искусно, но чаще прическа была с распущенными локонами, которые на солнце отдавали легким карамельным оттенком. Отдельно султанша выделяла глаза. Цвет глаз её гостьи был светло-карим, но иногда, в определённый момент, в радужке можно было заметить зелёный оттенок, будто молодая листва колышется на ветру и сквозь неё можно увидеть ветви дерева. Беллиани Гвардо обладала невероятно мягким взглядом, а когда улыбалась, глаза сияли. Она была воплощением нежности и утонченности, особенно, когда надевала что-то из оттенка бледно-розового или лавандового. Траур никуда не делся, но девушка отошла от потери, как можно было заметить. Она читала книги, причём, на турецком, практикуясь в нем во всевозможной мере, вышивала и даже делала отвары на случаи головной боли или плохого сна. — Мой отец скоро отправится в поход. Я не смогу тебя навещать, — девушки дошли до скамьи, где уселись, любуясь тем, как легкий ветерок разносит листву, — О том, что ты тут знают немногие, но это меня ни сколько не радует. Я уеду к своему брату и хотела бы предложить тебе отправится со мной. Его мать, Махидевран-султан не против, я отправила им письмо.       Такая новость становится ещё одним неожиданным поворотом для Елизаветы, которая только-только привыкла к жизни вдали от столицы. Джихан-султан, пользуясь случаем, начинает рассказывать про Манису, куда они и отправятся, про будущего наследника, про то, как он уехал вместе со своей матерью вопреки традициям. — Мустафа наследник престола. Единственная радость и гордость своей матери. Когда удасться обрести такое знакомство? — девушка подмигивает, не сильно толкая подругу в бок, та начинает смеяться, приговаривая, что это выглядит не иначе, чем сватовство. Какое-то время девушки ещё долго смеются и обсуждают, совсем не замечая того, как летит время и наступает вечер. — За тобой приедет Малкочоглу, так что будь готова, времени совсем немного. Он и сопроводит тебя до Манисы, — прощаясь Джихан-султан ещё раз проговаривает план, который довольно быстро выработала в голове. Он казался ей вполне рабочим и безобидным, но стоило сказать об этом отцу, чтобы ненароком не разозлить его своей вольностью. Об этом Госпожа думает всю свою дорогу, надеясь, что отец пойдёт ей навстречу. В конце концов, она ведь уже дала слово подруге. А давно ли она стала воспринимать венецианку, как подругу?       Джихан-султан, как и всякая султанша, очень опасалась за свою жизнь и довольно часто меняла служанок, имея всего двух самых близких, которые служили ещё её матери. Как таковых подруг во дворце быть не может, каждая подсознательно является соперницей. С Михримах дружбы никогда не было, сестры вполне открыто враждовали, гарем это понимал. Тёплые отношения были с детьми Бейхан-султан, но видеться с ними получалось крайне редко. Теперь же у Джихан появилась не просто знакомая, она была уверена, что Елизавета запомнит то добро, которое для неё сделала султанша, а когда Госпоже понадобится помощь, то ответит тем же. Но, если забудет, то Джихан-султан обязательно напомнит.       Госпожа идёт по дворцу уверенным шагом. Величественная походка была у покойной Валиде, один её шаг заставлял расступиться всех. Походка же её младшей внучки была быстрой, уверенной, Госпожа шла четко к цели, не останавливаясь, а за ней спешат слуги, не желая отставать. Со скорым отъездом добавилось хлопот, поэтому следовало бы уладить ряд насущных вопросов, которые непосредственно касаются поездки. Пожалуй, именно в Манисе она ощущала себя более свободной, чем в стенах Топкапы. Мустафа был отличным братом, всегда старался как-то разнообразить прогулки, многое спускал с рук сестре, которая могла выбежать в простом платье на рынок или около того. Махидевран-султан относилась к дочери падишаха не менее тепло, хотя казалось бы, девчонка от её соперницы. Но в Сигаль-Хатун Махидевран не видела врага. Наоборот, была благодарна за то, что девушка заняла место Хюррем, дала той прочувствовать какого это — быть отвергнутой. А рождение именно дочки ещё более укрепило тёплые отношения и к новорождённой, и к её матери. Да и Джихан-султан не была настроена против черкешенки и её сына, что вызывало уважение к ней.       В покоях повелителя кипит работа над очередным ювелирным шедевром, который он собирается подарить одной из своих женщин. Первой в покои является Михримах, отец сам хотел её видеть, чтобы обсудить какой-то вопрос, Джихан не было дела до их общения, пока старшая сестра не начинала игру против неё. А уже через непродолжительное время заявилась и младшая дочь, решая оповестить родителям о том, что в Манису она желает ехать не одна. — Отец, — девушка учтиво склоняет голову, стараясь не обращать внимания на лисий взгляд Михримах, мужчина протягивает дочери руку, тепло улыбаясь, наблюдая за уже привычным жестом поцелуя ладони и приложении её ко лбу, — Как известно, скоро Вы отправляетесь в поход, да поможет Аллах славным воинам. С Вашего позволения я отправляюсь в скором времени к Мустафе. — Все верно, Мустафа сам изъявил желание, чтобы ты прибыла в Манису и была там с Махидевран-султан, — Сулейман кивает, ожидая дальнейшего развития диалога от дочери, которая вряд ли просто так подняла данную тему. — Я хотела бы спросить Вашего позволения. Могу ли я взять с собой в Манису гостю из охотничьего домика? Елизавета Беллиани Гвардо никогда прежде не была в Манисе и очень вдохновилась моим рассказом об этом прекрасном санджаке. Если на то будет Ваше позволение, то она отправится со мной, — султанша опускает голову, дожидаясь ответа от отца. Тот какое-то время молчит, обдумывая все сказанное. — Судя по тому, как часто отсутсвует Бали-бей, сопровождая тебя в дороге, мне будет спокойнее, если Елизавета отправится с тобой, чтобы ты не рискнула уехать из Манисы к ней, — повелитель даёт согласия, а Джихан успевает заметить огонь ревности в глазах сестры при упоминании хранителя покоев. — Большое спасибо, повелитель, для нашей гостьи это большая честь. Я немедленно отправлю ей письмо, Малкочоглу не откажет мне в сопровождении, — улыбка озаряет девичье лицо, в тот момент, как Михримах очень видимо начала подкипать от новостей, — С Вашего позволения я хотела бы отправиться к себе и закончить сборы. Обязательно зайду завтра.       Отклонившись, Госпожа выходит из покоев, бросая весьма довольный взгляд на свою сестрицу, которая явно будет рвать и метать, если узнает, что Бали-бей ещё и в одиночку будет сопровождать Елизавету до указанного места. Данная мысль развеселила султаншу, которая желала насолить луноликой Госпоже, как можно больше. Вся их жизнь была одной большой ареной, где одна старалась показать своё превосходство перед другой, а ведь могли бы вместе завтракать и обсуждать насущные вопросы. Но Хюррем-султан знатно позаботилась о том, что дочь вырастить подобной себе, настроив её против многих. Джихан это нисколько не задевало, даже веселило иной раз, когда Михримах говорила фразами своей матери. Она, в принципе, всем своим видом старалась показать, что она очень похожа на свою несравненную матушку, растёт её неподражаемой копией. Только, как известно, копия не оригинал, не было в Михримах-султан всего того, что имела Хасеки. А все это по причине того, что дочери досталось все и сразу, по рождению, а вот её матери пришлось похлопотать. Нахлопотала она себе знатно: от рабыни в Хасеки. — Спешишь скорее убежать к Махидевран-султан? Не самая надёжная защита, она когда-то тоже уехала из дворца, причём навсегда, — Михримах-султан усмехается, угораздило же их встретиться в пустом коридоре, — И тебя эта участь настигнет, Джихан. — Ты тоже тут не навсегда, Михримах. Ты старше меня, так что из дворца уйдёшь намного раньше. Не за горами тот час, когда тебя выдадут замуж, — ответный смешок от султанши, которая оглядев сестру с головы до ног, как бы смеётся её виду. — Если я и выйду замуж, то останусь во дворце. Моим мужем станет Малкочоглу Бали-бей и только он! — ревность по отношению к тёплым отношениям между Джихан и хранителем покоев вспышкой отразилась в серых глазах Госпожи. — А Бали-бей знает о том, что должен стать твоим мужем? Как бы не пришлось тебе лить слезы потом, когда Бали-бей приведёт во дворец свою невесту. Или уже привёл? Как знать, как знать, — Джихан-султан не двусмысленно даёт понять о том, что Бали-бей неравнодушен к венецианке. Нет, она не слышала от неё слов симпатии или от него пылкого признания, но по частым взглядам, которые бросала её подруга и по острожным вопросам воина можно было сделать определённый вывод. Симпатия между ними есть, а Джихан больше и не надо, пусть сестра бесится дальше, зная, что сердце её ненаглядного никогда ей принадлежать не будет. Было интересно наблюдать за тем, как девчонке, которой все и всегда доставалось, не мог достаться человек, к которому она питала светлые чувства. Он не отвечал взаимностью, но и не мог прямо в глаза сказать Госпоже все, что думает и испытывает к султанше. Джихан лишь посмеивалась над сестрой, которая не замечала всего этого, потому что со стороны виднее. — У меня хотя бы есть тот, к кому я могу испытывать чувства, на меня обращают внимания. А на тебя лишний раз никто не смотрит, облачилась в свои темные платья, словно туча над дворцом. Но все временно, взойдёт солнце и рассеет эту тьму. Отец выдаст тебя замуж и отправишься ты далеко и надолго, сестрица, — расстояние между ними совсем небольшое, при желании носы могут соприкоснуться, но обе стараются держать себя в руках, лишь взгляды выдают боевой настрой. — Слишком откровенно выраженная любовь редко вызывает взаимность. А обо мне не беспокойся, мое замужество будет тогда, когда это решу я, в твоём случае, ты безропотна. Выйдешь замуж по приказу Хюррем-султан, — не дожидаясь ответа, султанша удаляется, сверкая камнями в прическе. Михримах-султан, стиснув зубы, мысленно проклинает бессовестную девицу, обещая подтвердить свои слова. Бали-бей и никто другой, она не видит никого, кроме него рядом с собой. Неужели он променяет внимание истинной султанши на какую-то девицу-чужеземку?! В голове это не укладывалось. Параллель между Михримах и Махидевран была очевидна: любимый мужчина предпочитает общество иностранки, которая прибыла с других земель, с другой верой. Если Бали-бей и правда влюблён в эту Елизавету, то пока чувства не так сильны, а он уезжает в поход, необходимо избавиться от этой девушки. План Михримах-султан продумывает в своих покоях, понимая, что все должно случиться так, чтобы никто и не подумал о её причастности. Нужно было действовать быстро и аккуратно, что само по себе не очень уживалось в данной ситуации. Нельзя было позволить Елизавете покинуть охотничий домик. Михримах имела от силы пару дней, чтобы убрать соперницу до того, как за ней отправится хранитель покоев. И за пару дней она изводит себя разными мыслями, которые то и дело не дают ей спокойно спать. В голове возникает мысль сжечь дотла охотничий домик, спровоцировать несчастный случай. Сутки уходят на то, чтобы отправить к дому своих приближённых, Михримах не может доверить это кому-то чужому, только самым близким и верным. Спокойно спать не будет, пока не узнает, что дом сожжен до основания, что выживших нет. Важным моментом было и то, чтобы об этом не узнал отец и непосредственно сам Бали-бей. Но с последним было совсем все не так просто. Найти Бали-бея было невозможно во дворце, в столице его тоже искали, но, по всей видимости, тот уже умчался к злополучной резиденции. Михримах-султан все просчитала, все должно быть так, как она спланировала. Впрочем, так все и вышло: дом пылал в огне, от нагрева воздуха стёкла выбивало, а вся территория вокруг тлела вместе с домом. Запах гари разлетелся на километры, смешиваясь со свежим воздухом. — Костром пахнет, — отметила Елизавета, будучи живой и невредимой. Малкочоглу приехал раньше на несколько часов, ссылаясь на то, что хотел бы прогуляться по лесу, девушка же радостно составила ему компанию. Он все больше и больше проявлял к ней интерес, но не просто, как к девушке, а как к той, кто заинтересовала его не только своей красотой, но и умом. Пару раз он приезжал, ссылаясь на то, что «Джихан-султан должна была к Вам явиться, её тут нет?», а после отрицательного ответа Елизавета приглашала его в дом, ибо он проделал долгий путь, а мужчина, не слишком долго думая, соглашался после пары фраз о том, что ему следовало бы ехать обратно и дела не ждут. Соглашается каждый раз на обед или прогулку, поэтому сегодняшний день не становится исключением. Милая беседа не заставляет думать о чём-то дурном, поэтому запах костра становится ещё одной веткой для их диалога. Но чем ближе пара подходила к дому, тем чётче был запах. — Как бы что-то в доме не горело, — обронил Малкочоглу, шагая быстрее, оставляя Елизавету позади, как бы для её же безопасности. И этим чем-то оказывается сам дом. Девушка застывает в ужасе, наблюдая за пожаром, который полыхал, пожирая все на своём пути. Огонь вбирал в себя все, не останавливался ни перед чем, расплываясь по всей территории уже бывшего дома. Пламя было настолько свирепым, что тушить его было нереально, уцелевших вещей совсем не осталось. Из пострадавших было несколько слуг, все обошлось без потерь, за исключением полыхающего дома. Девушка закрыла лицо руками, понимая, что все её вещи сгорели, а сама она в полнейшем шоке, который ничем не заглушить. Она пытается проглотить ком в горле, но ничего не выходит и слёзы предательски катятся по щекам, от осознания, что место её пребывания превратилось в пепел. — Главное, что Вы живы, скорее успокойтесь, — Малкочоглу старается успокоить Елизавету, которая совсем безутешна, — Намного лучше, что мы покинули дом и Вы цела и невредима. Едва ли его слова могли её успокоить. Но надо было брать себя в руки, потому что хранитель покоев поспешил скорее бы увести девушку. — Все мои вещи сгорели, мне даже взять с собой нечего, — вытирая слёзы, венецианка ещё раз бросила печальный взгляд за спину воина. — Не думаю, что для Госпожи будет проблемой одолжить Вам пару платьев. В Манисе прекрасный рынок, Махидевран-султан разберётся с Вашей проблемой. Нам необходимо ехать, — он сжимает её хрупкие плечи, стараясь быть очень убедительным, — Нельзя заставлять Джихан-султан ждать.       Последняя часть предложения заставляют Елизавету кивнуть. Она смахивает слёзы, ощущает, как её душит обида, страх, но кивает своему спутнику. Бали-бей протягивает ей руку, чтобы помочь сесть в карету, но сам не спешит усаживаться. Отдаёт приказания, касаемые полной ликвидации огня, справляется за пострадавших и велит отправиться к лекарям. Ситуация перед отъездом не самая лучшая. Повелитель будет обеспокоен накануне похода. Бали-бей качает головой, понимая, что ситуация вопиющая и что это явно не самоподжог, раз слуги в доме не сразу почуяли запах гари, тем более, что камин уже не топился. — Вы нажили себе врага, — отмечает хранитель покоев, поглядывая то в окно, то на девушку. — Как же? Я отсюда совсем никуда не выезжала отсюда, — девушка всхлипнула, все ещё стараясь оправиться от шока. Но состояние её было в упадке. Впрочем, это было вполне нормально, когда твой дом сожжен дотла, а ты едешь неизвестно куда без средств существования и вещей. Но Бали-бей уверял её в обратном, мол, это недоразумение он лично расследует, а ей будет безопаснее под крылом матери наследника, тем более, что рядом будет дочь падишаха, за которой стоит многочисленная охрана. Елизавета неуверенно кивает, понимая, что выбора у неё нет и нужно поддаться течению, по которому её несёт. — Кто знает, может, это новая страница Вашей жизни? И через года Вы будете даже благодарны тому, что все сложилось именно так, — стараясь внушить хороший настрой, Малкочоглу улыбается девушке и та выдавливает улыбку в ответ, невольно соглашаясь со сказанным.       Кони следуют быстро. За экипажем Джихан-султан следует много охраны и слуг. Насколько затянется поход никто не знает, поэтому её всегда отправляли с довольно большим количеством вещей, а ещё Джихан не могла ехать с пустыми руками и всегда везла что-то в качестве подарка султанше и брату. Махидевран всегда скромно улыбалась, причитая, что не стоило тратиться, хотя сама готовила для девушки подарков не меньше. Между ними были поистине тёплые отношения, как и между Мустафой. Во многом он был связующим звеном между Джихан и Михримах, хоть и понимал, что их вражда никогда не прекратится.       Госпожа выходит из экипажа, закрывая лицо, завидя на горизонте приближающихся. Это точно Малкочоглу, в котором она никогда не сможет усомниться. Легкая улыбка озаряет лицо, хоть её никто и не увидит. Бали-бей выходит первым и протягивает руку Елизавете, помогая выйти из кареты. Та выглядит несколько расстроено, что в первую очередь замечает Джихан-султан. — Госпожа, случилось несчастье, — первым начинает хранитель покоев, стараясь конструктивно построить объяснение, избавляя несчастную девушку от наплыва эмоций при повествовании, — Охотничий домик сгорел. Я сообщу об этом повелителю, а Вам вместе с Вашей спутнице не стоит возвращаться в столицу, пока мы будем в походе. Кто-то поджег дом. — Кто-то, кому неугодна моя дружба с Елизаветой, — Джихан не рада такому повороту, хотя чего-то подобного стоило ожидать. В слух произносить имя сестры она не стала, но мысленно выругалась на этот счёт. Михримах разгоняла всех девиц вокруг своего предмета обожания, поэтому иностранная гостья не стала исключением, — Главное, что нет пострадавших и все живы. — Госпожа, я осталась совсем без всего. Все было в доме, мне так неловко вновь просить Вас о помощи, — на глазах Елизаветы вновь слёзы, от чего это нежное создание хочется обнять и плакать, но султанша лишь касается её плеча, пытаясь высмотреть зелёные блики в её глазах. — Все в порядке, ты не должна думать о неловкости. Платьев достаточно, чтобы несколько штук отдать тебе, со всем остальным мы тоже разберёмся. Нам лучше поторопиться, чтобы провести в дороге меньше времени, — Госпожа хмурится, потому что инцидент весьма вопиющий, но глушит подступающую злость и тревогу внутри себя. Сейчас нужно было оставаться с трезвым умом, не поддаваться эмоциями, которые так и пылили внутри каждой из девушек. Тешило лишь то, что всем этим недоразумением займётся Бали-бей и донесёт об этом отцу. Мысли мешались в голове, не давая возможности даже вздохнуть спокойно. Поездка шла в тишине, пока Джихан-султан не одернула себя и не решилась заговорить с Елизаветой, отвлекая их обеих рассказом про рынок Манисы и о том, что у Махидевран-султан прекрасный вкус, она поможет выбрать ткани и подошлёт своих портных. Разговор о платьях как-то воодушевляет их обеих: они обсуждают моду, которая царит в их родных краях, обсуждают лучшие и худшие наряды, которые им довелось видеть. А потом темы сменяют друг друга, девушки смеются, делятся каким-то своими впечатлениями о чём-либо. Пожар и его последствия отходят на второй план, хоть на душе был неприятный осадок. — Как бы это не сказалось на нем. Вдруг повелитель его… накажет? — мысли в слух испугали даже Елизавету, а Госпожа смотрела на неё с неподдельным испугом. — Малкочоглу не последний человек, чтобы его наказывать. Тем более, не он же поджог дом. Он, можно сказать, спас тебя, — Джихан-султан поджала губы, задумчиво рассматривая пейзаж за окном, — Отец может рассердиться. Очень сильно. Но вряд ли как-то это скажется на Бали-бее. — Вашей вины тут тоже нет, Госпожа. Наверняка это случайность, — Елизавета поспешила успокоить султаншу, закусывая губы от волнения. Госпожа лишь задумчиво смотрит в окно, стараясь отогнать дурные мысли. Может ли она что-то исправить? Нет. Ей ничего не остаётся, как принять ситуацию и после, когда предстанет перед отцом, будет каяться и извиняться, если это потребуется.       Санджак встречает Джихан-султан и её спутницу солнцем и холодным воздухом, который бодрил и очищал мысли, навязанные последними событиями. — Дорогу! Джихан-султан Айше Хазретлери! — бостанджи расходятся в сторону, образуя коридор вдоль кареты из которой первой появляется султанша. Махидевран-султан и Мустафа стоят совсем недалеко, ожидая, когда девушка спустится и они смогут поприветствовать друг друга. Джихан спускается, дожидаясь, когда за ней последует Елизавета, которая заметно нервничала перед тем, как карета окончательно остановилась. Хотя, как тут не будешь нервничать, когда наведываешься к наследнику османского престола? — Сестра, — Мустафа улыбается обнимая девушку, которая на его фоне совсем мала, — Как я рад тебя видеть, ты все хорошеешь и хорошеешь. — Совсем уже невеста, — улыбка Махидевран была чем-то выходящим за рамки реальности. Джихан не могла налюбоваться красотой этой женщины, её грациозности и тому, как она всегда одевалась, как подбирала украшения. Махидевран была её эталоном красоты и женственности. — Госпожа, — дочь падишаха приклоняет голову перед наложницей своего отца. Она уважала Махидевран-султан, относилась к ней очень уважительно, всегда с почтением, — Позвольте мне представить мою спутницу. Джихан-султан оборачивает голову к Елизавете, приглашая её рукой ближе к своей компании. Девушка делает несколько шагов навстречу, откланиваясь султанской семье. — Елизавета Беллиани Гвардо, дочь покойного посла Венеции, — Джихан-султан рада представлять Елизавету, надеясь, что не произойдёт ничего вопиющего, что могло бы расстроить их отношения. — Я не был лично знаком с Вашим отцом, но наслышан о нем. Он был выдающимся дипломатом, примете мои соболезнования, — Мустафа с сожалением посмотрел на гостью, что-то припоминая об её отце слова от повелителя. — Благодарю, Шехзаде. Мне повезло, что судьба свела меня с Вашей сестрой, я оказалась в плачевном положении, — Елизавета старается не смотреть прямо в глаза наследнику, но успевает отметить, что первое впечатление о Мустафе у неё положительное. Он именно такой, каким его описывают жители столицы и служанки из Топкапы, которым доводилось его видеть. Он был и правда хорош собой, неудивительно, что многие желали бы оказаться в его гареме. — Хаммам ждёт вас, после бани подадут обед, Нилюфер проводит Вас, — женщина улыбается, приглашая гостей пройти во дворец. Елизавета припоминала о том, что именно Маниса была санджаком правящего султана, ей рассказала Джихан. Тут он стал отцом, познал тонкости управления, много чего сделал для этого места, а теперь тут всем заправлял его старший сын, которого сама Джихан видела наследником. Но что-то подсказывало иностранной гостье, что сама султанша не так проста и явно не упустила бы возможности занять правящий стол, если бы была такая возможность. Она не рвалась до власти, прекрасно понимая, что женщин не допускают, но многое в ней говорило об обратном. Цепкий взор голубых глаз лишний раз напоминал о том, что эта девица ещё ни раз содрагнет столицу, неоднократно о себе напомнит.       В бане тепло. Мрамор заставляет Елизавету засмотреться на то, как устроена баня у османов. Госпожа с ней не пошла, а служанок она отправила прочь, желая остаться один на один со своими мыслями. Ей было необходимо побыть одной, чтобы утрамбовать все внутри себя. Поэтому она неспешно набирает воду, обмывая тело, тяжело выдыхая. Кто мог подумать, что обычная поездка к отцу так перевернёт её жизнь? Лиза, как звала её мать, самая обычная дочь дипломата, которая с детства была любима родителями, но мама была больше привязана к своей Родине и желала уехать обратно в Россию, каждый год порываясь отправиться обратно. Отец же был полностью в работе и вся его радость — это единственная дочь, в последние годы отношения с женой испортились и единственным связующим звеном была именно Елизавета. Сейчас же она была лишена возможности вернуться домой, потеряла родного человека и сидела в чужом доме, осмысливая пожар, который устроил кто-то, кто желал бы её отправить следом за послом. Все это свалилось на неё так внезапно, все это так долго копилось, что только сейчас она позволила себе заплакать, тихо всхлипывая и быстро вытирая слёзы. Все эмоции должны были выйти из юного тела, чтобы облачаясь в новое платье, которое ей выделила Джихан-султан, Лиза испытывала лишь положительные эмоции. Что, если Бали-бей прав и это её путевка в новую жизнь? Девушке хотелось в это верить, поэтому назло всем невзгодам она все ещё жива и пройдёт все испытания. Она молода, красива и вдруг именно в этой стране обретёт своё счастье? Мысли старается заменить на более позитивные, зачерпывая тёплую воду и наблюдая за тем, как пар поднимается все выше и выше. Лиза выдавливает из себя улыбку, благодаря господа за то, что свёл её с Госпожой. Она благодарна ей за такой щедрый жест, она обязана ей и настанет время, когда сможет отплатить Джихан-султан тем же.       Служанки помогают ей одеться. Елизавета заметила то, что цветовая гамма платьев султанши весьма мрачная. В основном темные оттенки, чаще темно-синие или чёрные, темно-зелёные или темно-красные присутствуют реже, где-то проскальзывали серые и фиолетовые платья, но их буквально пара штук. Госпожа будто носит траур, не притрагивается ни к чему яркому, избегая любое сочетание каких-то нежных оттенков. Завидя растерянность иностранки, Махидевран-султан предложила ей своё платье, которое она носила ещё в молодости, когда Шехзаде был совсем ребёнком. — Тогда моя жизнь была такой же яркой, как этот наряд, — тоскливо подметила женщина, с любовью оглядывая дорогое платье, которое Лиза не сразу приняла. Это был наряд персиково-розового оттенка, из дорогой ткани и очень красиво расшит, конечно, оно отличалось по фасону от того, что носила девушка, но веницианка не могла отметить того, что платье невероятно. Госпожа с особым трепетом смотрела на него, позволяя чужестранке надеть его. Елизавете платье очень шло, она была рада такой услуге, но чувствовала себя несколько сконфуженно, будто забирает у султанши что-то очень дорогое, что ей ценно и она не желает с этим расставаться. — Джихан-султан рассказала мне о том, что произошло перед Вашим отъездом. Кто бы это не сделал, он будет наказан, повелитель это так не оставит, — она кивает, заверив девушку в том, что виновный понесёт наказание. Елизавета лишь кивнула, скромно улыбаясь. — Большое спасибо, Госпожа. Вы оказали мне большую честь, разрешив надеть это платье. Оно восхитительно, — девушка склоняет голову в знак благодарности. Султанша удаляется, позволяя Лизе закончить со сборами, решив проверить все ли готово к обеду, а служанки быстро принимаются укладывать волосы и спешат с украшениями, которые Джихан-султан позволила взять. — Все украшения Джихан-султан сделаны самим повелителем, — произносит одна из девушек, когда Лиза рассматривает многочисленные украшения. — Он очень искусный ювелир, — сказанное удивляет гостью, которая с ещё бòльшим интересом рассматривает драгоценности. Все это выглядит очень красиво, дорого. Елизавета не знает, что выбрать, чтобы украшение смотрелось уместно с не менее дорогим платьем. Оглядывая себя в зеркало, Беллиани Гвардо невольно отмечает, что со сменой наряда она как-то изменилась. Её природная красота никуда не ушла, подчеркнулось платьем, а девушки очень красиво уложили волосы, но что-то было в ней другое, будто Елизавета изменилась за все то время, что провела в Османской империи. Нравились ли ей эти изменения — она не могла сказать, потому что все ещё не могла окончательно привыкнуть к тому статусу, каким её нарекла Госпожа. — Простите мне мой интерес, Госпожа, но почему Джихан-султан все ещё нет? — Лиза сидела рядом с Махидевран, гарем встретил её неплохо, хотя откуда ей знать, когда она в гареме впервые. Девушки косились на неё, опасаясь, что иностранка привлечёт Шехзаде. — Скоро явится. Вернётся из бани и служанки тут же ей помогут собраться, — султанша доброжелательно улыбается, угощая гостью фруктами, которые поднесла девушка. — В баню она ходит одна, хотя у неё много служанок, — непроизвольно произнесла Лиза, отщипывая пару ягод винограда. — Покойная мать Джихан-султан упала в бане и ударилась головой. Смертельный удар лишил маленькую султаншу матери, а мир простился с прекрасной Хатун. С тех пор Джихан ходит в баню одна, запирая дверь и приказывая осмотреть хаммам, прежде чем зайдёт в него. Она боится, что те, кто когда-то убил её матушку придёт и за ней, — Махидевран-султан приоткрывает завесу тайны Госпожи, от чего Лизе становится ясно откуда столько тёмных тонов в одежде и желании оказаться выше, чем старшая сестра. Елизавета понимает свою подругу по несчастью, как нельзя лучше, ведь сама только оправилась от потери. Она кивает на слова султанши, пытаясь представить какого это жить в страхе, боясь, что тебя застанут совсем беспомощной, хотя вокруг тебя всегда полно людей. Венецианка даже представить себе не может каково это, ведь сама ещё не знакома с дворцом, не ведает его порядков и обычаев. — Но Госпожа не такая, как её мать, — внезапно добавляет Махидевран, — Она тихий омут, в котором водятся черти. За ней стоит сила, которую она может обратить против своих врагов. Покойная Сигаль была скромной, покорной и не верила в то, что Хюррем пойдёт на то, чтобы убрать её, считала, что эта рабыня не дойдет до такого. Джихан совсем другая. Она осознаёт, что Госпожа. Знает, кто её мать и кто отец, принимает это. Она сильный противовес для Михримах, а значит, и для Хюррем, но ей, как и всякой султанше нужны верные люди, поддержка. Не подведите того, кто даровал Вам столько благ, Елизавета. Не вздумайте предать Госпожу.       Девушка очень внимательно смотрит в зеленые глаза султанши, стараясь до конца принять сказанное. Махидевран не двусмысленно дала понять, что она должна встать на сторону Джихан-султан. Она даже уловила в этих словах что-то такое, что обычно говорят Госпожи своим служанкам, что-то колкое. Конечно, Лиза понимала, что перед ней не просто девчонка с султанского двора, а сама дочь султана Сулеймана. Она старалась крайне осторожно принимать от неё помощь, не наглеть и при первой же возможности уплыть домой, вернуть Госпоже все её затраты. Но все затянулось, завертелось и теперь она тут невольница обстоятельств. — На что Вы намекаете, Махидевран-султан? — глаза девушки заметно округлились, а сама она больше не притронулась к винограду, который застыл в её ладонях, — Как бы я посмела предать её? Она сделала для меня больше, чем все те люди, к которым я обращалась за помощью. Госпожа, неужели Вы приняли меня за ту, кто готов продать дружбу?       Дружба между женщинами не существует, как считают многие. Но почему-то в это верят те, кто на самом-то деле просто не умеют дружить, проклиная тех, кому завидуют. Лизе завидовали всегда. Её красоте, её статусу, её отцу. Она была очень красива и ещё больше обаятельна, никогда не перечила и всегда искала компромиссы, обходила углы. У неё было прекрасное образование, самые лучшие платья и украшения. Некоторые представители аристократии желали сосватать своих сыновей за дочь посла. Она прекрасно знала, что такое зависть и как часто, так называемые, подруги за глаза говорили одно, а в глаза совсем другое. Несколько оскорбленная словами Махидевран, Елизавета отводит взгляд в сторону, сталкиваясь с несколько парой глаз, которые внимательно осматривали чужестранку, но тут же отвернулись, как только та столкнулась с ними взглядом.       Диалог не завязывается до тех пор, пока не появляется Джихан-султан. Впрочем, в тишине они просидели всего ничего. Лиза отмечает, что Госпожа выглядит превосходно, несмотря на то, что дорога помотала их. Она проходит до своего места, не особо разглядывая гарем, который её не интересовал, усаживаясь напротив своих спутниц. В это же мгновение принесли обед, и Лиза, позабыв о неприятном высказывании султанши, принялась осматривать блюда и вдыхать приятный аромат. Махидевран-султан подала все самое лучшее и сразу, желая удивить венецианку и хорошенько накормить прибывших. Их разговор отходил на второй план, потому что за обедом Елизавета много спрашивала про турецкую кухню, про блюда, которые им подали. Хозяйка дворца с радостью ей отвечала, желая прославить османские изыски и их ингредиенты. На разговор двух особ Джихан смотрела с едва заметной улыбкой, рассчитывая, что такое общение между веницианкой и султаншей будет до конца их пребывания тут. Хорошие отношения между ними были такой же необходимость, как покой в гареме. Неизвестно сколько продлится поход и сколько они пробудут в Манисе, ссоры были им точно ни к чему, тем более, что их хватало в Топкапы.       Мустафа собирался в дорогу, не планируя оставаться в санджаке. Джихан отмечала, что старший брат добр и отзывчив, никогда не бросал младшую из сестёр в беде или печали. Его покладистый нрав шёл вразрез привычному образу великого падишаха, который должен быть жестоким и беспощадным. Мустафа был слишком добр к своим братьям, которых Хюррем пыталась настроить против старшего наследника. Семья и близкие люди — это самое главное в его жизни. Он старался оберегать свою матушку, уважал Ибрагима-пашу и его семью, чего уже говорить о том, что центром его жизни был повелитель. Мустафа желал быть таким же, как отец, хотел править справедливо, чтобы народ жил без нужды, уважал своего Шехзаде. Он во многом поддерживал свою сестру, желал ей добра и старался помочь, если Джихан-султан обращалась к нему за помощью или советом. Эти отношения были намного крепче, чем между ним и Михримах, что прекрасно понимала Хюррем-султан, опасаясь за то, что девчонка может иметь влияние на повелителя, может оправдывать своего брата и Сулейман прислушается её словам. Впрочем, собственный сын Хасеки тоже выгораживал брата, не позволяя матушке встать между ними. Но связь с детьми Хюррем не очень нравилась Махидевран, которая понимала, что насолить ей через единственного сына жена падишаха может через своих же детей, не побрезгуя использовать их в своих злодеяниях. Поэтому родство с младшей дочерью султана ей нравилось куда больше, более того, сама Джихан-султан относилась уважительно к женщине, а их мнение в отношении рыжей бестии сходились, что не могло не укрепить их связь. Желая свергнуть Хюррем, Махидевран понимала, что сама не сможет этого сделать, поэтому бросала все свои силы, когда помощь была необходима именно Джихан-султан, которую вся династия считала хорошим противовесом. Ещё одна дочь, которая вытесняет Михримах в звании «единственная и самая-самая», рожденная не от безродной рабыни, а от женщины из богатой семьи, чьё имя известно в Греции, которую повелитель пожелал сделать свободной ещё до рождения детей. Дочь, которую желали и мать, и отец, ребёнок выросший в покоях Валиде, не знавший ссылок и скитаний. На её долю выпало лишь страшное испытание, именуемое смертью матери, но это сделало её сильнее. Это позволило Госпоже из тихой девочки вырасти в Госпожу, которая знает чего хочет. А хотела она одного — расплаты за причиненный её детскому сердцу неиссякаемой боли и медленно шла к своей цели, разрабатывая чёткий план, который бы никто и ничто не смог бы испортить.       Махидевран-султан прекрасная хозяйка, которая весьма достойно встретила прибывших. Проводить с ней целый день Джихан не планировала, потому что с ней они проведут ещё много времени, а вот Мустафа уже завтра покинет Манису. Провожать отца или брата в поход было привычным, но весьма трудным делом. Госпожа боялась, что в походе может что-то случиться и они не вернуться, а их проводы — это последняя встреча. В такие мгновения ей становилось не по себе, потому что она лишилась своей единственной поддержки, своей непробиваемой стены, которая защищала её от Хюррем. Поэтому после трапезы Джихан-султан спешит к брату, желая поближе познакомить его с Елизаветой. — Где ты взяла это платье? У меня его точно не могло быть, — они идут вдоль коридра, направляясь в покои, где Шехзаде провдил всё своё рабочее время. Там же можно было застать и Ташлыджалы. Как-то Джихан стала невольным свидетельницей разговора Мехмета и Михримах, тот заподозрил её в связи с поэтом, что и подтвердило расстерянное поведение Госпожи. Джихан это удивило, что приближенный Мустафы имеет связь с Михримах, которая не очень-то близка к Мустафе, опять-таки, благодаря своей матери. Возможно, если бы не принципы Хюррем, то Михримах была бы счастлива с соратником Мустафы, но встречи молодых людей прекратились, Михримах более не ездила в Манису, а тот не посещал столицы без своего Шехзаде. — Мне дала его Махидевран-султан. Знаете, Госпожа, я не могу не отметить её красоты и изящества, — восторженно произнесла Лиза, закрывая глаза на их неприятный разговор и шагая рядом с султаншей, которая вполне уверенно ориентировалась во дворце. — Не могу с тобой не согласиться. Госпожа прекрасна и внешне, и внутренне, но, к сожалению, несчастна, — подмечает Джихан, тут же поспешно добавляя, — Но её радость и единственная отдушина — Мустафа.       В массивную дверь делают несколько стуков и после положительного ответа, девушки заходят в покои. Без здешней Валиде обстановка между молодыми людьми менее официальная, Мустафа тут же откладывает все бумаги и все дела, спеша заключить сестру в объятия, Ташлыджалы тоже напряжен в меньшей мере и его поклон не такой низкий, каков был при Махидевран. Кем бы они не являлись — они семья, пусть не совсем простая. Мустафа ценил, в первую очередь, именно это, каждый раз закрывая глаза на официальность, когда появлялась возможность. — Скоро я перестану тебя узнавать, как быстро ты выросла, Джихан, — Мустафа говорит искренне и не перестает восхищаться сестрой, которая находила в его санджаке укрытие. Джихан-султан прекрасно понимала, что если Мустафа станет султаном, то горя знать она не будет, впрочем, как и вся династия. И она искренне надеялась, что его отношения с отцом не ухудшатся, потому что возникали размолвки, о которых становилось известно вне султанских покоев. — Намёк на то, чтобы появлялась у тебя вне походов? — девушка подкалывает брата, выгибая бровь в вопросе и тот оценивает сказанное, — Яхья-бей, прошу познакомиться с моей спутницей, Елизаветой Беллиани Гвардо. — Приятно познакомиться с Вами лично, а не по рассказам Махидевран-султан, — Яхья улыбается, склонив голову в знак почтения гостье. — Взаимно, рада лично знать и Вас, и Шехзаде, — Лиза делает несколько поклонов в ответ, чем вызывает одобрение в глазах Джихан, которая непроизвольно поднимает подбородок выше. Она не ошиблась в Елизавете, та была истинной аристократкой, хоть и очень скромной. — Позвольте узнать, а как Вы попали во дворец? — решает уточнить Ташлыджалы, внимательно, но осторожно изучая лицо венецианки. — Ох, это долгая история, — произносит девушка, бросая тут же взгляд на Госпожу, как бы задавая немой вопрос: можно ли ей рассказывать об этом? — Но мы ведь никуда не спешим, — произносит Мустафа, отмечая их переглядки, — Поведаете? Девушки, хихикнув между собой, кивают, а Шехзаде приглашает их на диван, потому что «в ногах правды нет». Обе рассказывают свои версии происходящего, упоминая даже первое знакомство. Лиза говорит весьма эмоционально, жестикулирует, совсем не чувствуя, что сидит между двумя наследниками султана. Молодые люди задают уточняющие вопросы, где-то подкалывают девушек, а где-то всерьёз за них пугаются. Разговор происходит очень легко, чего совсем не ожидала Елизавета. — Вот так как-то. Теперь мы — подруги по несчастью, — Джихан-султан усмехается, выпрямляя спину. Весь их рассказ заканчивается на не самой приятной ноте. Мустафа всерьёз озадачен. Ему совсем не нравится случившееся и он обещает венецианской гостье, что если той что-то понадобится, то она может смело обратиться лично к нему. — Шехзаде, Вы очень добры, — девушка опускает глаза, теряясь от такого, — Но мне ничего не нужно, правда. Джихан-султан во всем мне помогает, я не имею права предать её. Получается, что я поклянчила у неё помощи и побежала к Вам. Это был бы некрасивый поступок. Её слова вызывают у Джихан очень слабую, но довольную улыбку, а в глазах читается уважение. Пусть это были всего лишь слова, но Лиза говорила их вполне искренне. Она никогда ничего не требовала и за все время лишь охала на то, что ей привозила Госпожа, не переставая её благодарить. «Слова благодарности — это все, чем я могу отплатить Вам, Госпожа. Мое состояние весьма плачевно, но я стараюсь не отчаиваться,» — произнесла девушка, когда Джихан привезла из дворца не только сладостей, но и книг, а также выделила девушке денег на личные расходы, если та вдруг подумает отправиться на базар. — Все под моим контролем, Мустафа. Елизавета ни в чем не нуждается и я обеспечиваю ей безопасность. Домик жалко, но его восстановят. После похода поговорю с отцом, ему наверняка все уже известно. А после… будь, что будет. Но бросать друга последнее дело, ты ведь и сам так считаешь, — уверенно произнесла Госпожа, как ответный огонь благодарности и уважения зажегся в глазах Лизы, которая улыбнулась в ответ на улыбку своей подруги. Они точно понимали, что вперед пойдут рука об руку, не давая шанса невзгодам как-то повлиять на их взаимоотношения. Мустафа кивает сестре, отмечая правильность её слов. Мустафа поступил бы также, в первую очередь, сохраняя человеческое отношение к ситуации.       Всё оставшееся время время, которое есть у них до позднего вечера, и Джихан-султан, и Лиза проводят рядом с наследником. На рассвете Мустафа и Ташлыджалы исчезнут вместе с янычарами, оставляя женщин в ожидании. Махидевран-султан, хоть и была привыкшей к тому, что сын всегда стремился на поле боя, не желая отсиживаться в столице, всё равно волновалась, начиная и заканчивая день с молитв за то, чтобы её ребёнка обошло несчастье, он вернулся скорее домой живым и невредимым. Госпожа с улыбкой наблюдает за тем, как молодые люди прогуливаются по саду, велит накрывать на стол в покоях сына ужин. Она испытывает теплоту на душе от того, что у её Мустафы есть сторонница в Топкапы, есть человек, который будет на его стороне при любых раскладах. Махидевран невольно вспоминает, как была беременна вторым ребенком и как пережила выкидыш, так, может душа того неповинного дитя переродилась и пришла в этот мир под видом младшей сестры к её сыну? Госпожа тешила себя и этим, не нарушая той идиллии, которая царила между её сыном и дочерью султана.       С первыми лучами солнца Шехзаде прощался со своей семьей. Махидевран-султан была взволнована, старалась держать себя в руках, но было ясно, что прощание с сыном для неё очень тяжелое испытание. — Матушка, я скоро вернусь вместе с повелителем, Вам не о чем беспокоиться, — он произносит это с лёгкой улыбкой, хотя в глазах застывает тоска, которую он будет испытвать в дороге. Мустафа любит свою мать, он оберегает её, не позволяя слезам вновь завладеть прекрасными глазами его мамы. Она достаточно настрадалась в Топкапы, он хорошо запомнил те времена, когда его мать ни во что не ставили и как изгнали в Эдирне. — Мустафа, — женщина улыбается, старается сдержать слезы, которые застыли в глазах весенней розы. Она обнимает сына так крепко, как только может, желая передать ему всю свою любовь, всю свою заботу, — Ближе, чем ты у меня никого нет. Береги себя. Я не переживу, если с тобой что-то случится. Слеза скатывается по её щеке, а сама она, хоть и улыбается, очень сильно переживает и уже скучает по своему единственному сыну, которых хоть и стоит с ней, душой он уже на поле биты. Султанша смахивает слезу, отстраняется от сына, крепко сжимая его ладонь. Ободряюще улыбается, но боится, что сын не вернется, что что-то случится и эта потеря будет для неё настолько невыносимой, настолько тяжелой, что она сама сляжет в могилу.       Мустафа делает шаг в сторону и встречается с глазами сестры, которая обеспокоена, хоть и старается этого не показывать. Он знал, что его младшая сестра не такая уж холодная, не такая непреступная, а эмоций у неё, возможно, даже больше, чем у его матери, но она прячет их, не желая расскрываться людям, боится, что её слабости будут обращены против неё самой. Но он искренне любит младшую дочь падишаха, которая была к нему ближе, чем Михримах-султан. — Брат, — для неё он был вторым после Сулеймана, он был братом, который помогал и подсказывал, он единственный из всех, кто мог защитить от Хюррем и иных напастей, которые окружали её в отсутствии отца, — Ты должен быть осторожен. Мы ждём твоего возвращения, без тебя в Манисе солнце не греет и птицы не поют. Да будет твой путь добрым, а бои легки. Шехзаде опускает глаза, прижимая сестру к себе. Он знал, что та не пожелает пустить слез при слугах и наложницах. Джихан не бездушна, какой старается быть, от того слёз её никто не видит. когда она утыкается носом в мужскую грудь. Но, как только отстраняется от брата, выдавливает улыбку, желая ободрить и его, и себя, и всех вокруг. — Аминь, сестра, — он ответно улыбается, отступая, чтобы проститься с остальными. Прощание всегда было тяжелым для Госпожи. Она была уверена, что её отцу ничего не грозит, его охраняют, защищают, хоть тот и рвется в бой. Сколько раз его спасал Ибрагим, смерть обходила его. Отец будто поцелован богом в макушку, за него молиться намного больше людей, чем за Мустафу. Джихан-султан с тяжелым сердцем следует вместе с Махидевран до самого выхода, провожая своего единственного защитника до самых ворот.       Лиза не спит в ранний час, пока все прощаются с Шехзаде, не теряет времени зря. У покоев Шехзаде она просит Яхью-бея передать небольшой сверток одному человеку из дворца. — Кому же? — Ташлыджалы вопросительно смотрит на девушку, желая знать, кто же так заинтересовал иностранку. Неужели Шехзаде Мехмет? Он пользовался популярностью у девушек из гарема не меньше, чем его старший брат. — Обещайте, что никому не скажете? — осторожно произносит девушка, оглядываясь по сторонам. — Обещаю, — произносит мужчина, кивая. — Малкочоглу Бали-бей, — очень тихо добавляет Елизавета, опуская глаза, не желая, чтобы приближённый Мустафы что-то заметил в её взгляде. Воин лишь слабо улыбается, качая головой. Хранитель султанских покоев вскружил голову за пару встреч даже ей. — Я передам ему Ваше послание, не беспокойтесь, — заверяет Ташлыджалы, убирая письмо к себе. чтобы не потерять. Лиза уходит к себе, наблюдая с окна за тем, как султанши прощаются с Мустафой. С замиранием сердца Лиза начала думать о том, что подумает Бали-бей о её письме и ответит ли. А, если ответит, то что? Джихан-султан говорила ей о том, что хранитель покоев не смотрит даже на её старшую сестру, а куда ей? Если тот не обратил внимание даже на султаншу, то чего ждать? Не желая более думать о дурном, она накрывается одеялом, понимая, что исправить ситуацию ей уже никак нельзя, уже, как сделано.       Госпожа потеряна, просит оставить её, когда вместе с Джихан они доходят до её покоев. Дверь закрывается и Махидевран горько плачет, понимая, что её единственный сын вновь ушёл на войну, где его могут убить. Дурные мысли завладевали ею намного быстрее, чем другие. Она выплакивает всю свою боль, поднимая взгляд наверх, прося бога лишь об одном: — Пусть мой сын скорее вернётся домой, пусть его дорога не будет тяжелый, а поход скорее закончится, помоги ему, аллах, во всех испытаниях, — женщина закрывает глаза, продолжая молитву, из раза в раза, прося Всевышнего лишь обо одном — чтобы её сын не познал горя в тяжёлой битве. И пока одна молилась за сына, другая просила бога, в которого верят христиане, сохранить жизнь османскому воину.