Little dark age

Нож в печень — никто не вечен.

      Османы унаследовали представление о том, что пролитие крови членов династии недопустимо, поэтому родственников султанов казнили, удавливая их с помощью шёлковой веревки или тетивы лука. Те, кто рождён в столь знатном роде, должен дорожить своей кровью. Поэтому применялся, как считалось весьма щедящий метод. И, хотя, покушения никто не отменял, братоубийство было легализовано и считалось нормой только тогда, когда менялся правитель, во всех остальных случаях — это было недопустимо. И в каких бы отношениях не состояли между собой кровные братья, ради благой цели умертвляли всех и сразу. С некоторым сожалением на данный закон смотрела Михримах, потому что она бы предпочла умертвить одну единственную сестру, чем братьев, которых она любила, в отличие от некоторых. Возвращаясь в Топкапы, она не предполагала, что могло произойти за время её отсутствия. А поменялось весьма многое, что неприятно резало глаз не только ей, но и её мужу. Вопреки ожиданиям, которые питал Рустем, занять более значимую должность ему не удалось, поскольку повелитель всё-таки прислушался к сыну и оставил всё, как есть. Что-то менять желания не было, потому что не было и сил, которые позволили бы такие свершения. Необходимости в каких-либо преобразованиях государь не видел, как и не видел смысла в выпрошенном браке. Однако ни в одном, ни во втором случае ничего менять не стал. Если нынешний визирь его устраивал, был достаточно хорошо знаком и почему бы не передать все обязанности в полной мере, то во втором видел только необходимость сбагрить дочь на чужие плечи, чтобы поумерить пыл и амбиции. Поэтому особо не противился, не вникая в подробности. И, если государь не желал деталей, то без пяти минут зять всё-таки хотел понять причину того, что именно его попросили в мужья. Это было несколько неразумно. В случае Михримах-султан была очень видная грань и корчимая суть — брак политический, как, в принципе, и подобает. А тут что-то непонятное. Но ничего необычного не увидели те, кто о давних чувствах одной из сторон знал. Это было не просто неудивительно, а очень даже ожидаемо. Но с оглаской данного решения государь не торопился, он пытался перевести дух, а после поддержать сына, который был абсолютно безутешен и игнорировал все свое окружение, не желая ни видеть, ни слышать ни одну особь из самопровозглашенного женского султаната. Особо тяжело это переносила мать наследника, которая без него и дня прожить не могла, а тут такое отношение, тем более, что она была не при делах, а терпела блокаду со стороны своего единственного ребёнка. Причастность к смерти отрицали все, что не мудрено, кому хочется такой грех на душу брать. Джихан-султан, как глава гарема, взяла на себя ответственность, что не уследила за эпидемиологической обстановкой, берет на себя все необходимые расходы и все в таком духе. Ситуацию, вроде бы как, замяли, но упоминание о ней все равно плавало на поверхности и очень ощутимо присутствовало в жизни. Повелитель смирился с тем, что сын совершил тайный никях, не желал отчитывать своего старшего наследника, потому что понимал, как тому дурно в данный момент. Беседу пришлось вести с его матерью, которая несколько раз извинилась за то, что повелитель не был предупреждён и поставлен в известность подобающим образом, но она сама, по сути, узнала о браке сына тем же вечером, как тот его заключил. Злости в падишахе не было, какое-то недовольство присутствовало, но не в той мере, что ранее. — О свадьбе Мустафы обязательно нужно сообщить народу, — после того, как исчезла Хюррем отношения между родителями старшего наследника были на отметине нуля. Однако время шло, а после того, как сын замкнулся в себе, его родители даже как-то сблизились. Конечно, о былой любви никто и не думал, но потепление было ощутимо, повелитель все больше звал к себе на разговор Махидевран, когда тема касалась детей, с которыми он, как показала практика, не справлялся, — И есть ещё кое-что. Лучше присядь. Султаншу непременно нужно было усадить, потому что он сам сидел, когда его дочь начала просить о том, о чем он бы никогда не подумал сам. И хорошо, что он сидел, мало ли как отреагировал? Поэтому Махидевран усаживают, утверждая, что все не так уж и плохо, просто лучше присесть. Формулировка выходит какой-то корявой, это отмечает даже наложница, которая неоднозначно смотрит на государя, пытаясь понять, что ей сейчас озвучили. Она понимает, что последняя завидная невеста империи сковывается узами брака, но не очень поняла с кем. Вернее, поняла, но как-то усомнилась в услышанном. — Повелитель, я Вас правильно поняла? — Махидевран о таком смолчать не может, потому что это очень странно звучит. Она слегка хмурится, потому что разумности в таком действии просто нет. А потом ей прилетает в голову мысль, что она не о том человеке подумала, потому что очень глупо полагать, что на всю страну, а уж тем более такую огромную, всего один человек с именем Мерджан. И это уже кажется чем-то логичным, пока глаза не поднимаются на повелителя и тот всем своим видом показывает, что все правильно она поняла, все так, как и сказали. И тут уже Махидевран задумывается: а зачем это все? — Прошу тебя, только не отговаривай её, — он просит только об этом, потому что если дочь начнут отговаривать, то она ещё на долгие годы останется за родителем, а этого очень не хотелось. Чем старше, тем хуже. В том плане, что дочь с каждым его новым отъездом становилась все более неуправляемой, что не могло нравиться. Поэтому он был согласен на кого угодно, лишь бы этот человек уже утихомирил вихрь в юбке. Это уже будут не его заботы, а ответственность за женскую душу нести будет законный муж, который и должен будет облегчать жизнь и себе, и родителю. Поэтому тема с замужеством закрылась очень быстро, хоть и непонятна была реакция жениха и настойчивость невесты. Но и ладно, стерпится — слюбится. Причём, такой же мыслью руководствовалась и потенциальная новобрачная. С учётом того, как судьба ей была благосклонна, то нужно было пользоваться моментом. План у неё был, сил и влияния тоже хватало, поэтому дело оставалось как бы за малым. Правда это «малое» вызывало у всех вопросы и недоумения. И не столько выбор, сколько согласие отца вызывало озадаченность.       Все чувства разом покинули Мустафу, поэтому ни озадаченности, ни беспокойства он не испытывал, как и ничего другого. У него было одно сплошное безразличие ко всему, что его окружало. От женской стороны он закрылся, а отец не докучал. У них должен был быть диалог по душам, но и тот не задался, потому что он просто молчал, редко моргая и кивая. Только теперь он понимал своего отца и его, как ранее казалось, жестокие методы общения с его окружением. Вокруг родителя было много женщин, если говорить о династии. Наложницы голоса не подавали, ибо не положено, а вот те же сёстры и матушка — эти дамы могли что-то высказать. При Валиде был ещё какой-то баланс, почитался и уважался единственный наследник, который приватизировал трон, но после её ухода началось уже что-то не очень допустимое. Мустафа не понимал тех моментов, когда отец ссылал кого-то в Старый дворец. Ему это казалось сначала чем-то непонятным, а потом неправильным. Сейчас же, Мустафа был готов сам отправить свою жену, к чьему статусу он ещё не привык, не просто в Старый дворец, а куда угодно, лишь бы с глаз долой, а во Дворец плача, как между собой называли неугодную конструкцию, он сослал бы мать и сестру, чтобы подумали. У него не было сомнений, что дело не в оспе, которая в столице точно вспыхнула бы среди простого населения, а не среди высших кругов. Конечно, Дерье кто-то помог, а мать и сестра просто прикрыли её. Эта женская солидарность ему не нравилась, хотя сам он частенько принимал удар на себя, когда отец расходился гневом на младшую дочь, которая, по правде говоря, слишком много на себя брала. Так много, что как бы плечи не надломились под такой тяжестью, которую султанша на себя взваливала. Из-за того, что брат был временно вне зоны действия, некоторые бумаги передавались ей. С одной стороны, нынешнего Великого визиря ждал разнос и снятие с должности, если государь узнает о том, что некоторые документы попадают в женские руки. С другой же стороны, кто об этом узнает, если вокруг больше ни одной крысы? Поэтому со спокойной душой девушка проворачивала свои дела, пока могла этим заниматься, ибо вскоре вернется её горячо ненавистная сестра со своим пронырой мужем, который начнёт строить козни и создавать проблемы. Рустем вообще был личностью скользкой, прям конкретно гадкой и подлой. Он вызывал такую реакцию, когда видишь что-то не очень приятное, например, слизняка. Идёшь по траве, наслаждаешься жизнью приятным вечером, как вдруг натыкаешься на противного слизня, брюхоногое создание, которое растянулось поперек тропы и ни туда, ни сюда. Особо противными были черные слизни, которые вызывали приступ тошноты, потому что их тело было очень четким, со всем складками и кожными проявлениями. Смотришь на него и хочется скорее сбежать, потому что одно только упоминание об этом существе вызывал приступ паники и тошноты. Поэтому Джихан испытывала всё то же, что и при виде слизня, когда смотрела на Рустема. Ей было бы неприятно от такого сравнения, но какое дело до этого Рустему, которого вообще-то мало, кто одаривал симпатией. Даже собственная жена не до конца прониклась к нему теплыми чувствами. С особым спокойствием и неприязнью одновременно к нему относился Бали-бей, который после похода со скростью звука собрал свою венецианскую невесту и улетучился с ней к себе на родину. С девушкой даже попрощаться никто не успел. Но что-то подсказывало, что они непременно скоро вернуться, ибо Михримах-султан не находила себе места и всё ещё верила, что матушка вернется. Но пока ни о каком возвращении речи не шло, власть как была в одних бледных руках, так и в них и оставалась. Планы шли на некоторые месяцы вперёд и всё казалось очень прекрасным. Вообще тут была очень четкая, но видимая не всем, параллель между двумя султанскими дочерями, которые получая статус замужней особы, счастья не получали, по крайней мере, такого видимого и искреннего никто не замечал, как это было с Хатидже. Если в случае Михримах-султан радость пыталась создать её матушка, поэтому как-то более или менее, а некоторое счастье от скорого события ощущалось, пусть и натянутое. В данном случае, никто ничего не знал, потому что изначально нужно было донести до народа одну весть, касательно Мустафы, а уже потом осторожно дать понять, что в данном году свадьба не одна.        Такого рода расточительство (как ещё можно назвать две свадьбы, идущих друг за другом?) могло восприняться как-то очень нехорошо. Кончено, люди будут рады, ибо свадьбы у султанского двора — это дело пышное и невероятно богатое. Но есть и минусы, потому что после недель гуляний, как правило, все пашут в три раза больше, чем положено. Не работают, а пашут. И это точно вызовет недовольства, данные острые углы стоило сгладить. Поэтому стоило думать о том, как предотвратить возможное восстание, потому что тут не помогут янычары, они скорее всего примкнут к тем, кто дебош учинил. Хотя, до всего этого нужно было ещё дожить. Наивно было полагать, что можно будет избежать диалога с тем, кого ты втягиваешь в брак. Причём, это именно так и можно было назвать, ибо: никакой договоренности, какого-либо доверия и хоть фундаментальной симпатии. Если что-то и было, то только с одной стороны и то под воздействием эмоций и некоторого эгоизма. Женщины слишком эмоциональны, слишком подвержены влиянию своего настроения. Если день не задался с утра, то, как правило, он и закончится скверно. Утро было каким-то непонятным, все угрюмые и мрачноватые, поэтому было глупо полагать, что вечер должен был быть каким-то сказочно хорошим. По логике вещей все так и было, поэтому добровольно стучать в двери покоев Валиде вряд ли кто-то решился. С момента, как Мерджана огорошили новостью, что младшая из змей султанского террариума сама изъявила желание окольцевать себя, да и не просто ткнула пальцем в небо, а назвала конкретного человека, прошло часа четыре. Казалось бы, куда она могла деться, если вечно сидела у себя? Но, как выяснилось во дворце данную особу можно не искать, как-то слишком быстро она упорхнула, куда — неизвестно. Хотя, если напрячь мозги, то можно было догадаться, но это никак не повлияет на скорейшее возвращение. Это вообще мало на что будет иметь влияние, потому что на данную личность какое-то влияние мог оказывать отец и то не столь сильное, как показывала практика или старший брат, но, в большинстве случаев, она сама себе на уме. Султан всерьёз задумывался, что младшая дочь может стать его большой проблемой, если её не выдать замуж. Конечно, глупо полагать, что муж будет хоть как-то сдерживать амбиции той, чей наставник покойный Ибрагим, но хотелось верить в то, что выбор себя оправдает, ну, или хотя бы попытается.       Серые тучи все чаще стягивались над городом. Конечно, чего стоило ожидать от первого месяца осени, но хотелось всё-таки чуть дольше прожить в тепле и солнечном свете. Дождь был редким гостем, но сама серость угнетала. Погода отражала внутреннее состояние не только Мустафы, который откровенно сбегал от своего окружения куда-то далеко и надолго, но и Михримах, которая возвращалась в столицу. Ей очень хотелось, чтобы вернувшись, она застала в своих покоях мать. Чтобы дворец вновь был, как прежде. Но ничего подобного её не ждало: ни матери, ни былого уклада, ни знакомых стен. Новая хозяйка все переделала под себя, приложила максимум усилий, но вывернула все так, чтобы удобно было ей. И это было правильно, поскольку так сделала бы любая, окажись на месте главы султанского гарема. Михримах скучала по родительнице и верила, что та вернётся. Непременно вернётся, стоит подождать. Вообще, томиться в ожидании — это дело не очень благородное, потому что ожидание очень любит тянуться, как мёд с ложки, если он не засахарился. Иной раз берёшь чайную ложку, помешиваешь мёд в емкости, а потом отрываешь этот небольшой металлический предмет со дна, чтобы сладкий вязкий продукт куда-то подмешать, а сделать этого не можешь, потому что тянется золотистая нить за тем, что удалось почерпнуть, и нет у неё конца. И стоять с этой ложкой можно долго, пока не вытечет все лишнее, чтобы наконец-то исполнить то, что хочешь. Мерджан мёд не любил, хотя, правильнее сказать, что он не видел необходимости есть его ложками, как это делал Шекер-ага. Поэтому сравнение с мёдом того ожидания, что он испытывал — это вполне то, что походило бы на правду. Его примут, когда захотят — это он понимал и принимал, но вот, а когда захотят? Это уже зависит от положения звёзд, дуновения ветра и расположения листвы на деревьях. Если что-то пошло не так, где-то кто-то перешёл дорогу, испортил настроение, то его не захотят видеть, а ему бы очень хотелось знать причину столь интересного положения, которого он не особо желал. Вообще не желал. Он постоянно говорил Шах-султан о том, что его устраивало то положение, которое он имел, но кто его слушал? Мало того, что поездка в столицу с самого начала казалось сомнительной и какой-то лишней, так ещё оказалась столь судьбоносной. Все неплохо начиналось и закончилось очень печально, а продолжение жизни во дворце без Шах-султан ему было совсем ненужно. Настолько ненужно, что самая заносчивая из девиц этого семейства решила, что может присвоить его себе. Он искренне не мог понять: почему он? Что ей нужно и зачем это все устроено? То, что младшая дочь повелителя дама своеобразная было ясно сразу, но чтоб настолько.       Мерджан не верил, что племянница Госпожи ведьма, когда слышал о ней высказывания от Сюмбюля. Даже, когда увидел впервые, то усомнился. Но потом его мнение несколько изменилось, потому что ведьмы необязательно имеют слишком явную магию, они вообще-то ещё много чего могут. И конкретно эта личность слишком складно говорила и убеждала. И это тоже своего рода колдовство, так сказать, дар, который дан не каждому. Всё-таки янычар она сама убеждала, а не за неё говорили. В качестве примера можно привести ещё и то, что последний инцидент, который выбил из себя старшего Шехзаде, тоже был её трудом. У Мерджана не было сомнений, что руку султанша приложила к отравлению, причём не одну. Конечно, свечку он не держал, но почему-то был уверен в том, что для личности такого масштаба подобное — это мелочь и пустяк. Он даже мог мотив рассказать, если бы дело не замяли, а вели, как с поисками Хюррем. С такой мертвой хваткой, Джихан не захотела бы отдавать свои обязанности кому-то, если Мустафа взошёл бы на престол, а ведь пришлось бы. Если Махидевран-султан, как пример неудачного управления гарема, могла бы быть и не допущена сыном, что тоже сомнительно, то сестрицу он точно оставил бы и горя не знал. А так ей пришлось бы конкурировать с той, кто родила ребёнка, как предполагали, мальчика. Джихан проще было убрать девушку до того, как та напиталась бы влиянием и поддержкой, дабы не повторять судьбу своей родни. И с одной стороны, все правильно, смотрит на будущее, учится на чужих ошибках и руки особо не морает. Все аккуратно и четко, да ещё и как вовремя. Но, с другого угла, если посмотреть, то поступок жестокий. И, в первую очередь, она погубила брата, потом не родившегося племянника и саму мать. Кто из троих, что плохого ей сделал? Эгоистично, жестоко и подло. И как бы султанше не бежала от сравнения с именитой тетей (чью именитость растоптала её родная сестра), а лицемерия в ней было ни каплей меньше, чем в Шах-султан, что выводило из себя не столько дочь повелителя, сколько Мерджана. Его не желали принимать, и это не было чем-то удивительным. Она точно знала, зачем он пришел, и он не хуже знал, что едва ли ей захочется отвечать на его вопросы. Она может и вовсе проигнорировать все, что он скажет, но оставить все, как есть он тоже не мог. Поэтому и продолжал стоять у дверей, дожидаясь, когда новая глава гарема возжелает не принять его, но покинуть свои покои. Рано или поздно она это сделает, и независимо от ее желаний, он будет задавать вопросы. — Госпожа, — он окликает ее, шагая из темноты, когда двери покоев открываются перед дочерью султана, — Что Вы задумали? Отвечать на вопросы вот так сразу она не хотела. Джихан не понравилась формулировка и она лишь покачала головой, понимая, что разговора не миновать, поэтому была вынуждена вернуться, кивая на дверь. Хочешь или нет, а вечно бегать от разговора ей не удастся. — Как-то я пришла к тебе за помощью, но ты очень прямо дал понять, что твоя жизнь — это не шахматная доска, поэтому мне пришлось своими силами собирать себе защиту. Я даже очень хорошо помню, как ты сказал о том, что я слабая. Ты не желал быть, как ты сам выразился, пешкой. Якобы с Михримах мне не справиться, однако, — результат сейчас говорил сам за себя, что определенно не очень приятно, когда ты в этом результате, мягко говоря, сомневался, — Гарем в моих руках. Дворец подо мной. Янычары. У меня обязанности Валиде-султан, за меня янычары, у меня люди в Совете. Я изгнала Михримах из дворца, завоевала весь этот дворец и осталась жива. Я — это начало женского султаната этой Империи. Ни Хюррем, ни Михримах. А я. И никому со мной не справится. Всё, что я задумала — я исполнила. — Должно быть, Повелитель счастлив, что у него такая замечательная наследница престола, — если звёздная болезнь могла быть у кого-то, то точно у неё. Мания величия так и разила за километр. С одной стороны, все логично, дочь султана. Но с другой, как же заносчиво и пафосно. Сколько спеси и надменности в одном человеке, что страшно представить. Её или любили, или ненавидели. В точности, как и Ибрагима. Джихан мастерски переняла все то, что выводило из себя и Хюррем, и чиновников, и много кого ещё. Однако в женском лице это выглядело более изящно и назвалось «высокомерием». Да и дочери падишаха это очень присущая черта, нежели рабу из Парги. — В жизни наступает момент, когда нужно выбирать. И в таких случаях очень важно сделать правильный выбор. Я сделала выбор за тебя, раз уж ты не любитель шахмат. В этом дворце всегда две стороны, к одной нужно примкнуть. Сделаем вид, что ты оступился при нашем последнем разговоре, — почему-то в её голове возникла картина, что он просто увидел слизня. А слизняк — это Рустем. Ничего не поделаешь с ассоциациями, поэтому Джихан с трудом сдержалась и не поморщила нос, — И да. Настоятельно рекомендую. Нет, советую. Я советую тебе, как можно скорее забыть все, что было до. Под данной фразой изложили недвусмысленно то, что, а вернее кого, хотят забыть. Для султанши это, скорее всего, было делом минутным, щелкунов пальцами и забыла, потому что к родственнице она тяги и тоски не питала. — Так будет лучше. — Вот только чего ради той, у которой во власти и гарем, и дворец, и Совет, и янычары, чье слово здесь совсем скоро станет единственным законом, понадобился я — недостойный раб, — за последние минут тридцать фаланги пальцев хрустнули чуть меньше, чем двадцать семь раз. Ранее это демонстрировалось только при очень близких, сейчас же не хрустеть пальцами было невозможно. Ей нужно было подобрать слова. Диалог вынужденно прекратился, потому что в дверь постучали, а с учетом того, что утро началось с плохих новостей, потому что у племянницы пропала кошка и найти её не могут, то игнорировать стуки в дверь было нельзя, мало ли что опять исчезло. — Кошки нет ни в одной комнате, где она могла бы быть, — куда могла бы деться кошка размером с две ладони — непонятно, но это не волновало, её просто нужно было найти, этот белый клубок шерсти не мог сам исчезнуть. — Ищите в других местах, ищите! Вы не можете найти маленького котёнка? Дворец переверните, но к обеду, чтобы этот зверь был у хозяйки, — расстраивать ребёнка не хотелось, потому что Нергисшах и так была опечалена тем, что её подружка испарилась, причём единственная. Султанша машет ладонью, отгоняя служанку прочь, однако та у самого выхода вновь оборачивается, понимая, что стоит уточнить одну вещь. — Госпожа, и всё же, — девушка слегка замялась, понимая, что сейчас будет очередная волна гнева, но не сказать она не могла, — А что делать, если кота так и не найдут? Сказанное моментально отражается внешне, заставляя глаза стать больше, но тут же по голове ударяет здравый смысл. Животное могут не найти до обеда или вообще, конечно, испариться оно не может, но тем не менее. Проще найти нового, но сделать это не совсем просто. Во-первых, котёнка брали с рук, он породистый. Во-вторых, просто так его не отдадут. В-третьих, нынешний четвероногой приятель уже отзывался на имя и привык к своей маленькой хозяйке. Новый кот станет незапланированной тратой, к которой султанша, на фоне всего происходящего, была точно не готова, особенно, если учесть то, за сколько купили предыдущего. — Найти немедленно, такого второго уже не будет! Далеко этот кот убежать не мог! Он размером с блокнот, а шуму столько будто это иголка в стоге сена! — её знатно выводило из себя то, что столь небольшой и всё-таки живой предмет найти не могут. Причём, поиски ведут не один, а десяток человек, если не более, а результата никакого.       Вся канитель с пропавшим животным знатно подливала масла в огонь и меньше всего хотелось не сорваться окончательно, хоть день так и норовил выйти из себя. Но сказанное крутилось в голове по более, чем исчезнувший комок шерсти. И правда, зачем он ей? Тут нельзя было прикрыться, как в случае с Мустафой, доброжелательностью и заботой. С одного бока шли вполне искренние, пусть и не столь сильные, но всё-таки чувства. А с другого фланга было то, что открывало её сущность без маски. Ей этот брак нужен был, как рыбе вода, потому что таким образом уделать можно всех и окончательно. Но вслух о таких корыстных побуждениях лучше не говорить. И уж тем более не этому человеку, хотя, он и сам может догадаться. Но актёрской игры, как и убедительности ей не занимать. — Недостойным рабом ты сделал себя сам. Тебе неоднократно предлагали хорошие должности, но ты предпочитал несколько иную деятельность, — уточнять почему отказывались не стали, как и не пожелали упоминать того, кто именно и в каких размерах предлагал жизнь иного плана, — За недостойным рабом не носятся по дворцу. И не выгораживают его. И уж тем более не пытаются сдать его, когда нарушаются правила нахождения рядом с кем-то из тех, кого трогать вообще запрещено. Ей почему-то до сих пор резало глаз то, что довелось увидеть на свадьбе уже покойной Хатидже, как она ловила его с родственницей где-то в коридорах и сжималась от ревности и обиды. Время прошло достаточно, а произошедшее все ещё коробило, сидело в душе, заставляя передергиваться. — Но это прошлое. Им жить нельзя, поэтому чем быстрее ты его отпустишь, тем лучше. Нам будет лучше, — попытавшись полуулыбнуться-полуусмехнуться, она просто отвернулась, понимая, что выбора у них нет. Его никто не спрашивает, а у неё свой план, который озвучивать не положено, а осуществить надо. Да и инстанция выше будет в гневе, если все внезапно оборвётся, ибо план сбагрить дочь выходил просто чудесным. Возможность, которая выпадает раз в жизни, упускать такое — греху подобно. Ответа на свой вопрос он не получает, хотя ему очень неоднозначно дают понять, что весьма хорошо осведомлены о его прошлом, в том числе прошлом вне стен этого дворца. Хотя сейчас все это не имеет никакого значения, он не может забыть то единственное, что дает ему силы пережить еще один день. Воспоминания — это все, что у него осталось. Расставаться с ними он не собирался, да и чего ради? То, что стоящая перед ним султанша была в курсе того, что он отказывался от должностей, только ради того, чтобы остаться служить в доме Шах-Султан, не значило, что она имеет хоть какое-то представление о том, чем он живет, и что для него будет лучше. Да и не та это султанша, что станет думать о чьем-либо благополучии, помимо своего. — Вам лучше подыскать кандидатуру получше, кто будет покладистее и сговорчивее, — хотя на его изначальный вопрос и не последовало ответа, единственной причиной такого решения он мог видеть лишь уверенность Джихан-султан в том, что в его лице она обретет еще один метод воздействия на дворец и гарем, и в том, что он станет ее покорным слугой, и это замужество ни к чему ее не обяжет, но оградит от попыток в будущем выдать ее за кого-то, кто станет диктовать свои условия, — Или, по крайней мере, кем Вы сможете управлять. Ответ ей, конечно, не нравится. Вообще было иронично то, что со своим же будущим мужем (никто не мыслил, что свадьба отменится, как бы этого не желали отдельные личности) она не могла выстроить более менее доброжелательного диалога, а им вместе жить. Хотя, правильнее сказать, существовать. — Я янычар смогла себе подчинить. А они не очень сговорчивые, знаешь ли, — в словах можно было различить что-то вроде: «Я янычар себе подчинила и с тобой справлюсь», но вслух этого не озвучили, — Поэтому… поживем — увидим. А теперь мне нужно искать кота. Думаю, что на этом диалог мы закончим.       Ангорского котёнка искали по всему дворцу, понимая, что без него в покои Валиде лучше не соваться. Пропажа всколыхнула весь двор, из-за чего на взводе был даже султан. Казалось будто его украли, потому что сам кот вряд ли бы куда-то далеко ушёл. Неприятность следовала за другой неприятностью, мало того, что пропал питомец, так ещё и старшая сестра вот-вот вернётся. И ладно бы одна, так ещё и с мужем. — Явится Рустем и вновь начнётся какая-то неразбериха, — Джихан фыркает, хмурясь, потому что от одного упоминания нежелательного имени, её передергивало. — Да пошлёт аллах тебе терпения, дорогая, — слова сестры были полны ехидства, впрочем, оно демонстрировалось на протяжении всего того времени, как Дерья узнала о замужестве, — Думаю, что Михримах будет испытывать те же чувства, что и ты, когда речь будет заходить о твоём муже. Ох, прости, вы же ещё не женаты, но на твоём месте я бы торопилась, вдруг не вынесет такой радости и сиганёт в воду. Прям, как ты. За высказывание сестре хотелось проехать промеж глаз, но султанша себя сдерживала, потому что рукоприкладство — это не выход. Тем более, в её случае. — Не могу понять, что тебе не нравится, — она и правда не понимала, что родственнице не приходилось по вкусу, когда её планы осуществились. То, что выбор не был оценён, было ясно ещё несколько лет назад, когда все только брало своё начало. Но это совсем не повод, чтобы продолжать издеваться. — Как мне может что-то не нравиться? Ты ведь добилась чего хотела. Просто, когда я тебе говорила, что ничего не изменится, даже если ты его женишь на себе, я имела ввиду, что ничего и правда не поменяется. Но слушала ли ты меня? Судя по твоему жениху — нет, — девушка откинулась на спинку дивана, закидывая нога на ногу. Она уже наперёд видела, что данный брак не только невыгоден, но и несчастлив, что пыталась очень тонко намекнуть сестре, но та была либо слепа, либо глупа. Но, скорее всего, все вместе. И это была, с какой-то стороны, правда. Потому, что эмоции смешивались с амбициями, желанием быть первой и неуязвимой, а потом в голову била и некоторая симпатия-влюблённость-намёк на чувства. Выходило что-то несусветное. — Ты меня всю жизнь убеждала, что я никогда не смогу оказаться на месте Шах-султан. Ты всегда мне это твердила. И мне было неприятно, — девушка усмехнулась, качая головой, потому что слова сестры были и правда обидны, — Но потом я подумала, что мне не нужно быть на её месте. Я буду выше. Я буду рядом на всех законных основаниях и никто мне ничего не скажет. И ничего не сделает. Дерья сказанное приняла, оценив манию величия, которая в двоюродной сестре буквально прибавлялась с каждым новым днём. Но при этом у нее был и контраргумент, который Госпоже, конечно, не понравится, но сказать она его должна. — Когда я говорила о месте нашей лицемерной тётки, я имела ввиду совсем другое. И ты это понимаешь, не хуже меня. Ты будешь рядом, будешь, возможно, ближе, чем нужно. Но в сердце тебя не будет, — о своих словах Дерья никогда не жалела и никогда сестре не поддакивала, поэтому сейчас сказала все, что думает. Да, это несколько жестоко, но лучше так, чтобы потом её полоумная сестрица не билась в конвульсиях от истерики ревности и безответной любви. — Посмотрим, — это было единственным, что из себя можно было после столь колюще-режущих фраз, которые безжалостно резали слух. Ей ничего не оставалось, кроме как принять все это и делать вид, что слова не задели. Хотя, на самом же деле, они били безжалостно по самым уязвимым местам, что хотелось зажмуриться. Но диалог очень быстро вернулся к больной теме, которая была связана с котом.       Новость о второй свадьбе, которая, по идее должна была быть куда более громогласной, пока держалась в некоторой тайне, знали лишь близкие. Гюльфем назначили рассчитать расходы, которые будут на одном мероприятии, а потом на другом. Очень хотелось, чтобы оба праздника были в равных условиях и равных тратах. Но как бы женщина не изощрялась, как бы она со своими математическими навыками счетовода и экономиста не пыталась уравнять шансы на одинаковые условия, все оборачивалось кризисом. Вторая свадьба была слишком затратной для султанского двора, чтобы она откупилась, придётся вводить налоги и иные методы изощрения, которые не понравится народу. Она это все озвучила лично повелителю, отчитываясь обо всем, что рассчитывала несколько дней. — Сделать две одинаковые свадьбы невозможно. Даже, если последняя будет в самый последний день осени, — по некоторым соображениям, отпраздновать бракосочетание Мустафы должны в ближайшие дни, как бы, сделать его свадьбу в сентябре, а в ноябре отметить по всем канонам второе мероприятие. Но стоило выбирать одно из двух. — Самый логичный вариант — это перенести вторую свадьбу, — об этом думали все и первая, кто озвучил данную мысль, была Махидевран, которая настоятельно советовала повременить, потому что не до конца приняла выбор сестры сына. Но на перенос звучало категоричное нет самой невесты. Касым-паша исходил из соображений государственных, экономика не вынесет два пышных торжества, народ будет озлоблен, тем более, что ноябрь — это последний месяц осени, дальше холода, люди не осилят налоги, начнутся волнения. — Или урезать бюджет для второго мероприятия, — Гюльфем слабо улыбается обоим мужчинам, которые данное приняли с горящими глазами, — Я рассчитала некоторые затраты, сократила некоторые цифры. Думаю, что это самый оптимальный вариант, повелитель. Сокращение бюджета было очень даже неплохим решением, которое Гюльфем объяснила тем, что подобная процедура будет невозможна в первом случае, но вполне уместна во втором, по той причине, что бракосочетание под вторым номером приурочено к замужеству дочери, которая с военным делом никак не связана, следовательно, можно сократить количество выделенных денег для янычар. Второй аспект затрагивал и некоторые сокращения, касательно трат на развлечения народа, обуславливая тем, что только было одно мероприятие, которое явно измотает людей, как возникает второе, где нового ничего не увидят. Третьей ступенью по спасению казны было то, что стоит сократить с недели до пяти дней, потому что два дня могут сыграть роль, в конце концов, на улице не май месяц. — Я бы, конечно, предпочла всё перенести на май, но выбор за Вами, — все перечисленное встретилось с некоторой радостью, потому что весны ждать никто не планировал, а всё расписанное выглядело неплохо и должно было спасти от стихийного кризиса. Глава государства одобрил разработанный женским умом план, понимая, что это лучший вариант, который вообще есть, разорять свою же страну не хотелось. — Будь добра перепиши копию и отдай её паше, расчёты меня радуют, пусть начинают подготовку, — отца семейства не могло не радовать то, что он слышал и видел. Всё-таки иметь такого человека, как Гюльфем — это большая редкость и огромная радость, что она у него есть. С позволения повелителя оба исчезли и уже в коридоре могли оговорить определённые нюансы. Мужчина то краснел, то бледнел, подбирая слова, стараясь не выглядеть навязчивым, старался не смотреть слишком откровенно и открыто, чтобы не оскорбить женщину. Куда проще к данному диалогу отнеслась наложница, которая не видела ничего такого, что могло бы как-то на ней отразится. Она учтиво кивнула и исчезла, оставляя визиря смотреть ей вслед. Он влюбился не на шутку, потому что, как только вошла сицилийка, был готов рухнуть на месте, а ведь должен был стоять ровно. И он из последних сил стоял и вел себя, как подобает, хотя несколько раз позволил себе бросить на неё несколько мимолётных взглядов. Он был настолько ею очарован, что напрочь забыл, что обо всех делах должен докладывать. Джихан-султан, как клещ, который невозможно найти и снять с себя, вцепилась и никак не отцепится. Ей нужно было быть в курсе всего того, что диктует отец, что планирует и хочет. И паша с этим справлялся очень хорошо, пока не был настигнут волной романтизма, которую сам же и создал.       Гюльфем-хатун отличалась от всех остальных в гареме тем, что имела математический склад ума и очень умело обращалась с цифрами и расчётами. Она, если и бралась за книгу, то непременно связанную с каким-нибудь учётным-математиком, старалась как-то подпитать себя тем, что ей было и правда интересно. Поэтому, родись она мужчиной, то дела экономической стороны были бы на ней. Она с лёгкостью разделила бюджет на части и сумела сделать так, чтобы ни одна свадьба не понесла значительные потери, которые начали бы компенсировать высокими налогами и иными поборами. Переписывая копию, которую она должна была передать, женщина услышала жалобный писк, который заставил её отвлечься. Сидеть в четырех стенах ей совсем не хотелось, поэтому она разместилась в шатре, пока его не убрали и вела счётные дела именно там. Писк заставил её не только встать с места, но и пройти до ближайшей клубы. Под кусами роз она нашла котёнка. Маленький, напуганный, чумазый и отстранённый от былой жизни. Не было сомнений, что это пропавшая подружка внучки повелителя, чьи поиски ведутся с самого утра. Как Нанука попала в клумбу — совсем непонятно, но Гюльфем напрягло больше то, что белая кошка, которая была совсем не белая, оказалась еще и раненой. Слишком странно, с учётом того, как её оберегали и сколько внимания давали. Кошку следовало вымыть, вычесать, но для начала показать лекарю, чтобы он помог животному. За то, что кошка пропала вылетело многим, но куда больше гнева полилось, когда глава гарема узнала, что кота нашли в саду, да ещё и с кровоточащей лапой. Султанша была готова убить за то, что животное ранено, да ещё так зверски. Однако не только это вызвало у неё волну негодования. Куда больше эмоций в ней кипело, когда Гюльфем-хатун обронила фразу, что государь уже имеет виды на свадьбу. Было очень странным то, что ей ничего не сообщили, но она терпеливо ждала, будучи уверенной, что новости донесут в мельчайших подробностях. Однако не последовало никаких намёков на встречу за всё то время. Магомед, в лице дочери султана, уже ходил к горе. Второй раз идти совсем не зазорно, тем более, что путь уже известен. Казалось бы, что к таким внезапным визитам уже давно пора привыкнуть, но визирь дёргался, как только к нему заходила непрошеная гостья. Явившись с утра, Госпожа добра не несла. — Вчера я встретила Гюльфем-хатун, — начало было многообещающим, хотелось скорее узнать, что было дальше, потому что одно только упоминание о данной особе заставляло мозг отключаться. Намёк не уловили, поэтому в последующие секунды на пашу обрушилась волна ярости, которую невозможно было ни чем остановить. Его спасло лишь то, что ангел спустился с небес и явился к нему лично. Появление второй особи женского пола в данных стенах никто и подавно не ждал, но стоило услышать, что встречи ждёт наложница повелителя, как мужчина принялся искать место, куда спрятать имеющуюся девушку. — Вам немедленно нужно куда-то деться, — им овладела паника, будто встреча с дочерью повелителя как-то скажется на их взаимоотношениях, якобы Гюльфем изменит своё мнение о паше, если увидит его с другой. — В смысле мне нужно куда-то деться?! — такой поворот событий Джихан не нравился, поэтому она выпрямила спину, показывая свой настрой на данный выпад. С учетом того, что прятаться было особо некуда, Касым даже вспотел от волнения, понимая, что обязан куда-то сбагрить ненужную личность. За шторой не спрячешь и с окна не спустишь — высоко. Оставался шкаф, куда девушка точно поместится с её небольшими параметрами. Проследив за глазами своего соратника, султанша отрицательно закачала головой. — Даже не думайте, — она сложила руки на груди, давая понять, что с места не сдвинется. Прятаться в шкафу, господь, какое это унижение, тем более монаршей особе. И он предложил бы иное место, но ничего не было. На уговоры времени тоже не оставалось, вернее время было, но не хотелось заставлять ждать такую женщину, как Гюльфем. Подкупить удалось тем, что у него есть очень интересная информация, а ещё важные документы отдаст наложница государя, но у неё будет масса вопросов, если тут она застанет ещё и дочь падишаха. Это сработало, в шкаф всё-таки залезли, хоть и не без капризов и упрёков, но от ненужного человека на время удалось избавиться. В шкафу, как специально лежали какие-то свертки, бумаги и что-то ещё, что при одном неаккуратном движении начинало шуршать. Но было ли это важно для по уши влюблённого? Кончено, нет. Паша краснел, бледнел, поддакивал и со всем соглашался, опасаясь, что его сердце остановится, если на него снова обратят свои серые глаза. Из-за такого не совсем рабочего состояния он выпал из реальности и согласился с тем, с чем не надо, из-за чего шкаф чуть ли не начал ходить ходуном от негодования. — Я рада, что мы с Вами сошлись во мнении, — женщина улыбнулась, оставляя бумаги на столе, — Если вдруг у Вас появятся вопросы, то можете меня найти в саду, я Вам ещё раз всё объясню. Звучало это для мужских ушей совсем не так просто, как было на самом деле. Вопросы у него непременно появятся, причём неоднократно. Возможно, что даже уже сейчас у визиря возникли какие-то сомнения последней строки. Но вместо каких-то слов он кивает. — Непременно, если что-то покажется мне сомнительным, — хотя, какие сомнения, когда такая женщина вела расчёты? На пару мгновений ему стало плохо от такого длительного времяпровождения один на один. Но разъяренная личность, которая вылезла и шкафа, тут же вернула чиновника в былое состояние. — Как это понимать?! Что это сейчас было?! — она точно съела бы его и не подавилась, настолько сильно бушевала внутри злость. Те условия, которые выдвинула Гюльфем-хатун были хороши для экономики, но не для Джихан. Бюджет урезали настолько, что было страшно смотреть на цифры. — Что это такое?! Может быть вообще всё одним днём сделать?! И платье от сестры достать, чтобы новое не шить, а?! Что это, черт возьми?! — расчёты её выводили из себя, чудом бумагу не разорвали. Всё, что было изложено не нравилось совсем, потому что мероприятие сократили по дням, урезали раздачу золота, которое получат не все, да и платье решили сделать одно и на все случаи, причем рядом была пометка «ткань взять с запасов». Сказать, что это было унизительно — это ничего не сказать. Однако Касыма лишь разнесли в пух и прах за то, что тот раньше не объявил о том, что такие махинации проводят за спиной султанши. Нужно было идти к отцу, который мог бы увеличить хоть на пару тысяч столь маленькие доходы.       Деньги выделялись полным ходом на предстоящую свадьбу старшего наследника. За всем следила мать, невеста и Фидан-калфа, преданная Махидевран-султан и знающая, что и как сделать лучше. Мустафа все ещё был в своём глубочайшем подавленном состоянии и переговаривался лишь с отцом. В последнее время у него были частые головные боли, а ночи две подряд он просыпался от того, что начинал захлёбываться собственной кровью из носа, которая шла слишком сильно и часто. — За Вас очень беспокоятся. И мать, и сестра, и жена. Вам нужно перевернуть эту страницу, Шехзаде, — Ташлыджалы старался хоть как-то вернуть своего друга в былое русло, — Прошлым жить – дело гиблое. Он говорил это спокойно и прекрасно знал о чем ведает. Если бы Яхья-бей жил своим прошлым, то горевал бы и по сестре своего повелителя, и по жене. Это никуда не годилось бы. Ему было так же неприятно и больно, однако он нашёл способ идти дальше. Сначала полз, а потом смог встать. Для поэта ситуации были ещё хуже, поскольку обе девушки были живы и здоровы, но он не достоин ни одной из них. Он бы мог привести эти примеры, но озвучивать вслух подобное недопустимо. Никто об этом не знал и узнать не должен. — Я бы хотел отпустить, но воспоминания слишком свежи, — спустя длительную паузу Мустафа всё-таки подал голос, но так и не обернулся к своему собеседнику. Он прекрасно понимал, что лучше отпустить, но не мог. Хотя бы потому, что данное действие совершили три его близкие и любимые женщины. Больнее было принять не смерть, а причину. Если бы это была оспа, то заболел бы и сам Мустафа, поскольку постоянно был в близком контакте с покойницей. У него не укладывалось в голове то, что все три личности столь жестоки, раз не пожалели даже того, кто не родился. Ташлыджалы убеждал в том, что если кто-то и замешан, то точно не Махидевран, которой больнее всех остальных. Она бы не решилась убивать собственного внука, как и сестра, которая, как родную дочь любила Нергисшах. — У Госпожи пропал котёнок, ей были готовы купить нового, а он стоит не мало. А всё это на пороге собственной свадьбы. Ваша сестра была готова отдать приличную сумму за кота, а не за собственное платье. Она не могла на такое решится, я знаю Ваше окружение достаточно, — слова убеждали на половину. Мустафе нужно было вернуться в былое состояние, хотя бы по той причине, что у него свадьба, а он мрачнее тучи. Сестра и мать практически прощены, но как он будет смотреть в глаза той, кто точно, без сомнений, убрал с дроги соперницу? Почему-то именно сейчас, когда подготовка шла полным ходом, наследник османского трона подумал о том, что поторопился. Он недостаточно знал свою жену, потому что подобного выпада совсем не ожидал. — Знаешь, о чем я подумал? — он наконец-то обернулся и Яхья был этому очень рада. Поэтому выжидающе смотрел на друга, ожидая, что тот скажет что-то хорошее, раз уж он соизволил обернуться, — А не поторопился ли я? Вопрос оказался слишком неожиданным, что поэт растерялся. Он меньше всего ждал чего-то подобного. У него даже в мыслях не было, что Мустафа о таком спросит, хоть вопрос и не подразумевал ответа, Яхья судорожно шарил глазами и перебирал мысли, чтобы немедленно рассеять подобное в голове Шехзаде. Казалось бы, ему очень на руку подобное, потому что понравившаяся девушка будет свободна, но у поэта столь коварных мыслей не было в голове, поскольку на первый план выходило благополучие Мустафы и его семьи, а потом уже всё остальное. Поэтому такие гадкие домыслы были неуместны, опасны и точно не ко времени. Ташлыджалы принялся переубеждать своего соратника в том, что все его мысли — это, конечно, нормально перед свадьбой, но сама свадьба уже была, сейчас всё только для вида, для народа, если такого плана домыслы не появлялись ранее, то им и сейчас не место в светлой голове отпрыска султана. Если данный вопрос всплывёт при султане и, упаси господь, при сестре, которой урезали деньги на бракосочетание, которое, к слову, было по большей мере правильно устроено, а не заключено на скорую руку в тайне, то Мустафа окончательно упадёт в глазах отца и больше со дна никогда не поднимется.        Единственное, что можно делать без денег — это наживать себе долги. Быть кому-то должной, Джихан не хотела, да и не любила в подобное ввязываться. Отец очень четко дал понять, что может выделить не более нескольких тысяч. Это и радовало, и огорчало. С одной стороны, пара тысяч — это тоже деньги и за это нужно быть благодарной, а, с другой, эти же деньги ничего не изменят. Идти против родителя она не могла, поскольку всецело поддерживала то, что Мустафа заслуживает большего. Поэтому нужно было выкручиваться самой. Хотелось совместить две несовместимые вещи, которые рядом стоять не могут. Единственный вариант, который был самым логичным и безопасным, чтобы привлечь деньги — это продать часть своего имущества. Расчёты Гюльфем во внимание приняли, поэтому капитал, который выделит отец, пойдёт на то, что расписала бывший Хазнедар гарема. А вот янычары, Совет и некоторые нюансы будут иметь спонсора в лице проданных вещей. Сделать это нужно было очень быстро, пока не явился Рустем со своим хорватским носом, который он сует везде, где только можно. Из всего, что было, по совету приближённой калфы, продали то, что вне столицы, причём за приличные деньги. Но этого не было достаточно, поэтому активно начали соображать, что делать дальше. Ситуация выходила патовая, поскольку близилась свадьба брата, а после неё тут же нужно судорожно организовывать свою собственную. Но с заманчивым предложением пришёл тот, кого не ждали. — Ваши махинации с продажей имущества, конечно, не столь явные, как у Хюррем-султан, но окажись на моем месте Рустем-паша, Вас бы уже отец отчитывал, — Касым-паша наблюдал издалека за тем, как лихорадочно подписываются бумаги, как пересчитываются деньги и как штормит от волнения младшую наследницу, — Отпустите своё волнение, я к Вам с предложением. Это уже заметно обрадовало. Паша подошёл к вопросу очень даже неплохо: за достаточно приличные деньги он готов выкупить резиденцию, которую повелитель отписал дочери, когда той было едва десять. Её преимущество было в том, что все сооружение находилось в столице. Именно из-за этого и были готовы заплатить большие деньги, которые так необходимы. Голубые глаза забегали, когда их обладательнице несколько раз подчеркнули, что готовы заплатить большие деньги. Крупную сумму. Солидный гонорар. Но тормозило то, что подарок отца, которым пользовались раз в десять лет, находился в столице и как бы на такое решение косо не посмотрели. Сделав круг по комнате, чёрное платье вернулось на диван, ещё раз раздумывая насчёт решения. По сути, не так трагично, потому что территория отойдёт своему человеку, а не кому-то чужому. При желании, можно будет перекупить обратно, если такая необходимость будет. Поэтому согласие не вынуждает себя ждать и на продажу соглашаются, но завышают стоимость на пару тысяч, как бы сдирая деньги за моральный ущерб, который нужно было оплатить, ибо сидеть в шкафу — дело не царское. И Великий визирь вполне спокойно принимает такое условие, мысленно радуясь, что сбережений ему хватит. Но Джихан-султан радоваться не спешила, поскольку ей хватало на все самые затратные аспекты, а вот с платьем и всем остальным вопрос вставал ребром. — А чем тебе не нравится идея с тем, что взять уже имеющуюся ткань? — Дерья искренне не понимала в чем проблема. И её вопрос вызвал волну негатива. Потому что ей платье шили, причём по всем канонам и за приличные деньги. — Я бы посмотрела на тебя, если бы тебе выдвинули такие условия и бюджет! — султаншу передёргивало, она постоянно ходила из стороны в сторону, понимая, что ей не хватит даже на самый скромный вариант. Сестра же довольно ухмылялась, понимая, что быть невестой Шехзаде, куда выгоднее, чем быть его сестрой.       Проблема состояла в том, что султанская дочь (сестра, мать, жена), как правило, женщина избалованная, привыкшая к достатку высшего уровня. Михримах и Джихан никогда не знали слова «нет» от отца, поэтому получали все и, обычно, сразу. Дочерям везли лучшие камешки на платья, лучшие ткани на юбки, дорогие духи, золото, бриллианты. Все, что только может быть редким и малым в количестве — султан адресовал не жёнам, а дочерям. Поэтому самый скромный вариант влетит в копеечку, потому что скромный он на искушённый взгляд султанши, по факту — платье будет дорогостоящим. А, как правило, только одной вещью не обойдутся, тут точно должно быть что-то ещё, что наденут на шею и уши, как минимум. За подобным всегда ездили в еврейский квартал, к тем, кто знает толк в дорогих вещах и сложных работах. Но причина была не только в этом, но ещё и в том, что с евреями можно было договориться на весьма выгодных условиях. Но, видимо, не сегодня. — Таки Вы хорошо хотите. Две Ваши короны и пара браслетов, чтобы мой муж обменял на вот этот мешок камней, — жена ювелира скрестила руки на груди, понимая, что сделка очень невыгодная для их предприятия. — А что не так? По-моему всё в ажуре, где Вы вообще найдёте такие камни? — султанша старалась впаять свои украшения по своей цене, в то время, как глава семьи отрицательно качала головой. — Сплав тут тоже очень неплох, — внимательно разглядывая золотой браслет, мужчина обронил это случайно, тем самым подтверждая, что изделия вполне стоят того, что за них просят. — Иса, угомони свои таланты и поди за стекло, — зелёные глаза еврейки стали больше от злобы, которую она испытала к супругу. Он хотел возразить, но послушно опустил вещицу из рук и исчез на своё рабочее место, недовольно фыркая. Диалог предстоял напряжённый, поскольку в каждой кипела кровь гордого народа. Две еврейки — это вообще смесь гремучая, потому что, как правило, они решают проблемы очень громко, с давлением и проявлением власти, в которой их никогда не ограничивали. — Ещё вот столько же камней с Вашей руки и мой муж отдает Вам камни с мешком, — Далит отстаивала свой цех, как можно, поэтому в какой-то мере наглела, выдвигая весьма своеобразные условия. Но она прекрасно понимала, что их постоянной клиентке деваться некуда. — А может без мешка, ежели будет камнем меньше? — манера отвечать вопросом на вопрос была, видимо у всех в крови, поэтому за счёт этого спор и продолжался. Время не стояло на месте, поэтому, когда вопрос о камнях уже поднадоел, голоса стихли, обе поняли, что уже вечер, да ещё и дождливый. Это было не очень приятным известием, потому что дождь Джихан не любила. Но это не отменило действующей борьбы за ювелирные изделия, которая продолжалась. — Первоначальное условие и я отправлю к Вам свою племянницу, разошьёт Вам Ваше платье, так и быть, будет подарок к свадьбе, который Вы запомните на всю жизнь, — о швее султанша не подумала, поэтому данное условие ей было даже по душе. Она начала соображать, где может добыть прямо сейчас столько камней. Ни на руках, ни на шее, ни даже в ушах не было достаточного количества, пока руки не потянулись к голове. Прощаться с короной не хотелось, но выбора не было. Положив на весы ювелирную вещь, Джихан даже несколько расстроилась, что отдаёт то, что ей очень нравится. Но печаль была не долгой, женщина отдаёт хорошо упакованный мешок, пусть и не шибко большой, но в нем нужно то, что есть, после чего сгребает всё полученное, отправляя это к мужу. — С Вами приятно иметь дело, — еврейка слабо улыбается, учтиво кивая, — И запомните первую заповедь еврейского народа: на свадьбах развлекают жениха и невесту, получите от этого дня только приятные воспоминания. Ей ответно кивают, принимая слова. Однако, что-то подсказывало, что до развлечений нужно ещё дожить. Заканчивая с камнями, султанша непроизвольно обратила свой взгляд в сторону и замерла. Она увидела то, что привлекло её внимание и что точно не даст ей спокойно спать. — Аллах помилуй, что это такое? — девушка непроизвольности подошла к витрине, разглядывая ожерелье, которое полностью было из камней всевозможных оттенков голубого. — Последняя работа моего мужа. Ввозился с ним, как с дитем малым, — женщина усмехнулась подходя ближе. Их диалог завязался о том, что ожерелье — это просто что-то невероятное и сделано настолько красиво, что не верится в то, что это делал человек. В общем-то оно не выйдет из головы Джихан. Оно точно не позволит ей спокойно заснуть и жить. Но тратиться на эту вещь она не может. И это заметила во взгляде Далит, которая сощурив глаза, собрала всю наглость и смелость в кулак, решив, что если не рискнёт, то не уснёт. — Мы отдадим его Вам. Получите эту единственную вещь и клянусь руками своего супруга, что больше такой вещи он не сделает, только если Вы его не попросите, — она произносила слова с придушим картавым звуком «р», что умиляло, — Но взамен за это произведения искусства, я попрошу устроить его во дворец. С таким талантом ему совсем не место в нашем скромном квартале, а попасть во дворец совсем невозможно, одни армяне кругом. Джихан слегка напрягается. Не то, что она не может помочь, она как раз-таки может, но вот добавить ещё место вряд ли кто-то захочет, на фоне свадьбы тем более. Придётся кого-то убирать. Но женщина весьма убедительно дала понять, что одним армянином меньше — с дворца не убудет, зато её муж по первому зову сделает любую вещь, которую Госпожа пожелает видеть у себя. И это подкупило, потому что своих людей много не бывает.       Тем же дождливым вечером во дворец явилась Михримах со своей семьей. За Рустемом окончательно укрепилась ассоциации слизня, ведь те появляются в дождливую погоду. Встречать семью старшей из султанш вышла Афифе, потому что главы гарема у себя не застали. Женщина поведала о предстоящих мероприятиях, рассказала все последние новости, чем знатно удивила Михримах. — Отец согласился выдать Джихан замуж за слугу Шах-султан? — в это было очень трудно поверить, Госпожа Луны и Солнца, не могла вообще себе такого вообразить, поэтому в её словах было столько удивления, причём искреннего. — Все, верно, Госпожа. Повелитель очень благосклонен к будущему зятю, — женщина в знак заверения кивнула, припоминая, что её молочный сын буквально везде таскал за собой ещё вчерашнего слугу. Внимания было больше, чем к дочери, которая была озадачена сначала одной свадьбой, а потом другой. — Какой в этом толк? Что она задумала? — это вырвалось как-то само собой, Михримах даже не поняла, как озвучила это. Но Афифе-хатун лишь усмехнулась, утверждая, что нечего искать то чего нет, тут нет политики или корыстного умысла, якобы любовь и ничто тут не попишешь. Михримах-султан выгнула бровь в вопросе, но ничего говорить не стала. Её сестра не была столь глупой, чтобы бросаться в омут с головой и выходить замуж по любви, у неё явно был план, который известен только ей. Но куда больше данная свадьба волновала Рустема, который ещё не отошёл от назначения Великого визиря, как тут вырисовывается ещё одна неприятность в чёрной одежде. — Муж и жена — одна сатана, — чертыхнулся хорват, наблюдая, как с главных ворот быстро шагала младшая дочь султана. У него не было сомнений, что сестра его горячо любимой жены заварит такую кашу, что они ею поперхнуться, если не подавятся. — Она становится все опаснее для нас, Михримах, — Рустем говорил фактами, прекрасно понимая, что перед ними не девочка, запуганная Хюррем-султан, — Что дальше она выкинет совсем никто не знает. Повелитель так легко согласился на этот брак, с чего бы? — Можно подумать, он над моим замужеством долго думал, — Госпожа усмехнулась, не скрывая своего недовольства, ей тоже было неприятно, но она опасалась лишь за ту часть жизни, где она правила, — Афифе-хатун сказала, что нет там ничего корыстного. Любовь до гроба. Слова жены заставили засмеяться, потому что это было самым смешным, что Рустем услышал. Не может так быть, чтобы султанская дочь выходила замуж по любви, да ещё и взаимной, везде есть свой политический подтекст, своя бюрократическая жилка. — А я и думаю, что это так слепит меня, так это та любовь, которая исходит от ее женишка. Он ведь светится от любви и счастья, — мужчина покачал головой, прекрасно помня, как Мерджан отстаивал доброе имя Шах-султан, поэтому и вывалил столь явный сарказм, — Нет там любви, Михримах. Ее меньше, чем у нас. Султанша даже обернулась на слова супруга. Рустем произнёс это спокойно, но с нескрываемой досадой. То, что он любил дочь повелителя — не делало его счастливым, жена была к нему прохладна, хоть они и имели общего ребёнка, иной раз засыпали вместе, но любви у них не было. И точно такой же разворот событий паша предсказывал младшей сестре Михримах. Луноликая особа лишь пожала плечами, понимая, что не может судить о том, чего не знает. Да и трудно было о чем-то говорить, когда между людьми брака ещё нет, а все, что до замужества роли не играет. Она неосознанно перевела тему на Мустафу и принялась удивляться, что отец спокойно принял выбор старшего сына. Ситуация со старшим Шехзаде для Рустема была ещё более запутанная, чем с его сестрой. Его напрягало все в этих двух браках, которые для него не выгодны, как и не выгодны для Хюррем, если бы та была в Топкапы. Он был уверен, что Хасеки приложила бы все усилия, чтобы ни одна, ни вторая свадьба не состоялась. Но помешать происходящему он не мог. Ровно до тех пор, пока не наткнулся на разъяренного молодого человека, который столь яро что-то доказывал некогда мужу Хатидже-султан. — Такова воля Великого визиря, поймите, что я просто сообщил эту новость и не более, — Хюсрев-паша в очередной раз развёл руками, давая понять, что диалог бессмыслен и он желал бы его завершить. Как специально в поле зрения появился Рустем, чем привлёк внимание. Как в поговорке, тот сунулся со своим любопытством в диалог, который паше не нравился, а его собеседник что-то активно доказывал. Хюсрев-паша попытался выпроводить настырного молодого человека прочь, но тот очень быстро переметнулся к Рустему, как только тот поманил его пальцем. С одной стороны, этого агрессивного армянина удалось сбагрить. Но сбагрить — не значит выпроводить за ворота. — Так, что же у Вас случилось? И как к Вам обращаться? — Рустем-паша повёл своего собеседника прочь, понимая, что этот парень ему ещё поможет накопать чего-то на нынешнего визиря. Молодой человек был импульсивен, вздёрнут, будто его очень сильно оскорбили. — Очень неприятная вещь, паша. Я сын Авраама Эрамяна. Арам, — если бы вдовец Хатидже-султан хотя бы вполовину знал о том, как этот молодой человек связан с дворцом, то, скорее всего, лично уволок его, как можно дальше. Но он не знал совсем ничего, поэтому отправился решать свои дела, а не разъяснять почему и как лишили места чьего-то дядю, который сопел над камнями. Тем более, что дядя не молод и своё отработал. Во всех мелочах и известных подробностях молодой человек изложил все, что знает. И Рустем лишь усмехнулся. Ему сразу стало ясно, кто управляет визирем и удивительного ничего не увидел, поэтому озвучил вслух своё предположение, мол, что это дочь султана заправляет всеми делами, это её работа, она не ровно дышит к евреям. И упоминание всего одного имени вызвало ещё больше негодования в молодом человеке, потому что он прекрасно помнил, как его отвергли. Он не упомянул о том, что султанша оказалась в его доме, соврал, что видел пару раз вблизи сада, но Рустему было достаточно этой информации. — Знаете ли, тот самый, человек в чёрном это ее будущий муж. Вам она говорила одно, а сама делала совсем другое, — он одаривает сына армянского паши слабой улыбкой, — Её избранник по статусу намного ниже Вас, но это временно. Возможно, что Вам придётся даже быть с ним знакомым. И подчиняться ему. Намеренно разгневав молодого человека ещё больше, Рустем добил его тем, что выдворение ювелира не случайность. Он надоумил архитектора таким вещам, которые вряд ли пришли бы тому в голову сами по себе. Но паша был собой доволен, потому что без следа этот разговор не останется, что-то точно будет.       Но из всего, что произошло в ближайшие дни — это свадьба Мустафы, вернее, её отмечание. Бейхан-султан на мероприятие, если бы и хотела, то не явилась, потому что не успела бы. Конечно, было несколько неприятно, что в такой момент матери нет рядом, но её роль выполняла Гюльфем, которая отнеслась со всей ответственностью и радостью. Ей бы, конечно, так свою родную дочь готовить к свадьбе, но господь не дал такой радости, но она она и не жаловалась. С неимоверным трепетом к данному дню отнеслась Махидевран, которая спать спокойно не могла всю ночь и находилась рядом с сыном с самого утра. Она сдерживала себя, старалась не разрыдаться, но когда Мустафа уже был готов, то слез содержать не смогла. Для всякого родителя свадьба дочери или сына — это момент ответственный и очень волнующий. У Махидевран-султан один единственный сын, которому она посвятила всю себя, вложила всю свою душу и сердце. И данное действие, которое развивается на её глазах — это окончательное подтверждение, что её Мустафа вырос. Тот маленький мальчик, который ехал из Манисы в Топкапы, с восторгом и удивлением смотрел на дворец и сад, он стал большим и у него своя семья. И для неё страшнее всего было то, что её горячо любимый сын забудет её. Но это было исключено. — Мама, почему же Вы плачете? — он искренне не мог понять того, что родительница тихо льёт слёзы, поглядывая на своего Шехзаде, — Я должен попросить у Вас прощение. Я был не прав. Я заставил Вас страдать, обвиняя в том, чего Вы не делали. Почему-то слова извинения вышли из него только сейчас, но лучше поздно, чем никогда. Вместо каких-то слов женщина бросается к сыну на шею, крепко обнимая. Она любила его больше жизни, больше, чем своего мужа и всю свою семью, которая осталась на Кавказе. Роднее, ближе, дороже, чем Мустафа у наложницы султана не было никого. — Мама, — Шехзаде несильно сжимает женские плечи, отстраняя от себя родительницу. Она не злилась, он это чувствовал, но ему так не хотелось, чтобы его матушка расстраивалась, — Я очень прошу. Пожалуйста. Улыбнись, мама. Это будет лучший подарок на сегодняшний день. Утирая слезы, султанша улыбается, но ей все ещё не верится, что это финишная прямая, её сын вступает окончательно в самостоятельную жизнь. Она будет рядом, они будут так же неразлучны, о чем Мустафа повторяет несколько раз подряд, но материнское сердце прекрасно осознаёт, что теперь у него будет жена, внимание сына будет направлено на неё, что вполне естественно, но так непривычно, что вновь хотелось всплакнуть от столь волнующего момента. Плакать некогда было главе гарема, которая, как заведённая совмещала подготовку одного мероприятия и сбор средств на другое. Во всей этой суете очень важно было не забыть переодеться и хотя бы сделать глоток воды. Не хотелось ударить в грязь лицом, поскольку мероприятие было масштабным и очень важным, а за его проведение Джихан отвечала головой, так она сама себе это навязала. — Кто бы мог подумать, что настанет такое время, что дела гарема окажутся у неё, — Сюмбюль фыркнул, когда по верху в очередной раз пронеслась тёмная фигура и за дверьми, которые вели в покои Валиде, исчезла. — Никто и никогда. Сейчас она выйдет замуж и все окажутся под ней. Наступит тёмный век её правления, — Михримах в этом не сомневалась, поэтому без удовольствия уплетала финики, осознавая, что именно так и будет. — Упаси аллах, Госпожа, пусть этот век будет маленьким, хоть и темным, — евнух в своей привычной манере потянул гласные и цокнул языком. Ему не верилось, что слова Хюррем-султан сбылись. Он вообще очень сильно сомневался, что такое возможно. Но результат на глаза, тот кто с ним служил, меньше, чем через полтора месяца станет тем, кому сам Сюмбюль должен будет служить. Михримах уже ни чему не удивлялась и только разводила руками, потому что как-то помешать не могла. Её, конечно, заботила больше вторая свадьба, чем первая, но и на невесту Мустафы хотелось посмотреть ещё раз. К Дерьи у неё была давняя обида и некоторая неприязнь, которая вроде как уже и забылась, потому что Ташлыджалы так ни одной из них и не достался. Пока была возможность Михримах-султан собирала все слухи и сплетни, касательно её ненавистной сестры, стараясь уловить настроение большинства и мнения насчёт второй свадьбы, однако ничего путного никто сказать не мог, потому что мало кого посвящали в какие-либо вопросы.       Жетоны из золота сыпались с завидной частотой, что из-за образующейся стены монет, невеста, чудом осталась не задетой металлом, который точно ранил её. Вообще сыпать монеты должна была мать невесты, по логике вещей, но той не оказалось, а Гюльфем как-то очень ловко сбагрила эту обязанность на главу гарема, которая была готова просто опустить мешок верх дном, но нужно было сохранять спокойствие и эстетичность момента, куда приятнее видеть этакие осадки из денег, чем просто кучу, которая образовалась бы моментально. Наложницы тут же принялись разгребать монеты, как только невеста испарилась, сбиваясь в кучи, как сороки, налетев на блестящее. — Хвала аллаху, эта пытка кончилась, — после монет, руки как-то неприятно стягивало, что хотелось их немедленно вымыть. Джихан поморщилась, опустила глаза и пожелала бы поморщиться ещё больше, поскольку столкнулась взглядом с Михримах. За всё то время, что старшая сестра провела во дворце, а это в общей сложности, примерно полтора суток, султанша не испытывала той неприязни, что испытала сейчас при одном только взгляде. Впереди непременно будет очередная стычка. Оставалось понадеяться, что не во время столь приятного события, которое развивалось вполне себе неплохо и закономерно. Госпожа Луны и Солнца демонстративно села не со всеми остальными именитыми родственниками, что было ещё и лучше, поскольку с собой она принесла бы за стол негатив и напряжение, а так все были счастливы и довольны, хотя присутствие дочери Хюррем заставляло террариум быть крайне аккуратным и сдержанным. Это оговаривалось неоднократно, что с приездом Михримах и её мужа, нужно смотреть в оба, данная пара весьма опасная, всё-таки женат Рустем на дочери повелителя, которая на отца имеет влияние, как бы это ни хотелось отрицать, а Луноликая Госпожа всё-таки прямой потомок Сулеймана Великолепного, наверняка, что-то со своим супругом намутит. Не получилось испортить мероприятие первое, точно удар нанесут на второе. Причём такая мысль была именно у Рустема, который не мог перенести таких перемен в высшем обществе. Все крутилось как-то слишком стремительно, продолжаться этот круговорот не мог и хорват намеревался поставить точку. Чем дальше — тем хуже. В первую очередь, для него и его семьи. — Мустафа женился, свадьба вышла очень неплохой, хочу сказать, что тебе удалось организовать все достойным образом, не ожидала, — мероприятие закончилось поздновато, а вернее под утро. Михримах-султан не могла не подойти к сестре, которая раздавала последние указания. Спать хотелось неимоверно, но исчезнуть с гостями было невозможно, нужно было завершить все так же красиво, как и начать. Слова похвалы звучат очень неожиданно, что сначала Джихан кажется, что она ослышалась. — Никогда не думала, что мне придётся говорить тебе «спасибо», — в ответ следует слабая усмешка вперемешку с усталым взглядом. — Я тоже много о чем не мыслила, однако… ты глава гарема, а это когда-то было немыслимо. Ты в ближайшее время тоже выйдешь замуж. Хотя, всегда бежала от этого, — серые глаза сощурились, а на лице промелькнула лисья улыбка, — Только выбор твой непонятен ни мне, ни людям. Да и жених счастьем не блещет. Диалог уже имел свои очертания, которые были острыми и колючими, впрочем, на что-то приятное рассчитывать было просто глупо. Они никогда не могли выстроить спокойного разговора и каждая встреча превращалась в ссору или скандал. — Он ведь не Рустем, моей руки не выпрашивал. К чему лишние эмоции, да ещё и на людях? Хотя, кому я об этом говорю, ты перед своей свадьбой лила слёзы, — поддеть сестру удалось, однако Михримах это не оценила, фыркнула, но со своей стороны тоже подготовилась. — Я лила до, а ты после, — она поравнялась с родственницей, находясь на одной линии, что плечи образовали непрерывную полосу, — Ты рано радуешься. Михримах-султан уходит, бросив сестре послание на будущее. Её не убедили, хоть, несильно-то и пытались.       Принято считать, что младшим достаётся все то, что перепало от старших братьев или сестёр. До определённого момента все были равны, всех любили одинаково. Но наступает момент, когда приходится выбирать. Поэтому выбор пал на то, что можно сделать здесь и сейчас, чем отложить на неопределённый срок. Было несправедливо то, что Джихан просто выделили то, что, по сути, оставалось от того, что выделили её старшему брату. Окажись на месте Мустафы Михримах, то непременно пытались бы добиться равных условий. Из уважения и любви к брату тактично пропустили данный аспект и даже не обиделись. Досада затаилась только в Дерье, которая терпела тотальное игнорирование со стороны мужа. Причём поведение Мустафы вызывало столько гнева, что девушка могла точно им захлебнуться, но от этого её спасло только то, что она обратила внимание на большое количество бумаг для заполнения, которыми занималась сестра. — Тебе же не выделяли столько денег, — султанша несколько напрягалась, когда до неё дошло, что столько выделить государь не мог. — Не выделяли, я сама нашла, — без задней мысли Джихан кивает, — Не спрашивай где и как. — Не буду. Просто скажу о том, что мне уже очень жаль все твои труды и махинации, — девушка усмехнулась, уплетая что-то сладкое, что было на столе. Её слова встретились недоумевающим взглядом. Звучало это не так, как обычно желают счастья, а случай вроде бы того требовал. — Почему? — Потому что разведетесь. Ты враг народа, чуть меньший, чем Михримах, но сути это не меняет. Слова сёстры не просто не нравятся, а заставляют на пару секунд прикрыть глаза, чтобы собраться с силами. Вместо поддержки она вновь слышала о разводе, о неподходящей кандидатуре и о том, что свадьба — это крест на её жизни. И все это от той, кого Джихан-султан поддерживала даже в самых бездумных и безумных идеях. У неё была некоторая усталость, которая не прошла с момента первых времен подготовки свадьбы брата, как сверху девушку добивали словами о несчастье. — Я не хочу больше подобного слышать. Не говори ничего, хорошо? Не желаешь мне добра, лучше промолчи, — произнесли все очень спокойно, но с подтекстом жёсткости и требовательности. Она устала слышать одно и то же от разных людей. — Я желаю тебе добра. Но в данном мероприятии его нет. Как ты сама этого не видишь? — Дерья искренне не понимала того, что её родственница, острая на язык, с неплохим зрением и вполне себе здоровой координацией, так запуталась в жизни. Девушка принялась объяснять, что она произносит все слова не из-за злости или зависти, а по той причине, что чувствует неприятность. Но слушать жену брата не стали. Джихан требовала только поддержки, Дерья отказала в этом, объясняя свою позицию тем, что не желает лгать своей же сестре, которая конкретно свихнулась. Морально было тяжеловато, когда вокруг столько «доброжелателей». Отдельной проблемой вырисовывался Рустем, который все что-то пытался вынюхать, узнать, прицепиться к кому-то. Он выводил из себя одним только видом, не говоря о редких (слава богу) встречах. — Какая у Вас метится скромная свадьба, кто бы мог подумать, — он всплыл со своим скрипучим голосом буквально из неоткуда, чем знатно напугал. Однако дернуться султанша не успела, — Или повелитель рассудил по той логике, что какой жених такая и свадьба? — Если бы наш повелитель так судил, то твоя свадьба была бы чуть краше, чем свадьба с Нигяр, — ответ себя не заставил долго ждать, девушка смерила пашу презрительным взглядом, чем вызвала усмешку. Ответ был засчитан. — Вы, как и всегда остры на язык. Знаете, я все думал, а кого же Вы мне напоминаете. Очень долго думал. А сейчас смотрю и понимаю кого, — Рустем хитро улыбнулся, успев мастерски навести интригу, — Не могу понять, как раньше этого не разглядел, но Вы невероятно похожи на Шах-султан. Я бы сказал, что одно лицо, но не буду. За такое сравнение хорват мог словить пощёчину, но какое-то чудо его уберегло. Женское лицо вмиг помрачнело и глаза были готовы сжечь мерзавца в конкретную минуту со свету. — Чаще надевайте зелёный цвет, Госпожа, муж будет Вам благодарен, — он намеренно слегка наклоняется, будто не желает, чтобы это кто-то услышал, после чего с довольным видом исчезает, успев одарить сестру своей жены ехиднейшей улыбкой. Тяжёлый выдох заставляет мысленно собраться и идти дальше, но Рустем-паша мастерски испортил и настроение, и сбил весь рабочий настрой. Его хотелось задушить за слова, которые он произнёс намеренно, дабы посмотреть на реакцию и позлить. И у него все это вышло, причём очень успешно, лицо у султанши побледнело так, что стало почти прозрачным, а глаза расширились, источая злость. Он умело воспользовался некогда нашумевшим сравнением, хотя сам считал несколько иначе. Имея дело лично с Шах-султан, Рустем помнил её методы вербовки, к слову, очень неудачные. Шах-и-Хубан не умела договариваться и считала, что ей все должны и обязаны, она такая одна на всем белом свете и только она может что-то требовать. Её любимый метод — это унижения, причём даже беспочвенные и в самых разных форматах. У её же племянницы были иные взгляды и формы взаимодействия, которые Рустему, как одному из тех, кто является тем, кем управляют, были предпочтительнее, были больше по душе. Во-первых, Джихан никогда не заходила с явной агрессией. Во-вторых, она пыталась договориться. И, в-третьих, чаше всего она угрожала, а не унижала. Да и, как фигура дворца, младшая султанша показала себя, как более сильная, хоть и очень хитрая, личность, у которой сестре повелителя стоит учиться, а не наоборот. Окажись у Рустема выбор между двумя дочерьми султана, то он, не влюбись в Михримах, предпочёл бы местного зелевара-душегуба, поскольку хватка была сильнее, чем у русоволосой Госпожи. Развитие в работе, карьерный рост и спокойная жизнь могли быть только в присутствии матушки, которая исчезла, а пока семья Михримах переживала свои тёмные времена, в то время, как белая полоса тянулась без конца и края у младшей султанши.       Рустем-паша изо всех сил пытался как-то подпортить будущее мероприятие. Из кожи вон лез, чтобы натравить гнев повелителя на дочь. Но ничего не выходило, слишком хорошо работала команда, которую девушка около себя собрала. Почему-то все, кто служил Хюррем исчез: кто-то сослан в какие-то дебри, а кто-то под землей разложился. Рустем напрягается каждый раз, когда понимает, что это все не воля случая, а приказы конкретного человека, не стоит показывать пальцем кого конкретно. — Мы имеем дело не с той, кого знали раньше, Михримах, все не очень радостно, — это он мог сказать ещё раньше, но все надеялся, что найдётся хоть что-то, что сможет как-то исправить положение. — Ей надо было глотку перерезать в первый же день, как отец уехал, ничего бы этого не было, — Михримах-султан очень не хотелось признавать своей ошибки, но та была слишком масштабной и ей ничего не оставалось, как прикрывать лицо руками. Это была безысходность чистой воды, которая убивала похлеще, чем что-либо. Проиграть младшей сестре, которая некогда из комнаты лишний раз не выходила, а теперь имеет влияние чуть меньшее, чем у отца — это позор. Хюррем-султан разочаровалась бы, определённо. Однако пока главным разочарованием во дворце было только то, что после свадьбы, которая закончилась неделю назад, если не больше, Мустафа старательно избегал собственную жену. Сначала он всё-таки злился и несколько обижался, а потом решил просто наблюдать, как надолго хватит терпения у одной особы. Его семью беда миновала, Махидевран-султан была всем довольна, в невестке души не чаяла, а дочка Мустафы как-то быстро переметнулась от нянек к законной жене отца. У них все сложилось наилучшем образом, хоть и с потерями. Но без них никуда, потери терпел новый ювелир, которому устроили самый настоящий бойкот на рабочем месте. — Из двадцати ювелиров, которые сидят, восемнадцать армяне. Я не могу работать в такой обстановке. Никто не принимает меня за человека, — за то, что место отдали другому человеку, убрав сородича, все ювелиры ополчились и отказались принимать нового работника. — В таком случае, посадим ещё несколько человек из еврейского квартала, — с учётом какую симпатию питали к евреям, Касым-паша посчитал, что так будет правильнее. — А не вызовет это ещё больше негодования? Вдруг ситуация обострится и все сойдёт до драки? Представьте, что будет, — все чаще около визиря крутилась Гюльфем. Ему иной раз приходилось строить из себя дурака, будто он ничего не понимает, чтобы лишний раз её увидеть. Ей было совсем не трудно объяснить те или иные расчёты, надбавки и иное. Что-то ей подсказывало, что все это совсем не просто так, но развивать эту мысль сицилийка не решалась. Она просто очень хорошо могла провести время в новой компании, потому что о затратах они говорили минут двадцать — максимум, а потом диалог петлял по разным темам, в точности, как пара по саду. Сначала это никак не воспринималось, а потом у главы гарема начало знатно кипеть внутри, когда её человек начал соглашаться на невыгодные ей условия. Да и как-то не хотелось, чтобы вот это милое общение стало причиной гнева родителя, чей покой и настроение тщательно оберегали. Ситуацию с ювелирами решили весьма быстро, однако через несколько дней последовало то, что предсказала Гюльфем и это дошло до повелителя, с подачи Рустема, конечно же. Но даже мордобой, который учинили при дворе, не смог испортить настроя падишаха. Слишком было все спокойно и хорошо, чтобы длиться столь долго.       По некоторой иронии, которую только можно было разглядеть, со вторым мероприятием дела обстояли несколько хуже, с датой не могли определиться, тянули, откладывали, переносили, пока государь не откинул данное на последний день осени. Не очень здорово, но терпимо. Казалось бы, что есть почти два месяца, но октябрь пронесся так быстро, что даже непонятно стало: был ли этот месяц или нет. Всё происходило в движении геометрической прогрессии, причём только опускаешь голову к очередной выписке о том, сколько и чего привезли или увезли, поднимаешь её, как уже вечер. И так было постоянно. Подготовка не была в радость, абсолютно никому, разве, что только главе государства, который был готов хоть завтра сделать брак действительным и дышать ровно и легко. Не то, что бы дочь он не любил, напротив, любил даже очень сильно. Просто в его голове уже были мысли о том, что он умчит в поход, что означало только то, что теперь, в его отсутствие, подобных мероприятий не будет, как было в крайний раз. Каждый будет занят своей семьей и своими делами. Последнее как-то особенно выбивало из сил, что иной раз было очень лениво куда-то выходить или ехать. Суета выматывала, постоянные вопросы и уточнения выжимали все силы и хотелось скорее со всем этим покончить. У Михримах данным мероприятием занималась мать, которая носилась, как ошалелая, желая сделать день свадьбы самым прекрасным. И ей удалось создать атмосферу, которая окончательно убила дочь. Всё это можно было переложить на казначея, Гюльфем, но было одно «но». Никто не знал о том, что есть деньги, наличие которых вызвало бы кучу вопросов, поэтому нужно было разгребать всё самой. Пересчитывать деньги, раскладывать их по кучам, прятать и вновь пересчитывать — это было ужасно, особенно, когда делаешь это ночью, когда голова едва соображает, а зрение притупляется. А на утро под глазами темные круги, которые ничто не берёт. Михримах-султан рыдала дни напролёт, её глаза были красные, тут же была очень видимая усталость и некоторый недосып. — Ты становишься похожа на тень, а не на человека, — наблюдать за тем, как заботы сжирают младшую сестру, было очень интересно. Не позлорадствовать Госпожа Луны и Солнца не могла. — Даже, если и так, то я не жалуюсь, — в ответ ей фыркнули, желая скорее пройти лестницу, на которой встретились. Вообще жаловаться было не на что, за исключением некоторых сложностей, но и с ними справлялись. Но беда нагрянула внезапно, откуда не ждали.        — Ты что? Спишь? — без приглашения и стука в комнату явилась жена брата, которая выглядела больно бодро и слишком красиво. — Ну, не печенье с сахаром перебираю точно, — сарказм — это уже норма в их общении, султанша устало потирает глаза, понимая, что снова отключилась за какой-то писаниной и даже не дошла до кровати.  — Лучше бы, конечно, его, но не важно. Скажу прямо, потому что ходить вокруг да около времени нет, — фраза насторожила и её приняли не очень дружелюбным взглядом, — В общем, Мустафа сказал, что у отца планы изменились. Тебе нужно собираться, он решил, что последний день осени — это очень холодно для свадьбы. Свадьба сегодня. Всё сказанное принимается, хотя, до конца не ясно, куда нужно собираться, но решение родителя воспринимается волной негодования. Мало того, что он лично и заранее не сообщил, так ещё и поставил вот так перед фактом. Это заставило моментально проснуться. По словам Гюльфем всё было готово, потому что она следила за тем сколько денег потратили, с учётом того, что родительскую долю потратили, наложница решила, что всё готово. О том, что есть ещё сбережения никто не знал, поэтому о трудностях не мыслили. — Последний день осени холодно?! А неделя до начала зимы — это нормально?! — злость тут же овладела женским телом, поэтому с треском и хрустом полетело всё, что лежало на столе. Месяцы её работы шли коту под хвост, причем под очень пышный хвост. Понять родственницу Дерья не могла, во-первых, у неё всё было иначе. Во-вторых, данная новость её в некоторой степени примирила с мужем, который с ней заговорил, а это означало, что не надо пытаться его выследить и разговорить. Понимая, что ситуация патовая, дочь повелителя была готова идти к отцу, но её сдержали, чтобы девушка с горяча не наговорила глупостей. — Кто мог его надоумить? Откуда такая мысль? — Джихан лихорадило от такого «доброго утра», но сестра вряд ли могла бы дать ей ответ. А мысль подбросил зять, который всячески пытался насолить своим родственникам и у него получилось. Он случайно, как впрочем и всегда, узнал, что в Стамбул направляется Сахиб Гирей, который прибудет к концу месяца, а это означало бы, что это не просто какой-то дружеский визит, родственник покойной Валиде очень хороший воин, следовательно, в Крыму что-то вновь не так, раз направляются в столицу. Рустем донёс весть, её приняли и после он невзначай решил напомнить, что государственные дела нельзя будет совместить с праздником, свадьбу стоит перенести. Он понимал, что если её не перенесут на более поздний срок, то это всё равно будет некоторый крах, не может быть всё готово, поэтому глава гарема точно выйдет из себя. И она вышла, но к отцу не побежала, как планировали. Хорват чертыхнулся, его план не сработал, а Михримах не упустила возможности, чтобы не посмеяться над неудачей мужа, который приблизил то, что она желала бы отдалить от Топкапы. Мало того, что Рустем заставил невесту, которая себя ею уже и не желала видеть, судорожно бегать в поисках своих вещей, так ещё и все остальные спешно собирались, проклиная такую срочность. Михримах-султан была особенно недовольна, потому что желала надеть новое платье, которое ещё не готово, а придётся выбирать из того, что есть. Аналогичная ситуация сложилась и у её сестры, которая старалась дышать ровно, но ничего не выходило, истеричность и гнев брали верх. — Принесите любое платье, которое хоть как-то будет похоже на то, что должны были сшить, — крайние меры были для неё хоть каким-то спасением. Хотелось рыдать и кричать от безысходности. За это чертово платье, которое не успели расшить, она отдала такие вещи, выменивая на камни, какие ни за что не отдала бы по доброй воле, но всё покатилось в яму. Хотелось зарыть в землю того, кто всё это подстроил. — Не расстраивайся, совсем неважно какое платье будет, потому что ты в любом прекрасна, — слова Махидевран-султан не утешали, но на них выдавили слабую улыбку. Обижать её не хотелось, поэтому ей ничего не отвечали, ибо любой ответ от султанши, в данную минуту — это верхом сарказма, негатива и чего-то ещё недоброго. Проблема на проблеме, хотелось задушиться на шнурке от корсета, потому что всё шло наперекосяк. Единственной парой, которая была счастлива в этот день — это султан и внучка, которые довольно наблюдали с балкона, как носятся люди из одного корпуса в другой. Нергисшах вообще все невзгоды обходили стороной, поскольку единственной бедой была раненая кошка. А государь был доволен, что камень с души у него падёт именно сегодня, а не через неделю. Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня? Вот он и сделал. В его мыслях не было того, что его ушлая дочь что-то будет предпринимать сама. Мутить воду Джихан умела, но султан сомневался, что та рискнёт как-то идти наперекор родительскому бюджету. Он ошибался, поэтому и вызвал столь истеричный приступ утром. Ему казалось, что собираться будут до вечера, однако уже в обед он столкнулся с дочерью на главной лестнице, чем был несколько озадачен. Взвинченный внешний вид от него не мог скрыться, впрочем, оно и ясно, замуж не каждый день выходят, поэтому родитель крайне долго пытался успокоить дочь, уверяя, что данный казус не отразится ни на чём. Но из этого разговора уже удалось узнать, кто конкретно постарался над ускорением процесса. Но повелитель был прав, ничто не помешало всем формальностям, которые следовали друг за другом, а организовать вечер — это вообще дело нехитрое. И своя правда тут была, но уже никакого вечера и не хотелось.        Первым, кто явился с поздравлениями, оказался Мустафа, который и был свидетелем со стороны невесты. Ему почему-то едва верилось в то, что его младшая сестра дожила до такого дня. — Ты так переживала и как итог, сама видишь что, — он был искренне рад, причем не было в нем никаких загадочных мыслей, касательно, кто кого любит и почему выбор пал на конкретного человека. Мустафа вообще оказался единственным человеком, кто принял выбор спокойно, не задавая вопросов, обещая со своей стороны всё, что необходимо. Он был одним из первых, кто принялся шерстить должности, желая отстегнуть будущему зятю что-то приличное. Потом эту затею подхватила команда неудержимых, как можно было обозвать, тех, кто в Совете представлял женские интересы. Всё это, конечно, не нравилось Рустему, но ничего поделать он не мог. Слишком много человек были готовы впрячься за нового родственника Шехзаде. — Но я хочу тебя предупредить. Рустем-паша начнёт вставлять палки в колёса, непременно будет пытаться подставить Мерджана. Рустем очень хитрый, найдёт способ, как выставить в невыгодном свете, — слова неприятно откликаются внутри. Во всем этом не было сомнений, об этом было известно и без того, но брат всё-таки решил ещё раз напомнить о том, что за змей у них имеется в родстве. — Я постараюсь сделать все, чтобы подобного не произошло, — Джихан ничего не остаётся, как кивнуть на слова. Все, что ей сказали настолько не ново, что об этом неоднократно думали. Но пока Совет держали те, кто служил не Хюррем, можно было спать относительно спокойно. Мустафа знал о чем говорил, ибо сам был жертвой подстав, причём неоднократно. И ему очень не хотелось, чтобы его сестра оказывалась в столь же плачевных ситуациях, что и он. Отец вряд ли будет церемониться с кем-то, как с сыном. Участь Хатидже-султан хотелось миновать, поэтому Мустафа и ввозился с будущим зятем, делая это не столько по доброй воле, сколько желая обезопасить жизнь сестры, поскольку он уедет в Амасью, а все остальные останутся в столице. О том, что нужно быть осторожными, сказал не только Мустафа, но и его соратник, который по мимо поздравлений заверил все слова своего Шехзаде. Он знал Джихан-султан достаточно хорошо, имел представления о том, на что та была способна и что ей будет легко выполнить. Но ещё раз предупредить — не лишние, особенно, если враг столь хитрый. — Вы не сказали ей о том, что было временем ранее? — когда из комнаты вышли, Ташлыджалы всё-таки набрался наглости, чтобы задать волнующий его вопрос. — Нет. Ей совсем не нужно об этом знать, — Мустафа выглядел обеспокоенным, когда ему задали столь каверзный вопрос. А каверзность состояла лишь в том, что временем ранее, когда ещё организовывали свадьбу самого наследника, ему пришлось иметь не самый приятный разговор с будущим зятем, который зятем становиться совсем не хотел. Мерджан буквально умолял Мустафу поговорить с сестрой, чтобы та отказалась от бездумного поступка, который покалечит её жизнь и превратит в ад. Все было очень даже убедительно, Мустафа даже задумался, когда ему говорили все очень спокойно и со всеми расстановками. И он бы согласился поговорить и переубедить, но в голове всплыла картина, когда он только заикнулся, что должность, которая была за верным слугой Шах-султан, переходит к другому человеку. Мустафа был уверен, что этот разговор не закончится ни чем хорошим. Он достаточно неплохо относился к тому, кто некогда был хранителем покоев, молодой человек был бы рад выполнить его просьбу. Но обещание давать не стал. Ему было намного важнее, что этот выбор был сделан самостоятельно. Сестра поддержала его, без осуждения и вопросов, он сделал то же самое. За эту выходку Шехзаде отчитала собственная жена, которая не была рада свадьбе, но её заткнули тем, что данное не обсуждается. И оно больше и правда ни кем не обсуждалось.       По традиции сыпать монеты должна была мать, но эту обязанность переложили на Махидевран-султан, которая была совсем не против такого расклада, ибо считала главу гарема уже своим ещё одним ребёнком. Повелитель тоже согласился с таким решением. Конечно, много чего было переложено и отменено, однако все состоялось. Ни платье, ни спешка с золотом не смогли испортить данного мероприятия, как бы Рустем не пытался. Михримах удалось пристроиться рядом с Гульфем, вместе они обсуждали то, что планы так резко изменились и Госпоже пришлось делать вид, что она совсем не в курсе из-за чего это вышло. Нергисшах нянчила кошку совместно с Хюмашах, наложницы ждали, когда полетят моменты. Но что-то все тянули время. — Сходи, посмотри, что там случилось, что-то мне не очень спокойно, — Махидевран кивает вниз, призывая свою невестку проверить, как обстоят дела. С учётом того, что бегать в одном и том же платье целый день — это дурной тон, Джихан-султан долго провозилась с выбором другого, поэтому идти должна была совсем не с покоев Валиде, что, в принципе, было бы неуместно. Поэтому ей предоставили комнату Махидевран на случай сборов, как бы, как материнское гнездо. Идти от неё не так уж и долго, но случилась какая-то заминка. Одна из служанок поспешила успокоить родственников, с кем не бывает, не могут выбрать серьги. Дерья лишь фыркнула, узнавая сестру. Однако серьги — это была не самая большая проблема, которая возникла вечером. — Мы тебя ждём, — Госпожа поторопила сестру, закрывая двери, после чего исчезла к своей свекрови, которая волновалась так, будто замуж выходила она. Атмосфера была не такая праздничная, как во времена свадьбы Михримах или Мустафы, но и не было так уж плохо, как пытался сделать Рустем. Вышло скоромнее, но не хуже, как предполагалось. Себя тешили лишь тем, что скромность красит человека.       Красный цвет не был таким уж распространённым в гардеробе, поэтому с платьем возились слишком долго, пытаясь найти хоть что-то из того, что отошло по завещанию от матери и Хатидже. Проблема была ещё в том, что не каждый оттенок красного мог подойти. Но что-то более или менее подходящее, между бордовым и красным, всё-таки нашли. Были некоторые недочёты в платье, например, то, что оно было на более высокий рост, но это был единственный вариант, причём, не самый плохой и весьма подобающий. Нервозность никуда не делась, она продолжала докучать, а сомнения не давали покоя. Комнату Махидевран покидают в непонятных чувствах, которые так и распирают внутри. К навязчивым мыслям присоединяются ещё и физические недуги: то чуть не оступишься о платье, чья юбка длиннее, чем обычно, то фата за что-то зацепиться, то вдохнуть невозможно в тугой шнуровке. По итогу, мешающийся атрибут с головы сняли и решили надеть прям у входа, чтобы точно не зарыться где-то носом. Не только платье мешало спокойно идти, судьба будто специально тормозила и вела дальними путями, не позволяя дойти до гарема. Вместо пятнадцати минут, которые составляли путь от покоев Махидевран-султан до гарема, петляли по дворцу добрых полчаса, а все потому, что где-то был пол скользкий, где-то плохое освящение, а где-то просто не хотелось идти. Вилять коридорами от одного к другому — идея не самая лучшая, это выматывает и трезвости уму не придает, поэтому за ближайший угол сворачивают, нервно хрустя пальцами, пока не появляется хорошо освященная финишная прямая, с которой уже никуда не деться. Заставлять гостей ждать совсем не хотелось, как и не желалось растягивать столь сомнительное удовольствие. Очень хотелось этот вечер завершить и спокойно заснуть, не дёргаясь, что чего-то кому-то не хватает или что-то пошло не так. Поэтому прежде чем пойти дальше стоило образ закончить, хотя бы потому, что дальше останавливаться уже нельзя. По заведенному обычаю, место рядом всегда занимала Афифе-хатун, которой доверяли все и всё, поэтому перед ней голову и опустили, чтобы ранее мешающая полупрозрачная ткань оттенка марсалы надели и пошли дальше. Женщина слабо улыбается, протягивая руку назад, чтобы ей передали необходимое, однако девушка, которая её держала не спешит отдавать ткань. Она делает шаг вперёд и складывается впечатление, что сама хочет сделать то, что доверили кормилице повелителя, та даже хмурит брови, не понимая, что это такое происходит. Она только хочет открыть рот, чтобы возмутиться, но не успевает. Темноволосая служанка стремительно сокращает расстояние, одергивает своё платье и после слышится характерный звук, когда металлический острый предмет разрезает что-то. Впрочем всё именно так и выходит, девушка одним ударом заставляет кровь просочиться сквозь ткань, а султанша только успевает ахнуть, ошарашенно смотря перед собой. Не сразу происходит осознание происходящего, даже когда касаются платья и видят кровь на руках. Исполнительница заказа не убегает, а делает шаг назад и перерезает себе горло ножом, тут же падая. Коридор наполняется женскими криками.       Принято считать, что ни одна свадьба не обходится без драки. Но вряд ли хоть одна свадьба славится убийством невесты. Похищением никого не удивишь, а вот закалыванием — вполне. Штык проходит по намеченной траектории, разрывая одежду, прежде чем поразить мягкие ткани. Колото-режущие раны по своему назначению имеют относительно небольшую зону поражения, но достаточно большую глубину. Рана имеет угловидную или щелевую форму, которая образует, чаще всего, острый угол, что при желании в эту самую рану можно заглянуть и, откровенно говоря, ужаснуться. Данный вид травмы имеет больше травматическое воздействие, чем иные существующие в природе ранения. Особая опасность возникает при поражении сердца и крупных сосудов, а так же внутренних органов. В данном случае метили в печень, но слои ткани, камни и иные предметы декора, с которыми столкнулся острый предмет на первом этапе, не позволили достигнуть печени, поэтому штык вошел, но не успел добраться до внутренних органов, однако кровь хлынула, моментально образовалась небольшая лужа, а платье тут же окрасилось в тёмный цвет. Фигура в красном платье тут же осела на пол, без возможности что-то произнести и как-то пошевелиться. Боль, может быть, и была, её почувствовали в первые пару секунд, а потом шок заполонил все, не позволяя окончательно рухнуть, корчась от боли. Растерянные и напуганные служанки бросились россыпью кто-куда. Одни вопили, что убили, другие же просто звали о помощи, паника мигом овладевала каждой, потому что увидеть двойное убийство — вещь крайне неприятная. Куда более жутко, когда на твоих руках истекают кровью и могут умереть, причём совсем не чужой человек. Афифе изо всех сил пыталась держать дочь повелителя в сознании, умоляя её не закрывать глаза и хоть что-то сказать. Однако ей крайне редко моргали, поскольку все силы уходили на одну единственную мысль. То всемогущество и сила, о которой так часто говорили в последнее время, не спасло главу гарема, не образовалось около неё щита, который мог выгородить и не позволить ей истекать собственной кровью. Абсолютно спокойно Джихан-султан приняла данное, как кару за её грехи. Она была уверена, что ей воздалось за смерть наложницы и не родившегося ребенка, иначе как это можно было объяснить? Перед глазами, которые было трудно держать в открытом положении, она всё так же видела безжизненные угли, которые посмотрели именно на неё, прежде чем рыжая девица покинула мир людей. И именно это вертелось в сознании, что дочь султана никак не пугало даже то, что её следующая минута может стать последней, а она думает о таком. Её мысли сменились только тогда, когда зрение уловило черты лица отца. Он был белый, напуганный и казалось, что этот страх, который в нём сидел, состарил родителя на лет пять-семь. Она видела в нём страх и чувствовала его, хотя напрочь не соображала, что происходит и совсем не слышала, что он её говорит. Но государь не говорил, а орал, как никогда прежде. Джихан было очень жаль его, потому что именно сейчас её родитель был беззащитным, хоть и управлял великой империей. Он ничего не мог сделать, потому что в вопросах жизни и смерти он не так всемогущ, как желал бы. И она не такой уж центр вселенной, как себя считала. Если бы была возможность, то он бы поменялся местами с собственной дочерью, но ничего подобного не было. И он боялся, потому что каждый родитель боится потерять свое дитя, сколько бы лет не было их чаду. Он боялся и гас в её глазах, пока не потух окончательно. Сил больше не было, глаза смыкались и вскоре закрылись окончательно.        — Открой! Открой глаза! — истеричность взыграла даже в том, кто всегда спокоен и хладнокровен. И это было нормально, потому что терять ребёнка больно любому человеку, разве глава государства не человек? Он так же переживает, чувствует и сердце у него тоже имеет свойство ныть. Лекарей не было, хотя за ними тут же отправили, причём не одного человека. Султан был готов разнести весь дворец, но его сдерживало только женское тело на руках. Суета на пару часов покинула Топкапы и вернулась, но уже с менее весёлым поводом. К дворцу стягивали всех лекарей, какие только есть: всех мастей, полов и возрастов. Ситуация выходила настолько вопиющая, что объяснить её было невозможно. Впрочем, глава государства и не пытался найти объяснений, ему нужно было знать, что его младшая дочь не умрёт сегодняшним днём, а проживёт ещё долгие годы, а тех, кто всё это организовал непременно найдут и уничтожат. Далеко ходить не нужно было, достаточно посмотреть по сторонам и найти серые глаза Рустема. Он был доволен исходом события, потому что чужими руками убрал ту, кто так долго портила ему нервы. Он достаточно хорошо промыл мозги племяннику армянского ювелира. Внутри молодого человека мешалось все и сразу, начиная с того, что его отвергли и заканчивая тем, что все родство медленно, но верно уберут, пока в гареме заправляет стол скверная особа. Горячая кровь заглушила здравый смысл, а найти служанку было совсем не трудно, благо во дворце Михримах их достаточно. Глава гарема была слишком занята, чтобы вникать, кто около неё верится, а девушка все искала подходящий момент и нашла. Вышло очень даже эффектно. Рустем был доволен, поскольку одной проблемой меньше.       Открыть глаза выходит с трудом. Веки будто специально кто-то опускает, не давая возможности их поднять. А когда это получается, то солнечный свет очень неприятно слепит, заставляя глаза закрываться. Борьба выходит ожесточённая, но тратить силы на такое не желательно. — Зашторьте, — это произносится очень хриплым и неестественным голосом, какого от Джихан никто не слышал до сих пор. Всего одно слово заставляет мигом проснуться всю комнату. Окно тут же зашторивают, глаза можно открыть, но сил нет никаких. Повторно посмотреть на мир придётся временем позже. — Хвала аллаху, ты жива, — голос раздаётся рядом, чуть ли не над ухом, она даже различает, что это Махидевран, которая оставляет невесомый поцелуй на лбу, — Как же мы все перепугались. — Как ты себя чувствуешь? — другая фраза принадлежала точно сестре, которая, видимо, была где-то рядом, но не настолько, как мать брата. — Не очень. Очень сильно болит бок, — говорить было неприятно, хотя, её не душили и с горлом все было в порядке, но что-то всё-таки вызывало дискомфорт. Что произошло и как так вышло, что она шла-шла и потом упала замертво — Джихан не знала. Она просто ощущала нарастающую боль в правом боку, слабость и легкое головокружение. Обе султанши принялись рассказывать о том, кто и что помнит, перебивая друг друга. И рассказ пострадавшей не понравился, что сразу прочиталось на лице. Старшая из султанш поспешно вышла, чтобы оповестить повелителя, а Дерья подвинулась ближе, желая обсудить то, что не давало ей покоя все те пару дней, которые для её сестры прошли в бессознательном состоянии. — Мустафа очень испугался. Места себе не находил. Сказал, что свернёт шею и отрубит голову тому, кто это совершил, — она с улыбкой говорила о столь страшных вещах, наблюдая за состоянием сестры. — И почему же меня это не удивляет? — вопрос не нуждается в ответе, в брате Госпожа всегда была уверена. И слова о том, что были готовы рвать и метать, вызывают слабую улыбку на бледном лице. Дерья пользуется случаем, поэтому подвигается ещё ближе, понимая, что если не сейчас, то никогда. Хотя, с таким всё же стоило повременить. — Я не должна тебе об этом говорить, но… я не могу не сказать и не спросить, — девушка виновато опускает глаза, прежде чем продолжить, — Мустафа рассказал мне кое о чем. И прежде, чем ты опять начнёшь выгораживать своего… муж, будь он неладен. Я всё-таки расскажу тебе о том, о чем должна молчать. Предвзятое отношение к, уже, зятю у Дерьи было с самых первых дней. Она объясняла это тем, что Мерджан, кем бы он ни был, всё-таки человек Шах-султан, поэтому как-то пытаться подмять его под себя — дело гиблое. Сколько бы она не твердила сестре и сколько бы не пыталась переубедить себя, а все, что имело хоть какую-то связь с лицемерной тетей, ставилось под сомнения и воспринималось, как второсортное. — Не задолго до свадьбы Мустафа разговаривал с Мерджаном. Тот просил повлиять на тебя, отменить свадьбу. Он утверждал, что это идея провальная, что ты самой себе жизнь загубишь, — сказанное проходится такой же болючей волной, заставляя поморщиться, — Я думаю, что… это он мог устроить. Мустафа сказал выбросись эту мысль, но все же. Султанша договорила очень вовремя, потому что стоило ей завершить предложение, как в покои вернулась Махидевран, которая привела и отца, и брата. Свежий разговор заставил ещё больше как-то полунапрячься и полурасстроиться. А когда среди новых лиц она не увидела того, кто.по соображениям, придти должен, то стало совсем гадко. Он не пришёл и это ожидаемо. И нужно отметить, что она и не ждала, но надеялась.       Лекарь не разрешает нервничать, боится, что рана откроется. Ей нельзя делать резких движений и садиться, не говоря о том, чтобы вставать и ходить. Много нельзя и не самый утешительный прогноз на ближайшее время. Это бьет ещё сильнее, после сказанного сестрой. И все бы это хотелось выбросить из головы, но как-то не выходило. Пищи для ума было достаточно, но она была разрушительна для организма. Слишком много мыслей, которые возникают при таком положении дел, при котором ты остаёшься жив, хотя, лучше было бы умереть. По крайней мере, её не грызло бы сознание, которое не позволяло сделать вдох спокойно. Вне сознания провели вечер и сутки, а новостей больше, чем за месяц. Это пугало. Очень хотелось спрятаться под одеяло от всех, кто заходил и мельтешил. — Неужели ты никого не подозреваешь? — сестра была слишком настырной и начинала подбешивать своими вопросами. — Я тебе уже отвечала, — ей отвечали с нескрываемым раздражением, которое так и читалось в глазах. — И все же у него…— девушка только открыла рот, чтобы продолжить, как её резко перервали. — У него был мотив и цель, но делать этого он бы не стал! Я отвечаю тебе одно и то же целый день! Хватит! — голос прорезался и звонко отлетал от стен. Дерья слегка дёрнулась от неожиданности, потому что такой агрессии не ждала. — А, если это сговор? Что если это Шах-султан? — очередное предположение родственницы вызвало ещё больше негатива, чем прошлое. Она будто изводила своими разговорами, — На свадьбе её не было, между прочим. — Её приглашали? — Джихан едва сдержала смешок, потому что лично она её не звала и не планировала. — Ну, вообще-то да. Она ведь сестра султана, — султанша попыталась пародировать голос и вид той, о ком говорила, что вышло весьма похоже, — Но она отказалась. Очень благородно с её стороны, потому что вряд ли её кто-то принял бы. — А причина отказа? — Что-то связанное с Эсмахан. Вроде бы она заболела или что-то такое. — И правда, благородно. Племянница повелителя на пару секунд замолчала, а потом всё-таки вновь попыталась заговорить, но рта открыть не успела, потом что явился повелитель, но не один. Не очень долго думая, султанша испарилась, резко изменившись в лице. По её только взгляду было ясно, что что-то не так, потому что к двери она сидела лицом и сразу видела тех, кто заходит.       Отец вообще-то заходил часто, периодически уточняя, как самочувствие и ничего ли не хочется. Но из всего, что хотелось — это избавиться хотя бы от части той боли, что разъедала все внутри. Однако об этом не говорят, боль вообще глотают, не подавая вида, уверяя, что уже лучше, легче и все наладиться. Государь видит в этом некоторый оптимизм, который его радует, а Джихан очень хотелось его порадовать, потому что его напуганное состояние — это её вина. Она навсегда запомнила его испуганное лицо, которого до этого никогда не видела. Родитель тактично уходит, сведя короткий диалог до того, что ему нужно отойти, а паре: «Все-таки есть о чем поговорить», звучит это несколько смешно, потому что о чём-то им говорить? Единственная тема, которая была, себя уже изжила. — План исполнен в реальность. Вы своего добились, — наверное, если бы у неё были силы встать, то она непременно бы поднялась и скатала бы Мерджану по лицу. Но вместо каких-то действий последовала только усмешка, — С потерями, но Вас это не портит. — Злорадствуешь? — наверное, в чем-то он был прав, потому что дыра в боку не портила до тех пор, пока её не видно. — Упаси господь. Если бы и хотел, то не стал. Совесть не позволила бы, — он говорил спокойно, но это раздражало. А ещё очень хотелось поныть от боли, но нужно было делать вид, что не больно, — Ваш отец рвёт и мечет, как и брат. Пытаются понять: кому было так выгодно Вас убрать. Есть предположения? С учётом того, что у султанши был талант наживать врагов, нужно было как-то сузить круг тех, кто мог подослать убийцу. Ответ себя ждать не заставил: — Вон там, есть зеркало. Думаю, что если ты к нему подойдёшь, то получишь ответ на свой вопрос, — находясь на грани жизни и смерти она продолжала язвить. Это уже было заложено у неё в голове и с этим ничего поделать нельзя. Ответ не понравился больше по той причине, что это было прямое подозрение. Пожалуй, это был первый раз, когда на мужском лице проскользнули эмоции. Быстро и едва заметно, но их успели запомнить. — Вы меня подозреваете? — А есть повод этого не делать? Два вопроса и оба без ответа. Она не подозревала, если бы не знала не о разговоре с братом, а о том нюансе, что сказала Дерья. Её язык — это просто зло вселенское, которое только известно человечеству. Со своей правдой она везде где нужно и где нет. И сейчас, наблюдая за реакцией, было очень сложно сказать, что данное поведение — это то, как ведёт или не ведёт себя человек, который в сговоре с кем-то. — Если бы я хотел Вас убить, то сделал бы это ещё минутой ранее, а не принялся бы вести диалог, — произносится это не с некоторым оскорбительным подтоном, хотя каких-то эмоций по-прежнему стараются не показывать. — Но ты ведь никуда не уходишь. Минутой раньше, минутой позже. Если ты это задумал, то ты это сделаешь и неважно в какой последовательности: начнёшь диалог и исполнишь или наоборот. У тебя есть и цель, и мотив, — девушка разводит руками, давая понять, что свои подозрения она аргументировала. Может и дальше толкать свои объяснения, но есть ли в этом необходимость? Её не было, потому что султаншу молча выслушали и не более, — Тот, кто это сделал непременно будет наказан. Кем бы этот человек не являлся. Рустем-паша всячески отмахивался от того, что ему шипела жена. Её первый вопрос был, когда они остались вдвоём это: «Доволен?!». Она была зла и была готова прибить мужа. С одной стороны, ей стоило радоваться, но она была совсем не рада, что приказ был от Рустема. Он будто желал сделать их жизнь ещё хуже. Беда миновала, когда пришло известие, что младшая дочь повелителя жить будет, но спать спокойно Госпожа не могла, боялась, что эта выходка мужа где-то всплывет. Но Рустем очень дальновидный и осторожный, его не так просто в чем-то заподозрить, поэтому он был спокоен и учтиво склонял голову перед теми, кто не его поля ягоды, делая вид, что тоже переживает. Дело медленно, но верно заминалось, как бы повелитель не пытался его держать на виду. Однако приезд крымского родственника отодвинул много чего на второй план.       Правитель Крыма прибыл со своей дочерью и совсем не по причине, что что-то не так с государством, с ним всё было в полном порядке, однако некоторые вопросы всё-таки стоило обсудить лично с правящим султаном. Помимо дочери привезли с собой внуков, поэтому семейных посиделок не избежать. С учетом того, что младшая дочь из реальности выпала, Михримах по настоянию своего мужа крайне аккуратно начала перенимать обязанности, которые принадлежали ей до этого. Рустем постоянно твердил, что это её шанс вернуть всё в свои руки, что это необходимо сделать, иначе зачем он так старался и подвергал себя же опасности. Приезд крымской родни был самым настоящим шансом для того, чтобы всю власть забрать обратно, показать себя, как глава гарема. Слухи об этом моментально долетели до покалеченной. Понимая, что продолжать лежать — это продолжать сдавать свои позиции, Госпожа занервничала. Ситуация была один в один, как некогда у Хюррем, которая задыхаясь шла в гарем, дабы рассеять слухи о том, что она при смерти. Тогда Хасеки продержалась достойно, но рухнула прямо среди наложниц. Её ситуация была, пожалуй, чуть лучше, ибо от движений рана не расходилась и не начинала кровоточить. — Мне нужно немедленно встать, — это звучит как вызов самой себе, но лежать было нельзя, потому что ещё чуть-чуть и всё, что было завоевано отойдёт Михримах. — Но, — Ханна только открыла рот, как её заткнули одним только взглядом. — Мне нужно встать, — это уже практически процедили, давая понять, что никаких аргументов и возражений. За всё то время, что тянулось, Джихан смирно лежала, лишний раз даже голову не поворачивала. Идея была просто ужасная, но думали не столько головой, сколько своим внутренним позывом. Двигаться было не столько больно, сколько неприятно, потому что бок ныл, болел и местами кровил. Но кого это сйечас волновало? Времени на сборы было достаточно, поэтому к приезду родственников оставались сущие мелочи — научиться заново ровно ходить. Но и с этим обещали самой себе справиться. Цена за всемогущество слишком высока, раз платили за это собственной кровью. Отец долго орал о том, что пролить кровь члена династии — это харам, преступление, которое наказывается высшей мерой, но виновных так никто и не нашёл. Искали, в точности, как искали его жену, но пока не нашли.       Негативные разговоры были лишними, поскольку крымских гостей встречали не каждый день. Помимо брата покойной Валиде приехала Айбиге, которая теперь была особой замужней и имела детей. Их приезду были все рады, Мустафа почему-то особенно был доволен, когда смог увидеть родственницу, которая однажды чуть не стала его женой. — У тебя очень красивая жена. Я рада, что ты нашёл своё счастье, — от былой дерзкой девчонки уже ничего не осталось, Айбиге была и до того красивой, но теперь её смело можно было считать самой красивой девушкой всего Крымского государства. Она носила теперь только платья и выглядела, как самая настоящая принцесса. — Твоего мужа я не наблюдаю рядом, но, видимо, он смелый и отважный, раз смог завоевать твоё сердце, — напоминать про Бали-бея Мустафа не решился, хоть и хотел сказать, что избранник его родственницы точно такой же, как и Малкочоглу, иначе кто бы мог завоевать сердце столь своеобразной девушки? — Отец оставил его в Крыму, чтобы следил за всем, пока нас не будет, а я не могла не поехать, очень хотелось всех увидеть, — Айбиге оставалось такой же очаровательной, а былой пацанки уже и не было, хотя, не стоило исключать, что за саму за себя она сможет постоять. Как и всегда ей удалось найти общий язык со всеми, даже с Дерьей, которая первое время смотрела на приехавшую, как на врага народа, но ревность отступила. Круг родственников был большим, но кого-то не хватало. Это прям ощущалось. Все друг с другом знакомились, если не были знакомы, обсуждали общие интересы или какие-то вопросы. Айбиге очень хорошо помнила, что у Мустафы две младшие сестры. Запомнить Михримах было не трудно, поскольку с Хюррем-султан племянница Валиде проводила много времени, да и как тут забудешь девчонку, которая влюблена в Бали-бея? Но была и ещё одна, на тот момент ещё очень маленькая и милая внучка Айше Хафсы, которую Крымская принцесса помнила вскользь. Но ей даже рта не дали открыть, чтобы спросить, поскольку Рустем активно принялся настраивать гостью на свой лад. — Михримах-султан теперь управляет гаремом? — Айбиге была обеспокоена рассказом, что Хюррем-султан пропала. Она была бы очень рада её видеть, но судьба решила иначе. Хорват только хотел начать очередной рассказ, чтобы восхвалить свою жену, но не успел и слова произнести. — Нет. Гаремом я управляю, — громом среди ясного неба прозвучала фраза, которую никто не ожидал услышать. Рустем-паша боялся обернуться, потому что меньше всего хотел бы видеть хозяйку гарема. Мысленно чертыхнувшись, он всё-таки поворачивается вместе со всеми. Появление было очень неожиданным.       Отговорить упёртую девицу было невозможно, поэтому к концу всех сборов её даже не пытались как-то вразумить. Было неприятно и больно, но когда ей это мешало? Поэтому Джихан-султан старалась не обращать внимания на то, что ей доставляет дискомфорт. Ей нужно было появиться на данной встрече, поэтому скрипя зубами, она шла, понимая, что навлечёт осложнения. Но её это не останавливало, вообще идти было лучше без каких-то остановок, прямо и четко по курсу. По счастливой случайности ей даже удаётся выдернуть из разговора собственного мужа, который меньше всего ожидал, что его настигнут в одном из коридоров. Ещё вчера он улавливал слухом, что всё не очень радужно, а уже сегодня видит, как по коридору рассекают весьма вольно. — Такая сильная жажда жизни, что Вы даже встали, хотя Вам сидеть нельзя, — в планах было очень тактично пропустить сборище, которое было запланировано. И у него это почти получилось, если бы не встреча в коридоре, — Смотрите, чтобы последствия Вас не удушили сухостью в горле. — Надеюсь, что стакан воды ты для меня найдёшь, — фыркнув, Джихан больше не горела желанием говорить. Во-первых, это было трудно. Во-вторых, ей стоило беречь силы для дальнейшего, а поязвить можно и в другой раз. Появляться среди всех именитых родственников желания не было, потому что Мерджан чувствовал себя среди них неуютно с недавних пор, потому что его собственная роль значительно изменилась, что всё еще не нравилось, а адаптация так и не прошла. Поэтому в его собственных интересах было отговорить султаншу от этого действия. Ему удалось тактично слиться с данного мероприятия, когда государь рассказывал о предстоящей встречи. Ссылаясь на то, что как-то не очень хорошо получится, что он тут, среди людей и гостей, а, всё ещё не верится, жена лежит с дырой в боку, без настроения и иных радостей жизни. И стоило сразу же исчезать к себе, но, как специально, по дороге пришлось зацепиться языком и как результат — то место, которое посещать не хотели, с каждым шагом становилось всё ближе. Но никакие уговоры даже слышать не хотели, поэтому в покои повелителя явились и даже попытались слабо улыбнуться, а ещё успели вновь всем напомнить, кто тут главный. Мерджану ничего не оставалось, как стоять рядом, безразлично наблюдая за всем происходящим, мысленно надеясь, что это не надолго. Новая знакомая произвела приятное впечатление, потому что не была избалованной и надменной, как многие из именитого окружения. Милая, улыбчивая и очень разговорчивая, тут же перекинулась на новое лицо. — Это мои сыновья, — у Айбиге было двое близнецов, мальчишки примерно пяти-шести лет, которые внешне походили на неё, — Ильдар и Ибрам. Оба мальчика лишь склонили головы в учтивом поклоне, желая скорее отойти от матери и вернуться к играм. Новым маленьким родственником смогли только улыбнуться, сил не было, чтобы их как-то обнять. — У вас ведь свадьба была совсем недавно, рядом с Мустафой по дате? — Айбиге получила одобрительный кивок, радуясь, что ничего не перепутала, — Я поздравила Шехзаде, но поздравляю и вас. Иншалла у вас будет долгая и счастливая жизнь. И господь пошлёт вам детей. — Аминь. Так и будет, — родственнице лишь улыбаются, соглашаясь со словами, — Всевышний пошлёт много детей. Обаятельно улыбнувшись, крымская принцесса сменила локацию, желая успеть поговорить со всеми. Чем дальше, тем хуже, но Джихан старательно делала вид, что всё нормально, а рядом стоящий мысленно проклял тот день, когда появился в столице. Дети копошились сами с собой, взрослые тоже делились по своим кучам, обсуждая свои интересы. В какой-то момент из комнаты сначала вышла Махидевран со своей внучкой. Затем исчезла Михримах, ссылаясь на головную боль. Уйти первой означало бы, что признать свою слабость. А младшей дочери повелителя было совсем не легко, потому что хуже становилось моментально, но она уперто стояла. Поэтому ей ничего не оставалось, как ждать, когда кто-то уйдёт и она терпеливо дождалась. С позволения отца Госпожа тут же исчезла за дверью, где уже не было ни сил, ни желания скрывать своё плаченное положение. Как бы не хотелось, а участь Хюррем настигла и её. Слабость никуда не ушла, а головокружение моментально вернулось, стоило ей встать. Перенося на ногах свой недуг, Джихан его усугубила настолько, что слабо затянутая рана начала вновь кровить, причём это началось еще при нахождении среди родственников. Кровь накапливалась и сочилась, проникая через слои ткани. Слишком активные действия, постоянное хождение и нарушение всех предписаний довели до обморока, который настиг прямо посреди коридора. Рухнуть посреди коридора, конечно, более эпично, чем упасть среди наложниц. Но какая разница, где и посреди кого падать, если столкновение с кафелем одинаково больно и неприятно в обоих случаях. Ей только успели сказать, что на платье красное пятно, как это же пятно моментально разрослось и заставило потерять сознание. Она вновь напугала отца, вновь заставила всех переживать. На этот раз прикованной к кровати она будет намного дольше, чем планировалось.