30 шагов

И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги Книга Бытия: глава 3, стих 7

      Не ожидая от себя таких смелых заявлений, Гермиона почувствовала, как к ушам и щекам приливает кровь, и понадеялась, что в свете камина этот факт останется незамеченным. Фред удивлённо вскинул брови и спрятал улыбку, приложившись к своему бокалу.       — Похоже, ты вошла во вкус! Вот уж не думал, что ты настолько азартна, — сказал он, взяв кувшин и вновь наполняя бокалы, пока Гермиона перемешивала колоду.       — Тебе следует быть осторожнее, делая предложения, от которых сложно отказаться. Кто устоит перед возможностью получить массаж в конце «адской недели»? — отчаянно храбрилась она, продолжая тасовать карты, и покрутила головой, разминая шею, которая начала похрустывать за несколько лет сидячей работы.       Фред взял печенье и с задумчивым видом осторожно надкусил его, словно сомневаясь в том, что это действительно обычное печенье.       — И тебя не смущает то, что ты или я можем оказаться голыми?       — Вот только давай не будем строить из себя пуритан! — поморщилась Гермиона и отпила из бокала. Определённо, её язык закрутил роман с глинтвейном, изменив голове, и начал жить отдельной жизнью. — Обнажённое тело уже давно перестало быть чем-то из ряда вон. К тому же риск неизбежен в азартных играх, не так ли? — склонив голову набок, произнесла она, скрещивая руки на груди.       — Даже так! — хохотнул Фред. — Ты ли это, Грейнджер? — прищурился он, но осёкся под её возмущенным взглядом, — Гермиона, — исправился он.       Она внимательно разглядывала Фреда, пытаясь понять, что происходит в его голове. Привыкшая к тому, что для неё люди, в большинстве своём, были открытыми книгами, доступными для понимания, как инструкция к бытовой технике, она не могла прочитать Фреда, которого знает столько лет (и о котором не знала почти ничего), пользуясь обычной для неё логикой. Он будто был написан на неизвестном ей языке, к которому нельзя подобрать словарь, и от этого она чувствовала себя беззащитной перед ним. И до ужаса глупой: её грызло сомнение, что она всё усложняет, придумав себе загадку и избегая её решения.       Они отодвинули поднос и сели друг напротив друга. Фред устроился поудобнее, подложив под спину упругую подушку, вытянув одну ногу, а на другую, согнутую в колене, опёрся локтем. Гермиона уселась по-турецки и тоже взяла с кресла подушку и положила на колени, закрываясь ей, как щитом. Она настояла на том, чтобы результаты первой партии не шли в общий счёт, и предложила для удобства не брать новые фишки для каждой партии, если только кто-то из них не уйдёт в минус. Фред сделал ставку, и она раздала карты: его король и десятка против её открытой девятки.       — Минутку, мне теперь плохо видно поле, — Фред потянулся к карману свитера и достал подобие зажигалки. После нескольких щелчков в воздухе над ними повисло около сотни крошечных золотистых огоньков, напоминавших рождественскую гирлянду. — Ну, давай, рассказывай, как ты докатилась до такой жизни? — С двадцатью очками Фред вполне ожидаемо объявил стэнд.       — Какой «такой»? — рассеянно спросила Гермиона, открывая вторую карту и глядя на парившие в воздухе огоньки, вызывавшие у неё детский восторг.       — Предложение сыграть на раздевание задумывалось как провокация, я не ожидал, что ты согласишься. Что такого произошло, что ты перестала говорить фразы «это несерьёзно», «дурацкая идея» и всё в таком духе?       — Ну… Когда привыкаешь жить только разумом, всё чаще ощущаешь вкус упущенных возможностей, — уклончиво ответила Гермиона, протягивая ему своё печенье, потому что второй картой оказалась девятка.       Она не могла честно сказать: «Ты произошёл, Фред Уизли! Ворвался в мою жизнь и всё перевернул!», или заявить, что готова подкинуться на любую его идею из-за дурацкой, почти фанатичной одержимости, которую безуспешно пытается побороть — это не добавило бы ей привлекательности. Во всяком случае, она была убеждена в том, что покорность не покоряет. Разве что слабаков, которые идут по пути наименьшего сопротивления и заполняют кроссворды, подглядывая в ответы на последней странице.       Глядя Фреду в глаза, она нарочито медленно перекинула волосы на одну сторону, оголяя шею, подставляясь свету огня в камине. Он, словно загипнотизированный, следил за каждым её действием.       — Со временем начинаешь понимать, что немного шалопайства никому не повредит, — когда её рука потянулась к уху, Фред возмущённо воскликнул:       — Эй, так не годится!       — Ты куда-то торопишься? — с лукавой улыбкой спросила Гермиона, сняв серьгу и положив её на поднос. — Наслаждайся! И я что-то не помню, чтобы мы обговаривали, что именно с себя снимать. — Она почувствовала прилив удовольствия, вызванного осознанием того, что большее количество вещей, помимо очевидного преимущества, даёт ей возможность поддразнивать Фреда, уязвлять его в той же степени, что и он её на протяжении года.       Фред нетерпеливо заёрзал на месте, сменив позу и сложив ладони на коленях. Он выложил перед собой печенье, и Гермиона снова раздала карты. Туз и шестёрка против открытого туза.       — Какие у тебя планы на праздники? — спросил Фред и попросил ещё карту.       — Не загнуться в тоннах отчётности и гонке за подарками, — она протянула ему шестёрку.       — Как-то безрадостно звучит. — Задумчиво потерев подбородок, он попросил ещё. — У нас есть готовые решения для подарков, так что ты можешь облегчить себе жизнь.       — Это не в моём стиле, не хочу лишать себя удовольствия от предвкушения праздников, — сказала она, добавляя к его картам восьмёрку.       — Блэк-джек! — Фред с довольным видом откинулся назад и, взяв бокал, сделал глоток.       — Похоже, удача сегодня к тебе благосклонна, — заметила Гермиона, открывая свою вторую карту. — У меня тоже блэк-джек! — она чуть ли не подпрыгивала на месте, тыкая пальцем в короля. — Настоящий!       — И тем не менее, каждый остаётся при своём, — трагично вздохнул Фред, расстегнув верхние пуговицы на свитере.       Гермиона с грустью проводила свой блэк-джек, убирая разыгранные карты, и раздала новые: две семёрки Фреда против её открытой десятки.       — Ещё, — попросил он. — Я не услышал ответа на свой вопрос. Ты сказала о своих планах до праздников. Ты ведь не собираешься работать и в Рождество?       — Нет, я, конечно, фанат своей работы, но не настолько, — Гермиона выложила перед ним шестерку. — У меня есть несколько вариантов, и пока ещё есть время подумать.       — Надеюсь, в твоем списке есть наша с Джорджем вечеринка? — Остановившись на своих двадцати очках, Фред подался вперёд, наблюдая за тем, как Гермиона открывает вторую карту.       — Себе, — бесстрастно произнесла Гермиона, находя милым и забавным то, насколько в данный момент Фред напоминал ей лиса на охоте — он вытянулся и замер, почти не моргая, еле заметно дыша, покусывая и облизывая губы. Казалось, ещё чуть-чуть, и он прыгнет. — Перебор, — вытянув девятку, она пожала плечами, достала из миски печенье и отдала его Фреду, а затем сняла вторую серьгу и положила ее на поднос.       С досадой посмотрев на его сложенные стопкой три печенья и пустое место рядом с собой, она убрала с колен подушку, которая казалась ей теперь лишним доспехом, отнимавшим лёгкость в этой схватке, и протянула руку за бокалом.       — Я уже была у вас в прошлом году, — поглаживая ножку бокала, она разглядывала рубиновые переливы глинтвейна в свете огня. — Если ты хочешь, чтобы ваша вечеринка продвинулась в топ моего списка — убеди меня в том, что она этого стоит.       — Я ведь сделаю это, — глядя на нее исподлобья, произнес он. — Убеждать — мой конёк.       — Не сомневаюсь, — она отсалютовала бокалом и сделала глоток.       От стекающего по горлу пряного глинтвейна по телу до кончиков пальцев разливалось тепло, а от лёгкого хмельного тумана в голове таяла скованность и начинали отказывать тормоза. Она смотрела на руки Фреда, тасующие колоду, и даже не отмахивалась от кружащихся с назойливостью летних мух похабных мыслей о том, где бы ей хотелось почувствовать их прикосновения. Ведь она столько раз представляла себе это в фантазиях, столько видела во снах. Преисполнившись решимостью заполучить массаж этими руками, чего бы ей это ни стоило, она взяла из миски печенье и выложила его на поле. Фред сдал карты: ей выпали два туза против его открытой дамы.       — Ещё, — смело потребовала она, уверенная в том, что вероятность перебора равна нулю. Фред протянул ей шестёрку. Если считать тузы за единицы, то при восьми очках у неё есть возможность взять карту. — Ещё, — получив тройку, она не остановилась. — Ещё.       — Ты, наверное, не осознаешь, насколько эротично это произносишь, — протягивая ей шестёрку, сказал Фред.       — Думаешь сбить меня с толку? — прищурилась Гермиона, надеясь, что её тело ничем не выдаст то, что она едва не задохнулась от его слов. — Стэнд.       Фред открыл свою вторую карту.       — У меня блэк-джек, — он забрал печенье, вновь оставляя её с пустыми руками.       Гермиона, разочарованно простонав, сняла через голову свитер и, оставшись в майке, убрала с лица растрепавшиеся наэлектризованные пряди, заправляя их за уши. Золотистые огоньки, парившие в воздухе, стайкой приблизились к ней, и она могла поклясться, что они погладили её, прежде чем вернуться к прежнему состоянию. Она тряхнула головой и несколько раз сильно поморгала, а затем посмотрела на Фреда, который быстро сменил удивлённо-заинтересованное выражение лица на маску абсолютной невозмутимости.       — Мне ведь не показалось? — спросила она, пока Фред раздавал карты. Дама и восьмёрка против его восьмёрки. Не решаясь взять ещё, Гермиона объявила стэнд.       — Да, интересный эффект. Надо будет записать, — он попытался скрыть нервную усмешку, пожал плечами и открыл вторую карту. — Себе, — он вытянул из колоды семёрку. — Упс! Много.       Гермиона, злорадно похихикав, притянула к себе печенье из его стопки вдобавок к своей ставке, пока он расстегивал оставшиеся пуговицы на свитере, чтобы снять его. Её сознание было уже слишком расслаблено для того, чтобы строить теории о причинах смущения Фреда. Куда занимательнее были его бледные ключицы, контрастом выступавшие через треугольный вырез бордовой футболки и вызывающие жуткое желание укусить. Она несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, призывая себя к спокойствию.       Фред раздал карты и, пока Гермиона думала, что делать со своими пятёркой и двойкой против его короля, наполнил бокалы.       — Первый аргумент в пользу нашей вечеринки — этот самый глинтвейн, — произнёс он, обводя рукой кувшин и бокалы, став похожим на приторно-счастливых людей с рекламных плакатов.       — Допустим. Хотя теперь я знаю его состав. Ещё! — Гермиона ощутила пробежавший по телу разряд, случайно коснувшись носком Фреда, когда вытягивала ногу, но не стала отдергивать её, как сделала бы каких-нибудь полчаса назад. Напротив, воспользовавшись тем, что чувство такта задремало, она позволила себе проверить границы и медленно заскользила вверх по ноге Фреда, наблюдая за его реакцией. Ничуть не смутившись, он смотрел на неё с интересом, будто проверяя, насколько далеко она готова зайти. Огоньки в воздухе замерцали чаще.       — Ты не знаешь пропорции, делающие мой рецепт уникальным! Если придёшь — я открою тебе все секреты, — выложив перед ней тройку, заигрывающе подмигнул он.       — Звучит многообещающе. Пожалуй, можно продвинуться на одну строчку вверх. Ещё. — Фред выложил перед ней пятерку. — Ещё.       — Сколько там у тебя строчек? А то я заготовлю сотню причин, а пригодятся, в лучшем случае, десять, — вкладывая восьмёрку, поинтересовался Фред. — Перебор.       Гермиона закатила глаза и придвинула проигранное печенье Фреду.       — Сразу заходи с козырей, чтобы я услышала самые интересные доводы, — улыбаясь посетившей её идее, она завела руку за спину. Застежка бюстгальтера щёлкнула, и она сняла его, вытаскивая через пройму майки и отбрасывая в сторону. Тело радовалось долгожданной свободе, заставляя сладко потягиваться.       — Эй, может, я ожидал увидеть его на тебе! — проследив взглядом траекторию кружева, приземлившегося на кресло, воскликнул Фред.       — Ты сможешь увидеть меня без него, — ответила Гермиона. Трение ткани о чувствительную кожу и осознание своей обнаженности, скрытой под одеждой, заводили её. — Если, конечно, тебе удастся оставить меня без майки.       Они оба замолкли, и завывания ветра за окном и в каминной трубе будто стали громче. Фред подошёл к камину и, взяв кочергу, которая легко звякнула о подставку, поворошил угли. Он подбросил в топку несколько поленьев, раздул пламя и вернулся на своё место. Гермиона, мешая карты, вглядывалась в темноту незашторенной верхней части окна, в которой угадывалось мелькание усилившейся метели. Сдавая карты, она поймала обжигающий пристальный взгляд Фреда, направленный на её слегка просвечивающую майку, и почувствовала себя так, будто он запустил в неё пушечное ядро, сломав рёбра и создав гигантскую пробоину. Она не смогла сдержать смешок, адресованный промелькнувшим в голове морским аналогиям про подтопление трюма.       — Как ты относишься к теории о том, что если бельё на девушке из одного комплекта, то она запланировала секс? — спросил Фред. С двумя восьмёрками на руках он удвоил ставку и объявил сплит.       — Полная чушь! — хмыкнула Гермиона, сдав ему девятку и короля. — Как минимум из-за того, что эта теория не учитывает многих факторов.       — А на тебе комплект? — Фред объявил стэнд, и Гермиона открыла вторую карту — дама с десяткой принесли ей победу.       — Какой ты шустрый! — она забрала его ставки, довольная тем, что у неё в стопке четыре печенья. — Если хочешь узнать — играй лучше.        — Ты умеешь заинтриговать, — Фред снял оба носка и театрально бросил их за спину, как букет невесты.       — А вот ты сдаёшь позиции, — съехидничала Гермиона, раздавая карты. — Ни одного весомого аргумента в пользу рождественской вечеринки!       У Фреда на руках оказался блэк-джек. Гермиона проверила свои карты, и молча протянула печенье Фреду.       — Постой-ка, если у меня сразу блэк-джек, то ставка возвращается в размере три к двум.       — Ну, если с печеньем всё проще, — она разломила одно печенье на две части и отдала половинку Фреду, — то как ты предлагаешь снять полторы вещи?       — Сними что-то одно, а там посмотрим.       Гермиона перебросила волосы через плечо и потянулась руками назад, нащупывая застёжку цепочки.       — Давай помогу, — предложил Фред, придвинувшись ближе.       Гермиона развернулась к нему спиной и замерла. Её тело напряглось, как натянутая струна, остро воспринимая мимолетное касание пальцев Фреда на её шее. Наверняка мурашки выдали её! Бешеные удары сердца, казалось, выбивали из тела остатки самообладания, а время причудливо тянулось и сжималось, превращая момент в бесконечность. Неужели можно так долго снимать цепочку? Она вцепилась пальцами в мягкий ворс ковра, пытаясь сохранить чувство реальности.       — Будем считать это за половину ставки, — прозвучал шёпот у её уха.       — Какая же ты хитрая задница! — резко обернулась она.       Фред не успел отодвинуться, и она смазанным движением прошлась губами по его лицу, резко подскочив от неожиданности и неловкости. Огоньки встрепенулись и стали кружиться над ними. Глядя в потемневшие глаза Фреда, в которых отражались мелькавшее в камине пламя и свет огоньков, Гермиона нервно сглотнула и коснулась пальцами своих губ, будто извиняясь.       — Может, ты права, — тихо проговорил Фред, протянув руку и заправив её волосы за ухо. Она прикрыла глаза, ожидая продолжения. — Но всё же я жду выплаты своей ставки в полном объёме, — с нахальной улыбкой он отстранился и потянулся к подносу, чтобы положить на него цепочку.       Гермиона чувствовала, как внутри вскипает негодование от того, что ей не удаётся парировать с той же ловкостью, с какой ему удаётся выбивать почву из-под её ног и удерживать на грани. Она встала и с особой медлительностью потянулась пальцами к пуговице джинсов, высвобождая её из петли. Отметив про себя, что ей нравится, как Фред смотрит на неё снизу вверх, она пробежалась дразнящим касанием вдоль молнии и расстегнула её. Огоньки снова взбесились, и Фред, запустив руку в карман свитера, лежавшего на кресле, достал делюминатор и щёлкнул им. Лишившись дополнительного освещения, Гермиона осмелела и, покачивая бёдрами, стараясь уподобиться танцовщицам бурлеска, неспешно стала опускать пояс джинсов вниз, а затем, сев на кресло и изящно вытягивая по очереди ноги, стянула штанины. Оставшись в плотных колготках, она спросила, наклонившись к Фреду:       — Надеюсь, теперь ты не имеешь претензий?       Снова сев на ковёр, Гермиона раздала карты. Молчание Фреда было красноречивее любых слов, которые он мог бы сказать. То, что он убрал огоньки делюминатора, выдавало его с головой: их странное поведение определённо было связано с его состоянием. Можно считать, что они сравняли счёт.       — Вернёмся к теме вечеринки: как тебе предложение объединиться и устроить Ли алкогольную дуэль, чтобы он спал минимум до обеда? — спросил Фред, оценивающе глядя на свои семёрку и даму и открытого туза Гермионы.       — Заманчиво, но с его способностью трезветь, скорее, он нас споит, да так, что мы неделю будем отходить, — ответила Гермиона, открывая вторую карту после того, как Фред объявил стэнд. — Ха-ха, блэк-джек!       — Пожалуй, ты права. Ли пьёт, как дьявол, — хохотнул Фред и, протянув ей печенье, быстро стянул с себя футболку. — Хм. Думаю, это тебя заинтересует: я могу предоставить тебе свою спальню.       Он взял колоду и стал мешать карты, а Гермиона пыталась унять разгоравшийся внутри пожар: от его полуобнажённого вида, от дорожки волос на его животе, уходящей под пояс джинсов, от очертаний рёбер, вызывающих желание прикоснуться, от всей его чертовской привлекательности в сочетании с попытками завести разговор о прошлом Рождестве, подкидывая наживки в виде намёков, которые, в целом, могут ничего не значить. Ей казалось, что он пытается выбить из неё признание.       — Интересно, но всё ещё не слишком убедительно, — проговорила она, объявляя стэнд с семнадцатью очками. — Мне нужны подробности. — Если он включает дурака, то для достижения взаимопонимания ей придётся сделать то же самое. — Для чего мне понадобится целая спальня? Почему не гамак?       — Во-первых, ты сможешь в любой момент уединиться, — открывая вторую карту, ответил Фред. — Во-вторых, никто не будет вламываться туда в неподходящий момент, — он сгреб ладонью её печенье, обыграв её на одно очко.       — Слишком размыто, — вытянув ноги, она стянула с себя колготки. — Больше деталей, — потребовала она, оперевшись на ладони и подавшись вперёд, бесцеремонно влезая в его личное пространство.       — Детали… — Фред приложил пальцы к подбородку в задумчиво-оценивающем жесте. — Я заметил одну: всё-таки на тебе комплект, — он подмигнул, и его губы растянулись в довольной улыбке.       Он сдал карты. Посмотрев на свои, Гермиона попросила ещё.       — Я настаиваю на том, чтобы ты пришла на вечеринку, — приняв ту же позу, что и Гермиона, Фред выложил на поле ещё одну карту и придвинул к ней так, что карта оказалась под её пальцами. Она бегло взглянула на неё и решила остановиться на двадцати очках. — Мы сможем продолжить то, что начали в прошлое Рождество.       — О, так у нас, всё-таки, что-то начиналось? — задохнулась она, убирая назад щекотавшие лицо пряди, приводимые в движение его дыханием.— Надеюсь, ты не нафантазировал себе, что я целый год только и жду продолжения? — Блеф явно не удался: как она ни старалась, в её голосе всё же звенела обида за то, что он держал её на крючке, не давая сорваться.       Фред открыл свою карту, и Гермиона забрала выигранное печенье.       — Зачем фантазировать? Я вижу, как ты на меня реагируешь, — он легко коснулся её колена, и кожа под его пальцами моментально покрылась мурашками. — И так каждый раз, — убирая руку, он будто невзначай скользнул выше по бедру.       — Я тоже не слепая, — прошептала она, склонившись к его уху и кивнув на натянутую ниже пояса ткань его джинсов, пока он снимал ремень. Гермиона судорожно дернулась к бокалу, почувствовав, как от звякающего звука пряжки внутри всё задрожало, а рот наполнился слюной. — И твой делюминатор выдал тебя гораздо раньше, чем ты его выключил, — сказала она, сделав глоток.       Фред сдал карты и поднял бокал:       — Выпьем за то, что мы перестали отрицать очевидное.       Они продолжили играть в тишине. Очевидно, им обоим требовалось немного времени, чтобы переварить опрометчивые откровения. Гермионе казалось, что воздух вот-вот начнёт искриться. Напряжение внутри росло, сводило с ума, выворачивало наизнанку. С дамой и пятеркой против открытой четвёрки Фреда, Гермиона попросила ещё карту и остановилась, получив двойку. Фред открыл вторую карту — девятку, — и взял себе ещё.       — Много, — выдохнул он, глядя на трефового валета и придвинув проигранное печенье Гермионе.       Он встал и принялся снимать с себя джинсы. Гермиона взяла в руки колоду и принялась её помешивать, пытаясь сохранить невозмутимый вид, но от её внимания никак не могла ускользнуть обтянутая боксерами эрекция, оказавшаяся чуть выше уровня её глаз, и мокрое пятнышко на ткани. Соприкоснувшись взглядами с Фредом, они, словно по команде, отвели их друг от друга.       Оставшись с половинкой печенья, Фред взял печенье из миски и выложил его на поле. Гермиона раздала карты: у нее была открытая восьмерка, у него — четверка и семерка. Фред попросил ещё.       — Нам не пора остановиться? — неуверенно спросила она, протягивая ему девятку.       — Ты не собираешься идти до конца? Помнится, ты грозилась оставить меня без одежды, — с двадцатью очками он объявил стэнд.       — Так и будет, если ты сейчас проиграешь, — Гермиона намеренно медлила, не открывая вторую карту. — Ты готов к этому?       — Я готов к любому раскладу. Постой, — он накрыл её ладонь, уже начавшую переворачивать карту, — как тебе идея, чтобы в оставшихся партиях победитель раздевал проигравшего?       — Если бы ты предложил это раньше, я бы отказалась, — ответила Гермиона. Ведь это означало возможность трогать друг друга в самых чувствительных местах, имея на это веские основания: не какие-нибудь личные порывы и скрываемые чувства, а правила и условия игры.       Она не была уверена, когда именно стало ясно, к чему идёт дело, но одно ей было известно точно: точка невозврата пройдена, и теперь им оставалось лишь двигаться вперёд. Она перевернула свою карту и, увидев девятку, протянула печенье Фреду. Выжидающе уставившись на Фреда, Гермиона подняла руки, чтобы ему было проще снять с нее майку. Он придвинулся ближе, подхватил края майки и медленно потянул её наверх, дюйм за дюймом обнажая кожу. Она чувствовала себя так, будто освобождается от тяжелой брони. Когда Фред отбросил майку в сторону, Гермиона без тени смущения позволила ему разглядеть её небольшую грудь, испытывая при этом сожаление, что, раздевая её, он не коснулся пальцами покрытой мурашками кожи, жаждущей прикосновений, не задел вершины сосков, призывно выдающихся из сморщившихся от возбуждения коричневых ареол. Время мучительно тянулось, заставляя изнывать от желания.       — Хочу напомнить, что эта партия может стать последней, если не будет ничьей, — сказала Гермиона, протянув руку к картам, и Фред, опешив, сделал ставку. Она не испытывала неловкости, сидя перед ним практически голой — напротив, ей казалось, что это вполне естественно, что всё складывается именно так, как должно быть, и это было определённо новое ощущение.       — Разве мы не по три партии разыгрываем? — С бубновыми пятёркой и шестёркой на руках против её открытой трефовой шестёрки он попросил ещё.       — А что ты будешь ставить, оказавшись совсем голым? — Гермиона протянула ему четвёрку червей. Ей нравилось, что он рассматривал её, не пытался отводить взгляд и делать вид, что ничего не происходит.       — Справедливое замечание, хотя и самонадеянное. Ещё.       Она сдала ему тройку червей, и Фред, набрав восемнадцать очков, объявил стэнд. Гермиона медленно открыла вторую карту: трефовая четвёрка. Выдохнув, она взяла из колоды еще одну карту. Она ликовала: пиковая десятка позволила набрать двадцать очков и обыграть Фреда. Забрав у него печенье, она показала соотношение: четыре с половиной к полутора, и вынесла вердикт:       — Массаж достаётся мне. А ты остаёшься без одежды, как я и обещала.