На доске собственной жизни

                    Фредди замер на долгий миг с поднятыми в защитном жесте руками. Его всего трясло, и он сам не мог понять, чего хотел больше — схватить Флоренс за плечи и удержать, не дать уйти или всё же задушить её прямо на месте.       Хлопнула дверь. Фредди резко выдохнул, опуская руки и невольно сжимая кулаки.       Хотелось кричать. Кричать громко и долго, пока не сорвётся голос. Всё то, чего он столько времени — да всю свою жизнь — добивался, рушилось у него на глазах, рассыпаясь пеплом. Когда, когда он оступился?!       5:1… Это просто конец. Причём с величайшим позором. Для него в шахматах всё кончено, больше не имеет смысла унижаться и пытаться вылезти куда-то. Его и так все ненавидят. Конечно, легко осуждающе качать головой, приговаривая, что «Фредди Трампер, позор для шахмат…».       И Флоренс…       Фредди со всей силы ударил по стене, сбивая костяшки до крови. Он смотрел на алые струйки, стекающие по его бледной ладони на запястье, и чувствовал, как внутри полыхал безудержный костёр эмоций.       Да, быть может он и не любил её по-настоящему!       Раздался второй удар.       Да, быть может, это была только страсть!       Снова глухой стук и тихий рык сквозь зубы.       Да, он не всегда был внимателен к ней!       На обоях уже чётко остались следы крови.       Но он привязался к ней! Он оберегал её все эти годы! Он п о н и м а л её!       Раздался звериный вой, смешанный с приглушённым стоном. Фредди опёрся на стену раскрытыми ладонями и упёрся в неё лбом. С его губ сорвался тихий всхлип, и он в испуге зажал себе рот ладонью, тут же ощутив металлический привкус крови.       Фредди медленно сполз на пол, притянул колени к себе, крепко, до побелевших суставов, сцепив руки в замок, и уткнулся лицом в жёсткую ткань штанов.       Как легко бранить Фредди Трампера, самого скандального шахматиста всего мира! Как легко считать его простым эгоистом, который других не ставит и в грош! Как легко осуждать, опираясь лишь на то, что видишь!       — Это не моя вина!       Хриплый протест отдаётся от стен пустой квартиры, ударяя по ушам, и Фредди вздрагивает.       Он не виноват. Не виноват-не-виноват-не-виноват-нет-нет-нет!       — Как они могут судить меня? Что они знают обо мне? Что они знают о том, через что я прошёл?       Больно, больно, больно! Впервые за много лет так больно! Но он же ведь смог перебороть себя и затолкать воспоминания куда подальше, неужели снова…?       Да. Снова.       — Я никогда никому не был нужен, — тихо шепчет он в пустоту. — Даже матери. Об отце вообще не заикаюсь. Глупый мальчишка, который мечтал о каких-то свершениях… И что же в итоге? О моих победах знает весь мир, весь мир знает моё имя, кроме родной матери!       Неужели я так много просил? Чуть-чуть тепла.       Он ни на что не претендовал кроме обычной родительской ласки. Он хотел понимания, но боялся даже шёпотом рассказать о своих мыслях, ибо они не нашли бы отклика, он знал это.       — Как можно быть искренним, когда за каждым жестом твоей руки кто-то следит, ожидая твоей ошибки?! Я всю жизнь ношу чётко продуманную маску, что всегда спасала меня — уверенность, насмешка, пренебрежение… Я сросся с ней и… стал относиться ко всем одинаково. Поэтому упустил момент с Флоренс.       Фредди снова сжал искалеченные ладони в кулаки, впиваясь ногтями в кожу и пытаясь хоть немного привести мысли в порядок.       — Довольно, — прошипел он сквозь зубы, поднимаясь на ноги, — Больше я не допущу ни единой ошибки. Я проиграл эту партию, но я могу выиграть войну. О, мир, ты сам создал именно такого Фредди Трампера, и таковым я буду для тебя. Больше никто не увидит и не узнает моей слабости, и не сможет ею воспользоваться.       В потемневших радужках блеснул чуть безумный огонёк, и Фредди протянул окровавленную руку к телефону.       — Я хочу сделать заявление! — громко раздалось в комнате.       Голос не дрогнул.