На доске собственной жизни

                    Фредди раздражённо шипит, как рассерженный кот, и недовольно встряхивает головой: пара, занимающая соседний номер, в очередной раз что-то не могла поделить и орала, кажется, на весь отель. Съехать бы отсюда ко всем журналистам, да только и так оставалось перетерпеть всего одну ночь и надо уже улетать на новый матч.       Фредди нарочито громко хлопает крышкой чемондана и, мрачно глядя на тонкую отельную стенку, гасит свет. В спальне надоедливые голоса слышно уже не так сильно, и он устало вытягивается на кровати, стараясь не потревожить спящую Флоренс. Глаза прикрывает, тихо, медленно выдыхая. В конце концов он умеет засыпать, даже когда кричат куда более громко. Умел раньше.       Фредди знает, каково это, когда за стенкой каждый вечер ругаются родители, а ты пытаешься хоть немного выспаться. А у тебя слух куда более чуткий, чем у большинства людей.       Фредди помнит, как всегда было страшно, что ссора дойдёт и до него.       Он каждый день старался как можно раньше спрятаться в своей комнате, боясь попасть под горячую руку. Он слышал иногда вскрики, которые могли быть только от боли, и молча плакал первое время. Он долго не мог научиться спать — тревога и страх не давали. А потом появились сны.       Они уводили его в совершенно другие места, где он мог делать почти всё, что хотелось. Фредди всеми силами старался отрешиться от происходящего вокруг, сосредотачиваясь на желаемом сюжете, чтобы оживить его во сне. Фредди стал сбегать во сны ото всей той боли, что несла реальная жизнь. Для него это становилось кратковременным отдыхом.       Фредди безумно боялся кошмаров, которые будто чувствовали это и всегда были жутко реалистичные, отражая слишком жизненные ситуации: то он присутствовал при ссоре своих родителей, то все его знакомые стояли и смеялись над ним, то он раз за разом позорно проигрывал партии шахмат, опять же становясь посмешищем.       Фредди никому никогда не рассказывал, насколько сильно он любил летать в своих снах. Полёт стал для него самой желанной мечтой и самой личной тайной. Ветер, приятно ласкающий лицо; весь мир, кажущийся таким маленьким и незначительным, по сравнению с просторами бесконечного неба; свобода. Он был там свободен.       С возрастом от снов в большинстве своём остались одни кошмары, и вся магия сновидения пропала.       Фредди уже в полудрёме слышит очередной слишком громкий вскрик и невольно подскакивает, дёрнувшись. Флоренс сонно ловит его за запястье, плавно утаскивая обратно на одеяло, и ласково гладит по лицу, успокаивая.       — Спи, — выдыхает тихо, утыкаясь носом ему в плечо.       Фредди неосознанно к ней жмётся, прикрывая глаза. Флоренс рядом ощущается защитой от доставшего даже здесь прошлого.