На доске собственной жизни

                    Это просто… Просто очередной такой день, когда хочется спрятаться в самый дальний угол и не высовываться оттуда. Тихо скулить в ребро прикушенной, чтоб не орать, ладони. И ни в коем случае не закрывать глаза, потому что там — бездна. Из которой потом не вернёшься.       Фредди даже, наверное, рад, что он совершенно один в пустом безликом и бездушном номере очередной гостиницы, ведь так никто не увидит его слабость и не сможет рассмеяться, укорить или воспользоваться этим после. Одному легче. Это всегда так работало.       До сегодняшнего дня.       Фредди жмурится, закусывая губу и упираясь до боли спиной в стену. Сползает по ней на пол, обхватывая себя руками за плечи и тщетно пытаясь унять противную дрожь.       Под веками жжёт нещадно. Под веками — перед глазами — отец кричит и замахивается на мать, а он стоит и дрожит от страха.       Почти как сейчас. Так же, как сейчас.       Фредди ногтями по горлу скребёт. Фредди в своём личном липком ужасе задыхается, судорожно мотая головой, будто пытаясь наваждение стряхнуть.       Он жмурится до цветных кругов, до боли. Под веками — перед глазами — печёт. Он видит довольную и нахальную ухмылку победившего русского, издевательски протягивающего ему руку для учтивого рукопожатия. У Фредди мир рушится, царапаясь осколками.       Фредди больно бьётся затылком о гладую равнодушную поверхность стены, стискивая зубы до заболевшей челюсти. Перед глазами Флоренс, кричащая на него. Флоренс, каждым словом бьющая по самому больному, будто мстит за всё, каждую обиду напоминая и возвращая. Флоренс уходит, громко хлопнув дверью. Флоренс предаёт, как и все до неё.       Фредди дёргается всем телом, почувствовав осторожное прикосновение тонких прохладных пальцев к волосам.       — Фредди? — зовёт мягко родной голос.       Тонкие, почти невесомые, ладони ложатся ему на плечи, гладят, касаясь напряжённой спины. Кажется, только подайся вперёд и можно спрятаться в бережных объятиях, зарыться носом в мягие волосы, вдыхая родной запах.       Фредди ещё отчаянней жмурится. И кричит. Фредди колени к груди подбирает, в клубок сжимается, передёргивая плечами, сбрасывая призрачные, фантомные прикосновения.       Фредди глаза открывает резко, не замечая слёз, пачкающих светлые впалые щёки. Рядом с ним — никого. Он один. Совершенно. И бесповоротно.       Фредди поднимается на ноги, тут же покачиваясь и упираясь раскрытой ладонью в стену, чтобы не упасть. И никто не поддерживает его.       Надо же просто переждать, да? Час, день, неделю, месяц… Потом ведь не будет так больно, правда?       Фредди не уверен, что справится. Фредди не уверен, что доживёт. Что-то в серо-зелёных радужках ломается окончательно. И навсегда.       И этого никто не видит.