Втяни животик

Кое как выпрошенная в книжном, в котором я как-то обязана была помогать устанавливать свежие стеллажи и сортировать книги в алфавитном порядке, Ича-Ича Рай уже была выучена наизусть. Миловидная хозяйка восстанавливаемого магазина на уговоры поддалась отчасти легко. Серия не пользовалась популярностью, да и складывалось ощущение, что избавиться от этой похабщины ей было только в радость. Покупали её действительно не ахти, так, был один любитель, коротко обронила женщина, тут же чихая от свежего древесного запаха стеллажей и сворачивая на этом тему. Обычная физическая сила действительно нужна была деревне. Люди преклонного возраста, под надзором которых приходилось трудиться на благо Конохи, по крайней мере не выказывали ко мне никакого раздражения или негатива. Хотя, казалось бы. Всё должно быть наоборот. То ли старческая усталость, то ли долгожданное принятие мира в их землях оказывало на них влияние. Так или иначе, особой радости мне тоже не выказывали. Каждый встречный, каждое дерево, каждая тропинка громогласно заявляли, что я здесь чужачка, оставшаяся лишь по доброй воле Хокаге-самы. Да и встречных этих было крайне мало. Шикамару постоянно старался держать меня в тени или за своей спиной, также не выказывая ко мне какого рода эмоций. Лёд тронулся, когда как-то вечером, пока он по традиции отводил меня до места скудного обитания в деревне, уж слишком отстраненно озирался у себя под ногами. Мы практически не разговаривали, да и не сказать, что у меня было на это право. Скорее всего. Не выдержав каких-то внутренних с самим с собой расприй, он лениво кинул из-за плеча: — Вот есть у тебя семь величин. Неделимых. Считай, что если их представить фигурами, то получится три ребра, диагонали граней и сама диагональ общей фигуры построения. Каждый сектор должен быть равномерно нагружен. Причем целочисленно, вписанные в восемь триграмм. Как поделишь? Это была самая длинная речь от Шикамару, что мне доводилось слышать за всё время. Видимо, вопрос и правда одолевал его в той максимальной степени, насколько хватало его неторопливого ума. Но очень острого. — То, о чем ты говоришь — совершенный кубоид. Невозможно реализовать такое построение, — было понятно, что за всеми этими математическими терминами скрывается обычная руководительская задача. Или что-то в этом духе. Понимать японских шиноби я стала вряд ли существенно лучше. — У него все семь основных величин натуральные числа. Ну, целочисленные. У диофантовых уравнений в этой системе нет решения. Или же, если мы всё-таки говорим о трехмерном пространстве, то я бы разбила по пифагоровым четверкам восемь триграмм, но есть проблема — вряд ли для живых людей справедливо решение через ортонормальные матрицы. Всё равно одна из величин будет не целочисленной. Придется кому-то отрезать руку. Так молча и продолжили путь — Шикамару, чуть впереди, засунув руки в карманы и пуская сигаретный дым куда-то влево по плечу, и я, натянув на голову капюшон теплой черной мантии с перевязанными спереди длинными концами в свободный узел. Квартал Учих выглядел нежилым. Наверное, так и должно было быть — не зря это место пустовало столько лет. Но плотность населения деревни, да и необходимость в новых складских помещениях, больших по площади магазинов, которые бы не вписывались в остальной ландшафт деревни, заставила эту зону отстраивать с нуля. Так было даже удобнее. Как с чистого белого листа. Эта окраина будто бы была для деревни кладовкой, куда пряталось всё, что мешалось внутри обжитой красивой квартиры. Из жилого тут было только два одноэтажных, но с высокой крышей, простеньких домишка, сооруженных наскоро неким Ямато. Способность за пару секунд возвести с помощью стихии дерева недвижимость виделась мне самой охуенной способностью. Когда тебе переваливает за двадцать, начинаешь радоваться мелочам — сигареты в заначке, крепкий кофе по утрам, теплая мантия, да тишина по ночам, чтоб от бессонницы ничего не отвлекало. Жаловаться не приходилось, спасибо за крышу над головой, остальное — само приложится. В доме было сразу две комнаты — видимо, Ямато планировал так небольшую спальню и ещё одну, полугостинную-полустоловую-полу ещё что-то. Хотелось лишь поскорее довести сюда нормальное водоснабжение, что планировалось на следующий месяц и уже было вписано в мой план работ, да кровать бы. От футона уже затекала спина. Чай не пятнадцать лет уже, когда я отрубалась прямиком в комнате Джея по полу, пока мы писали нескончаемые конспекты. Уже у самого дома, когда я почти отодвинула дверь, Шикамару решил чуть окликнуть. — В шоги играешь? Царапнула ногтем по сёдзи, оборачиваясь в его сторону. — Да. Он потянулся в карман. У нас так как-то само собой сложилось, что время от времени он оставлял мне початую пачку сигарет. То ли за хорошее поведение, то ли по доброте душевной. Вот и сейчас чуть помятая пачка была протянута привычным движением ко мне. Вытащив одну сигарету, тут же прикурила об указательный палец — Шикамару всегда чуть коробил этот жест. Не принято у них вот так вот пользоваться техниками. — Пошли. Он просто развернулся, чуть сильнее заталкивая ладони в карманы по запястья. Вечерами становилось ещё холоднее. Всё также молча, потягивая сигареты в схожем положении, добрели до его дома. Вокруг было тихо, ни души, Луна начинала выползать на небосвод. На деревянной веранде перед сёдзи аккуратно лежали две плоских макуры, а между ними — низкий столик на круглых ножках с узнаваемой доской. Складывалось ощущение, что шоги тут стоят вот так вот всегда, готовые, что в любой момент за них сядут, решая логическую задачу, оставленную с прошлой недели. Мы гоняли шоги практически молча и чуть ли не до самого утра. На второй раз обменялись математическими терминами и чем-то с тактических миссий, будто прощупывая интеллект друг друга. На третий мы сразу же после моих работ двинулись в сторону его дома, экономя время. На четвертый гоняли всю ночь, до самого-самого утра. У Шикамару был выходной — значит и у меня тоже. Лень перед проводом меня за окраины деревни взяла верх, иначе я никак не могла объяснить, когда он молча встал, устало массируя веки, и просто молча пошёл на кухню, как бы приглашая за собой. — Чай будешь? Я полусонно оглядывалась по сторонам, как всегда чувствуя себя не очень уверенно в незнакомом месте. Тем более, в чьем-то доме. Вот так вот, на кухне, после бесконечной ночной партии в шоги. — Угу. Спасибо. Он махнул в сторону стула, как бы намекая, садись, в ногах правды нет. Пришлось сесть, подпирая подбородок левой ладонью. — Тебе лет сколько, Шикамару? — Девятнадцать, — приготовление чая у него выходило очень ловко. Шикамару был похож на меня своим умом не по годам. Складывалось ощущение, что с ровесниками ему было едва интереснее, чем с двумя тяванами, в которые он размеренно наливал чай. Тут я его понимала прекрасно. — А тебе? — Двадцать четыре. Ничего не сказав в ответ, аккуратно поставил тяваны на стол, садясь напротив. — Сколько лет вы учитесь в Кираи? — Суммарно по семь лет. На самом деле, у нас как бы три ступени образования. Первый курс как школа, что ли. Со второго по пятый — колледж. А старшие — это уже серьезно, не все туда идут. Шикамару кивнул то ли мне, то ли чаю. — А вы? — Когда как. Кто-то и за год оканчивает весь курс Академии. Я ответила ему тем же неопределенным кивком. Шикамару продолжил. — Некоторые и в десять лет уже ходят на миссии. Образование — базовая вещь, для общего развития. Чтобы писать хотя бы умели. А остальное — в боях. — Но можно же совмещать и то, и другое. Мы тоже и учимся, и на миссиях в то же время. Просто предметы и формат обучения не совсем стандартные, наверное. Скорее, знаешь, вот как когда к тебе попадается в руки вражеская установка, или свиток, или техника какая, и ты пытаешься в этом разобраться. Тут то же самое, только в более спокойной обстановке. — Тоже верно, — теперь уже точно мне кивнул Шикамару. — Есть в этом здравый смысл. Хотя бы иллюзорная безопасность для детей. Передача эстафеты кивков выпала мне. — Почему ты попросила убежище у Конохи? Шикамару чуть подул на гладь чая, бросая на меня изучающий взгляд. Подобрать ответ было сложно. — Это сложно, — чуть дернув плечами, точно также подула на чай. — Тебя пытались втихую убить? Когда ты даже не знаешь, за что? Он ничего не ответил. Так молча допили по тявану, Шикамару налил ещё по одной. — У меня отец умер. На этой войне. Был в стратегическом штабе. Было в этом неторопливом разговоре на чужой кухне под еле пробивающимися лучами рассвета за окнами что-то уютное. Успокаивающее. Будто деревня наконец-то начала меня принимать, а не отторгать. — Если сотрудничество с Мировой Конфедерацией спасет хотя бы несколько жизней — уже хорошо. — Я соболезную твоей утрате, Шикамару, — неизвестно, было ли принято у них выражать скорбь по умершим в бою шиноби, но мне было плевать. Мне действительно хотелось выразить это вслух. — Однозначно спасет. Иначе я бы не рисковала головой, пробираясь сюда. — Хорошо, — как-то невпопад ответил Шикамару. — Может, тут поспишь? Так лень идти по холоду до Учих. Он демонстративно зевнул. — Спасибо. Восторг, когда я увидела в его гостевой комнате кровать, было не описать словами. — Уборная по коридору налево. — Добрых снов, Шикамару. Он что-то ответил сквозь широченный зевок, но было не особо-то и важно. Ича-Ича Рай был захлопнут и брошен куда-то на подоконник. Прочитала уже от корки до корки. Но это было то единственное, что спасало бессонными вечерами и ночами, скрывало от внешнего мира и давало иллюзию спокойствия. Всё лучше, чем, выйдя на улицу, случайно вновь наткнуться на отдающие красным в темноте глаза единственного живого человека в этом районе, помимо меня. Саске тоже не жаловали. Относились бы как к последнему куску дерьма, если бы не, как я поняла, заступившиеся за него не последние люди в деревне. Никаких словесных перепалок больше не было, лишь случайные брезгливые взгляды или молчаливая работа бок о бок, когда отправляли на смежные работы. Делать что-то одной рукой было видно, как трудно. Водолазка с длинными рукавами и накидка успешно скрывали отсутствие одного предплечья, но помогало это навряд ли. Скорее всего, он был правшой. И тут за пару недель не переучишься делать привычные действия левой. Это так не работает. С самого детства я была левшой. Мать била и за это, следуя старым поверьям, что левши — это сосредоточение зла, порождения дьявола и всё в этом духе. Пришлось переучиваться. Но в итоге это всё равно сказывалось и на размашистый, не всегда разборчивый почерк, и на обычные бытовые действия. Целиться по левому глазу, мыть посуду левой рукой, подпирать подбородок левой ладонью. Лежать больше на футоне, вглядываясь в потолок, не представлялось возможным. Совсем рядом с моим домом росли свежие ростки узнаваемой японской сливы. Черт его знает, кто посадил, но почему-то резко захотелось на них отвлечься. Растение зимнее, цветет в январе. Сейчас его лишь нужно было стричь да утеплять корневую систему. Накинула теплую мантию, натягивая воротник темной водолазки по уши, прихватила пачку сигарет. Похолодало как-то слишком быстро. Даже незнакомые мне прохожие Конохи то и дело жаловались друг другу, что зима приходит не привычно стремительно. Мне часто говорили, что я притаскиваю за собой в город аномальный холод, но скорее в шутку — так просто совпадало. Но совпадения с годами приобретали систематический характер. Да и хуй с ним. Ночь ещё не наступила. В отдалении слышалось вечернее копошение деревни, в которой однозначно было теплее, чем здесь. Секатор для побочных ростков оказался брошенным тут же, рядом с побегами. Не сказать, что я много соображала в цветах и кустарниках, но опыт мало-мальский был. Как-то мы были с Итаном и Джеем на миссии в Германии, где нам приходилось косить под торговцев цветами. Оттуда и все эти не самые полезные знания. Процесс успокаивал, убаюкивая заебавшееся и уставшее море внутри, разлитое возле сердца. Чьи-то торопливые шаги вызвали раздражение. — Привет! Милая блондинистая девчушка направлялась строго в мою сторону. — Привет? — скорее спросила, чем поздоровалась в ответ. — Я не думала, что за ними кто-то будет ухаживать, кроме меня. Ты же… Девчушка растерялась. Конечно, слухами земля полнится. Ситуация вынуждала представиться, прекращая её потуги закончить фразу. — Шерпа. Или Иллин. Два имени, — протянула свободную от секатора руку. — Ино, — она коротко кивнула, пожимая руку в ответ. Странно, но от нее веяло каким никаким одобрением. Уже что-то на фоне бесконечного безразличия и брезгливости ко мне. Общение с ней как-то задалось сразу. То ли потому, что девчонки, то ли от того, что прическа её напоминала мне Дейдару. Она сбивчиво объяснила, что в курсе всей это ситуации со мной и даже поблагодарила, что я тут повозилась со сливой. — У меня родительский магазинчик цветочный. Небольшой такой. Его уже восстановили. Вот, планирую к февралю на продажу выставить. Как раз ко дню Святого Валентина. — Ц, дурацкий праздник, — я даже попыталась улыбнуться. Говорили в целом ни о чем, но на душе становилось спокойнее. — Может, чаю? Я не кусаюсь, да и метка, — я смазано махнула в район ключицы, как бы обрисовывая её. — Не откажусь, — Ино кивнула. Что-то в ней было такое, похожее на меня в совсем далекой юности. Принимать первого гостя в Конохе было немного волнительно. Ино вешала полупальто в полуприхожей, любопытно озираясь по сторонам. — Уютно тут всё Ямато-сан сделал. — Есть такое, — кивнула в знак согласия. Безумно не хватало привычной душевой кабины и стиральной машинки. Ино в отличие от многих других действительно была заинтересована и выражала хоть какие-то эмоции. Она была весьма симпатичной на мой вкус. Замени чай на виски - разложила бы прямо на столе. Мои пансексуальные наклонности были известны далеко за пределами Кираи, но погоды это не делало абсолютно никакой. Пока Ино что-то рассказывала про свой магазин, в голову закрался вопрос — а как у них тут вообще с этим всё обстоит? Я прекрасно понимала, что общество тут крайне консервативно, все ещё относясь к сексу как к продолжению рода, занимаясь им исключительно намереваясь завести детей. Но то про старое поколение. Может это, новое, ещё не совсем потеряно? Про патриархат и гендерное равенство вообще было подумать страшно. Но подобное мы уже проходили. Своими же руками, с Джеем и Итаном устраивали ЛГБТ-дебоши, мини-стычки и не стеснялись своего положения. Неразлучная взбалмошная троица. Итан — Шерпа — Джей. Би — пан — би. Так и дружили душа в душу, до поры, до времени. — Не хочешь поработать у меня? Дел невпроворот, а руки нужны. Из расплывчатых раздумий вырвал вопрос, заданный Ино. — Да я бы с удовольствием. У старшего надо узнать. В следующем месяце сюда будем водоснабжение проводить, а так — не знаю. Вспомнишь добро — вот и оно. В сёдзи постучали. — Входи. Единственным человеком, кто мог здесь оказаться, был Шикамару. Или Учиха, но даже если бы вся деревня, весь мир знали бы, где я живу, Саске был бы последним, кто постучался в дверь моего дома. — Привет, Шикамару. — Оо, Шикамару! Какими судьбами! Логично, что они были знакомы. Деревня не такая большая, да и ровесники на вид. — Ино? — он чуть выгнул бровь. — Привет, как ты? — Этот что ли главный? — Ино чуть рассмеялась. — Лучше всех, — ответила на его вопрос. — Мы с ним в одной команде, кстати, — чуть ткнула меня в плечо. — Хм, — на этом моя реакция закончилась. Шикамару впервые вот так вот постучался, а после и оказался по другую сторону моей двери. Целых два гостя за один вечер — ничего себе ажиотаж. Он привычным движением протянул мне пачку, но на этот раз она была полной. — Я согласовал тебе бюджет на свободные расходы. Больше не будешь у меня стрелять, — он даже почти улыбнулся. — Здоровья тебе и процветания, — я вновь повторила ту фразу, что бросила ему, привязанная к столбу в первую нашу встречу. Уточнять детали сейчас не хотелось, уж слишком приятным был вечер. Шикамару о чем-то перекинулись с Ино, пока я, не спрашивая причину визита, ставила на стол третью чашку. Как-то стало даже хорошо на душе. Влиться в диалог оказалось проще простого. С этими двумя общение складывалось и по отдельности, и вместе взятое. Шикамару ничего не говорил о том, почему вдруг пришел, смиренно принимая тяван с зеленым чаем. Если честно, меня всегда подташнивало от зеленого чая, но ради этой вот посиделки я готова была терпеть. Открыть самой свежую пачку было вершиной блаженства. Соскребла сигарету, плотно зажатую между соседями, прикурила от пальца, затянулась. Никто не говорил, что курить в этом сконструированном доме нельзя. Поэтому было немного поебать. Пепельницей выступала точно такая же неглубокая тяван. Ино чуть кашлянула, а Шикамару продублировал мои действия, только вот подкуривался от своей традиционной зиппо. Раньше у меня была такая же, только черная. — Хорошая зажигалка. У меня такая же была. Черная. — От учителя досталась. Что-то в лицах Ино и Шикамару подсказало мне, что тему лучше не развивать. Уж слишком болезненно надкусил каждый по нижней губе. Поэтому я просто кивнула, возвращая разговор в изначальной русло. Говорили о цветах и шогах. О сигаретах и бензине. О Кираи и Академии Конохи. О миссиях и хобби. О языках и акцентах. Не более, чем позволяли законы собственных стран. Фактически, я все еще была жителем скрытых островов, абсолютно другой страны за границей Японии. Ино ушла чуть раньше, ссылаясь на мать. Шикамару остался. Пока я вымывала чашки, он курил. Обстановка напоминала нашу с ним первую посиделку в четырех стенах, только дом теперь другой. Мы потрещали опять о шогах, о логических цепочках, поспорили о стратегиях. Давно перевалило за полночь, как он засобирался домой. — Завтра и послезавтра выходной. Отдыхай. Может, я скоро на миссию отправлюсь, длительную. Там посмотрим. — Хорошо, — стряхивая пепел в переполненную «‎пепельницу»‎ и все ещё думая о шогах, протянула я. У меня, как и у шог, было две грани. Одна вся такая трудолюбивая, ответственная, профессиональная. Рабочая. Вторая — маргинально-развязная, с чужими членами во рту и во всех остальных отверстиях, переполненными пепельницами, бессонницей, сигаретным смрадом в доме и постоянным бухлом. — Кстати, у вас алкоголь же продают? — С восемнадцати некрепкий, с двадцати одного - любой. — Понятно, — кивнула, смахивая пепел со стола на пол. — Спасибо за деньги. Ты не должен был. — Забей, — Шикамару зевнул. — Со следующего месяца начнут выплачивать. Немного, но на сигареты точно хватит сполна. Выкурив ещё пару сигарет, он ретировался домой. Спать, как обычно, не хотелось. Открыв окна, чтобы табачный дым выветрился, вышла на улицу, зябко кутаясь в мантию. Было слишком тихо. Сигаретный дым смешивался с редким облаком пара от холодного воздуха. Стоять вот так, неподвижно облокотившись на раздвижную дверь и бесшумно курить, было очень приятно. Но пресно. Как и все эти недели пребывания в деревне. Пресно. Будто не живешь, а существуешь. Где-то правее напротив зашумело. Саске почему-то в такое позднее время тоже не спалось. Он уперся локтем в свод подпорок крыльца, зарываясь пальцами одной руки в черные жесткие волосы. Бесшумно наблюдать за этой картиной какого-то отчаяния вдруг стало слишком интимно. Видимо, он думал, что этого никто не видит. Чужая боль и безысходность даже с такого расстояния задевала своими темными скользкими щупальцами. Да и без них было тошно. И без них хотелось выпилиться в любой момент. Захотелось произвести хоть какой-то шум. Смотреть на это, как и тогда, пока нас несли на носилках в больничное крыло, было ущербно. Отдавалось гулко где-то в груди, не находя там места. Выкинув окурок куда-то не глядя, почему-то так и осталась стоять, прислонившись спиной к сёдзи. Наконец-то он поднял взгляд на меня. Изменения моментальные: всё те же глаза в глаза «‎я тебя ненавижу хуй знает за что и убью прямо сейчас, тварь»‎. — Курить есть? Отказывать в «курить» я никогда не умела. Такой негласный кодекс любого курильщика. Сначала даешь сигарету, а потом уже делаешь, что хочешь. Молча бросила в него сигарету, как и тогда, в камере, наугад. Долетит, значит долетит. Долетела. Курили молча, время от времени брезгливо пялясь друг на друга. Выкидывая окурок себе под ноги, Саске начал давно прервавшийся диалог. — Ты его знала? Откуда? — Оттуда, — отвечать не хотелось, скорее давняя привычка рифмовать слова вроде «да-пизда», «триста-отсоси у тракториста» и всё в этом духе. С одной стороны, я была никем, чтобы посягать на его связь с братом — ведь семья, как никак. Но с другой — блять, семья семьей, но есть и другие связи, которые ценишь ничуть не меньше. Нет, никакой любви там не было. А какой вообще любви можно говорить в Акацуки? Вся их любовь —это деньги, выполненные миссии, жизнеспособная собственная потрепанная шкура да извращения, у каждого свои. Просто было больно. Не за то, что убил. За то, что не знал, за что убивает. Итачи бы закончил этим в любом случае, кашляя кровью во все стороны. Да и я не узнала бы, если Какузу с Хиданом не взболтнули. Эти двое, стоило им выпить, становились сущим пиздецом. Видимо, только поэтому с ними пила только я. Было обидно. От несправедливости. И эти два притворно уютных дома на этом кровавом месте. Всё равно не знает. А если знает? Вряд ли. От споров с внутренним голосом отвлек Учиха. — Заебала. — Иди нахуй. Давай, померяйся тут ещё со мной. Первый шаг сделал именно он, бросая ровно в глаз сюрикен. Отбить краем ногтя было проще простого, даже не отрываясь от затяжки. Что-то живое шевельнулось под ребрами. Наконец-то. Интересно было, что предпримет дальше. Подойдет? Так и будет чем-то кидаться издалека? Спровоцирует? — Ты не имеешь права что-либо о нем говорить, — вышло у него как-то беззлобно. — Ответь. Нелогичность последовательности фраз была понятна. Так тупишь, когда дело касается того, что ранит сердце больше всего. Знала по себе. Оттого тугой узел необоснованной злости скручивался под ребрами всё сильнее. — Ты — ебаная мразь, — всё, что у меня нашлось в ответ. Не подошел. Прости кинулся в мою сторону. Пришлось моментально действовать в ответ, не давая ему приблизиться в сторону своего дома. Так и встретились где-то посередине дороги. Локоть к локтю, удар к ударю. Использовать техники ни он, ни я, сейчас в полной мере не могли, да и неважно. Когда есть кулаки, зачем что-то другое? Так и пиздились. Наотмашь. Из какого-то въевшегося в меня благородства, даже убрала одну руку за спину. Не то, чтобы уравнять силы, просто остатки чести не хотели топиться виски, никотином и кровью. Заехала ему по скуле, он добрался до ребер. Отлично, продолжай. Пнула ногой по ребру в ответ. Ноги-то по две, ситуация равная. Рефлексы многим раньше меня почуяли неладное, ощущая приближения гендзюцу. Не успев ничего предпринять в ответ, вперилась шаринганом в левом глазу в его красно-черный глаз напротив. Правый был скрыт волосами и у него, и у меня. Он судорожно втянул воздух, не понимая происходящего. Для меня это было столь же привычным, как, не знаю, спалить кофе, оставленный на плите. С чего вы, блять, в своей Японии взяли, что ваши геномы особенные? Неужели во всем остальном мире не найдется подобного же проявления определенной особенности? Молчать о шарингане меня научил Дейдара. Спасибо и покойся с миром. Но ситуация вышла слишком щепетильная. Не так. Не хотела. Только не надо себя накручивать и придумывать то, чего нет. ЭТО. НЕ. ВАШИ. ГЛАЗА. Ни у кого не отбирала, не крала. Не повинна ни в чем. У нас это называется куранокайган. По сути, мало чем отличается от шарингана. Даже по форме томоэ и стадиям развития. Но объясняться перед ним сейчас было бы полным бредом. Да и ниже достоинства. Как и ожидалось, его это подчистую вынесло. Не убивать друг друга помогала одинаковая сила, однобокие удары и, возможно, желание растянуть эту взаимную вязкую ненависть подольше. Лишь только когда захотелось неимоверно курить, отпрыгнула от него подальше. Даже дыхание не сбилось, у обоих. — Ещё продолжим, — кинув напоследок и, через яростный вздох, прикуриваясь, бобрела в сторону дома. — Обязательно. Мразь, — он тоже, не глядя в мою сторону, поплелся до своей двери. Не скрытый волосами глаз вновь потемнел. Сигарету докурила уже в доме, припадочно вдалбливая окурок в чашку. Сняла верхнюю одежду, так-то по-злому натянула спальный вытянутый верх кэйкоги, даже не пытаясь отыскать низ. Юркнула под одеяло. Слегка бешено взбила подушку — ее удалось выпросить у Шикамару не так давно. Предвкушая долгую бессонницу, вслушивалась в беспорядочное биение сердца. Не от драки. Точнее, не от физического взаимодействия. Блять. Закурила прямиком лежа, на футоне. Горяченная кровь запускала все шестеренки в организме, будто бы наконец-то позволяя дышать полной грудью. По конечностям вдарило такой теплотой, что даже вечно ледяные пальцы слегка согрелись. Что-то невероятное. Я чувствовала себя живой. Не просто существующей. Еле как докурив, тщательно затушив окурок о пол, рухнула в беспробудный сон, продлившийся непозволительно долго для моего режима. Темная лапа отчуждения деревни ослабила хватку хотя бы на одну ночь.