***
День начинался как обычно. Лениво осуждающие взгляды прохожих, но теперь уже хотя бы не так открыто. Им больше не нравился факт того, что их мнения никто и не спрашивал, просто руководительство деревни поставило перед фактом: вот она теперь какое-то время будет жить с нами. Как когда тебя переводят в новую школу и знакомят со всем классом, а ты и головы поднять не можешь, потому что волнуешься и не знаешь, как тебя примут на новом месте. Только тут никакого представления не было. Как-то само всё закрутилось. Пока Саске судили, с орами, криками, спорами, проклятиями на весь его клан, обо мне слухи заполоняли деревню. Слухами ведь земля полнится, хоть и информация была секретной. Особенно поэтому, неудивительно, что так быстро всё расползлось по деревне. Успокаивало, что на мне была какая-то там метка, блокирующая большую часть сил и умений. Иначе хватило бы пару щелчков пальцев, чтобы всё тут снести к хуям. Ну, они все так думали, по крайней мере, пересказывая и перевирая друг другу слухи. Но далеко не все. Владельцы магазинчиков и прочей коммерческой недвижимости очень уж были довольны поставками строительных материалов и материалов на продажу, поэтому видели во мне выгодную такую жилку. Те, кто постарше, фрустрационно оглядывались на улице, просто скорее из-за моего внешнего вида, не совсем вписывающегося в моду и атмосферу этой деревни. Да и не заметить меня на улицах было невозможно: всегда во всём черном, как ворон, обособленная, с татуировками, выползающими даже на ладони. Это, скорее, было профессиональной привычкой, приевшейся за много лет. На самом деле, моим любимым цветом был красный, а последнее время меня вообще тянуло на серо-бордово-белую какую-то цветовую гамму. Неджи, встретившись со мной у резиденции Пятой, улыбнулся, открыто приветствуя. Я ответила ему тем же. Уже несколько дней прошло с той интересной ночи, и всё было так, как я ему обещала. Никакой неловкости, наоборот, будто просто стал ближе к человеку на каком-то из уровней, что толкало тепло улыбаться и искренне радоваться при встрече. Поправила напоследок бордовую теплую шапку, да и разошлись каждый по своим делам. Очень так по-взрослому. Пятая, правда, вызывала сегодня не по самому тривиальному поводу. — Переаттестация. — Какая? — Документально мне нужно присвоить тебе ранг шиноби наших стран. Ты вряд ли чунин, если перекладывать на нашу классификацию. К концу года я пересматриваю ранги, как раз после войны. И тебя заодно туда включу. Цунадэ-сама постучала карандашом по столу. — Руководитель отдела джонинов, Хатаке, сейчас на длительной миссии. Да и многие другие тоже. Скорее всего, этим будет заниматься Хьюга. Я кивнула. — Предупреждаю заранее, чтобы для тебя это не было неожиданностью. К концу декабря будь готова. Метку мы не снимем. Кивнула. Что уж тут поделаешь. Хоть предупредила. Не хватало ещё опозориться перед всеми. — Свободна. Привычно поклонившись, вышла на улицу. Вроде, пока даже на этом моменте всё ещё шло, как обычно. Ох, если бы, да кабы.***
— Привет, Наруто. Хлопнула его по плечу, чтобы обернулся. — Шерпа-чан? Привет. Обернулся, пытаясь улыбнуться. Сегодня он выглядел каким-то особенно солнечным в такую ясную и слегка морозную погоду. Небо было голубым-преголубым, отражаясь в его широко распахнутых глазах. Не понять было, где заканчивается отражение неба, а где начинается радужка. — Какими судьбами в нашей окраине? Кажется, я отвлекла его от каких-то внутренних споров. Он сидел под деревом, тут неподалеку, что-то обдумывая. Но пройти просто так мимо я тоже не могла. Некрасиво как-то. — Да так, — махнул перебинтованной рукой. — Извини, если прервала важные размышления, — мазнула ладошкой ему по макушке. — Всё нормально. Просто, отдыхаю, — как-то обвел руками землю с высохшей замерзшей травой вокруг себя. — Ну, не буду мешать. Всё же натянула манжеты безразмерного пальто повыше, собираясь уходить. — А посидишь со мной? Если не занята. Пожала плечами. Дел практически не было. Что бы и не посидеть, собственно? Плюхнулась рядом, подтягивая ноги под себя. Поковырялась в нитках чуть мохнатого пальто, вытаскивая какую-то особенно длинную. Намотав на палец, выкинула себе под ноги. — У тебя всё хорошо? Молчать почему-то не казалось выходом. Что-то опять его терзало, будто съедая изнутри, и просто так бездействовать не могла. Не в моем духе. Психотерапевтом на полставки устроиться, что ли. Наруто как-то вздохнул. — Не знаю. — Что не так? — подкурилась. — Да всё не так. Очень его понимала. Только те, которым на всё плевать, вот у них всё хорошо, а наоборот те, кто принимает всё всегда близко к сердцу и переживает за каждую животинку, пытаясь упихнуть в груди слишком многое — вот у них как правило не так всё. Вообще всё, за что не возьмись. Протянула ему сигарету, ну, мало ли. Отмахнулся. Пожала плечами. Затянулась посильнее. Щёки с губами начинали подмерзать, но подмерзать очень приятно. Тёплая бордовая шапка грела будто бы даже мозги. — Ты сегодня не совсем в черном, — хмыкнул Наруто. — А вот, захотелось. Черный, скорее моя рабочая роба, — хмыкнула в сигаретный фильтр. Помолчали. — У тебя всё по-старому? Переформулирую вопрос: ты всё об одном и том же? Сначала Наруто кивнул, не задумываясь, потом, чуть дернув головой, спросил. — Кто именно? — опять мотнул головой, —что именно? Чуть не хрюкнула в сигарету. К гадалке не ходи. Кто именно — уточнять не было необходимости. — Чего у Учихи на этот раз случилось? — ходить вокруг да около уже надоело. Решила облегчить ему задачу. Наруто как-то расстроенно цокнул. Тему поднимать не хотелось. А куда теперь деваться? Вздохнул. Потом пожал плечами. Собрать всё свои ощущения и мысли в кучу было как-то сложно, особенно переводя их в слова. — Что ты с ним всё носишься, как с писаной торбой, а. — Потому что я его единственный друг, — пнул носком ботинка камень на земле. — Неудивительно. — А у тебя есть лучшие друзья, Шерпа-чан? Лихо малой тему перевел, ничего не скажешь. Отрицательно помотала головой. — Были. Даже два. Славные. — Почему были? Что-то случилось? — Наруто повернул на меня голову, рассматривая в упор. — Ну, — утерла рукой, с зажатой в ней сигаретой, как-то сразу пол лица, царапаясь о грубую ткань пальто. — Любая связь делает нас слабее. Особенно очень сильная. — Не согласен, — он энергично помотал головой, — это наоборот придает нам сил. — Так почему некоторые от нее отказываются? Очень рьяно, — подперла ладошкой в перчатке подбородок, оборачиваясь на Наруто. Под деревом разворачивалась какая-то битва мировоззрений. — Может быть, потому что эти люди так сильно её ощущают, что попросту боятся? Поэтому и пытаются оборвать, потому что ценят её больше других. — Возможно. Но есть ещё и такие, как я, — затушив окурок подошвой, прикурила следующую. — Полные черствые мрази. Наруто опять покачал головой. — Может, ты просто относишься ко вторым, про которых говорил я. И когда-то тебе сделали очень больно. Поэтому теперь ты отрицаешь любую привязанность. — Нет. Наруто даже фразу не успел закончить, как что-то заставило меня оборвать его на полуслове, роняя жесткое громкое «нет». Это не так. Не стоит искать во всех людях только хорошее. Это самообман. И, в некотором роде, эгоизм. Есть плохие люди. — И много ты встречала плохих людей? — Наруто, насупившись, скрестил руки на груди, облокотившись на дерево. Подняла один указательный палец вверх, показывая ему. — Одного? — Наруто нахмурил брови. — Именно, — кивнула, — каждый день вижу этого одного. В зеркале. Наруто как-то громко фыркнул, причем не то, чтобы злобно, скорее насмешливо. — У тебя какой-то нарциссизм, Шерпа-чан. — Так и есть, — широко улыбнувшись, затянулась. — Нет, я серьезно. В не здоровом плане, — Наруто опять посерьезнел. — Ты сама носишься с нами, как с писаной торбой, — показал кавычки в воздухе, цитируя меня, — то одному мозги промоешь, то второму, то третьему поможешь, то споишь, то ещё что. Так не делают те, кому плевать на других людей. — Я не говорила, что мне плевать. Я делаю это потому, что мне интересно это делать. — Ты противоречишь сама себе. — Это не так, — покачала головой. Ощущение, что теперь мне уже проводили какую-то психотерапию. Я бы даже сказала, Нарутотерапию. — Так, — Наруто чуть топнул подошвой. — Я бы не говорил так уверенно, если бы своими руками не довёл это до ума Саске. Пришлось практически это вбить. Отодвинув сигарету подальше от лица, поправила шапку. Мой следующий вопрос в последнее время как-то слишком часто преследовал меня по ночам, когда поток мыслей из одного перетекал в другое, потом в следующее и так далее. Удобная возможность его озвучить. — Не находишь ли эгоистичным всё то, что ты сделал? Учиха не просил его возвращать. И сейчас, не думаю, что он хочет остаться в деревне. Если ты его лучший друг, то должен это видеть. Наруто замолчал. — Ему очень больно, Наруто. От всего. Он разогнул колени, вытягивая длинные ноги по земле, продолжая молчать. — Ты думаешь, — не голос, а какой-то низкий загробный рык, — я этого не знаю? Какое право ты имеешь говорить то, что не знаешь? С каких пор ты теперь его защитник? — Ни в коем случае. Мне плевать на всех. Особенно на него. И я не говорю. Я спрашиваю. Наруто продолжал молчать, как-то шумно выдыхая, будто с присвистом. Наконец-то что-то его начало отпускать, давая возможность выдыхать, но пока всё ещё не вдыхать. — Наруто, хочешь один секрет расскажу? Ты, вроде, славный парень, язык за зубами держать умеешь. Надеюсь, — затянулась. Отчего-то уверенность в собственных словах не подлежала сомнению. — Как ты понял, я была знакома с Итачи. Достаточно близко, — грустно хмыкнула, — точнее, просто достаточно. Это если считать, что кто-то вообще в этом мире знал его по-настоящему. У него, знаешь, — затянулась, — было огромное доброе сердце. Таких людей, — затянулась, — их наверное никогда больше не будет. И раз ты знаешь правду о нем и то, что он на самом деле сделал для Конохи, то, — затянулась, — логично, что я кое-что знаю и о его младшем брате, — затянулась, — поэтому всё-таки имею право «что-то» говорить. — Откуда? Почему-то мой мозг решил, что этот вопрос относится к тому, откуда я знаю Итачи. — Несколько лет назад у меня была здесь разведочная мирная миссия. Это стандартная практика для Конфедерации, но Коноха вряд ли знает. И другие страны тоже. Поэтому это и секрет, — почесала щеку, — я тебе доверяю. Наруто промолчал. — Ты, знаешь, — затянулась, — очень похож на моего лучшего друга, — затянулась. — Как жаль, что он мёртв. Улыбнулась одними глазами и уголками губ. Наруто как-то нервно дернулся, оборачиваясь наконец на меня. — Соболезную твоей утрате. — О, — я улыбнулась еще шире, — не стоит. Эта сука живая. Живёт себе и радуется жизни, — затянулась, — они оба мертвы только в моей голове. Стирая тупую ненатуральную улыбку с лица, затянулась напоследок, втаптывая окурок в землю. — А твой лучший друг здесь. Вот, пройди пару метров — и дверь в его дом. Придвинулась к нему, укладывая руку на плечо. — Не дай ему уйти. Не дай ему наделать ещё больше ошибок. Оба будете жалеть. До конца жизни. Наруто никак не отреагировал, просто снимая мою руку со своего плеча. Сначала подумала, что для того, чтобы её просто сбросить. Но, обхватив мою ладонь своими обеими, мягко-крепко её сжал, укладывая себе на колени. — Мне очень жаль, Шерпа-чан. Блять, не надо. Не надо так смотреть мне в глаза, будто сожалеешь. Будто действительно всё то, что произошло дерьмовое в моей жизни, имеет значение. Оно абсолютно не стоит твоего искреннего взгляда и поджатых от какой-то разделенной горечи губ. Не надо. Это было давно. И абсолютно меня уже не ебёт. — Мне жаль. Он повторил это ещё раз, еще сильнее обхватывая пальцами, будто пытаясь передать всё то, что чувствовал. Слишком большое сердце, переживающее за каждую животинку. Даже за такую мразь, как я. — Не надо, — попыталась дернуться. Вся эта искренность, настоящая, теплая, она будто осталась для меня в прошлой жизни, до той злополучной миссии. После нее всё пошло под откос: от бесконечной череды бессонницы до секса на одну ночь, от которого, по сути, ничего так и не чувствовалось. Ничего не чувствовалось. Кроме бесконечного болючего кома в груди. — Это того не стоит. — Твои наполовину мокрые глаза говорят об обратном, — Наруто улыбнулся, будто присваивая себе победу в этом странном споре. — Это мороз и солнечный свет, — по-доброму хмыкнула. Всё было бы гораздо проще, если бы я хоть раз смогла нормально закатить истерику. Это очень удобная защитная реакция организма, облегчающая задачу лимбической системы обрабатывать эмоциональный фон. Но всё никак не шло. Вот уже хуй знает сколько лет. А иногда хотелось прямо проораться. Прорыдаться аж в голос, аж чтобы задыхаться от тупого рёва. Но не шло. — Я думал об этом, — Наруто, наконец-то, выпустил мою ладонь, давая мне возможность покурить и прохлопаться ресницами. Слёз там правда никаких не было, просто, скорее, легкая такая пелена. — Про эгоизм и вот всё, что ты говорила. Я кивнула, подкуриваясь. — Я не мог оставить его в этом всём. Одного. Люди часто говорят одно, когда хотят другого. Вот с ним — та же история. Он не такой плохой, как кажется. Это у него оболочка такая, что ли, — Наруто пожал плечами. — Я знаю, — Наруто как-то недоверчиво глянул на меня из-под светлой челки. — Я такая же хуйня. Это просто защитная реакция. — А чего тогда ты мне тут рассказываешь об обратном? — Ну так, — затянулась, — оболочка-то похожа. А наполнение разное, — пожала плечами. Наруто как-то устало махнул рукой. Работы тут для него было не на один «сеанс». — Я даже не знаю, что должен чувствовать человек, когда тот, кого ты ненавидел и считал предателем долгое время, оказывается не тем, за кого себя выдавал. И любил тебя, до последнего. До самой смерти. — Да и после неё тоже, — Наруто кивнул. — В смысле? — пришлось даже повернуть на него голову. — О! — Наруто улыбнулся от уха до уха. — Теперь, видимо, моя очередь секретов. Я тоже тебе доверяю. Поэтому слушай. И Наруто, как-то по-простому, искренне, и очень увлеченно вывалил на меня всё. Как встретился с Итачи при жизни, и тот заверил ему Саске. Как тот засунул ворону ему в рот, как некто Тоби с помощью какого-то Кабуто применили Эдо Тенсей, чтобы воскресить сильнейших шиноби на Четвертую Мировую Войну. Как потом Итачи спас его и Би, как всё продумал даже на случай собственной смерти. Как снова совершил настоящий подвиг, в одиночку отправившись развеивать действие техники. Потом уже следовал блок от лица Саске, которым тот поделился с Наруто в момент какого-то странного душевного порыва. Как они вместе бились с Кабуто, как Итачи, даже после смерти, защищал младшего брата, как ловко использовал Изанами, снимая Эдо Тенсей. Как перед своей второй смертью сказал Саске самые важные слова, в которых тот нуждался всю свою жизнь. «Айшитеру». Как некто Орочимару воскресил четверых Каге, как Третий подтвердил всю правду об Итачи, как Саске приперся на войну с заявлением, что хочет стать Хокаге, чтобы изменить этот чертов мир шиноби, и всё ради жертвы старшего брата. Под конец всей это истории единственное, на что меня хватило, так это подпирать ладонью подбородок, где-то глубоко вопя внутри себя и сдерживая горячие слёзы. Утерла нос рукавом. Спустя пару скуренных залпом сигарет, выжала из себя будто вывод всему этому. — Айшитеру. Задрала подбородок куда-то наверх, рассматривая небо. Никогда этот мир уже не увидит кого-то, хоть отдаленно напоминающего Итачи. Никогда. Наруто, закончив, ничего не говорил. Да и говорить тут нечего — всё было написано у меня на лице, вздернутому к небу. Утерлась ещё разок рукавом. Какая-то слишком затянувшаяся, морально сильная беседа у нас с Наруто получилась. — Я безгранично его уважаю. Наруто повернул на меня голову. — Знаешь. Я тоже. Хоть и не так много пересекался с ним при его жизни. Ни при какой-либо из двух. — Вот этой части истории я не знала. Я завершила миссию задолго до этого. Тебе, наверное, было лет четырнадцать или пятнадцать, — затянулась. — Так, погоди. В смысле воскресили четырёх каге? Серьезно? Более логичные вопросы наконец-то начали доходить до меня. — Ага, — Наруто широко улыбнулся. — Ты в курсе, что я сын Четвертого? Я подавилась дымом. — В смысле? — Ага, — он опять улыбнулся, полный гордости. — Скоро моё лицо будет высечено на скале рядом с отцовским. — Обязательно, — улыбнувшись, кивнула. Ощущение, что внутренности вытащили, вытрясли и запихали обратно. Настолько душевным диалог у нас вышел. Редко такое бывает, но когда случается — оно бесценно. Перекинулись ещё парой фраз ни о чем, каждый задумываясь о своем. — Так а с Хинатой у тебя как, всё хорошо? Решила перейти на более приземленные темы. Наруто, как обычно, пожал плечами. — Не знаю. Как-то всё никуда не движется. Не знаю, — опять пожал. — Я представлял себе отношения по-другому, — неловко почесал затылок. — Нет, Шерпа-чан, ты не подумай ничего такого. Хината милая. Добрая. Очень заботливая. Я просто не очень разбираюсь в таких вещах. Не знаю, как там. И что. — Ну, — я кивнула, — если что, — затянулась, — можешь обращаться ко мне. Расскажу, как там и что там. Ну, ты понял, — улыбнулась. — Шерпа-чаан! — Наруто, ей-богу, покраснел. — Я не это имел в виду. — Да я тоже, — хмыкнула. — Просто, к слову. Правда. Не стесняйся приходить ко мне по любому вопросу. Буду у тебя таким старшим советчиком по всякому странному. Не всем же рассказывать только о хорошем, правда? Кто-то же должен учить пить, курить, материться и делать прочие интересные вещи? Наруто рассмеялся. — Звучит, как план, даттебайо! — Да что, блять, это значит? — я всплеснула руками. — Я уже перебрала в голове весь японский, который знаю. Но я не понимаю, что значит это слово. Наруто, закончив смеяться, широко улыбнулся. — Вообще, это никак не переводится, видимо, на привычные тебе языки. И после этого он уже рассказал мне вторую историю. Уже не по секрету. Просто, про себя. Про отца и про мать. Про их подвиг для деревни. Про то, как Третий скрывал от него это всё. Как дал ему фамилию матери, чтобы скрыть. Как он встретил Минато, когда чуть было не сломал печать на Кураме. Как отец всё ему, наконец-то, рассказал. Как потом, пытаясь приручить Девятихвостого, встретился с мамой, и она рассказала ему много важных вещей, про даттабане и эволюцию в даттебайо. Как он обещал отцу, что станет лучшим Хокаге, пока тот исчезал на поле битвы 4МВШ. Я просто в какой-то момент обхватила голову руками, внимательно его слушая. Мозг уже кипел от переизбытка всей этой информации, которую он вливал в меня так по-простому, будто не выворачивал себя наизнанку, делясь тем, что так дорого. Хотелось просто просидеть под душем, обняв колени, несколько недель к ряду. Но под конец, Наруто, улыбнувшись, хлопнул меня по ноге, завершая рассказ. — Пиздец. Даже всунуть в рот сигарету не смогла, просто держа её в руках у плотно сжатых губ. Почесала бровь. — Пиздец. Наруто как-то кивнул. Не соглашаясь, просто за компанию. — А Курама — это твой биджу, да? — Ага, — Наруто кивнул. — Ты ему по душе, кстати. Я как-то уже совсем по-нервному хехнула. — Да бля, че за бля, — подкурилась, продолжая хехать в сигарету. — Он разговорчивый что-то стал. Говорит, что думает. Он славный, на самом деле. — Не сомневаюсь. С таким-то джинчурики. Протянула ему сжатый кулак. Наруто без промедлений отбил его в ответ. Ощущение было, что мне вытрахали мозг во всех возможных местах. Но день тогда только начинался. Солнце лениво ползло к зениту по низкой зимней дуге.***
Видимо, Наруто всё-таки надо было взять пару советов у меня. Вот почему с другими — просто, понятно, интуитивно, а в личной жизни — один черт ногу сломит. Мог спокойно сожалеть чему-то очень больному из моего прошлого, чем я никак не хотела делиться. Мог спокойно утешить Сакуру-чан, к которой уже окончательно перегорел, вслушиваясь в её стокгольмский синдром к Саске. Мог даже навалиться со спины на Саске, сгребая того в медвежьи объятия. Главное, чтобы никто, не дай бог, не видел. Иначе потом опять прилетело бы голове за проявление своей исключительно дружеской привязанности. Вообще, Саске это почему-то позволял. Тыкать локтем в бок, отбивать кулак, давать пятюню широко раскрытой теплой ладонью. Наруто вообще казалось, что за столько лет самопровозглашенного одиночества и отстранения ото всех, Саске должен был и забыть, что это всё такое и как это делается. Но будто бы старался, даже переступая через себя. Ведь признал же, что проиграл. Видимо, поэтому и подпускал к себе. Но только пока никто не видит. Но даже и при этом закатывал глаза, фыркая из-под своей начинавшей отрастать челки. Наруто со своей будто бы фобией одиночества и Саске со своим полным отрицанием каких-либо чувств и привязанностей. Интересные лучшие друзья. Иначе и не скажешь. Но кто, как не Наруто, знал, что под всем этим пространственным коконом и холодным сучьим выражением лица скрывается огромное доброе сердце, просто пережившее слишком многое и в какой-то момент надломившееся. Ему ничего не надо было объяснять: сам всё видел, сам всё слышал. Сам всё чувствовал, будто одно на двоих. Проблема была в том, что работало это в обе стороны, хоть Саске и отнекивался. Скорее, для какого-то приличия и поддержания своего образа. В последнее время к этому намешалось ещё куча всего. Безграничное чувство вины, омерзение к самому себе за всё содеянное и какая-то глубокая, всепоглощающая тоска. Наруто видел её в сгибах костяшек на здоровой руке. Видел в пряди черных волос на глазу. Видел в чуть понурых широких плечах. И каждый раз, когда ему казалось, что он добрался до того, чтобы вытащить из него всю правду, следом резко что-то сходило на нет, отбрасывая назад. Приходилось пробираться через этот густой нелюдимый лес обратно, ведомый ощущением близости сердца лучшего друга в этой непроглядной тьме. Проклятья ненависти там теперь не было. Было что и похуже. Он с радостью бы вслепую таскался по этой чернейшей, хоть глаз выколи, глуши, выискивая каждый кусок и слепливая сердце друга по частям. Но тот не давал, отчего-то вдруг резко отстраняясь. В итоге так и расходились на дороге. Саске - будто по щелчку поменявшийся, быстро удаляющийся прочь, и Наруто, так и смотрящий ему в спину, не понимая, что могло так резко спугнуть Саске. Как правило, всегда в такие моменты рядом с ним оказывалась Хината, как по щелчку, и Наруто, печально вздохнув, переключал внимание на неё. Не то, что бы сильно интересовался, просто надо было куда-то спустить весь эмоциональный ком, который стоял в груди и потряхивал кончики пальцев. А вот была ли обоснована резкая смена поведения Саске каждый раз появлением Хинаты рядом с Наруто — в жизни же бы не догадался. Да и не догадывался. До этого было ещё далеко. Саске же, устало прикрыв глаза на футоне, каждую ночь искренне пытался поспать. С Сакурой ничего не складывалось, как бы он не старался. А он правда старался. Иногда кивал, будто бы соглашаясь, терпел её неуверенные легкие объятия, которые она итак себе позволяла слишком редком, совсем не выдерживая. Он, конечно, был неглупым. Далеко не глупым. И даже что-то понимал в человеческих социальных взаимосвязях. Но просто не было опыта. Да и откуда? Всю свою жизнь плелся сам по себе, пресекая любые попытки с кем-то сблизится. Возможно, было проще всё именно так и оставить. Единственные люди, которые находили хоть какой-то отклик в его окаменевшем раздробленном сердце, были старший брат и Наруто. Возможно, было проще просто отсюда уйти. Ничего же не держало. И никто не держал. Наруто вряд ли так уж сильно в нем нуждался, как в друге — друзей и приятелей вокруг него было хоть отбавляй, не чета ему, Саске. У которого на ближайшую округу - абсолютно никого. Абсолютно. Возможно, было проще скитаться по миру. Помогать деревням, искупать свои грехи. Он сам не мог полностью составить их список, где-то на середине накидывая на плечи теплую накидку и просто так слоняясь по бывшему кварталу Учих. Он бы, наверное, совсем поехал крышей, если бы не соседний, практически через дорогу, чужой дом. В такие ночные прогулки, иногда он ловил себя на мысли (и тут же противно её отпихивал), что у его «соседки» точно также, на мили, на сотню миль, на тысячи, нет вообще никого. Семью, говорила, что убила. Случайно. Нечаянно. Лучшие друзья постыдно, под ребра, втихую, всунули оружия по рукоятки. Поэтому, видимо, и цеплялась за Коноху. Чтобы просто осесть там, где ещё ничего не проебано. И вот это он очень понимал. Если ничего не держит - не проще ли уйти? Другой вопрос был сложнее. А хотелось ли? А иногда вообще ловил себя на другой мысли: пойти да постучаться. Нет, не в гости. В гости друг другу ходят только близкие, товарищи или друзья. Никем из перечисленных мы не приходились друг другу. Просто, бывало, ощущал в чужой замотанной по самые уши черным пальто фигуре на дороге самого себя, будто смотрит в кривое какое-то зеркало. Аж жутко становилось. Поэтому и эти мысли отпихивал подальше. А иногда очень хотелось. После той непонятной потасовки с бордовыми лужами по всему кварталу всё куда-то пропало. Ни ненавистных взглядов, ни даже случайных стычек, ни слова, ни полслова. Всё исчезло. И, черт, даже этого начинало не хватать. Всё это будто держало на плаву, не давая сорваться. Держало в каком-то тонусе, чтобы совсем не расклеиться. А иногда он ловил себя на мысли, а не делала ли я это всё специально, будто молча понимая. Специально пыталась растормошить. Этими своими кухонными ножами, кровью во все стороны, громкими матами с обещаниями убить, тяжелыми сигаретами и перчаткой, теперь хранящейся во втором кармане. Для двух рук нужен был полный комплект, и он у него был. Но отчего-то хотелось, иногда, чтобы перчатка эта хранилась в чужом доме. Ну, тут же, через дорогу. Так бы был повод постучать в эту чертову сёдзи, просто так начиная диалог.***
Намотала вдобавок к шапке ещё и такой же бордовый снуд. Шикамару, будь он неладен, дёрнул в архивы. Подготовка к экзамену на чунина начиналась. — Половину потеряли при разрушении деревни, но уже практически всё восстановили. Чихнул от архивной пыли, утираясь манжетом теплого свитера. Снег всё не шел, а вот зимние антициклоны со своими морозами накрывали деревню. — Нужны ещё снимки. Вообще, я бы тут всё обновил. Видишь, то порвалось, тут смялось. Хочу привести к единому виду всё. — Ага, — кивнула, рассматривая поданную мне пачку коричневых листов. — Ну и стремные же фотокарточки. — Да тебе никогда не угодишь, бака, — Шикамару лениво зевнул. — Это правда, — кивнула в бумаги, — была б у меня камера, сделала бы клевые вам фотографии в архив. — С чего вдруг? — Люблю фотографировать. Бывает, знаешь, что-то крутое увидишь, чтобы не забыть, щелкнешь, чтобы потом нарисовать. — А по памяти? — Не всегда получается. Знаешь, у меня какого-то таланта-то и нет. Просто, ну, нравится. Шикамару скинул с верхних полок мне ещё бумаг. — Ты на джонина будешь аттестовываться? — Видимо, да. Че ж тут так холодно, — уткнулась носом в бордовый снуд. — Чтобы бумаги хранились дольше, это же очевидно, — Шикамару, спускаясь с неустойчивой лесенки, придержался за мою макушку. Нашёл себе подставку. Очень удобно. — Первогодки — направо, второгодки — налево. Уселись прямо на полу. Тащить это всё куда-то было так лень. В этом было ещё одно наше сходство. Шикамару же никак не прокомментировал мои обновленные цветные элементы гардероба. Как и Неджи. На самом деле, было всё равно. Наверное. — Я пока сам не джонин. Поэтому не знаю, но Неджи вроде знает. Почему тебя запечатали? — Хм. Ну вот давай станешь джонином, и тебе всё расскажут, — хмыкнула. — Протоколы, Шикамару. Не забывай про протоколы. — Вообще, я один уже нарушил. Когда дал тебе прикурить, — Шикамару зевнул. — Не хотел бы — не дал, — пожала плечами, сама зевая. — Справедливо. На том и порешали. Практически все личные дела были отсортированы. — Божечки, — в руки попалось личное дело Саске. — Какой пуська. На снимке ему было лет двенадцать. Может, чуть больше, может, чуть меньше. Такой мелкий. Шикамару, выгнув бровь, заглянул ко мне в бумаги. Увидев знакомое фото, как-то слишком резко одернулся. Практически скривился. — И что это значит, Шикамару? Тебе он чем лично насолил? Тот махнул рукой. — Нашла пуську. Он чуть деревню не угробил. — Не угробил же. К тому же не понимал, что делает. Шикамару, закатив глаза, цокнул. — Не знаешь, не говори, — единственное, на что хватило его раздражения. — Мне всё равно. Есть он, нет его. Просто стараюсь держаться подальше. — Твоё право, — кивнула, — а ты когда-нибудь пытался себя поставить на его место? Шикамару, как-то раздраженно откинув бумаги, повернул на меня голову, чуть откидывая её назад. — Зачем? Дерьма в жизни у всех хватает. Но я не собираюсь кому-то это спускать с рук или пытаться оправдывать. — Твоё право, — кивнула опять, прочитывая дело Саске до самой последней страницы. Почему-то перед глазами замельтешила картина, как тот, ещё совсем пацаном, просто довольный возвращался домой из Академии. Радовался, что поделится успехами со старшим братом. Переживал, что онисан расстроится, что вернулся так поздно, увлекшись тренировкой. Бежал домой. Такой довольный. Такой радостный. Такой ещё добрый. А получил на это исковерканную, поломанную жизнь, облитую кровью всего клана, в тот самый день. Вот тебе и вернулся с Академии. Иногда казалось, что лучше не возвращался бы. А потом, еще лучше, блять, только представьте. Идти обратно в Академию, на занятия, когда тебя еле откачали в больнице от нервного срыва и долгого пребывания в гендзюцу. Вот тебе и пошел на занятия. Будто бы ничего не случилось. Способна ли это выдержать детская психика? Ну, все, видимо, считали, что да, перешептываясь за спиной и тыча пальцем, мол. Смотри! Последний из Учих! Ебаный, блять, зоопарк! Подходи, кто хочет! Тычь пальцем! Охуенно же, да? Правда? Очень охуенно? Нихуя она не способна выдержать. Ни-ху-я. Нет, я его не оправдывала. Ничего такого и в мыслях не было. Но факт того, что все будто были слепыми, не замечая очевидных вещей, очевидных, БЛЯТЬ, вещей, почему-то так дико взбесил. Ненавидела несправедливость всю свою жизнь. Просто её на дух не переносила. — Но, знаешь, Шикамару, — продолжила диалог, захлопывая дело Саске и поднимая в руках теперь уже личное дело Наруто, — будь добр в моем присутствии держать себя в руках на этот счёт. — Э? — он даже чуть встрепенулся. — Что ты имеешь в виду? — схмурил брови ещё сильнее. — Мне по сути плевать, кто как к кому относится. Я вас толком не знаю, — пожала плечами, — но отъебись от пацана. В моем присутствии. Перетянула верхнюю губу, пытаясь улыбнуться. Шикамару вообще уже ничего не понимал. Внутри как будто развязалась моральная война: с одной стороны милый-добрый-мой-хороший Шикамару, с которым постоянно на одной какой-то чиллово-никотиновой волне, кто первым протянул руку в этой деревне, кто делал будто всё так, чтобы я тут осталась, по своему помогал, даже поддерживал, стрелял сиги с самого начала, поил кофе и кормил на завтраки, сам зевая налево и направо от того, что пришлось так рано встать, чтобы контролировать каждый мой шаг. С другой стороны отчего-то вдруг, блять, оказался чертов Учиха. С черными вороньими волосами, закрывающими лицо от всего мира, будто защищая, пришитой рукой, от которой так отпихивался, мешками недосыпа под глазами, впалыми щеками от нервного истощения и бесконечной усталостью в глазах, вперемешку с глубокой тоской и искреннего сожаления, которого никто не видел, потому что не хотел смотреть. Потому что все отвергали. Потому что никто не хотел этого там видеть. Никто. — С каких пор ты его защитником заделалась? — Шикамару раздраженно поджал губы. Сговорились, что ли. Второй раз за день диалог — и второй сводится к Саске. И второй задает один и тот же вопрос. — Не неси хуйни, — передернула плечами. Это правда звучало тупо, ебано, неправдоподобно и очень сильно начинало раздражать. — Какое тебе тогда дело? Пожала плечами. Сама не знала. Не успела даже сформулировать до конца свой ответ, не задумываясь ни на секунду, вываливая всё и сразу, что думала. — Тебя это ебать не должно. Отъебись от него. Вот это, конечно, браво, Шерпа. Вот так вот грубо отталкивать того, кто первым по сути-то и принял здесь. Браво. Аплодируем всей Конохой. Стоя. Мозгов бы ещё кто прибавил. Но Шикамару ничего не ответил, как-то глубокомысленно поджимая губы. Будто бы понимал, со своей не по годам мудростью, что просто ляпнула, не подумав. Все время от времени так делают, поддавшись эмоциям, и обвинять кого-то в сказанных в таком состоянии словах было глупо. Благо, он это понимал. Благо для меня, завершая этот тупой диалог. — Личное дело Наруто — последнее. Заканчивай, мне нужно всё это отнести в резиденцию Пятой. Шумно выдохнув через ноздри, пытаясь взять себя в руки, прочитала дело до конца. Ухмыльнулась бы нелепой фотографии Наруто, но какая-то плотно ввинченая в ребра спираль мешала это сделать. Хуй знает, с чего вообще так завелась. Вообще, я была довольно вспыльчивой, то также быстро и отпускало. Очень удобная черта характера. Но в порыве вот такой странной злости могла дров наломать, будь здоров. Итан всегда был рядом на случай, что придется это сдержать. Просто клал руку на плечо, возвращая к реальности. Но его в этот раз не было рядом. Как и многие разы до этого. Плечо как-то сиротливо заскулило, всего лишь на миг. Врезав самой себе ментальную пощечину, захлопнула дело Наруто. — Я закончила.***
— Шерпа-чан, где Ваши кости?! Рок Ли так перенервничал, что собрал все обращения в одной фразе. И ты, и Вы, и все на свете. Он, как обычно, встретился мне на тренировочном полигоне. Пахал, как обычно, как не в себя. Это вызывало бескрайнее уважение. Быть гением — это одно. И это просто ярлык. Гений тот, кто никогда не отворачивается от своей цели, встает, когда падает, и ползет дальше. Если даже отрубили половину туловища, если даже все вокруг кричат, плюются, что ты ничего не достигнешь. Моя мать любила делать именно так. В плане, плеваться и кричать. С самого раннего детства твердила, что я никто. Что у меня никого нет. Что у меня нет ни связей, ни родительских денег, ни имени, ничего выдающегося, что бы позволило мне выбиться в люди. Ставила на мне крест, даже не замечая, что я что-то умею. А если и получалось, присваивала заслуги себе. Скажи спасибо, что тебя так воспитали. Что бы ты без нас делала. Без родителей. Глотая детские обидные слёзы, кивала. Детям, вообще, очень просто что-то внушить. Только уже повзрослев, начала понимать, что «родительской» заслуги тут никакой и нет. И вообще, что я давно уже сама по себе. По правую руку — Джей, по правую от него — Итан. Самая ебнутая троица за всю историю Кираи. Единственное, к чему я не подпускала мать — это танцы. Она, конечно же, говорила, что это всего лишь воплощение её детской мечты и исключительно её гены. Когда на скрытые острова пришел итальянский балет, она грезила в нем выступать. Но, естественно, ничего не вышло. Конечно же, она оправдывала себя тем, что вот, комплекцией не вышла. Что связей не было. Что кому-то везет, а кому-то нет. Я же, сжимая кулаки в карманах безразмерной толстовки, мысленно с ней не соглашалась. Вообще, у нее были оправдания на любой счет. То есть, вообще на любой. И я не помню ни единого раза, когда бы она признала своё причастие к этому, неудачу или банальный проигрыш. Это и по сей дей, пожалуй, больше всего меня бесит в других. Вообще, много чего бесило меня в людях. Видимо. И выбрать что-то одно было сложно. Если человек хочет, он обязательно добьется. И можно придумывать сколько угодно отговорок, но сути дела не меняет. Материнская склонность к полноте меня не беспокоила до определенного времени. Пока, как-то в детстве, когда ещё всё было не так плохо, она не хлопнула меня по животу. Очень, кстати, больно. Стояло на удивление жаркое лето, даже для главного острова, где время от времени муссонный климат сменялся на тридцатиградусную жару, всего лишь на пару дней. Было так жарко, что пришлось накинуть короткую майку, подаренную старшей сестрой. Мы никогда с ней не были особо близки — ведь старшие братья и сестры для того и нужны, чтобы их недолюбливать. Или ненавидеть. Тогда, как сейчас помню, я просто сидела на диване в прохладном доме, прижимая колени к груди. Работы на участке было очень много, а так хоть позволила себе немного отдохнуть. Устало переводила дыхание, растирая уставшие от таскания тяжестей запястья. Мать перевалилась из своей комнаты в общую, где сидела я, пытаясь унять боль в пояснице. Мне от силы было лет пять или шесть. Перевалилась, кстати, в прямом смысле этого слова. Наше семейство было достаточно низкорослым, только отец более менее отличался от нас по комплекции. Высокий, практически под два метра, худощавый, жилистый. С длинными ногами и длинными пальцами, черными волосами и чернейшими глазами. Даже, кстати, тут мне не свезло. Обычно такие проявление генотипа являются исключительно доминантными. Но мне от отца во внешности перешло практически ничего: ни черных глаз, ни черных волос. Только черные ресницы и темные, я бы даже сказала, красивые, брови, разрез глаз да форма носа. Губы перешли от матери — нижняя чуть более пухлая верхней, низковатый рост, хотя, что сама она, что старшая сестра, в конечном счете оказались ниже меня. Старшая сестра была мне не совсем родной, лишь по матери. Я была ещё слишком мелкой, чтобы понять, насколько тяжело дается её принятие моему отцу, но с годами поняла. Только годам к двадцати ко мне перешли впалые отцовские скулы, сменяя круглые щеки. Отец, сколько я его помнила, всегда называл меня луноликой. И подбородок был от него. Вообще, семьи знакомых говорили, что я больше пошла в отца, но зелено-карие глаза и светлее черного волосы говорили об обратном. К тому же, тяжелые кости. Маменькин подарок генов. Широкие суставы, не позволяющие пропихнуть ни единого кольца на пальцы рук, широкие плечи, разворот грудной клетки. Я очень ненавидела свою внешность в детстве и юношестве. И больше всего на свете боялась, что пойду в мать. При росте сто пятьдесять три она весила сто шестьдесят пять. И на это тоже находилось оправдание. Плохая генетика, нарушенный обмен веществ, не шиноби, отсутствие тренировок — зачем что-то менять, правда? Да и не сказать, что я пошла в этом плане в отца. К сожалению. Единственное, чем из необычного мне оставалось довольствоваться, это промежуточными признаками гетерозиготного состояния генов и дисплазией соединительных тканей. Промежуточный признак гетерозиготного состояния, или неполное доминирование, состоял в том, что цвет радужки глаз с течением времени мог меняться от полного карего до полного зеленого. Вообще, я и родилась-то с темными, карими глазами, почти темными. А вот волосы наоборот были светлыми. Не волосы, а скорее детский такой пушок. Потом всё переигралось: радужка глаз высветлилась до зеленой, а волосы наоборот потемнели. И так продолжалось по сей день. Мою обильную истерику можно было легко определить по темно-зеленой радужке глаз, будто бы слезами вымывался весь пигмент. В другое время они могли быть наоборот настолько темными, что не отличишь от черных. Особенно в темноте. В обычном мире это называют что-то вроде «хамелеона». Также и с волосами, которые хранили одновременно и теплый пигмент, и холодный, почти пепельный. Каждый, кто когда-то помогал мне себя перекрашивать, удивлялся. Только черный ложился на меня идеально, перекрывая любые пигменты. Особенно светлые. Но это, по факту, было не совсем так. В тот период, когда я довольно гоняла с вороньими крашенными волосами, при свету Итан умудрялся в них находить знакомые каштановые отблески. Да и пепельный ложился точно также. Он был, конечно, теплее, чем хотелось бы, но всё равно был пепельным, даже спустя месяцы после окрашивания. Какая-то биполярка, ей-богу. Так вот. В тот день я просто сидела на диване, пытаясь перевести дух. Мать, перевалившись своей тушей в общую комнату, задержала взгляд на мне. Хлопнула по животу, хохоча. Будто бы по-доброму. — Нихуя ты отъела себе. Смотри, разнесет ещё. И именно с этого момента начались все мои проблемы, связанные с расстройством пищевого поведения. Детям очень просто что-либо внушить. Особенно очень умным. Больше всего на свете боялась, что пойду в мать. С сотнями складок жира на животе и на спине. С обвисшими бедрами и такой же грудью, с тройным подбородком и жирными, тяжелыми запястьями. Поэтому и пахала, как не в себя. Будучи подростком, могла есть только рядом с Итаном, который с научной точки зрения объяснял потребность в калориях для всех высококлассных шиноби. Интеллект в таких случаях перевешивал дыры в ментальном здоровье, заставляя поесть. Ради Итана. Ради Джея, чье плечо нужно было прикрывать на очередной миссии, пусть тот и отпихивал в бок, стараясь принять удар на себя. Нужен же был кто-то, кто делал бы это в обратку. Закрывая своей спиной одного из своих лучших друзей. Лишь годам к двадцати двум, а может и трем, я наконец-то смогла увидеть себя. Не чьими-то глазами, а своими собственным. Перестать находить в себе кучу недостатков. Наконец-то начала ценить и уважать своё тело. Оно было не то, чтобы красивым, скорее необычным. И уже взрослым. Хотя, что-то в красоте я понимала лишь на примере других, так и не замечая своих очерченных скул с длинными, будто бы мудрыми носогубными складками, нависших век, которые добавляли к любому взгляду тысячу очков загадочности, подтянутой, оптимального размера мягкой груди, так удобно укладывающуюся в среднестатистическую мужскую ладонь, необычных пропорций натренированных плеч, талии и бедер, длинных для моего роста ног и усталого, проникновенного взгляда из-под черных ресниц. Только те, кто со мной встречался, пытались мне открыть на это глаза. Что красота не заложена определенными точными правилами для всех, но является идеальной комбинацией всего и сразу. Её и видели во мне те, с кем я встречалась, дважды чуть ли не доходя до свадьбы. Оба были славными, чудесными и безбожно красивыми для меня парнями, но какими-то беспроблемными. Простыми. Обычными. Итан как-то пошутил, что меня тянет только на душевно нестабильных, с кучей ментальных расстройств и брюнетов. В большинстве своем он был прав. Черноглазые брюнеты всегда мне были по душе. Верно говорят, что мы выбираем тех, кто похож на наших родителей? Или всё-таки нет? Я была уверена, что нет. Или просто хотела верить. Но единственное, что я так рьяно отстаивала в своей голове, были танцы. Хороший слух и дисплазия соединительных тканей открывала мне путь в это хобби. Я чувствовала музыку не ушами, а будто бы всем телом сразу. Джей, как-то раз, будто бы шутя, обронил, что его к занятием музыкой движу именно я. Итан был среди нас двоих универсалом. С одной стороны, он прекрасно понимал Джея и весь тот бессвязный для меня бред, что он нес, с другой — даже в жизни двигался плавно, точено, будто помогая и ему, и мне, справиться с какими-то внутренними переживаниями. Серьезно. Уж что-что, а свои личные заслуги в хореографии я не давала присвоить кому-либо. Пусть даже генетика, пусть даже родословная, пусть даже врожденные пороки, подарившие мне астигматизм с миопией, это я считала лично своим. Это я так двигаюсь. Это я могу так выгнуть кости. Это всё моё. Получала за это и много насмешек. Когда ребята, ещё до Кираи, при приюте, зазывали играть в какую-то игру, просили вытянуть ладонь прямо, я не могла это сделать. В их понимании. Для меня вытянуть прямо ладонь было выгнуть пальцы относительно остальной руки градусов так под тридцать. Причем каждая костяшка каждого пальца выгибалась под своим углом. С годами пальцы стали длинными, тем более отягощая задачу. Каждый раз вспоминая, как меня высмеивали, теперь всегда невербально контролировала свои руки. Чтобы протянуть ладонь прямо, так, как все это делают, у кого нет дисплазии соединительных тканей. Только с Джеем и Итаном можно было так не делать и не заморачиваться. Они не находили в этом врожденном дефекте ничего странного или предосудительного. Много вещей во мне по отдельности были жутко непропорциональными, но все вместе отчего-то приходили в идеальный баланс. Итан как-то сказал, что у меня очень красивые руки, от чего я еще неделю ходила, зардевшись от смущения, как помидор. Те же самые детишки, осмеявшие меня при приюте, потом хлопали в ладоши, восхищаясь, видя мои небольшие тренировочные выступления на кафедре хореографии. На седьмом курсе я даже принимала экзамен у первогодок — практически никто не сдал. Самым правдивым комментарием для меня всегда был один-единственный: — Хренов, блять, черт, где твои кости? Кости-то были на месте, а вот дисплазия позволяла сворачиваться чуть ли не спиралями. Для этого я даже ничего и не использовала, просто, особенности строения тела. Так было ещё слаще и ещё победоноснее, будто победа над чем-то. Только своими силами. — Всё в порядке, Рок Ли. У меня дисплазия. Улыбнулась, хлопнув его по плечу, выкарабкиваясь из захвата. — Отличная тренировка! Спасибо. Поклонилась ему в знак окончания битвы. Так было принято в Кираи. Тот, поджав губы, протянул вперед два пальца. — У нас принято вот так. Это печать противостояния. Так мы выражаем уважение к сопернику в спарринге. — О, — повторила, — ну, у нас тоже есть такое. Но менее популярно. Такое используется только для очень принципиальных битв. — Шерпа! Дуй сюда! Шикамару орал на весь полигон. Он возвращался от Пятой со скудной пачкой бумаг. Ей же он тащил толстую волокиту разобранных личных дел генинов. Помахал рукой для надежности, чтобы точно увидела. Попрощавшись с Ли, в три прыжка добралась до Шикамару. — Че? — Есть проблема, — постучал пальцем по папке в руках. — Не здесь. — Ко мне пошли тогда. Мне в душ надо. Шикамару кивнул. — Там тяхан есть, если хочешь, — махнула в сторону холодильника. — Кофе знаешь, где сварить. Хлопнула его по плечу, спокойно оставляя в своей столовой, пока тот дымил, поджав одну ногу на стуле под себя. Еле как нацепив на мокрое после душа тело хлопковый комбинезон, чуть не шлепнулась голыми ногами на полу. — Щас я, не ори. Шикамару просто фыркнул, скорее не злясь, а смеясь. Наблюдать за кем-то так близко в домашней обстановке было всегда забавным. Особенно за теми, кто по ту сторону двери выглядят полными суками. Закатала повыше штанины, натягивая носки. Лямка комбинезона всё сваливалась к локтю, цепляясь за ткань футболки, но регулировать длину было лень. Да и Шикамару уже заждался. — Так что там? На столе стояли две чашки. — Спасибо, — кивнула в кофе, который Шикамару как бы между делом сварил и на меня. Какая-то иллюзорная домашность. Аж внутренности похолодели. — Вкусный тяхан, спасибо, — откладывая палочки и отодвигая тарелку, хлебнул кофе, подкуриваясь. — Читай. Пододвинул на столешнице плотный лист бумаги, исписанный от и до. Читала долго, целые две сигареты, терла висок, укладывала подбородок на колени подтянутых к себе на стуле ног, чесала бровь, хмурилась, цедила кофе через плотносжатые губы. — В смысле он приговорен к смертной казни? — На, — сунул теперь уже второй лист. Вновь всё перечитала, раздраженно подпирая лоб ладошкой. — В смысле он считается официально погибшим на войне? Что всё это значит? — Он предатель деревни. Для них предусмотрена смертная казнь. — Извиняюсь, но он, кажется, вполне живой. Шикамару кивнул, шумно отпивая кофе. — Весь его клан дискредитирован. Многие страны настаивают на его смертной казни. — Но суд же уже прошел? — Именно, — Шикамару кивнул. — И он ходит на миссии. — Именно, — опять кивнул. — Не понимаю. Потёр переносицу, подкуриваясь. — Он работает только там, где жители под давлением мнения Наруто и остальных не последних людей на войне приняли его в качестве такого же героя. Но всё равно это очень опасно. — Так Коноха не собирается его убивать, да ведь? Нет, не переживала. Просто под ложечкой засосало так, что чуть пальцы не задрожали. Шикамару отрицательно покачал головой. — Руководство деревни его амнистировало. Но это, по сути, ничего не значит. Думаешь, почему его поселили за чертой Конохи? И он практически не светится? Единственное, что отводит от него фокус, это твоё присутствие и вся эта муть с Мировой Конфедерацией. Знаешь, — он затянулся, — просто, чтобы ты знала. Много дерьма говорят у тебя за спиной. Про тебя. — Я в курсе. Это очевидно, — почесала бровь. — Просто будь осторожнее. Не теряй бдительности. Кивнула, просто чтобы убедить Шикамару. Я итак была осторожной, просто всякое дерьмо липло ко мне само по себе, втягивая в одну авантюру за другой. — Каждые две недели со старейшинами и Дайме происходит новое заседание по его делу. Если Страна Огня удостоверит другие страны в том, что Учиха раскаялся и не опасен, и что он такой же герой, это будет победой. Суна полностью поддерживает нашу позицию. И в этом полностью заслуга дружбы Гаары и Наруто. Вот теперь всё становилось яснее. — Но это так, между нами. Не думай, что Казекаге ведется на поводу у старого друга. Он очень рассудительный и честный. — Зачем ты мне всё это рассказываешь? — Приказ Пятой, — лениво пожал плечами. — Но это же внутренние дела деревни. — Сейчас мы находимся на этапе вступления в Конфедерацию и единственный, кто может помочь всем странам это сделать безболезненно и правильно — ты, — он ткнул в меня пальцем. — Пятая доверяет тебе. Не знаю, чем ты заслужила. Хотя, — пожал плечами, — знаю, но будь осторожна. Доверие очень легко потерять. — Без тебя знаю, — отмахнулась рукой, потирая переносицу. — Сейчас это, — Шикамару обвел пальцем разложенные на кухонном столе бумаги, — официальный статус Учихи для тех стран, с которыми имеются разногласия. На экзамен на чунина съедутся, скорее всего, многие из них. И мы, как принимающая сторона, обязаны себя обезопасить. — Да ему этот экзамен нахуй не сдался, господи. — Возможно. Никто не знает. Но если захочет остаться, то ему нужен будет официальный ранг для работы. — Он джонин, не меньше — шлепнула себя устало по лбу. Шизофрения какая-то. — Бумаги перевешивают простые слова. Тебе ли не знать. Потерла глаза. Шизофрения. — И после этого ты думаешь, что Коноха мало для него делает? — Шикамару как-то раздраженно поджал губы. Вздохнула. — Милый, я не в коем случае не имею это ввиду. Это достойно уважения. Вы не отступаетесь от своих. НО. — Но? — дернул плечом. Итан всегда говорил, что когда я максимально раздражена, я наоборот становлюсь абсолютно спокойной. Только брови съезжаются на переносице почти вплотную, причем одна из них неестественно выгибается, нависшие верхние веки вообще будто бы пропадают за надбровными дугами, а рот плотно сжимается, так, что даже нижняя губа становится меньше верхней. — А просто по-людски поддержать? Шикамару посмотрел на меня, как на дуру. Будто бы я сама не знала. Будто сама не жила в точно таком же, заржавевшем, каменном, беспощадном мире шиноби. Где дети идут на войну раньше, чем нормально научаться писать. Где родные бьются друг против друга, а друзья убивают, следуя правилам и принципам, заложенным с рождения. Где проявлять эмоции и привязанность — слабость, удел матерей и маленьких детей, которые еще не видели ужасов войны. Каждый, кто хоть раз брал в руки кунай для убийства, уже не был ребенком. Это бесило неимоверно. Я бы, будь моя воля, перекроила бы всё к чертям. Чтобы не было бессмысленных жертв, чтобы можно было спокойно засыпать по ночами, а не отмывать от рук и формы чью-то кровь, женскую, мужскую, детскую — неважно. Кровь она и есть кровь. И если она течет, значит можно убить. Этот мир уже давно прогнил, и в нём не осталось ничего, кроме боли и страданий. Когда тебя делают универсальным оружием в войне, безликим и хладнокровным, стоит задуматься, будет ли у этого решения обратная сторона. После выстрела всегда идет отдача. Так было и с нами. Из-за этого с Итаном и развязалась эта странная, мерзкая, обидная война на двоих. Обиднее было то, что мы оба понимали друг друга, но смотрели на вещи по-разному. А еще обиднее было то, что были дороже друг другу кого угодно на свете. Стократ обиднее и больнее. Когда парой лет назад ты доставала его из петли в его комнате общежития, а теперь сидишь на нем, молотя кулаками по лицу, задыхаясь от гнева и бессилия. Хотелось всё изменить. Чтобы проявление чувств и сопереживания не воспринималось в штыки. Чтобы люди не боялись показывать, как дорожат друг другом. Какая разница, если завтра могут оба погибнуть от чьего-то куная в груди. Серьезно, какая разница? Почему хоть раз в жизни не делать и не говорить то, что хочешь, а не то, что надо? Почему ты кажешься при этом слабым? Чем это тебя умаляет? Шикамару, ничего не ответив, потушил окурок в тяване. — Заведи себе нормальную пепельницу. Собрал бумаги, разбросанные по столу, убрал. Накинул куртку, поднимая воротник повыше. — До встречи. На звук задвигающейся со стороны улицы сёдзи даже не обернулась. Затушила окурок, абсолютно спокойно. Только вот тяван жалобно треснул, распадаясь на три части и засыпая пеплом кухонный стол.***
Единственное, о чем жалела, что рядом не оказалось пакета с изюмом. Эта мысль выплыла в пустом мозгу сама по себе, будто бы чужая. Обычно, когда происходит какой-то лютый эмоциональный пиздец, который полностью опустошает, в голове начинает стоять точно такая же пустошь. Там тихо. Там спокойно. Будто после взрыва атомной бомбы, когда всё уже улеглось, но осадочек-то остался, повисая в воздухе. Когда уже нет вопросов. Когда всё, что могло произойти, произошло, выплескиваясь наконец-то наружу. Так даже становится легче. Будто что-то смылось с тебя, наконец-то. Вообще, пакет с изюмом был скорее локальным таким мемом. Между мной, Итаном и Джеем. Мем, кстати, абсолютно несмешной. Ни разу. Тот вечер, много лет назад, был странным. А следующий после ним день — еще страннее. Я стояла напротив стены в его комнате, в общежитии, в нашем корпусе. — Давай тут нарисуем темноту. Итан, читающий конспекты на кровати, как-то нервно дернулся. — О чем ты? — Ну, смотри, какая стена. Давай разрисуем. Стена и правда была отменной. Да и, по сути, в Кираи можно было делать всё, что хочешь. Главное, умело заметать следы. Стена была абсолютно гладкой, однотонно выкрашенной. Но вот, если приглядеться, можно было заметить скол — это Джей кинул Итану яблоко, не рассчитав силы. Чуть выше — вмятина. Это я нечаянно заехала кулаком, когда мы не могли устроиться равноценно на кровати, чтобы посмотреть иностранный фильм — так было лучше учить иностранный язык. Чуть ниже - небольшая паутинка трещин. Это Итан вписался затылком, мучаясь от бессонницы и бесконечной апатии. Все эти небольшие линии будто бы принадлежали нашей дружбе, одной на троих. Абстрактное мышление вырисовывало из них готовую картинку. Вообще, есть даже такой стиль в рисовании, когда ты из нескольких бессвязных линий достраиваешь образ. Его комната находилась в той части корпуса, которую ещё до конца не отремонтировали. Я же жила в сдвоенном блоке, но соседок у меня почти не было — девочек на потоке было мало, поэтому блок чуть ли не принадлежал мне полностью. Оттого они оба знали, что заявиться ко мне можно было в любой момент. Комната Джея вообще была в другой стороне, в более новом отсеке. Но именно комната Итана, чуть староватая, с простыми однотонными занавесками на широком окне и старомодной люстрой на потолке была для нас самой родной. Чертова люстра. Знала бы, сорвала её к хуям ещё на втором курсе, когда Итана к нам только перевели. — Ну давай! Итан, устало отложив конспект, точно также начал рассматривать стену. Подумал о чем-то своем, сам себе кивнул. — Неси краски. Пулей метнулась к себе в блок, хватая банки с акрилом и толстые кисти. Итан всё так и стоял, рассматривая стену. Засунув руки в бездонные карманы штанов. — Всё норм? — Норм, — он кивнул. — Давай сюда свою темноту. Пусть будет жить и на этой стене тоже. Даже внимания не предала. Он часто что-то такое ронял поэтическое в воздух, будто обдумывая что-то глубоко внутри себя. Черные глаза в такие моменты были в полном расфокусе, длинные пальцы либо подпирали подбородок, либо покоились в карманах. Мы с ним очень любили карманы. Позже к нам притащился Джей. Он в тот период учился играть на барабанах, вот и чуть задержался на вечерних тренировках. Вообще, Джей пытался овладеть всем и сразу, хотя, по факту, и нотной грамоты так толком и не знал. Разрисовали. Итан мазнул пальцами по свежей краске. — Долго сохнет. — Акрил, что ты хотел. Пожала плечами. На стене, прямо рядом с кроватью, теперь у него обитало что-то реально стремное. Обещала же темноту, вот и расписывайтесь. Воспроизвела так, как видела, раздавая указания то Итану, то Джею. Другие бы сказали — это просто черное пятно, но эти двое тоже видели в «пятне» что-то осмысленное. Будто бы живое. Отошла чуть подальше, чтобы оценить результат, выискивая пробелы. Но нет, всё было идеально. Старая люстра над моей головой будто бы немного качнулась. Задрала на нее голову. — Иллин, всё хорошо? Голос Итана будто бы долго меня окликал, но настиг только на шестое обращение. Люстра забрала всё моё внимание на себя. Точно на такой же люстре повесилась моя старшая сестра. Прямо один в один. Партия, видимо, была одна и та же по всем островам. — Мне как-то странно. Не могла объяснить. Эта люстра, это черное пятно на стене. Закат за окном под старыми занавесками. Всё будто начало сжимать и душить. Как когда случается паническая атака. Итан подошел ближе, пытаясь растормошить. Дернулась от него, вставая на то место, где, я была уверена, мне нужно быть. Не строго под люстрой, скорее чуть вбок, не по центру. Встала, поджимая одну ногу, укладывая ступню на внутреннюю часть колена другой ноги. Что-то пыталось пробиться в голове образами, но я не видела, только чувствовала. Заливающую сердце панику. Очень сильный страх. Черное пятно на стене будто насмехалось, забивая в угол окончательно. Но самое странное было то, что вся эта паника не была связана с чем-то из прошлого. Она будто бы предвещала будущее. Что-то, что случится именно здесь. Именно там, где стоит одна моя голая ступня. Что-то здесь будет. Очень страшное. — Иллин. Итан сжал запястья обеих рук. — Тут что-то. Что именно и где это тут — сама бы знала. Джею в какой-то момент тоже стало не по себе. Только Итан всё также устало смотрел на нас бездонными черными глазами. — Давайте пройдемся. Прошлись по кампусу. У главного корпуса меня нагнали девчонки из группы. Одна из них, как сейчас помню, дико сохла по Итану. Возможно, даже ревновала меня к нему, пытаясь всячески оттащить от него. — Мы завтра в город. Поехали с нами? В город надо было. Наступала зима, а теплая куртка порвалась. Гражданская. Такие мы покупали только сами себе. Остальное выдавал Кираи. Кивнула. Договорились выехать рано утром. Я, Таюнэ и Наста. Джей, поджимая замершие запястья в плащ, предложил пойти по «домам». Будто чуял неладное. Оно и произошло, когда Наста, осматривая меня с ног до головы, кинула простое «правду говорят, ты шлюха?». Милая моя. Вот если бы ты спросила это сейчас — даже и сейчас я бы не нашла ответ. Это какое-то уж слишком растяжимое понятие. А в то время я вообще пару раз целовалась-то от силы, безбожно краснея и стесняясь. За секунду со всего кампуса стянулась обычная подростковая драка. На территории были запрещены техники, но вот просто врукопашку — да ради бога. Обычные подростки же, которым нужно время от времени выяснять отношения. На синяки и ссадины от подобных потасовок никто из преподавателей не обращал внимание. Личное дело каждого. Всё это вылилось в странные эмоциональные разборки, когда Наста с Таюнэ отчего-то оказались тоже у Итана в комнате. Наста заботливо придерживала лёд у него на рассеченной брови, я, шипя, прижимала какую-то замороженную пачку овощей к такой же рассеченной губе, второй рукой держа ладонь со льдом на макушке Джея. Мы с ним сели подальше, вдвоем, на полу. Ровно под люстрой. Итан то ли игнорировал присутствие двух заботливых девиц на своей кровати, то ли считал, что так и должно быть. — Куришь? Кинула через половину комнаты то ли для Насты, то ли для Таюнэ. — Немного, — Наста передернула плечами. Вообще, она была милой безобидной девчушкой. Но сильные чувства к кому-то делают из нас не самых уравновешенных людей. Наутро, как и договаривались, поехали в город. Даже в какой-то момент по-девчачьи втроем что-то обсуждали. В последнее время вокруг нашего корпуса было очень много дерьма, поэтому хоть как-то пытались цепляться за обыденные радости жизни. Попыталась объяснить Настэ, что с Итаном мы не более, чем друзья. В крайнем случае, брат с сестрой. Та покивала, но как-то не очень убедительно. Вообще, мне даже казалось, что Итану она тоже нравится. Ошибалась. Нравилась ему Таюнэ. Очень-очень-очень-очень сильно. А вот он ей — непонятно. До сих пор, кстати, не очень могу понять, что на самом деле было между этими двумя. Вернувшись в Кираи, Таюнэ отчего-то предложила зайти к Итану. У того на носу был важный экзамен, чтобы окончательно синхронизировать его программы обучения в связи со сменой образовательного учреждения. Я отказалась. Пошла к себе в блок, складывая купленные вещи аккуратно в шкаф. Джея поблизости не чувствовалось, хотя и сенсорикой вне занятий нам тоже особо пользоваться было нельзя. Знала бы, что двумя этажами выше разворачивается целая драма — рванула бы туда. Просто Итан слетел с катушек, ничего необычного. Мы уже плавали с Джеем, знали. А вот бедные девочки — нет. Какая-то чуйка заставила плестись по лестничным пролетам на два этажа выше, к его комнате, практически угловой. В коридоре, обхватив головы руками и зажимая ладошками рты стояли Наста с Таюнэ. — Дальше. Объяснять ничего не надо было. — Отойдите дальше. Они не двигались с места, прикованные каким-то страхом к стене. Дернула их обоих за плечи, чуть ли не спуская с лестницы. Им и правда лучше было быть подальше. Пинком открыла дверь. Слышала с правой стороны отчетливый бег — это был Джей. Он тоже всё чувствовал. Не строго под люстрой, скорее чуть вбок, не по центру. Там, где я стояла вчера. Потолок под люстрой жалобно выгнулся от веса чужого тела. Джей успел захлопнуть дверь за моей спиной, чтобы девочки, вжатые страхом в снаружи, ничего не успели увидеть. Итан же улыбался, с петлей на шее. Для шиноби самоубийство — самая непростительная вещь. Но я с этим никогда не была согласна. Для того, чтобы это сделать, нужна неимоверная сила. Прежде всего сила духа. Саму себя в этом плане я считала малодушной, какое-то время. Джей — за плечи, я — под коленями. Оборвется люстра или нет — было плевать. Вытащили. Итан, улыбаясь, плакал. Не стыдясь. Плакать — это не стыдно. Стыдно — не делать этого, когда выхода просто нет. Джей зарядил ему звонкую пощечину, тут же отходя к окну, чтобы прикурить. Я просто села рядом на полу, сматывая веревку, которую только что сняла с шеи лучшего друга. Смотала, очень аккуратно и очень красиво, свернула, убрала в бездонный карман толстовки на животе. Что тут ещё поделаешь и скажешь? К такому не готовишься заранее. Вот и сиди-стой теперь по разным углам, молчи. Подтянулась на руках, чтобы встать, но вместо этого шнурок на капюшоне толстовски от инерции больно зарядил в глаз. Аж слеза проступила. Поморгала, всё-таки доползая до тумбочки, где хранились у Итана медикаменты с бинтами. Я не была доброй. По крайней мере, так считала. Но стоило увидеть какого-то с царапинами или ссадинами, неважно, снаружи или внутри, в сердце, тянулась помочь. Помощью я это тоже не любила называть. Просто делала то, что считала нужным. И для каждой такой животинки. Будь она трижды полной мразью. Прошлась септиком по шее Итана. Наклеила пластырь на особенно содравшуюся кожу у ключицы. Юркнула в коридор. Девочки всё ещё стояли неподалеку. Убедилась, что они ничего лишнего не видели, наплела с три короба про волнение перед важным экзаменом. Те понимающе закивали, ничего особенно не подозревая. Посоветовала им уйти, чтобы ситуация не накалялась. Опять покивали, ушли. Вернулась в комнату, плотно закрывая дверь на замок. Итан уже сидел на кровати, прижимаясь к темноте на стене спиной. Джей сидел на подоконнике, лицом к нему, но категорически друг на друга не смотрели. Один — куда-то перед собой, второй — в пол. Уселась на пол, скрещивая ноги. Всё, что могло случиться, уже случилось. В такие моменты и слов-то толком подобрать не можешь. Так и сидели, каждый на своей поверхности, не смотря друг на друга и вообще падая куда-то глубоко в своим мысли, пытаясь найти хоть одну. В голове было предательски пусто, аж звенело. Даже моргать было лень. Итан, лениво пошурудив рукой в тумбочке, вытащил оттуда пакет с изюмом. Хуй знает, к чему и зачем. Просто особо не задумываясь. Просто вытащил простой пакет с изюмом. Вроде как, он обладал седативным действием, вот и ел его время от времени. Поставил его как-то одновременно перед всеми нами. Особо не размышляя, сунула руку поглубже, сгребая пару-тройку изюминок. Джей, чуть нагнувшись с подоконника, проделал то же самое. Так и сидели, каждый на своей поверхности, не смотря друг на друга и вообще падая куда-то глубоко в своим мысли, пытаясь найти хоть одну. В голове было предательски пусто, аж звенело. Даже моргать было лень. Жевали изюм. А что ещё оставалось делать. Изюм был вкусным, кстати. Просидели в тишине неизвестно сколько, пока пакет жалобно не ополовинился. Доставая очередную изюминку, сжала её двумя пальцами, рассматривая перед глазами. Просто смотрела, пыталась как-то вернуться к реальности и заземлиться. — Изюм значит. С кровати с какой-то задержкой раздалось сбитое дыхание. Это Итан смеялся одной диафрагмой. Какой, блять, нахуй, изюм. Сюр это всё. И петля в кармане на животе, и черные разводы на стене, и ебаный изюм. Особенно он. Но как-то же надо было вернуться в реальность. Джей, хрюкнув на подоконнике, как-то вымученно рассмеялся. Горько. Итан — следом, уже в голос. Очень смешно, знаете ли. Смех — одна из защитных реакций организм на стресс. Как и слезы. Приподнимая высоко брови, тоже нервно рассмеялась. Так и сидели, каждый на своей поверхности, но теперь уже жалобно переглядываясь, будто мысленно прося прощения за всё и сразу. Джей похлопал широкой ладонью по подоконнику - такие истерики у него случались редко, но если случались, то выкладывался на полную. Я тоже иногда любила вот так вот проржаться. Вообще, рассмешить меня было просто, но я скорее ржала, чем смеялась. Особенно просто давался смех, разделяя его с Итаном. Тупые шутки или локальные приколы, которые понимали только мы с ним. Знаете, как это обычно бывает у лучших друзей. — Какой блять изююм? Джей аж завалился на подоконник, заливаясь всё чище и правдоподобнее. Серьезно, какой блять изюм, мать вашу. Сюр. Чистый сюр. Цирковое представление. Успокоились ближе к вечеру, привычно комбинируя конечности на кровати Итана, чтобы посмотреть зарубежный фильм. Тогда мы учили немецкий. И вот прямо сейчас, пока я сидела на холодной земле перед крыльцом в дом Учихи, пытаясь не дать Наруто нарубить дров, вспомнила про чертов изюм. Как жаль, что его не было под рукой. Ситуация подходила прекрасно. Вообще, началось всё это очень странно. Да и закончилось тоже. Отполдничала в Ичираку, нервно тыкая в помидоры палочками. Теучи уклончиво поинтересовался, всё ли в порядке. Кивнула. Всё было в порядке, если обобщать. За вывеской Ичираку стайка зевак вполне открыто обсуждала меня, не пытаясь понизить голоса. — Не слушай ты их. Протирая столешницу прилавка, Теучи тепло улыбнулся. Он тоже всё прекрасно слышал. — Да мне всё равно, — махнула палочками в воздухе. Правда было всё равно. За свою жизнь и не такого дерьма про себя наслушалась. Единственное, что отводило фокус с Саске, было моё присутствие в деревне. Так сказал Шикамару. Я не была доброй, нет. Просто готова была отчего-то это терпеть, если Учихе это облегчает жизнь. Ебаная благотворительность. Так и не съев половины, дико извиняясь перед Теучи-самой за отсутствие аппетита, выплелась на улицу. Зевак уже не было. Надо было дойти до соседнего квартала, чтобы забрать список запрашиваемых материалов местных сувенирных лавочек. Слушая хозяина лавки, засмотрелась на маску Анбу. — Хотелось бы получить в ближайшее время. Перед Новым годом торговля расцветает. — Да, понимаю Вас, — кивнула скорее фарфоровой маске Анбу, чем ему. — Приложу все усилия. Поверил или нет — его проблемы. Но на прощание даже попытался улыбнуться. Будто бы не считал тут лишней. А потом, стоило чуть стемнеть, в Конохе стало как-то тихо. Забравшись на крышу какого-то высокого дома, курила, рассматривая темнеющие облака. Занятная игра для успокоения нервов: додумывать образы из пролетающих над головой конденсаций водяного пара. Сейчас они были с бордово-оранжевыми контурами от заходящего солнца. Шапку забыла дома, да и не сказать, что без нее было холодно. Мне просто нравились странные аксессуары в одежде. Вообще, любила выглядеть фриком. Кем, по сути, всегда и являлась. Это как в шутке про то, как сидят на любом кресле би или пансексуалы: широко раздвинув ноги, вальяжно, как-то по-господски. На самом деле, за всем этим я прятала годами свою низкую самооценку. Хоть снаружи и выглядела таким токсичным уебком. Но повзрослев, превратила в свое оружие. Мол, смотрите, вот она я. Такая, как есть. Развязная. В то же время спокойная, когда надо. Никогда не оставляющая в беде, будь ты четырежды законченной мразью. Улыбаюсь, если человеку это нужно. Но смеюсь я редко. Улыбаюсь часто, каждый раз по разному. Вообще, мне нравится строить этот пространственный кокон «пошел нахуй, и ты тоже иди нахуй, мудила» и я уже давно забыла, какая на самом деле. В итоге так и продолжаю балансировать между «я вырву твои глаза через рот» и «солнце, ты сегодня ел?». А чего еще ожидать, если у меня СДВГ? Было тихо. Пара ворон пролетела над головой, громко каркая. Хотела докурить, да вернуться домой, вплотную продолжая ремонт на первом этаже. Нужно было из некогда маленькой спальни на первом этаже сделать кладовку. Европейская такая привычка. Но планы пошли по пизде. Никаких туч на небе не сгущалось, как в фильмах, нет. Наоборот, было даже вполне солнечно для такого позднего часа. С такой высоты можно было даже рассмотреть округу. Ну, рассматривать с моим-то не самым острым зрением это громко сказано. Но я отчего-то не стеснялась, иногда переспрашивая у Итана на улице, человек это или дерево, надо здороваться или нет. Вообще, геном куранокайгана был плохо изучен во внешнем мире. Да и название ему дали очевидное — в переводе это означало «красно-черный взгляд». У Джея тоже был видоизмененный зрительный геном, превращающий глазные яблоки в одно черное пугающее пятно. У Итана — просто краснела вся радужка целиком, даже зрачков не увидишь. Причиной отсутствия качественных исследований было то, что правду можно было откопать только здесь, в скрытых странах японских шиноби, откуда и брали начало все эти геномы. А доступа сюда не было. Раньше. Проторчав тут пусть даже и немного времени, я уже начала сомневаться в том, что обронила Саске как-то. Что куранокайган не равно шаринган. Я честно сама не знала ответа. Поэтому приходилось гадать. Единственное, что знала — куранокайган это отражение ненависти. Её у меня было хоть отбавляй. Но если геномы и были равны, почему тогда у меня проблемы со зрением. Обычные, человеческие, не какие-то там сложные, присущие шиноби. Время от времени носила очки же даже. Если куранокайган равно шаринган, то это всё равно, что если бы Хьюга таскались с биноклем. Единственной зацепкой было то, что сказал как-то Итачи. В голове иногда время от времени даже называла его Итачи-саном. Так сильно уважала. Он как-то сказал, что стадия мангекё открывается после убийства близкого или важного друга. Проблема была в том, что таковых я не убивала. Даже и в мыслях не было. Даже после того, как они меня вышвырнули, блюющей кровью. Махнула головой. У одного из выходов из деревни, за пределами защитного купола, была какая-то возня. С такой высоты её легко можно было заметить. Даже с моим зрением. Убирая сигарету подальше от лица, чтобы дым не заслонял обзор, активировала томоэ. Там было трое или четверо. Кто-то будто бы дрался. Кто-то стоял в стороне. Становилось интереснее. Даже сенсорикой лениво проехалась по тому сектору. Одна, очень сильная чакра, привлекла внимание. Она не была человеческой. Единственной, кому она могла принадлежать — Кураме. Можно было вообще не задумываться. Демонические синусоидальные импульсы мы учились различать как раз курсе на втором. Но в отличие от многих других, от этого, Курамы, не исходило какого-то зла. Он будто просто поддерживал своего джинчуурики, охотно отзываясь на каждый зов. Серьезно. Этот парень смог сдружиться с демоном. Он мне определенно начинал нравится со всех сторон. Неспешно докурив, кинула окурок с крыши на промерзшую землю. Распахивая обе пуговицы на безразмерном пальто, спрыгнула на соседнюю крышу, уже многим ниже. Высоких зданий пока что в Конохе было маловато. Да и вообще, почему деревней называют. Считай, по сути, что городок. Хоть и небольшой. Но это, видимо, было скорее именем нарицательным, оставшимся от предков. Знаете, в любых отношениях, связях, узах, неважно каких, есть любящий и любимый. Любящий живет в них со страстью, преданностью и даже иногда романтичностью. А любимый просто живет с тем, как ему почти что поклоняются. Но, знаете, что. Любящие много страдают. Пусть не показывают. Пусть жрут всё это, проглатывая и не запивая. Терпят. Понимают. Успокаивают сами себя. Всё равно в какой-то момент эта дамба прорвется. В какой именно момент — вопрос времени. В этот день она прорвалась. Приближаясь к выходу из деревни, уже существенно удаленном от Конохи, различила Шикамару. Его присутствие стало почти что знакомым. Собачье присутствие — Киба. Естественно, Наруто. И еще одно, какое-то слишком болезненно похожее на меня. Саске. Что, блять, происходит. Вопрос был скорее риторическим. Итак всё было понятно, слишком инстинктивно. Он уходил. Опять. По крайней мере, пытался. Прошелестела полами пальто, опускаясь на землю чуть поодаль Шикамару с Кибой. Те стояли от происходящего пиздеца в стороне, не находя в себе сил и позволения подойти ближе. Что вообще тут забыли - тоже было непонятно. Может, просто бросились за другом, который, как-то спешно поднявшись на ноги на тренировочном полигоне, рванул неизвестно куда. Они оба умело скрывали друг от друга своё сознание, используя эту связь только на поле битвы. Ментальную связь, доставшуюся от далеких предков. Но Курама помог почувствовать что-то неладное. Вообще, Курама был славным, на самом деле. Если этот термин можно применить к демону. Акамару рядом не было. Просто Киба приказал ему остаться подальше. Мало ли что эти двое учудят. Киба очень переживал за Акамару, с которым даже не нашлось сил проводить воспитательную беседу после стычки со мной на горячих источниках. Акамару и без того чувствовал себя виноватым, поджимая хвост и укладывая мохнатую макушку на колени, скуля. Они орали друг на друга. Точнее, не так. Наруто орал на Саске. Точнее, не так. Сначала он просто ему что-то говорил, вполне спокойно. Ни Шикамару, ни Киба не собирались этого слушать. Это было не их дело. Исключительно личное этих двоих. Просто так, озирались по сторонам, многим сзади, не мешая им решать свои проблемы вперемешку с кучей вопросов в сапфировых глазах. Но вот когда меня уже занесло к ним, когда присоединилась к этому театру абсурда, уже началось что-то интересно. Наруто, будто бы занеся кулак для удара по щам, просто разбил замерзшую землю у него под ногами. Он очень устал. Он надеялся, что всё уже решили. Там, в Долине Завершения. Ан-нет. Не совладав с собственным гневом, всё-таки заехал ему по щеке. Саске и не отбивался. И не пытался прикрыться. Его будто бы отругали, как школьника. Как маленького мальчика, пристыдив. Дамба прорывалась, наконец-то находя выход. — НА КАКОМ ЯЗЫКЕ МНЕ ЕЩЕ ЭТО ОБЪЯСНИТЬ? А вот это уже слышали и мы. Киба, дернув плечами на моё к ним присоединение, даже ничего не сказал. Не до этого было. Возня вскипела за секунду. Лишь полы накидки Саске будто бы в замедленном действии взвились в воздухе. Он не отвечал на удары, просто их принимая. Просто их глотая. Сколько не лупи по тупой башке — всё равно не дойдет. Нужны были слова. Такие, чтобы дошли. Подобрать их было крайне трудно, поэтому Наруто просто орал. Каким-то рваными звуками. Он бил всё вокруг, молотя кулаками, даже заехал по себе, чтобы привести в чувство. Но не получалось. И Курама тут был совершенно ни при чем. Наруто не то, чтобы хотел его бить, он просто хотел спустить куда-то всё накопленное. Поэтому и не бил. Но, казалось, даже если бы он размозжил череп Саске прямо сейчас, тот бы и не дернулся, осознавая, что он, блять, опять не прав. Как донести это из сердца в мозг — оставалось загадкой. Киба с Шикамару было дернулись их разнимать, потому что всё это уже начинало не нравится. Схватила обоих за плечи. Не было дела сейчас до наших личных разборок — ни с Кибой, с самой первой встречи меня не взлюбившего, ни Шикамару, с которым сегодня всё пошло куда-то по пизде. — Не надо. Прошипела обоим под уши, держа изо всех сил. Правда, не надо. Пусть в конце концов что-то выяснят. Хотя бы малую часть. Ни Киба, ни Шикамару, не дернули плечами. Не вырвались. Понимали, что не надо, ради Наруто. Кто-то даже мысленно отблагодарил, что не дала ввязаться, поддавшись инстинктам. Никакие личные разногласия между нами тремя сейчас не были важными и не имели никакого значения. Нужно было просто быть тут, рядом, на случай, если совсем всё станет плохо. А вполне могло. Прижав Саске к земле, он тряс его, сжимая полы накидки. Голова Саске лишь качалась вперед-назад, глотая все, что ему говорят. Орут. — ДА КОГДА ДО ТЕБЯ ДОЙДЕТ?! Дамба прорывалась всё больше и больше. Жалобно трещали сдерживающие поток бревна. Не дай ему уйти, Наруто. Иначе пожалеете, оба. Так же сказала ему сегодня, да? Дерганно дыша и прижимаясь к земле так, что замерзшая земля прогибалась под стопами, так и стояли втроем поодаль, пока Наруто выходил окончательно из себя. Ему было очень больно. Очень. Очень. Очень. Пусть никто и не видел. Но оно было. Там, глубоко. Там, где никто не видел. Там, где закрывал сознание от лучшего друга. Даже не зная, считал ли он его в ответ точно таким же. Другом. Лучшим. Единственным. Это пожирало изнутри. И Курама тут был ни при чем. Курама вообще как-то сиротливо закрылся внутри, не мешая выяснению всего этого дерьма. Кто бы подумал, но даже у него будто бы тянуло где-то в груди от всего этого дерьма, хлынувшего на своего джинчуурики. Если бы не был демоном, сказал бы, что переживал. Даже для него это всё было как-то слишком сложно. Все эти человеческие привязанности. Потом всё также резко стихло. Это Наруто наконец-то нашел слова. — Ты — не монстр. Удар. — Ты — заслуживаешь быть любимым. Удар. — Заслуживаешь любви. Удар. Кровь. — Заботы. Кровь. Удар. Кровь. — Ты заслуживаешь свободы. Удар. Удар. Удар. Кровь. — Я ХОЧУ СВОБОДЫ. Удар. — Я ХОЧУ СВОБОДЫ. Кровь. — ПРОСТИ СЕБЯ НАКОНЕЦ. Удар-удар-удар. — ПРОСТИ СЕБЯ НАКОНЕЦ. Кровь. Вздох. — ПОТОМУ ЧТО Я ПРОСТИЛ ТЕБЯ. УДАР. — Я ПРОСТИЛ ТЕБЯ. УДАР. — Я ПРОСТИЛ ТЕБЯ. УДАР. — Я ПРОСТИЛ ТЕБЯ. УДАР. — Я ПРОСТИЛ ТЕБЯ. УДАР. — Я ПРОСТИЛ ТЕБЯ. УДАР. УДАР. УДАР. УДАР. УДАР. УДАР. УДАР. КРОВЬ. УДАР. УДАР. КРОВЬ. УДАР. Целая азбука Морзе. — Я ПРОСТИЛ ТЕБЯ! Так горько. Так больно. — Я ПРОСТИЛ ТЕБЯ! Больно. — Я ПРОСТИЛ ТЕБЯ! Это входило в бесконечный цикл. Пора было его разорвать. Вот теперь — надо. Отпустила плечи Шикамару с Кибой, которые сжимала крепче на каждый удар. Они сами будто вжались каждый в себя. Это было слишком болючим. Слишком откровенным. Слишком настоящим и искренним. Дернулись почти одновременно. Шикамару, пусть и не хотел, практически вытащил отметеленного Саске из-под Наруто. Не хватало еще ему неприятностей. У Шикамару было свое представление дружбы, к примеру, не дать своему другу довести другого человека до бессознательного состояния. На Учиху-то было плевать. Киба пытался оттащить Наруто, крепко схватив сзади под локтями. Но тот брыкался. Рвался вперед, опять переходя в нечленораздельные громкие междометия. У меня сердце сжималось. Это было слишком искренним. Образы самой себя и Итана никак не хотели перестать наклеиваться сверху на этих двоих, но надо было взять себя в руки. Кибе всё-таки удалось оттащить его подальше, на что Шикамару смог поднять на ноги Саске, нехотя укладывая пришитый протез себе на плечо. Делал всё исключительно ради Наруто. Саске и ноги-то не держали. Не то, чтобы от ударов. Слова бывают громче любых мордобоев. А теперь они каменной стеной рассыпались по плечам, вжимая в землю. Слишком искренне. На надрыве. Очень болезненно. Наруто, сильно дернувшись, всё-таки смог скинуть с себя Кибу. Рванул было обратно, к Саске, еле как стоящего на ногах с опорой на Шикамару. Рванула навстречу, преская. Обхватила ладонями без перчаток чужое лицо, аккуратно тормоша. — Наруто. — Наруто, посмотри на меня. Он не видел меня, покрасневшими глазами вглядываясь в черную фигуру за мой спиной. — Наруто. Тряхнула его лицо посильнее. — Смотри на меня. Надо было всё это сворачивать. Иначе бы до добра не довело. Он, вцепившись ногтями мне в оголенные запястья, обреченно прикрыл глаза. С таким успехом он мог бы мне вены порезать, влегкую, но это сейчас не ебало. Надо было привести его в себя. — Всё хорошо. Самая тупая фраза на свете. Нихуя не хорошо. Но сказала, потому что надо было, сжав щеки с тремя полосами на каждой посильнее. Киба, ретировавшись, помог оттащить Саске ближе к деревне. Помог — слово не совсем подходящее. Это всё они делали только ради Наруто. И всё. Не более. Надо было замести за другом следы. Шикамару, оглянувшись на меня через плечо, будто бы доверил Наруто в мои руки. Кивнула ему в ответ. Всё у нас было с Шикамару хорошо. Ничего не изменилось. Просто наговорили всякого, не подумав, со всеми бывает. От этого стало в разы спокойнее. Виновато поджала губы, будто бы извиняясь, Шикамару кивнул, всё понимая без слов. Сам точно также дернул бровью. Подумаешь, немного недопоняли друг друга. Такая хуйня на фоне этих двоих. Наруто смог нормально дышать лишь тогда, когда Киба с Шикамару и повисший между ними Саске скрылись за воротами деревни. Сомневаться в них не было смысла — протащат незаметно, всё сделают в лучшем виде, лишь бы выгородить Наруто. Напоследок сжав веки, сам уже приходя в себя, распахнул их. Все слова закончились. Отпустил мои запястья, еле как отдирая вжавшиеся в кожу ногти. Остались вогнутые следы, полудугами, кое-где даже проступила кровь. Плевать. Главное, что Наруто хоть немного пришел в себя. Как-то с хлопком, уложил свои ладони поверх моих, на своем же лице, не находя сил поднять взгляд. Под ногтями осталась моя кровь. Ему было очень стыдно за это. — Всё хорошо. Это хуйня. Подперла подбородком снуд, пытаясь заглянуть ему в глаза. — Пойдем? Наруто промолчал. — Курить? Наруто промолчал. — Пойдем, Наруто. Почти выстрадала эту фразу, вкладывая столько понимания и нежности, насколько была способна. — Всё хорошо, пойдем. Он глубоко вздохнул, наконец-то поднимая взгляд. — Куда? Прошелестел одними губами. — Домой. Дом — то место, где тебя ждут. Меня никто, во всем мире, целом мире, нигде не ждал. А вот его — да. И надо было его туда отвести, пока совсем не раскис, впадая в апатию после своего рода срыва. Покажешь хоть, где ты живешь. Отклонив голову в бок, чуть улыбнулась. Наруто виновато отпустил мои ладони, бессильно вытягивая руки вдоль туловища. — Пойдем. Схватила его посильнее за руку, как-то даже по-матерински. Просто нужно было оттащить его отсюда, где за нашими спинами, не так уж и далеко, замерзшая земля пыталась впитать в себя кровь его лучшего друга. Махнула средним пальцем, помогая земле это сделать. Нужно было замести все следы. Мы, во внешнем мире, практически не пользовались печатями, такими привычными для японских шиноби. У нас были свои методы. И мои длинные, с дисплазией суставов, пальцы, помогали мне делать это вот так легко. Еще бы, когда каждая фаланга выгибается независимо от другой. То, сколько тренировок и обессиленных дрожаний рук стояло за этим, никто не должен был знать. Кроме, разве что, Итана с Джеем, помогающих с тренировками. Но это было давно, чуть ли не в детстве. Чуть ли не таща за руку, запихнула нас обоих под защитный барьер деревни. Только когда на улицах показались прохожие, отпустила, чтобы уже вёл сам. Понятия не имела, где он живет. Наруто поплелся в сторону отстроенных панелек, где на одном из идентичных этажей ютилась его квартира. Вообще, ему предлагали перебраться в новенькие дома частного сектора, но он, в силу своей искренней простодушности, отказался, так и оседая в похожей на старую квартирку. Залетел по ступенькам к себе, оставляя дверь открытой, чтобы я вошла. Тихонько прикрыла её за собой. Зеркало в прихожей жалобно выдало мне испуганный взгляд и вжатые от чего-то щеки сильнее обычного. Наруто, скидывая ботинки, поплелся в ванную. Так и остался в куртке. — Я сейчас вернусь. Кинула куда-то в глубину маленькой квартирки. Споткнулась о разбросанную абы как пару запасных ботинок, проехалась подошвой на чем-то липком. В квартире Наруто, как и в его голове, был не совсем порядок. Нащупала в нагрудном кармане временные документы — без них что-то в последнее время не продавали и сигарет. Не верили без них, что даже восемнадцать есть. Про двадцать один вообще молчу. Сжимая в крафтовом пакете бутылку джина, вернулась обратно. Дверь так и не запер, всё это время проторчав в ванной, уперевшись ладонями в раковину. Вода хлестала по керамике, отвлекая от шума в голове. Не зря же говорят, что на воду можно смотреть бесконечно. Шумно захлопнула дверь, закрывая на замок и цепочку. Пошумела ботинками, складками пальто. Надо было хоть как-то изъявить о своем присутствии здесь. Подтянула сползшие от гнева штаны повыше на талию, заправляя выбившуюся из них резинку худи. Наруто, вытирая манжетом куртки мокрые от воды щеки, выключил свет в ванной, захлопывая в нее дверь стопой. — Давай куртку снимем. Как с маленьким ребенком. Не «ты», а «мы». Потянула за воротник, пытаясь помочь. Дернул шеей, самостоятельно скидывая ее на пол. Переступил через нее, направляясь уверенно к кухонному столу. На столешнице в своем роде по-домашнему кое-где откровенно валялись пустые упаковки из-под лапши быстрого приготовления, открытая пачка молока и развернутый свиток с недописанными иероглифами. По-хозяйски собрала мусор в кучу, отправляя в чудом найденный пакет под раковиной, унесла в прихожую, молоко сунула в холодильник, удостоверившись, что ещё не испортилось, свернула свиток, убирая со стола. Потом вернется к работе. Протерла стол, собирая сиротливые крошки. В раковине жалобно стояла одна единственная чашка. Вымыла. Кое-что еще прибрала. Какая-то, скорее, женская привычка. В первом же настенном шкафчике нашла чистый стакан. У него все было в единственном экземпляре. Прямо, как у меня. Одна пара палочек, одна фарфоровая ложка, одна чашка, одна миска. Единственное, что ко мне как-то слишком часто приходили люди по работе, посему обзавелась небольшим кухонным комплектом утвари. У него же в этом необходимости не имелось. Но даже марка любимой лапши быстрого приготовления оказалась одинаковой. Уж что-что, а это я любила. Хлебом не корми, дай усосать тарелку этой химии. Привычка, видимо, травить организм всякой химией. Подняла с пола куртку, вешая на место. В чистый стакан, на самое донышко, налила моей любимой, пахнущей можжевельником, жижи. — Пей. Сунула стакан ему руку. Он так и сидел, не двигаясь, рассматривая дерево столешницы перед собой. Взял стакан скорее по инерции. Услышав чуть ли не приказной тон, опрокинул в себя залпом. Должно было помочь отпуститься. Тактики у меня были, конечно, банальными. А что ещё сделаешь. Сами скоро начнут хлестать так, что и меня за пояс запнут. Протянул стакан. Не совсем понятно, то ли еще, то ли убери. На всякий случай налила ещё. Вроде как, угадала. Спустя ещё одну такую же слаженную операцию, наконец-то выдохнул, противно скривившись. — Ну и фу. Вот это уже было похоже на Наруто. Джин действительно был фу, судя по запаху. Но что было в ближайшем магазине, тем и богаты. Самой ничего в горло не лезло, на удивление. Так бы хоть компанию составила. — Ты как? Банально, но что поделать. Махнул рукой. Пошурудила волосами на голове даже уже не ледяной от всего пиздеца ладошкой. Ретировалась к окну, покурить, чтобы оставить его хоть немного наедине. Трех моих скуренных сигарет Наруто хватило, чтобы заговорить. — Он сознание от меня закрывает. Ничего не могу узнать. В целом, в общих чертах, я понимала, как работает связь между перерождением Индры с Ашурой. Поэтому понимающе кивнула. Ну, или хотя бы попыталась. — И я тоже. Ударил кулаком по столу. — Зачем. Подпер лоб кулаком. — Почему? — опустилась локтями на стол. Второго стула здесь не было. — Не знаю. — Как давно? — Практически, как вернулись с войны. Примерно, как всё успокоилось. В целом, в общих чертах, я понимала, про какой период времени он говорит. Примерно в это время я всё ещё была здесь на птичьих правах, но уже немного вживалась. — Что-то отдаляет. Опять заехал кулаком по столу. Что-то — понятие растяжимое. Если бы я составляла этот список, внесла бы в него непонятную отстраненность Саске, резкие перепады от «я открыт для тебя» до «я полностью закрыт, не лезь», эротические сны с участием Саске, которые на утро-то и не помнились, лениво, против воли, скользящий взгляд по его скулам, которые в кое-то веки пытались улыбнуться, непонимание чего-то очень важного. Там было ещё много всего, но я бы остановилась на этом. — Не вини себя. Положила руку ему на плечо, аккуратно сжимая. — Ты сказал ему много важных вещей. — Если бы они ещё доходили. Никак не отреагировал на мою руку, протягивая ладони к пустому стакану. Сжал крепко, рассматривая что-то на дне. Будто бы истину. Отстранившись, плеснула ему еще, совсем немного, не как себе. Самой же всё ещё в горло не лезло. Какая-то гиперопека с гиперответственностью. Перебрал содранные костяшки ладоней, отстукивая что-то по столу. Не хотелось лезть, но раны бы надо и обработать. Еле как в этом бардаке отыскала марлевые бинты. Не сказать, что совсем уж беспорядок. Слишком мало ещё жил на новом месте. Просто не совсем всё лежало на своих законных местах. Но было очень чисто, на удивление. Даже мне было лень иногда протирать пыль с верхушек кухонных шкафов. Видимо, одному, бывает, и правда нечем заняться дома. Смочила, импровизированным тампоном убирая остатки застывшей крови. — Будет щипать. Из септиков под рукой был только джин. Сорок градусов — то, что надо. Как-то профессионально плеснула ни больше, ни меньше от нужного. Опыт таких обработок был гигантским. Даже ромом как-то обходилась. Чего только не было в военном прошлом. Пришлось взять его ладони поочередно в руку, чтобы они не падали, как-то вмиг обессилев, обратно на стол. Щипало, наверно, от джина нехило, но и бровью не повел. — Всё. Наруто благодарно кивнул. — Может, тебе не стоит закрываться от него? Кто-то же должен быть из вас двоих мудрее. Я понимала, что в одного тащить эту неподъемную лямку иногда устаешь. Но всё же. Наруто бы это далось проще, чем Саске, который не знал, как правильно иногда поздороваться, чтобы это не выглядело как-то «не так». Как Джей. Копия. Весь из себя такой грозный, бесчувственный, грубоватый, строгий, холодный. А сними это всё — просто потерянный, неуверенный в себе и правильности собственных мыслей пацан. Парни тоже бывают слабыми. Точнее, не так. Им тоже иногда хочется побыть слабыми. Обычными. Это я тоже пыталась донести до всех подряд. Что это не стыдно. Это, по сути, и не слабость. Это то, что делает нас людьми. Какая разница, если завтра можешь откинуться от какого-нибудь шального куная в сердце? Натворив беспробудной хуйни, никогда не жалела. Какая разница, если это просто забудется? Или пропадет, выпадая, из памяти. Какая разница, если завтра можешь откинуться от какого-нибудь шального куная в сердце? Поэтому делала то, что хотела. Не задумываясь. Вообще, есть целая религия о том, что завтра может не настать. Я подцепила её где-то в районе Паттайи, в Таиланде. Пробыла там немного, скорее в качестве стажируемого, но именно там раскурила свой первый косяк, свернутый не самой аккуратной трубочкой. Бродить по миру - это, конечно, прекрасно. Но при условии, что ничего не держит. Или никто. А если собственное сердце сковано неподъемными цепями с кем-то, то это и есть повод остаться. Уходя — уходи. Но только если ничего не держит. Меня ничего никогда не держало. А его — да. Когда же, блять, до них обоих это дойдет. Вопрос не в каких-то там отношениях, не в привязанности, не в семейных связях. Просто иногда в жизни появляется такой человек, что ради него ты сиганешь с обрыва или вскроешь вены, не задумываясь. Неважно, кем он тебе приходится. Брат, сват, друг, любовник, любимый, товарищ, одноклассник, сестра, мать, отец, знакомый. Неважно. Просто ты сразу ныряешь в него, будто так всегда и должно было быть. Рационального объяснения никакого для этого нет. Человеческий мозг очень сложно устроен. — Людям никогда не нравится что-то плохое, грустное. Веселое, даже похабное, жрут. А вот стоит капнуть чуть глубже, душевнее — это никому не надо. — Ты это к чему, Шерпа? — Вечер житейской мудрости. Бесплатно. Бери, пока дают. Любовь — чувство неописуемое. Ничем не ограниченное. Нет на ней рамок, нет на ней ярлыков. Она может быть абсолютно любой. Нет в ней неискренности, пошлости или какого-то скрытого смысла. Она всегда чистая, обнимающая бесконечными теплыми лапами твоё сердце. Пусть и разбитое. Пусть сломленное. Пусть и холодное. Натянула воротник худи на нос. Так я любила делать, о чем-то философствуя у себя в голове. По крайней мере, так всегда говорил Итан. Помолчали. Наруто что-то хотел сказать, вдохнул, потом поднял руку, потом махнул ей, выдыхая и так ничего и не произнося. Осмотрел обработанные содранные костяшки, которые заживали уже как ни в чем не бывало - Курама свою работу делал всегда на отлично. Славный он, если этот термин вообще можно применить к демону. На удивление даже молчал всё это время. Никаких там «да что ж ты всё с ним носишься, а» «Шерпа, кстати, права бывает, ты бы её слушал внимательнее, тупица» «хочешь, давай я попробую пробиться? теперь самому интересно, что он там у себя в голове прячет» «да ладно тебе, Наруто, и не в таком плавали, не начинай» «может, тебе с Хинатой-чан давно уже пора того-ого-го? гляди, уведут. видная она барышня» Просто молчал, сложив мордаху на сложенные лапища. Прикрыл огроменные глаза. Грубой силой - не пробиться, связью - не пробиться, оставалось словами. Половины из произнесенного не хотел говорить, но держать в себе уже не получалось. Хотя, сказал он много важного и очень много правдивого. Точнее, вообще всё правдивое. Очень хотелось свободы. От всего. От чего конкретно — непонятно. Протянула ещё стакан. Поморщившись, выпил, оставляя подальше. Видимо, этого было достаточно. Кивнув и вымыв стакан, уселась на подоконник перед открытым окном ещё разок покурить. Наруто ничего против не имел, да и убирала за собой я качественно и на совесть. Не сри там, где ешь. В данном случае — не прокуривай чужой дом. Солнце село окончательно как-то слишком резко. Темноту квартирки разбавлял лишь оранжевый уголек на фильтре моей сигареты. — Я, пожалуй, пойду. Наруто кивнул. Ногтем содрал какое-то пятно на столешнице, ориентируясь прекрасно и в темноте. Мне тоже в темноте было комфортнее. Видимо, это пошло с детских времен, когда я забиралась с головой под одеяло, чтобы почитать разворот энциклопедии о космосе. Наспех накинув пальто с ботинками, абы как зашнуровав их, отперла дверь. — Если что — можно всегда прийти ко мне. Можно даже ничего не говорить. Бросила напоследок, оборачиваясь из-за плеча, уже в общем коридоре панельки. Наруто, переступив через порог одной ногой, скрестил руки на груди, устало откидывая голову на дверной проем. — Спасибо. Сказал одними губами. Но этого хватило. Искренне и натурально. Зачем при этом издавать звуки? Иногда и одного взгляда могло быть достаточно, чтобы высказать многим больше, чем способен был озвучить рот. Снизу, на улице, курил Шикамару. — Ну как? — Нормально. Отпустило. Кивнул, затягиваясь. — Учиха? — Нормально. У себя. Кивнула, затягиваясь. Если честно, маленько приукрасили каждый. Такое себе «нормально». Но в сложившейся ситуации было вполне таким. Еще бы знать, как это градировать. — По данго? Пожала плечами. Чего бы и нет. Вроде, бурю пережили. Наруто надо было побыть одному, а девать самих себя было некуда. Вообще-то, тоже переживали. Каждый в разной степени. — А давай. Данго, правда, тоже в рот не лез. Хлопнула кофе, согреваясь. Шикамару, о чем-то задумавшись, залип в липкий шарик, так и не срывая его с палочки. — Завтра выходной. Какие планы? От нечего делать, решил спросить банальщину. — Не вылезать из-под одеяла, — пожала плечами. — А вообще, перестройку бы на первом этаже сделать. Столовую расширю. Я же диван теперь туда впихнула, пока толком не обустроила еще. — М, — Шикамару кивнул, наконец-то снимая шарик и отправляя себе в рот. — В Суну не хочешь? — А есть повод? — У Песка никак не налаживается контакт с этой твоей Конфедерацией. Думал, может, стоит помочь. — Если Пятая не против — ради бога. Я только за. Ага, Конфедерация. Чеши мне тут, дорогой. — Послезавтра скажу тебе тогда. Если что, готовься. — Без проблем. Там хоть теплее, — кивнула в чашку с кофе. — Да и голову проветрить надо. — Есть такое, — буркнул с набитым ртом. Когда расходились, даже лениво стукнули друг друга, кулак в кулак. Всё у нас было в порядке. Если вообще можно ставить было это «нас» между мной и им. «Нас» пока ещё не было. Просто ловили одну волну, с самого начала. Киба, встретившийся по дороге до дома, даже как-то кивнул. Еле заметно кивнула в ответ. Не приветсвие, не принятие, просто, мол, вроде всё сделали, как надо. И похер там, что есть личного из неприязни между нами. Акамару вильнув напоследок хвостом. Пнула диван. Он, правда, был мало в чем виноват. Просто нечаянно задела уголок мизинцем. Встал зато идеально. Вообще, эта зона мне нравилась. Поодаль от минималистичного кухонного гарнитура, будто в другой уже какой-то по настроению зоне. Далеко от стола, рядом с окном. Европейская привычка делать всё именно так, по каким-то своим представлениям об интерьере. Даже удивительно стало, как жалкая деревянная лачуга постепенно превращалась в полноценный дом. Кое-где будто бы становилось уютно. За окном темнело, не переставая. Зима. Хоть и бесснежная, пока что. Сай недавно подкинул интересное местечко, где можно было по дешевке скупать хорошую краску. Высунув язык от сосредоточения, закончила рисовать серую полную луну на свой бордовой футболке. Легла отлично. Чуть ли не ликуя, оттянула нижнюю резинку, рассматривая под своей грудью рисунок. Снаружи кто-то прошел. Не сенсорика, скорее чутье. Обычное жизненное чутье, на опыте. Кто-то. Или что-то. Большое, тёплое. Всеобъемлющее. Будто бы Солнце разлилось над угрюмым бывшим кварталом Учих. Распивая кофе, отстукивая карандашом над свитком от Страны Рек, пыталась вникнуть в местный диалект. Очень не хватало Итана, которому языки давались многим лучше. Особенно там, где была нужна исключительная дипломатичность. Я же могла похвастаться знанием тысячи матерных слов на иностранных языках. Знала бы, купила сиротливый пакетик изюма вместе с бутылкой джина. Но не знала. Всё ещё было впереди. В квартале стояла какая-то слишком напряженная тишина. Юркнула к окну — в соседнем, почти что через дорогу, доме, что-то происходило. Явно не слишком хорошее, иначе бы сигарета, плотно зажатая между губами, не прилипла бы к нижней, обеспокоенно повисая. Так и не подкурившись, накинула одно пальто да еле как впихнула деформированные кости ступней в ботинки, выскальзывая наружу. Сёдзи в дом Саске была приотодвинута. На одних инстинктах сжала её рукой, не понимая, что именно движет вот так вот впервые настолько близко подойти к чужому дому. Практически носом чуть ли не ударилась в широкую спину Наруто. Тот стоял, не находя сил пошевелиться, широко распахнув глаза. Было от чего. Люстра. Петля. Лучший друг. Вытянув шею, сама всё увидела. Видимо, Наруто, чуть захмелев от джина, что я ему оставила, решил заявиться сюда продолжить односторонний диалог. Наруто — за плечи, я — под коленями. Оборвется люстра или нет - было плевать. Она даже и не работала, вися скорее здесь раздражающей деталью интерьера, абсолютно в него не вписываясь. Пол под моими ногами жалобно хрустнул. Кем бы не был Наруто — джинчуурики, Ашурой — тоже была не пальцем деланная. Даже с ограничивающей меткой на ключице, что горела огнем, постоянно, на самом деле. Просто уже внимания не обращала. Саске, припечатавшись задницей к полу с петлей на шее, не смел поднимать глаз. Ещё бы. Наруто и слова не мог связать. Я вообще не понимала, имею ли я право здесь присутствовать. Главное было не наговорить лишнего, иначе потом, отойдя, Наруто бы себя не простил. Он просто сделал шаг назад, за мою спину. Уголки глаз выгнулись вообще в какой-то неестественной форме, верхняя губа горько дернулась вверх. Сколько не лупи по тупой башке — всё равно не дойдет. Одним пальцем прикрыла рот, всматриваясь на аккуратно повязанную веревку в районе солнечного сплетения Саске. Флешбеки из прошлого одни за другим выстегивались в памяти. Это становилось невыносимым. — Прости. Единственное слово, которое было обронено тем вечером от Саске. Короткое, простое, болезненное «прости», но так много в себе содержало, если призадуматься. Кому-то легко выражать свои эмоции, кому-то — чрезмерно сложно. Джей, Саске. Копия друг друга. Что-то горько ухнуло в желудок. Слова бывают громче любых мордобоев. Ничего не ответив, Наруто спиной двинулся к выходу. Стукнулся о чуть отодвинутую сёдзи. Как никак, своей девчачьей комплекцией я была многим уже его, спокойно пролезая даже в небольшую щелку. Заставляя себя смотреть строго в потрескавшийся и продавленный от наших с Наруто ступней в пол, вышла следом. Обычно, когда происходит какой-то лютый эмоциональный пиздец, который полностью опустошает, в голове начинает стоять точно такая же пустошь. Там тихо. Там спокойно. Будто после взрыва атомной бомбы, когда всё уже улеглось, но осадочек-то остался, повисая в воздухе. Когда уже нет вопросов. Когда всё, что могло произойти, произошло, выплескиваясь наконец-то наружу. Задвинула за собой сёдзи. Наруто, обмягнув, рухнул коленями в промерзшую почву, еле спустившись с крыльца. Вовремя я, конечно, заявилась. Но вообще, по-хорошему, надо было. Хотя сейчас было неважно. Прижав подбородок к груди, пытался дышать. Тонкий можжевеловый аромат осел в воздухе. Я бы узнала такой из тысячи. Не алкоголик, скорее ценитель крепкого алкоголя. Просто села на задницу на землю перед ним. Настрадавшееся пальто уже можно было опять стирать. Холода не чувствовалось, только оголенные ключицы передернулись от порыва ветра. Следом он сразу же стих. Будто понимая, что лишний. Итак пиздец. Полный пиздец. Просто сжала волосы у него на макушке, удерживая от чего-либо еще. На сегодня уже хватит, правда. Давайте вы просто разойдетесь каждый по своим углам. Ну пожалуйста. Просидели так хуй знает сколько. Уверенности в том, что Учиха живой-здоровый по ту сторону сёдзи было слишком много. Да и считывала его, видимо, всё ещё сидящего на полу. Всё, что угодно, лишь бы Наруто это помогло успокоиться. Ебать денек вышел. Ничего не скажешь. Жалобный месяц растущей Луны показался в округе. Точно такой же, как у меня почти у локтя на правой руке. По-хорошему, сцепки стояли в не совсем правильном порядке. Это если считать от ладони. Но вообще, всё было наоборот. Именно поэтому седьмая сцепка убывающей Луны стояла уже выше запястья, под фалангой большого пальца. Просто больше места не хватало уже. Поднялся на ноги. Ничего мне не сказал. Даже не посмотрел в мою сторону. Всунув руки поглубже в карманы куртки, просто двинулся отсюда, из квартала, в деревню. Это было правильным решением. Это только со стороны выглядел таким спокойным. Рассудительным. Внутри же горело огнем, часть, возможно, из-за низкокачественного в спирта в джине. Задержался бы хоть не секунду — разнес бы тут, наверное, всё, до последнего кирпича и бревнышка. Лучше было уйти. Ничего страшнее произойти уже не могло. Ну не могло. Куда же еще хуже? Но уговоры вряд ли себе помогали так, как хотелось бы. Надо было просто спустить этот весь эмоциональный ком, колотящийся в горле и в желудке. Аж в глазах двоилось. Аж руки тряслись, спрятанные под складками ткани. Я его прекрасно понимала. Поднявшись с земли, захватив из дома снуд, двинулась сама в деревню, но уже в ближайшую аптеку. Отрыла там еле как подходящую иглу, потом чудом в паре кварталов оттуда нашла штангу. Обычная, простая, но для того, чтобы спустить весь эмоциональный ком подходила в самый раз. Ничего в голове не звенело. Только кач, кач, кач, от каждого шага. Да какого хуя. Малолетние дебилы. Нашли себе психолога, что ли. Разбирайтесь сами, ей-богу. У самой проблем хоть ставь-переставь, в кучу всё равно не соберешь. Лишь когда минуло многим за полночь, вернулась в квартал. В нем стояла абсолютная тишина, как после побоища. По сути, таковым оно и было. Моральным. Низким. Дамба прорвалась с обеих сторон, находя выход в том, что первое пришло в голову. Только с одной стороны — это слова прощения, криком, горьким, с другой — петля на шее, чтобы всё это остановить, в конце-то концов. В соседнем, чужом доме не горел свет. Похуй. Еле как отогревшись в душе, опять еле всунулась в серый комбинезон. Лямка опять уползла к плечу, но было лень подтягивать. Пусть висит. Типа, своеобразно. Фрик же. Даже искать теплые носки было лень. Хотя стопы замерзли пиздец, пока бродила по улицам, пытаясь надышаться морозным чистым воздухом. Был бы пакет с изюмом — может, что-то бы сложилось и по-другому. Вот так и оказалась у себя на кухне, ночью, почти уже утром, сидя с высунутым языком перед небольшим настольным зеркалом, огромной толстой иглой для пирсинга и металлической штангой. В одном наушнике, с включенной практически на всю громкость жесткой БДСМ-порнухой на экране рабочего ноутбука. А ещё неплохой вопрос, что принесло Саске к моим сёдзи. Я бы не услышала тихий неуверенный стук, если бы не сидела в одном наушнике. Промычала с высунутым языком, над которым занесла иглу, громкое «можно», как могла. Сёдзи отъехало в сторону. На пороге стоял Саске, будто переминаясь с ноги на ногу. Картина маслом. Я, с попыткой сделать себе пирсинг в языке, и Саске, который, я бы в жизни не представила, что может испытывать какую-то робкую, подростковую неуверенность. Тугая спираль под ребрами так и не опускала. Честно. От всего и сразу. Какой-то ебнутый получился денек. Такой себе. Не хотелось бы повторять. Ну хули ты приперся. Какая-то иррациональная злость, особенно от потянувшего с улицы холодного воздуха, сжала пальцы на босых ступнях. Заебало. Разбирайтесь сами. С чем хотите. Как хотите. Ну правда. Самой бы кто в чем помог разобраться. Хуевый денек вышел. Для всех. Даже не было ни одной обеспокоенной мысли, как там Наруто. У него были друзья, была девушка, как-нибудь бы помогли разобраться. Как меня вообще занесло в это все — хуй знает. Все дерьмо будто само липнет, как намагниченное. А Саске так и стоял перед отодвинутой сёдзи. Ну вот нахуя ты приперся. Со своими поникшими плечами, опущенной вниз головой, выбившимися темными прядками на лицо. С длинными пальцами, не находящими силы сжаться под черной привычной накидкой. Было очень даже холодно. Поджала пальцы на ногах еще сильнее, ставя на паузу долбящую в уху порнуху. Дернула наушник, скидывая на столешницу кухонного стола. Встала, шлепая по холодному полу босыми ногами, как и была, в одном комбинезоне с подвернутыми штанинами да майке с короткими рукавами и полной луной под грудью. Стоит, головы не поднимая. Будто виноват. Будто стыдно. Будто из последних сил нашел в себе мужества прийти и постучаться. Спираль под ребрами лишь сжималась плотнее, нагнетая давление. Да что ж, блять, за день. И когда он уже закончится. Подошла вплотную к порогу. Шаг внутрь — мои босые стопы в теплом доме. Шаг наружу — ботинки Саске да бесснежная, холодная зима. Ну вот нахуя ты приперся. Да еще и не говоришь ничего. Если бы было вот так вот просто подобрать хоть какие-то слова. У меня их, к сожалению, тоже не было. Ни одного. Вообще выпала куда-то в прострацию, рассматривая что-то за его спиной. Что — в темноте не видно, да и зрение же. И Итана не было рядом, чтобы подсказать, дерево это, человек, строение или вообще какой-то мусор. Переступила порог, еле отлепив чуть ли не примерзшую к полу ступню. Замахнулась рукой. Были бы хоть какие-то мысли — заехала бы по тупой башке наотмашь. Но мыслей не было. Вот ни одной. Только что-то незримое за его спиной, притягивающее взгляд. Может, там вообще ничего не было, но сфокусировать зрение на чем-то надо было. Не думая, просто положила занесенную будто бы для удара руку ему на затылок, сжимая пальцами аккуратные, чуть вздернутые кверху пряди. Они не были такими уж и жесткими, как казались со стороны. Обманка. Притянув и без того обессиленно опущенную голову, просто уткнула его щеку себе в висок. Обзор на что-то за его спиной теперь заслоняли его же волосы. Чуть приподнявшись на цыпочки, сама прижалась в ответ, наклоняя голову. Сама же говорила. Просто, по-человечески, поддержать. Держи слово. Но, будем честны, это всё никак не было связано с тем, что я затирала Шикамару днем. Просто, если бы не сделала, будто бы мир рухнул. Просто надо было. Как и обычно. Держи, вот тебе опора. Пусть это даже чужая рука на затылке, мертвой хваткой прижимающая голову к своему виску, в котором пульсировало что-то живое. — Ну так что? Еле как разлепила замерше-засохшие губы, чтобы задать вопрос. Саске только поднимал и опускал плечи, выдыхая пар мне во вторую щеку. Ладно, постоим еще. Постояли. — Тебе холодно же. Не сразу поняла, что он вообще ко мне обращается. А. Холодно? Наверное. Ничего не чувствовала, только вот все тело сразу как-то заходилось ходуном, рефлексами стараясь сохранить остатки домашнего тепла. — Говори уже. Принципиальное противостояние. Пока не скажешь, готова хоть откинуться тут от переохлаждения. Пытался дернуться назад, освобождаясь. Потому что было стремно. Потому что, вообще, заслуживал хорошей оплеухи. Потому что заслуживал скандала. А его не было. Психанув, прижала еще сильнее. Да что ж ты за сука такая. Стой и терпи. Тебе пытаются оказать хоть какую-то поддержку. Хотя, возможно, ты и забыл, что это такое. Когда без криков, без оров, без кулаков. Подергиваясь от холода, но продолжая вжиматься теплым пульсирующим виском тебе в щеку. — Тут… Он как-то поднял руку под накидкой, пытаясь тыкнуть себе в голову. — Там… Да соберись уже. Что ж там такого, что ты приперся? — Эта связь. Так, уже чуть понятнее. Связь — значит Наруто. Эта их странная связь. Сознание к сознанию, которое закрывали в последнее время так тщательно друг от друга. Боясь показать что-то лишнее. Вообще, даже, по сути, боясь иногда её, этой связи. Так что теперь? Что ты там видел? — Хината. Сжала сильнее окоченевший большой палец на ноге. Мне уже не нравилось. — Наруто с.. Сжала второй. — Хинатой. Пришлось пропустить вдох. Блять. Типа блять. Типа. Блять. Серьезно? Я не это имела в виду, говоря, что Наруто нужно первому пойти навстречу, чтобы выглядеть, как минимум мудрее, первому открыть заново эту связь в головах. И он не нашел ничего лучше, кроме как?... Он что, специально? Почему-то всё моё нутро кричало, что да. Ведь ему надо же было куда-то спустить этот сдавленный нервный комок в груди? Почему бы и нет? Секс — нормальная вещь. Что я, что Курама разными словами по сути своей говорили об одном и том же. Надо бы, почему нет. Вы же пара, это естественно. Но. Блять. А почему? А зачем? А зачем наконец-то ты спустя столько времени вновь открыл эту связь, чтобы у твоего лучшего друга в голове было то, как ты. Эм. Трахаешься со своей девушкой? Даже для меня это было странным. Это. Пф. Дохуя вопросов, ответа — ни одного. Этот пацан сегодня пережил мордобой от тебя, потом неудачную попытку суицида, а ты просто даешь ему на ночь вместо крепкого сна посмотреть это? Не, нехуйно. С другой стороны, заслужил. Вообще, не хотелось быть хоть на чьей-то стороне, дело не моё. Но, видимо, у Наруто было, кому его утешить. А у этого дебила нет. — Не могу это убрать. Всю ночь уже. Не могу. Все эти подробности. Бля, понимаю. Такое себе, конечно. — Сегодня диван поставила. Поспишь на нем. Не говоря больше ни слова, за накидку подтащила его внутрь. Задвинула дверь, закрывая на ночь. Для этого были пару специальных печатей. Тут же двинулась к холодильнику, доставая обмороженную бутылку джина. Что ближе лежало — то и достала. Плеснула на дно стакана, всунула в руку. — Пей. Дежавю. Приказной тон не выполнению не подлежал. С моей-то военной подготовкой. Хлопнул всё, залпом, кривясь. Столько уже дней и ночей прошло с того момента, как находился тут, на моей кухне, оттертый от крови. И вот опять — всё встало на круги своя. Видимо, вообще теперь не отцепишься. Не то, чтобы было не всё равно. Просто как-то низко, что ли. Удар ниже пояса. Я безусловно рада, что у тебя, Наруто, интимная жизнь и всё такое. Но это выглядело как демонстрация неизвестно чего. Саске уже пересмущался весь с ног до головы, так и не находя сил поднять взгляд, потеряно вещая накидку. Уже знал, куда вешать. Зачем использовать эту гребаную связь, от которой так отпихивались, чтобы демонстрировать, как ты втрахиваешь в кровать свою вроде как девушку? Даже мне как-то стало странновато. Почесала нос. Саске, все так и не говоря ни слова, поплелся в уборную, пытаясь теплой водой отогреть щеки и смывая с себя хотя часть всего произошедшего за день. Ни одного синяка и шрама — Сакура под надзором Шикамару с Кибой как всегда отработала на отлично. Даже ни единого вопроса не задала. Тоже всё понимала. Умная она, вообще-то девчонка. Еще бы с гавном меня не мешала. Так бы сдружились, даже, наверное, может быть. Молча сунула ему еще один стакан, следом — сигарету. Никотиново-алкогольный сутенер, обращайтесь. Захлопнула крышку ноутбука, убирая разбросанные по столу иглу, штангу, проспиртованную марлю, зеркало. Забрался на соседний стул, рассматривая столешницу. Молча просидели неизвестно сколько, пока обледеневшие стопы не напомнили о себе. Достала первые попавшиеся носки, которые подарила мне отчего-то Ино. Она как-то прочуяла мою привязанность к странным принтам и расцветкам, вот и сунула в качестве подарка за помощь в магазине. Славная девочка. Натянула повыше, заправляя каждую штанину, чтобы быстрее согреться. Села на свой любимый стул, подтягивая по привычке одну ногу под себя. Точно также прикурилась, рассматривая столешницу, практически в одной точке с Саске. В голове было пусто. Всё, что могло произойти, уже произошло. Кажется, странная хуета в его голове наконец-то прекратилась. Ещё бы — почти уже светало. Пора бы. Сколько можно, Наруто. Рады, конечно, за тебя безумно, но можно же как-то в рамки какие-то хоть залезть. Так и молчали. А что тут ещё скажешь. Этот пацан сегодня пережил чуть ли не уход из деревни, мордобой от лучшего друга, потом неудачную попытку суицида, а напоследок — образы того, как лучший друг кого-то ебет. Мда. — У тебя носки с клубничками. Я поперхнулась дымом. Блять. Это было лучше, ЛУЧШЕ, стократ лучше ебаного изюма. Какие, блять, носки с клубничками, сука?! Ты серьезно? После всего того, что произошло за эти бесконечных слипшихся ночи-дня-ночи ты начинаешь разговор с этого. Но чертова спираль у ребер наконец-то будто разжалась, облегчая дыхание. Фыркнула. Надо бы было нам обоим уже лечь спать. Новый тяван в роли пепельницы был чуть больше, вмещая в себя больше пепла и окурков. Потушив хуй знает какой уже по счету окурок, поправляя носок с чертовыми клубничками, спросила, как бы между делом. — Есть хочешь? А вот это уже было финишной прямой. Давайте-ка отмотаем назад. Кровь-удар-ятебяубью-идинахуй-мразь-сука-ятебяубью-ненавижу-сдохни-кухонныйнож-кровь-удар-сусаноо-сдохни-сука-ублюдок-мразь-ненавижу-кровь. Где в этом ряду должно было встать «есть хочешь?» А нигде. Точнее, ряд был тем же. Только слова были другими. Саске оторвал взгляд от моих носков, наконец-то его поднимая. Сколько же ты настрадался. Просто давай отложим всю эту хуйню хотя бы на этот остаток утра, пока я буду тебя кормить, обрабатывать содранную на шее кожу от веревки, а потом уложу спать у себя на диване. Потом — всё, что угодно. Как-то по-детски стесняясь, кивнул, поджав губы. Пришлось шумно отодвинуть стул, отправляясь к холодильнику. Чтобы не напускать слез у него на глазах. Ты — не монстр. Ты заслуживаешь заботы. Прости себя, наконец. Да что ж за ебнутый день. Поморгав пару раз, закатывая белки глаз повыше, попустило. Сунула ему миску все того же тявана. Пришлось вернуться, вынимая следом огромную коробку черри, которую хранила себе на выходной день. — Тебе они вроде как тоже нравятся. Подпихнула на столешнице ближе к нему, сразу хватая две штуки и засовывая за обе щеки. Подкурилась. Было без двадцати пять. Нашла чистый ватный спиртовой тампон, аккуратно, по-мастерски, прошлась по содранной коже на шее. Не гоже. Мало ли, зараза какая прилипнет. Сжавшись, стесняясь и не очень понимая, что происходит, всё-таки всё съел. Мне бы так аккуратно есть, ей-богу. Воспитанный такой. Хоть и с виду — мразь мразотная. Сам убрал, сам всё помыл, убрал помидорки, напоследок умыкнув пару штук. Пока пропадал в ванной, спустила ему с верхнего этажа плед с подушкой. Чем богаты, гости у меня еще ночевать не оставались. Потому что в гости друг другу ходят только близкие, товарищи или друзья. Никем из перечисленных мы не приходились друг другу. Докуривала, пока он укладывался на, видимо теперь, гостевом диване. Как-то весь и сразу замотался в плед, плотно слепляя веки. Потушила окурок. Махнув, выключила вообще весь свет. Так лучше вырабатывается мелатонин. — Доброй, — отчего-то кинула напоследок, поднимаясь по лестнице. — Доброй, — отчего-то ответили мне, умещая длинные ноги на диване в чужом доме. Ну вот же, тут, через дорогу. Носки так и не сняла, залезая под одеяло. Чертовы клубнички напару с изюмом. Было бы смешно, если бы не было так хуево.