***
— Черт. Удар по кафелю. — Черт. Ещё один, сильнее. — Черт. Кураме добавить было нечего. Будто бы вообще отключился, всё еще не подавая никаких признаков. А сказать было много чего. Тупица? Ты идиот? Ты что вообще творишь? С другой стороны, сам же разделял и подначивал. Наруто уважал и любил всем сердцем своего покойного учителя-извращенца. Правда. Перечитывал и правил своими руками кучу его книженций, потому что должен был. Наруто никогда никого не винил. Как и в этот раз. Только самого себя. Даже когда кричал, задыхаясь от слез, на своего собственного отца в подсознании. И то, только от того, что не знал, радоваться или что вообще делать. Как вообще это читал так спокойно, с невозмутимым лицом под маской, Какаши-сенсей? Похабщина же. Похабщина. Зато так отпечатывалось в памяти — потом и не выкинешь. Всё же, Джирайя-сенсей писал как-то даже красиво, завораживающе. Не то, чтобы вульгарно. Очень умело. Но всё же. Наруто вообще ничего уже не понимал. Вроде бы спокойным шагом двинулся из квартала Учих в деревню. Всё страшное, что уже могло произойти, произошло. Он заебался. Не в этот раз. Это была какая-то точка кипения. Он никогда никого не обвинял, и сейчас — только самого себя. Если бы не я, сжимающая его макушку, будто бы пригвождая к земле, наломал бы дров. Поэтому был благодарен. Хотя, в том состоянии, он мало что вообще соображал. В голове было так тихо. Так пусто. Как после взрыва атомной бомбы. Вообще ничего не понимал. Ноги сами донесли до дома Хинаты. Надо было спустить весь удушающий эмоциональный ком куда-то. Образно. Или фигурально. В этот раз получилось фигурально. Сам не понимал, как всё это произошло. Будто в состоянии аффекта. Честно не понимал. Правда. Он заебался. Хината открыла тут же, стоило ему легко постучать в дверь. Сам не понимал, что делает. Взгляд не фокусировался, вглядываясь куда-то глубоко внутри себя. Там не было ничего. Ни петли, ни лучшего друга в ней, ни содранных костяшек. Только бордовая шапка да какие-то слова, которых наслушался сегодня. Их было слишком много. Какие-то — произнесенные им же. Видимо, какие-то из них — важные. Но ничего не пробиралось наружу, задыхаясь внутри будто бы под толщей какого-то обжигающего океана. — Н-н-наруто-к-кун? Не слышал. Не видел. — Не занята? Может, пройдемся? Свои же собственные слова раздавались будто бы из-под толщи воды. Не той воды, которая нужна для того, чтобы организм функционировал. Это было больше похоже на лаву. Или на низкосортный джин. В следующий раз сознание более менее прояснилось, когда они как-то оказались вблизи его дома. Неизвестно сколько до этого прошли по Конохе. Он просто переставлял ноги, пытаясь заземлиться хотя бы на этом действии. У Наруто никогда не было проблем с выражением эмоций. Если орал — то орал. Если злился — то злился. Если хотелось реветь — пожалуйста. Если бил — то бил наотмашь. Огонь в груди разгорался с одного щелчка. И пусть в начале люди в деревне за эту черту считали его дурачком, неудачником, мелким хулиганом, неуклюжим. Зато теперь — герой. Герой. Герой. Герой. Он был не глупым. Далеко не глупым. Прекрасно видел, как к нему ластились деревенские девчонки, что постарше. Даже взрослые женщины иногда многозначительно оглядывались на него на улице. Он, наверное, отчасти понимал, что за эти годы вытянулся, вымахал в плечах. Годами тренировок сбитое в тугой, вытянутый комок мышц, тело, уже не было детским. Он это всё понимал. Но не знал, что с этим делать. Шикамару спокойно, перебрав, заявлял, что это нормально. Но у Наруто не было никого, кто бы мог провести с ним подобные беседы, как это должно быть в семьях. Он вообще думал, что двузначная, практически подвалившая к двадцати, цифра между ног — это нормально, и у всех оно так. Пока как-то раз Ли не вытащил их всех в баню. Черт. Не то, чтобы это всё казалось неправильным. Скорее, надо было до этого ещё морально дорасти. И после этого, пережитого, видимо, дорос. Но не очень понимал. Зато прекрасно себе представлял, как и что там, и куда. Частенько думал об этом в последнее время, если признаться. Притом не представляя при этом что-то конкретное, просто, какие-то образы. Там всегда было жарко. И мокро. И очень темно. Всё внутри тряслось от утробного какого-то иррационального гнева. Сколько, блять, можно. Вроде же всё решили уже, тогда, в Долине Завершения. Полуживые. Лежали рядом, бок-о-бок, с оторванными предплечьями. И слов не надо было — понимали друг друга без них. Насмотрелись. Настрадались. В тот раз он не был позади него, своего лучшего друга. Он правда был готов его убить, если это означало спасти его. Но не убил. Потому что не мог. А лучший друг не смог это сделать в ответ. Спаянные. Один разум на двоих. Было слишком сложно. Слишком громко. Он видел слёзы своего лучшего друга. Этого было достаточно. А считал ли он его в ответ таким же? Черт. Наруто заебался. — Н-н-наруто-к-кун? А. Забыл уже, если честно, что он не один. Стоит около своего дома. В груди свободнее не стало. Всё также бурлило, ошпаривая внутренности. Да что же за день сегодня такой. — Зайдешь? Не хотелось оставаться одному. Иначе бы точно нарубил дров, неизвестно каких именно. Зачем вообще полез в отношения, когда не был уверен, что готов давать всё то же самое в ответ? Видимо, просто нужен был какой-то свет. Такое же Солнце, что давало бы сил двигаться дальше, после всего пережитого. В жизни бы не признался, что тянуло в обратную сторону. К Луне. Неописуемо. Иррационально. Если всё остальное хоть как-то вписывалось в рамки человеческого понимания, то это — нет. Наруто ничего уже не понимал. Он так запутался, закрывая дверь в собственную квартиру за спиной Хинаты. Где-то на кухонном столе стояла бутылка джина, что принесла, спасая от дерьма в голове, Шерпа-чан. Вот отчего-то меня спокойно так называл и мысленно, и словами. Сам не мог объяснить, почему Шерпа-чан. Просто проникся с самой первой встречи. Будто пытаясь выделить среди всех остальных. Не как Сакура-чан, нет. Просто. Потому что будто бы проникся, будто бы даже дорожа. Честно. У него было больше каких-то эмоциональных откликов в мою сторону, чем в сторону Хинаты. Просто потому что была такой взрослой. Мудрой. Светлой, хоть и пыталась налепить на себя черноты. Начинал уважать. Не за что-то, а за всё и сразу. Одно моё присутствие заставляло его как-то успокаиваться, будто чувствуя себя под какой-то защитой, в кое-то веки. Меня не нужно было защищать, прикрывать, от чего-то спасать — это прекрасно всё могла делать я в ответ. Сам видел, тогда, на первой миссии, как я, не задумываясь, оттолкнула Шикамару, принимая весь удар на себя. Потом материлась, пила и курила. Обычная, живая, настоящая, какая есть. Видимо, иногда Наруто не хватало вот таких людей в окружении. Пару раз Наруто ловил себя на мысли, что с удовольствием бы считал меня своим будто бы таким старшим товарищем-семпаем. Но всё еще не мог отделаться от «чан». Он запутался. Он не особо-то умел целоваться. Два раза по случайности с Саске и несколько раз с Хинатой не считались. И всё остальное не сказать, что умел тоже. Но отсутствие практического опыта компенсировалось теоретической базой. Пока Хината, как всегда блея, переминаясь с ноги на ногу возле кухонного стола, что-то пыталась пролепетать, прижался одними губами к чужим. Наверное, чтобы просто больше ничего не слышать. Устал уже слушать за весь прошедший день что-либо. И себя в том числе. Прошедшая война изменила многое, если даже не всё. Страны двигались вперед, освобождаясь от оков старого, заржавевшего патриархального общества. И на том спасибо. Наруто мало что в этом понимал, но зато понимал прекрасно, что если не сделает чего-то совсем отбитого, то так и не спустит эмоциональный ком в груди, обжигающий внутренности. И давайте сейчас отбросим весь романтизм. Уже взрослые люди, чтобы думать, что ЭТО что-то такое вот воздушное, как в сказках, как фильмах. Нихуя. Нет тебе никаких «бабочек» ни в животе, ни ещё где-то. Если и есть что, то только кровь и гулкое сердцебиение. А если и бабочки — то давно уже сварились заживо в желудочном соке. Люди — это кровь, мышцы, нервные окончания, кости да кожа. И ещё мозг. Который иногда отключается, не в силах всё переварить не сплевывая. Шикамару, будто бы невзначай, подсунул контрацептивы ему в тумбочку как-то раз. Просто зашел в гости, прокурил тут всё, выдал какие-то задания, как старший по званию, а потом оставил вот такой вот презент. Потому что будто бы был за старшего брата. И у него были свои представления о дружбе. Например, не дать другу размозжить кому-то голову в порыве чистого гнева или намекнуть, что безопасность — превыше всего. Не было никого, кто мог бы провести с Наруто вот такие беседы. И Шикамару был в них не мастак, просто умен не по годам, лениво озираясь на заторможенный мир вокруг. Этот мир был слишком для него медленным, когда у самого в голове тысяча мыслей в секунду, выстраивающих логические цепочки. Гений. Правда Гений. С большой буквы. Хината, столько лет плетясь позади него, будто бы не верила, что наконец-то происходило то, что происходило. Как он впервые взял её за руку, как впервые неловко поцеловал, как поцеловал второй раз, уже более уверенно, как разок крепко обнял, как положил мозолистую руку на лицо. Когда мы чувствуем к человеку что-то сильное, всё становится иррациональным. Это превращает нас в кашицу, не особо думающую и не особо умную. И с ней так было всегда. Стоило заметить его краем глаза — так всё. Пошла бы за ним слепо, не думая, не переваривая. Если бы не двоюродный брат, чудом отбивший удар соперника на войне, то сейчас всего этого не было бы. Винила себя иногда. Потому что будто теряла мозги, превращаясь из сильной куноичи с мягким кулаком в непонятно что. Стеснялась, робела, даже дышать не могла. Солнце светит всем, но отнюдь не одинаково. Кого-то оно обжигает, а от кого-то вообще закрывается в какой-то момент. Так и было сегодня. Точнее, вчера. Да похуй. В этот ебнутый день, в общем. Обжигая самого себя внутри и её, закрываясь от Луны. Сегодня хотелось повернуться другой стороной. Чтобы Луна не только отражала, но и могла давать хоть что-то в ответ. Если бы в голове не была пульсирующая каша, понимал бы, что Луна от природы светить не может — это же просто камень. Поэтому только и может что в бесконечной тьме отражать свет своего Солнца. Такого горячего. Как-то всё получилось само. Одна рука — здесь, вторая — там, и вот уже сама Хината неловко дергает его за сетчатую футболку, намекая, что хотелось бы снять. Не колебался, стянул. Потому что нихуя и не понимал, что происходит. Мозг ничего не переваривал, гулко ухая в виски тишиной. Как у самой Хинаты хватило уверенности — кто бы знал. Единственное, что успокаивало - что браки по расчетам давно уже сошли на нет, что что-то в обществе щелкнуло, сдвинулось. Делать любовь по желанию начинало становиться нормой. Но любви тут особо и не было, если честно. Эмоциональный ком в груди двигал всем, аккуратно укладывая Хинату на нерасстеленную кровать. Водил руками по чужой коже на одной интуиции. Она была очень мягкой. Женская ведь. Как полез в тумбочку, на которой из года в год стояла бессменная фотография команды номер 7, тоже не особо понимал. Зато прекрасно помнил момент, пожалуй, единственный осознанный за весь этот чертовски надоедливый день, когда сжал рамку, укладывая фотографию лицом вниз, чтобы даже в полуночной темноте её не было видно. Зачем — кто бы знал. А ведь Луна пыталась светить, пробиваясь сквозь еле прикрытые занавески. Был слишком собран, аккуратен и как всегда, по натуре своей, заботлив. Ком в груди не разжимался, лишь неприятно бился о большое сердце от каждого толчка. Даже не чувствовал чужих ладоней у себя на широких плечах. Вообще, казалось бы, ничего не чувствовал. Ком в груди завязывался всё туже и туже. Устало оперевшись локтями над чужой головой, прикрыл глаза. В голове было пусто. Ничего не видел, ничего не слышал. Ком в груди не развязывался, лишь рос вширь и вбок, накручивая на себя монотонные движения. Оказалось, это ничего не компенсировало. Но, как говорится, ещё не вечер. Чужие колени неприятно ударились по бедрам. Он устал. Огромное количество сил уходило на то, чтобы всё ещё держать этот барьер в подсознании, за который цеплялся последнее время. Шумно выдыхая в чужую шею, он сдался. И лишь после этого ком, как-то оживленно встрепенувшись, начал будто бы сдуваться. Лава медленно растеклась уродливым пятном, освобождая из пут сердце. Медленно, тягуче, но хотя бы так. Примут ли эту лавину с другой стороны — даже и не задумывался. Это двухсторонняя связь. Это как сообщающиеся сосуды. Ничего не понимал и ничего особо не помнил, только, под самый конец, отчего-то заметил, что волосы светлее необходимых да и полуприкрытые белесые глаза — не черные. А ладони не такие теплые, какими должны быть. Так всё и закончилось, с протяжным выдохом и уставшей с непривычки поясницей. — Черт. Намокшие под душем волосы облепили лицо. Вот теперь уже, утром, после короткого отрывочного сна, понял всё. Вообще всё. Курама молчал. Лупить кафель можно было хоть до посинения, всё равно бы это ничего не изменило. Что сделано, то сделано. Вопросов к самому себе практически не было, кроме одного, самого главного. Открыли ли с той стороны своё подсознание, принимая это всё в себя? От самого начала до самого конца. Это и оргазмом нельзя было толком назвать. Просто уже натёрлось, под этим каким-то странно сжимающим латексом. — Черт. Хината одним чудом смогла посреди ночи, почти уже утром, незаметно вернуться в фамильный дом Хьюга. Только двоюродный брат, крепко спя, как-то дернулся во сне, скорее по старой привычке оберегать имото от всего подряд. Наруто запутался.***
*** Брови не сведены. Скулы расслаблены. Уголки глаз мирно опущены. Ничего не тревожило его сон. Отчего-то после столького дерьма спонтанная ночевка в чужом доме наконец-то принесла долгожданный спокойный сон без сновидений. Будто бы сами стены оберегали, укрывая и защищая. Как только нашел в себе мужества, будто бы признавая какое-то поражение, приползти к сёдзи чужого дома? В голове было пусто. Он правда хотел уйти. Без объявления войны. Потому что заебался. Потому что ничего уже не понимал. Совсем. Ничего же не держало, правда? Не монстр. Заслуживает любви. Заслуживает заботы. А это вообще как? Он давным-давно забыл, как это. Он забыл, что это такое вообще. Только слова. Что за ними стояло — он забыл. Поддержка. Сочувствие. Сопереживание. Что это? Просто в какой-то момент, сидя в этом фальшиво названном «доме», в котором, как и всегда, с детства, стояла идеальная чистота, встал и пошел. Подальше отсюда. Будто бы беспричинно. Но причин была целая неизмеримая куча — и словами не выразишь. Как Наруто вообще почувствовал — загадка загадок. Ведь так сильно, так трепетно, так самозабвенно закрывался в себе, чтобы не было ни единой общей мысли на двоих, ни образа, ни действия. Дебильная связь. Налепляя на себя самую черную шелуху из всех возможных уже и забыл, кто он есть на самом деле. Ни одного слова не нашлось, когда Наруто нагнал у выхода из деревни. Уже достаточно далеко от нее. Его отчитали, как мальчишку. Вот же ж черт. И ни одного слова в ответ не пришло на ум. Просто смотрел в эти бездонные голубые глаза перед собой и ничего не мог сделать. Он в них пропадал. Он падал. Он падал, пытаясь сохранять лицо. Лицо эгоистичного ублюдка, каким был, сколько себя помнил. С определенного момента. Ведь в детстве он был таким слабым. Таким добрым. Гладил по холке котов, пока старший брат о чем-то беседовал с теми, к кому они пришли помогать. Щурился на солнечный свет. Подворачивал лодыжку, нечаянно, на тренировке, на которую старший брат и не хотел брать. Он не был предателем. Он любил его больше всех в этом мире. Если мог бы себе позволить — ревел бы, как девчонка, не переставая. Но он убил его. Он убил его. Он убил его. Он убил его. Старшего брата, которого любил всем сердцем. Сердцем, которое когда-то было бесконечно большим, а потом сжалось в одну блевотно-черную точку. Почему просто нельзя и отсечь себе память? Чтобы ничего не болело. Чтобы ничего не сжимало. Он был таким добрым, раньше. Он был ребенком. Почему он оказался чертовым Учихой? Всё бы ведь могло быть по-другому. Саске запутался. Саске заебался. Чужой диван в чужом доме, ну вот же, тут, через дорогу, стал манной небесной. Как вообще нашел сил и мужества, чтобы пересечь эту дорогу, на которой когда-то дрались наотмашь — а кто бы знал. Так и сидел с петлей на шее. Он чувствовал за сёдзи двоих: яркого, ослепляющего, светлого. Это был Наруто. И вторую. Точь-в-точь такую же разбитую, сломленную, исковерканную, отдающую болезненно в груди — Шерпа. Такая же тьма. Боль. Пустота. Такая же Луна на руке. Почему так похожи? Было очень хуево. Было стыдно. Как нашел в себе сил обронить короткое «прости» — тот еще вопрос. За что именно извинялся непонятно. Да и не было в его духе. Просто, отчего-то, если бы не сказал - мир бы рухнул. Он уже и забыл, как это, будто извиняться перед кем-то. Всю жизнь пёр напролом, с пульсирующей в висках местью и ненавистью. Потерял значения этих слов, если честно. Вообще, он сегодня практически сдался. Или вчера. Похуй. В этот ебнутый день, в общем. Это как ступать на очень тонкий лёд. Открыл лишь маленькую щелочку, внутри, в подсознании, будто бы первый вступая на эту скользкую, залитую невесть чем, тропинку из одного разума в другой. Но вдруг ощутил её брешью в собственной защите. Заехал себе по колену, чтобы не поддаваться слабости. А потом уже, ближе к вечеру, ближе к ночи, виски сдавило так нещадно. Будто какая-то лава хотела вылиться ему прямо на макушку, ошпаривая и сжигая мозги. Просто решил заглянуть. Хотя бы в маленькую щелочку. А в ответку оно прорвалось лавиной, заливая всю черепную коробку сразу. Он был неглупым, очень неглупым, поэтому прекрасно понимал, что происходит. И опешил. В очередной раз не знал, что с этим делать, и как на это реагировать, и как себя вести. И неловко, и странно, и непонятно, а, что самое главное — очень-очень неприятно. Нет, не от самого этого процесса. Ну, подумаешь. За жизнь и не такого насмотришься, а это хотя бы что-то мирное и, вроде как, должно по идее приносить положительные эмоции. А от того, что на широких плечах были чужие руки. Их там быть не должно было. Это было единственным за весь вечер или ночь, в чем он был уверен. И цеплялся за эту мысль, чтобы не видеть всего остального. Саске помнил протянутую мозолистую ладонь, которая сжала рамку фотографии команды и перевернула, лицами вниз. Больше ничего толком и не помнил, плетясь с сёдзи чужого дома. Отчего-то казалось, что лавина затопила уже давным давно весь квартал. Постучался, всё ещё особо не различая ничего ни перед собой, ни внутри себя. Не понимал даже, сколько так простоял перед открытой дверью в теплоту чужого дома. Годами натренированные рефлексы считали занесенную руку. Но и не дернулся, не поднял головы. Был бы рад, если ему сейчас бы заехали по башке, со всей дури, чтобы хоть немного привести в чувство. А потом эта рука так по-родному легла на затылок. Маленькая такая, женская, холодная ладошка. Отчего казалась будто бы родной — кто разберет. Просто итак в голове каша, а ещё и с этим разбираться не хотелось. Его, на самом деле, много раз пытались обнимать и даже обнимали, когда ещё совсем с катушек не слетел, пытаясь убивать всех подряд. Он был неглупым, далеко не глупым, понимал и чувствовал, как на нем пытаются повиснуть девчонки, как засматриваются, называя отчего-то красавчиком. Где и что тут красивого? Он чудовище. Внешние черты нихуя не значат. Некрасивые глаза, некрасивая душа. Почему этого никто не видит? А потом эта холодная ладошка прижала к себе, утыкаясь горячим виском в чуть подмерзшую на морозе собственную щёку. Саске практически поломался в этот момент. Уже забыл, что это такое. Это было будто каким-то далеким из детства. Будто материнским. Будто бы сестринским, если бы у него была сестра. Старшая. Пришлось просто глубоко дышать холодным зимним воздухом. На улице правда было зябко. Из эмоционального ступора вывела чья-то неподсознательная дрожь. Правда было зябко, а босые ступни рядом с собственными ботинками поджимали на автомате пальцы, пытаясь согреться. В голове, из-под всей этой лавы, смогла пробиться только одна-единственная мысль. — Тебе холодно же. Это единственное, что он точно понимал. А потом, когда до него дошло, что его прижимают, будто бы закрывая от всего подряд, будто бы он живой человек, а не мерзотное чудовище, вообще доломался почти окончательно. Приказной тон заставил вывалить всё. Приказы не терпят неисполнения. Ему ли не знать. Он не совсем понял, услышал ли он то, что услышал, когда его втянули в теплый чужой дом, потому что спать он сегодня будет здесь. Как всегда, не спрашивали, ставили перед фактом. Что в больнице, что здесь. Круг замкнулся. Чужая теплая кухня оказалась слишком привычной. С того момента, как он сидел тут, на стуле, после знатного мордобоя, еле оттертый от своей и моей крови, в чужом доме правда многое поменялось. Стало более уютно, что ли. Если бы он ещё помнил, что такое уют. Что-то выпил, что-то скурил. Будто доверял всему, что вкладывает в собственную руку чья-то рука. Долго рассматривал столешницу перед собой, пока лава в голове в один момент просто не закончилась. Также резко, как и началась. Видимо, всё. Затекшая шея заставила чуть склонить голову в другую сторону, а взгляд зацепился за единственное перед собой — такие уютные, будто домашние, носки с мелкими клубничками. Это было так абсурдно. Их носительница была отбитой на всю голову, громкой, нереально страшной в гневе, с тяжелой рукой, зычным приказным голосом и запасом алкоголя на десятерых в доме на одного. Это было так абсурдно, что не мог не озвучить. А потом, так и не отрывая взгляда от несчастных носков, услышал что-то странное. Обычный вопрос, казалось бы. — Есть хочешь? Вполне обычный. А Саске сломался. Он знал, как убивать. Знал, как сломать кому-то руки. Знал, как комбинировать сложнейшие даже для джонинов техники. Знал, как блокировать. Знал, куда бить сжатым кулаком, чтобы было больнее и вырубило сразу. А как ответить на такое — не знал. Как-то по-детски стесняясь, кивнул, поджав губы. Не ел ничего дня со вчерашнего. Или позавчерашнего. Таким, наверное, идиотом выглядел со стороны. Но почему-то это не показалось чуждым, будто такой реакция и должна была быть. Если бы помнил, что такое простая, человеческая, будто домашняя, забота — так бы это всё и назвал. А когда перед ним поставили коробку черри, вообще уже ничего не понимал. Безусловно, они ему нравились. Сам себе их покупал, сам их мыл. А сейчас даже и это сделали за него. Как же всё это странно. Но если странно, почему так естественно? Почему так принимается мозгом? Скорее всего, просто усталость за этот бесконечный день. Наверное. У ключицы чуть защипало от спирта. Это правда уже начинало казаться странным. Вот так вот на этом стуле он сидел в последний раз после того, как я, харкая кровью, чуть ли не всадила ему кухонный нож куда-то глубоко. Да и сам он был готов лупаситься до потери пульса. Потому что так надо было и это было правильным. Отчего тогда то, что происходило сейчас тоже казалось правильным? Горячий висок, ладонь, черри, вкусный домашний тяхан, обработанная содранная кожа, простое «будешь спать здесь». Где кухонный нож в крови, где бешеные томоэ в глазах, где гневное шипение? Будто ничего и не поменялось после больницы. А про это ему вообще было стыдно вспоминать. Такой, блять, слабак. Развалился, как тюфяк какой-то. Да еще и перед кем. Перед этой странной девчонкой, которая без разрешения, но так органично и правильно, перла напролом и ломала любые рамки с границами. Не спрашивала. Ставила перед фактом. Пытался не задавать самому себе лишних вопросов, пока убирал за собой. Нет, он бесконечно может быть чудовищем, хладнокровным убийцей, нелюдимым и грубым, но точно не какой-то неряхой или невоспитанным в гостях. Хотя, в гости друг к другу ходят только друзья, родные или близкие. До своей смерти мама многое успела в него вложить хорошего. И мудрый онисан тоже. Заматываясь в чужой теплый плед в чужом теплом доме, мало уже о чем думал. О многом сегодня думал и просто уже устал. Натягивая петлю на шею, правда, не думал вообще ни о чем. В голове было пусто, лишь что-то звенело. То ли давление в висках, то ли поминальный колокольный звон. Отчего-то, если задуматься, с самого начала брал всё, что протягивала чужая рука. Никогда не курил - курил, потому что давали. Никогда не пил - пил, потому что давали. Никогда вообще ничего такого не делал - но делал, потому что протянутая рука всё это давала. И это не подлежало неисполнению. Сам он себя считал как никак сильным шиноби, но внутренняя сила, исходящая от чужой руки, будто бы была в разы, в сотни раз мощнее. Однозначно, была более старшей. И по возрасту, и по наполнению. Запутался уже, пытаясь уместить длинные ноги на чужом диване в чужом доме, в котором отчего-то стены будто бы защищали, уберегая от всего подряд. Впервые за долгое время провалился в спокойный беспробудный сон без сновидений. Последний раз такое было лишь в детстве, когда старший брат был рядом, защищая от всего и вся.***
*** F43. 1. F23.9. F22.9. F60. 43-1-23-9-22-9-60. Посттравматическое стрессовое расстройство — психоз — паранойяльный синдром — социопатия. Прилепила на холодильник цифровой код. Будто хотелось, чтобы это было перед глазами. Каждый день. Каждое утро, пока достаешь сливки для кофе. Каждый вечер, когда достаешь что покрепче. Каждую ночь, когда вытаскиваешь остатки приготовленной еды. Я, на самом деле, любила готовить, но это было скорее разовой акцией. После совместной жизни с двумя почти что мужами пришлось и с этим свыкнуться. Но никогда не готовила потому, что обязанность, а потому что нравилось. Было в этом что-то умиротворенное и расслабляющее. Как-то по злому поджав губы и собрав брови к переносице, просто смотрела перед собой. На диван. Видимо, всё-таки спал. Не шелохнулся, пока варила кофе. Пока сидела, чиркая карандашом по бумаге понятный только мне код. Пока тушила окурки в тяхане, один за другим. Подперла большим пальцем губу. Брови не сведены. Скулы расслаблены. Уголки глаз мирно опущены. Правда спит. Не то, чтобы я не считала его красивым, просто истинная красота очень часто заключается в другом, в том, что не так очевидно. Интересно, а подпускал ли он кого-нибудь настолько близко, чтобы позволял наблюдать за собственным сном? Рационального объяснения всем моим поступкам за этот ебнутый, бесконечно слипшийся, с часом беспокойного сна дня у меня не было. Единственное, что если хоть какая-то тварь сейчас бы посмела потревожить его сон — вырвала бы ей кишки через рот, не задумываясь. Пусть спит. Вот так безмятежно. Вздохнула. Тоже запуталась, на самом-то деле. Перевалило за полдень, но Солнца всё еще не было. Да и снега тоже. Всегда любила такую пасмурную, будто серую погоду. Как-то было по душе. Как-то по злому поджав губы и собрав брови к переносице, опять смотрела перед собой. Да и не по-злому, на самом-то деле. Скорее уставше. Скорее сосредоточенно. Разномастные глаза медленно распахнулись, наконец-то просыпаясь. И всё опять по-старому. Ублюдочная маска на лице. Ломанно собранные брови, сжатые скулы и выгнутые кверху уголки глаз. Посмотрел так, как смотрел стократ до этого и как на всех подряд. — Расслабься. Смотрела точно также в ответ. Обещала же, что это всё закончится в том остатке утра, а оно уже давно прошло, сменяясь следующим днем. — Мне просто нравится твое выражение лица, когда ты безмятежно спишь. Без этой свой ублюдочности. Просто вернула обратно фразу. Ведь чуть напившись с подачи моей руки, ляпнул примерно такое же, только прося отчего-то подкурить, хотя и сам мог это сделать. Саске часто говорили, что он красивый. Правда таким был, видимо. Но никто и никогда не говорил о таком. И словами не передать. Правда. Не подобрать, как именно выразиться. Что видели красоту, когда он был максимально спокоен, открыт, умиротворен? Когда спал, ни о чем не заботясь? Саске это почти доломало, хотя дальше уже было просто некуда. Да что же было не так с этой Нигай. Монстр же. Разуй глаза! Чудовище. Предатель. Ублюдок. Последняя тварь. Убить бы. Смертная казнь. Погиб по официальным данным на войне. Да что с тобой не так? Разуй глаза. Все же только это и видят. Почему ты не видишь? Почему ты смотришь так глубоко, сквозь всю эту чертову оболочку? Почему ты не делаешь, как все? Почему ты видишь что-то другое? Почему ты пускаешь в свой теплый, такой чертовски уютный дом? Почему? Да почему?! Моргнув, ничего не спросил. Нервно вздохнув, отвернула голову. Разбитое тело будто бы наконец выспалось. Он уже и забыл, как это, за столько лет. Все вчерашнее отчего-то осталось во вчера, а сегодня уже было другим, хоть и пасмурным. Саске была по душе вот такая погода, когда можно было под этими свинцовыми тучами думать о чем-то своем. Протерев глаза, уставился в потолок чужого дома. Всё это было очень странным. — Кофе. О столешницу ударился фарфор. — Как печати снять — разберешься. Прошлепала носками с клубничками до лестницы на второй этаж. Не было ни единого обоснования в голове, почему всё это делала. Пытаясь переключиться с тихих шагов на первом этаже и тихого хлюпанья кофе, обдумывала, как добавить в огромное пространство второго этажа ещё одну ванную, рабочее место и уютную диван или софу, чтобы дуть на них косяки, отдыхая от работы. Что-то подсказывало, что первый этаж теперь будет больше гостевым. Не то, чтобы для Учихи. С моей суперспособность притягивать всякое дерьмо — вообще для всех тех, кто был близок в деревне. Таковыми я считала лишь Наруто и Шикамару. Немного Ино. Дальше не хотелось продолжать. Учихи там не должно было быть. Потому что это вообще неестественно и не очень логично.***
Проходной двор. — У тебя выходной, че надо? — Казекаге-сама вызывает. Шикамару ухмыльнулся. Слышала, как задвинулась освобожденная от печатей на ночь сёдзи. Саске ушёл, торопливо выпив оставленный ему кофе. Был уже не день и не вечер — погода застряла будто мы между ними, лишь нагоняя больше туч на небосвод. А потом с первого этажа раздался торопливый стук. Дважды. Да твою мать. Пыталась же подремать. Но пришлось спуститься, почесывая запястья в царапинах. Наруто не был в этом виноват, он просто не понимал, что ногти впиваются слишком глубоко. — В плане? — Собирайся. Есть полчаса. Выходим в Суну. Шикамару чуть ли не светился. Коротко кивнула. Миссия есть миссия. — Смотри, чё. Достал из-за спины болотную сбитую жилетку, какую носили все чунины. — Остались только такие, но тебе должно быть как раз. Поймала брошенную жилетку одной рукой. Накинула на плечи, примеривая. — Ну, как тебе сказать. Жилетка села почти идеально, только вот спереди не сходилась. На груди. — Спасибо, — хмыкнув, кивнула. Разберусь. Не привыкать. — Протектор не забудь. Шикамару, развернувшись, поплелся к деревне. Наспех собравшись, зашнуровывая ботинки и пытаясь удобно пристроить ножны катаны, дернулась к карандашу на кухонном столе. «В Скрытом Песке на миссии. Доешь, что найдешь в холодильнике. На ночь запечатывай дверь». Наспех набросала на куске бумаге, сомневаясь, правильно ли вывела иероглифы. Разберется, если захочет. Накинув поверх теплой болотной жилетки безразмерную мантию, вылезла наружу, плотно задвигая дверь. В два шага метнулась к чужой двери, прилепляя туда записку и тут же сиганув к центральному выходу из деревни. Только на половине пути задумалась, а нахуя вообще это сделала. Это выглядело очень тупо и не имело ни единого логического объяснения. Передернув плечами, пришлось просто смириться. Шикамару уже ждал у ворот. Очень удачно сложилось. Сам рвался в Суну, а теперь уже — производственная необходимость. — У тебя волосы отросли, что ли? Кивнула. — Тоже самое спросишь у Темари. Шикамару поперхнулся в сигаретный фильтр. Мы уже с час молча шли по направлению к Суне. Протектор Конохи перекочевал с бедра на шею. Чтобы было видно. — Не делай вид, что не понимаешь, о чем я, — хлопнула его по плечу. — Так а чего Казекаге надо? — Советники сейчас развернули несколько разных проектов. Нужно как-то всё это уместить в запросы к Конфедерации. — Поняла. Я разберусь. — Ещё бы, — Шикамару хмыкнул, радуясь, что тема сама по себе перевелась. — Наруто дёрнули сегодня в Иву. — Это где? — Страна Земли. — Че надо? — Да там, — махнул рукой, — послевоенные разборки. Забей. — Виделся с ним? — глубоко затянулась, подкуривая. — Ага. Вроде норм всё. Молчаливый только. — Ага, — кивнула. Интересное себе такое «норм». Шли быстро, а когда стемнело, совсем стемнело, хоть глаз выколи, Шикамару всё же решил притормозить. — Заночуем? — махнул рукой чуть повыше. Всё у Шикамару всегда было продумано на слишком многое количество шагов вперед. Еле вьютившись между огромными корнями, обнесенная удачно со всех сторон плотной землей, скрытая от порывом ветра и хранящая в себе тепло мелкая пещерка. Почти как та, в которой пришлось на миссии целую ночь торчать с Учихой. Коротко кивнув, прыгнула внутрь, наводя привычный для себя уют. Костер, чтобы грело, кофе, чтобы просто было радостней жить и безразмерная мантия как кровать, плед, подушка и одеяло вместе взятые. Шикамару, тенью притянув какой-то булыжник, аккуратно закрыл вход, оставляя лишь небольшую щель. Довольно ухнулся на дно пещерки, вытягивая позвоночник до хруста в позвонках. Довольно прикурился. — Ты и перед сном пьешь кофе? — Либо его, либо вискарь. Или джин. Будешь? — Не, — махнул рукой. — Будешь? Протянул корокке. — Не, — отмахнулась точно также в ответ. — А данго? Везде, что ли, с собой таскал. — Да не люблю я сладкое, — хмыкнула. Не то, чтобы совсем не любила, просто предпочитала что-то более сытное. — Ну, — Шикамару сел, скрестив ноги, — либо данго, либо корокке. Выбирай. Вздохнула. Сняла с протянутой правой руку корокке. — Спасибо. Шикамару кивнул. Сон не шел к обоим. Так и разглядывали потолок пещерки, в почти что одинаковой позе с заведенными за голову руками и стопой на колене другой ноги. — Жаль, Луна не полная. — М? По-хорошему, надо бы было уже давным-давно спать. Но сон не шел, отчего-то заставляя сердце в груди Шикамару будто бы трепетать. От чего — не хотел обозначивать. — Полнолуние просто люблю. Есть в этом что-то. — Наверное. Костерок догорал, согревая конечности. Приятная полутемнота должна была убаюкивать, но не справлялась. Отчего-то с Шикамару было спокойно. Скорее не от того, что сможет защитить в любой момент или что не пырнет под ребра, пока ты спишь. Скорее уверенность, что если что-то случится — вдвоем, бок-о-бок со всем бы разобрались. С ним не нужно было подбирать слов и говорить, как думаешь. Он бы в любом случае что угодно нашел крайне занимательным, если бы это смогло пробиться сквозь бесконечную ленность и фрустрацию взгляда, подпирающего потолок. — Как у вас относятся к сексу до свадьбы? Весь этот мир был слишком медленным для Шикамару, с его-то мозгом, который работал с неимоверной скоростью, в секунду простраивая сотни причинно-следственных связей. Но иногда мир будто бы ускорялся, или же, наоборот, это мозг замедлялся, потому что его, в кои-то веки, смогли озадачить. Именно это он чувствовал время от времени в моём присутствии, будто бы даже наслаждаясь интеллектуальным оппонентом. Оттого, абсолютно спокойно и рассудительно ответил. Поэтому что это смогло его заинтересовать. — Сейчас уже нормально. Это пережиток прошлого, не более. Конечно, клановая кровь и всё в этом духе до сих пор играет решающую роль в балансе деревни, но, — затянувшись, пожал плечами, — есть вещи, которые рационально не объяснишь. — Это правда, — кивнула, подкуриваясь. — Ты же, кстати, в курсе, что женской девственности как таковой не существует? Где-то хмыкнул глубоко внутри себя, Шикамару заинтересовался отчего-то сильнее. — Что ты имеешь в виду, Шерпа? — Концепт девственности неэтичен в отношении к женщинам. Это не более, чем миф, связанный с этим всем ореолом непорочности, чистоты. Исключительно патриархальная хуета. Какое-то время работала с крутой ассоциацией сексуального образования в Скандинавии, пока там жила. Это очень важная вещь. Жаль, не все страны уделяют этому должного внимания. Шикамару просто хмыкнул. — Это всё только в книжках, что есть некая плева, разрыв которой означает нечистоту или ещё что похуже. Люди, вроде бы, вершина эволюции, а в организме собственного представителя до конца разобраться не могут. Затянулась. — Боль может быть не только в первый раз, как, знаешь, пишут в книжках или где-то еще, толком не зная, пытаясь всё это романтизировать. Просто слизистая с непривычки может чуть надорваться, да, я не спорю. Отсюда и кровь. Но она не обязана быть. Но. Но. Это при условии, что женщина не испытывает возбуждения, нервничает или партнером не была произведена достаточная подготовка. Тогда может произойти разрыв. Не важно, какой это раз. — А ты к чему? Всё-таки Шикамару стало интересно. Он абсолютно спокойно поддерживал беседу, вслушиваясь в доселе неизвестную для него информацию. А новую информацию он любил, и не важно, какого она была характера. — Пытаюсь понять, насколько у вас здесь всё плохо с половым воспитанием. — Прежде всего, мы шиноби. — Прежде всего, мы люди. Затушила окурок, следом подкуриваясь новой. — Будто ты сам не понимаешь. Меня дико бесит, что это весьма табуированная тема. Вот почему, блять, как учить детей убивать — это норма. А как доносить о, ну, не знаю, венерических заболеваниях или что делать, если произошло какое-то «ЧП» — так это нельзя. Это что, преступление какое-то? Шикамару, не затянувшись, медленно сел, оглядываясь на меня. — Я и понимаю, и не понимаю тебя одновременно. И проблема не в тебе и взглядах, которые ты пытаешься переложить с внешнего мира на нас. А именно, что во мне. И во всех нас. Затянулась. — Ты абсолютно права, на самом деле. Это примерно тоже самое, как вести себя правильно в обществе. — Именно. Вновь попытались уснуть. Но сон опять не шёл. — В Тромсё уже полярная ночь. — Это где? — В Норвегии. Я оттуда к вам дернула на миссию. В ноябре с самого утра ни черта не видно, льет дождь, гололед, днем — сумерки. Но из-за дождя не видно. Вообще, там обязательно рекомендуется пить рыбий жир и мультивитамины, иначе кальций не усваивается. Там даже проводят специальные терапии лампами, чтобы люди в полярные ночи не унывали, призывают держаться ближе к друзьям и близким, социализироваться, потому что когда наступает темнота - очень трудно с ней психологически справиться. — А затем ты туда поперлась? — Потому что полярная ночь это самое охуенное, что может быть. Это никакое не препятствие. Знаешь, я видела полярное сияние. Просто подними голову — оно прямо над городом. Видела китов. Они приплывают где-то в ноябре и остаются до февраля. Больше ста национальностей — с каждым можно побеседовать на своем языке. У норвежцев есть слово такое, kos, это что-то вроде комфорт, уют, радость, милота. Норвежцы считают, что в полярную ночь нужно радоваться этому самому kos, потому что праздники, католическое Рождество, свечи, имбирное печенье на каждом шагу, горячий глёг. Это такой их национальный глинтвейн. Есть ещё грог, но это, по факту, чай с ромом. — Но холодно же. Шикамару слушал внимательно, напитываясь новой информацией. — Холодно. Но ради этого самого kos, можно всё это перетерпеть. Вообще, kos этот может относиться и к людям. Или к одному человеку. Вот у тебя есть человек, рядом с которым ты чувствуешь kos? Шикамару лениво кивнул, рассматривая потолок. — Остальное тогда и неважно. Какая разница, если завтра можно отъехать, словив кунай в сердце. Шикамару наконец задремал.***
Чертова Суна. Здесь правда было чуть теплее, если не считать завывающего ветра, таскающего бесконечный песок из угла в угол по деревне. Наружу выходить — только если плотно замотавшись, так, чтобы желательно и глаз-то не было видно. Зато можно было время от времени, засиживаясь в бесконечных свитках, хотя бы на миг представить, что песок — это снег. Так и делала, выводя очередную подпись. Вместо фамилии везде ставила многозначительное N. Будто бы никто. Никто. — Здесь восстановили конечно, но если будет возможность чистой глины поставить — буду признателен. Почва промерзла сейчас. Зима в этом году слишком холодная. Кивнула Казекаге. Он как-то странно в себе совмещал абсолютно хладнокровный, собранный вид, что глянешь искоса — кажется, что сравняет с землей и пальцем не пошевелив, и спокойный, вдумчивый тембр, что-то объясняющий так, что даже ребенок поймет. Хапнув с непривычки песка, смачно чихнула. Так, знаете, от души. Когда аж мозги трясутся. — Прошу прощения, Казекаге-сама. Шмыгая носом, еле выдавила. — Ничего страшного, Шерпа-сан, — махнул рукой, продолжая показывать проблемную территорию за пределами деревни. А вот это уже было интересно. Казекаге впервые обратился ко мне прямо, по имени, да ещё и в такой вежливой форме. Канкуро, Темари и Шикамару стояли чуть поодаль, скорее охраняя Гаару. Внаверок постучала подошвой по плотному песку, сжатого в странные комки, чтобы запомнить. Шёл уже второй день, как мы торчали здесь. Дел переделали уйму, вообще не щадя ни себя, ни Казекаге, ни его помощников. Нас любезно разместили в гостевых покоях Пятого, даже приставив охрану. Любезно отмахнулась от нее — сама себе была охраной, Шикамару как-то тоже стушевался, заметив, что необходимости в этом не видит. Гаара покивал, да спустил своих Анбу охранять снаружи. Оказалось, что он тоже не спал. Мы столкнулись с ним случайно на вторую ночь. Тайком, на цыпочках, просто ходила кругами, вглядываясь в беспросветную стену из песка за окнами. — Шерпа-сан, не спите? Поклонилась. — Извините. Не спится. Вы можете же просто называет меня по имени. Подходя к окну и точно также вглядываясь в наполовину песчаную бурю, скрестил руки на груди. — Вы старше меня, и это было бы неуважительно с моей стороны. Особенно, будучи Каге. — Не совсем привыкла к вашей культуре. — Неплохой у Вас японский. — Можно закурю? Гаара молча кивнул. Так и простояли, а потом еще и просидели часов до пяти утра, беседуя обо всем на свете. И это было чертовски приятно с кем-то, наконец, разделить свою бессонницу. Что-то было в Гааре, что с одного полувзгляда вызывало бескрайнее уважение. А то, что в ответ обращался так вежливо, как положено каге, вообще вводило в когнитивный диссонанс. Я понимала, что так принято, что это такая культура, но всё равно. Было как-то некомфортно, что ли. Оттого, поджав ноги по себя, решилась на дичь. Мы давно уже сидели на теплом полу под окном. Гаара не стыдился, потому что если ты великий каге - да хоть стой на руках, хоть виси, хоть сиди, хоть лежи — ты всё равно будешь точно таким же великим, размеренным. — Шерпа. Или Иллин. Два имени. Протянула руку, как всегда пытаясь держать пальцы прямо, подтряхивая манжет повыше, чтобы максимально раскрыть ладонь, выказывая уважение. Гаара молча посмотрел вниз. Потом размеренно встал, поджимая полы хаори и куда-то ушел. Неловко, конечно, получилось. Поджала пальцы в ладонь. Что-то как-то и правда неловко. Вернулся он быстро, сжимая в руке бинты. Шурша хаори, опять сел на пол. — Позвольте. Подтянул руку за предплечье на себя, обматывая запястье. Потом второе. — В Конохе всё хорошо? Спросил это таким будничным тоном, будто не сидел тут на полу, заматывая запястья с вогнутыми царапинами от ногтей Наруто. Возможно, он их даже узнал, раз были друзьями со слов Шикамару. — Да. — Это хорошо, — кивнул, щелкнув костяшкой одного пальца. Собрал ладони в замок. — Всё. Поджав губы, подтянула руки обратно к себе. Было неловко. Такой молодой, а такой мудрый, вдумчивый каге. Шкала уважения открыла новые отметки. — Гаара. Наконец-то протянул ладонь в ответ. Вот так по-настоящему и познакомились, спустя столько времени после первой встречи. Возвращалась к себе уже с рассветом. Хотя, рассветом это назвать было и нельзя. Просто стена выдуваемого песка стала на пару оттенков светлее, чем была часами до этого. — Шикамару? Наши с ним гостевые комнаты были почти рядом. Тот, занеся ступню для шага, так и завис с ней в воздухе, испуганно оглядываясь через плечо на меня. — А, тьфу, это ты, — опустил несчастную ногу на пол. — Ты вообще спишь? — Бывает, — пожала плечами, спокойно двигаясь к своей комнате. — Я даже спрашивать ничего не буду, расслабся, — хлопнула его по плечу. Уже у входа в свою комнату, обернулась на него, широко улыбаясь. — Ну че как? — Заткнись! — Шикамару громким шепотом почти что наорал. Но не по-злому. Скорее, на каких-то эмоциях. — Просто разговаривали. Кивнула, искренне отчего-то радуясь в глубине души. — Доброй ночи, Шикамару. — Да иди ты, — улыбнувшись в ответ, бесшумно пролез в свою комнату.***
Чертова Суна. За три бесконечных дня будто даже в легких уже осел этот чертов песок. Пока шли обратно до Конохи, было ощущение, что с табачной смолой песок выходит наружу через кашель. Видимо, попали мы не в самую благополучную погоду. До этого так не хуевило. Шикамару легко ткнул локтем под ребро. — Это всё ты со своим kos, или как правильно. — Kos, да. Закурили. — У Гаары, знаешь, было трудное детство. Он очень долго не спал. — Поэтому вот эти черные круги? — повращала пальцем у себя перед глазом. — Ну, и от этого тоже, наверное. — Я в курсе, что он тоже джинчуурики. Шикамару кивнул. — Не удивлен. — Гаара славный. Шикамару кивнул. — И брат с сестрой у него славные. Шикамару кивнул. — Всё хорошо, Шикамару? — Всё отлично. У Шикамару правда всё было отлично. Несмотря на поздний час, потащил меня к Пятой. В конце-то концов, не одному же отчитываться. На мой вопрос, а не поздно ли, отмахнулся. Добавил, правда, что то ли я не видела, как Цунадэ-сама может отдыхать после рабочего дня. И ничего ей не мешало это делать в своем кабинете, засыпая на важных бумагах. — Входите. Анбу, как всегда собранные по струнке, пропустили, даже не спрашивая цель визита. Видимо, Шикамару тут был на особом каком-то счету. — Хокаге-сама, — поклонились одновременно, проходя ближе к её столу. Цунадэ, почесывая аккуратным пальцем лоб, кивнула, не отрывая головы от бумаг. — Чем порадуете? Отдувался Шикамару, во всех красках. Оставалось лишь изредка кивать. — Ага, — устало моргнув, кивнула. — Отоспитесь как следует. Что-то мне это всё не нравится. Швырнула в лицо Шикамару какую-то бумагу. Тот еле увернулся, в последний момент перехватывая дрогнувшими пальцами. — Ооцуцуки? Цунадэ-сама сердито выдохнула. — Шерпа. Ты, я так понимаю, в курсе не меньше нас. — В курсе, — наконец-то представилась возможность подать голос. — Не знаю, что там происходит. Наруто ещё не вернулся из Ивы. Ооцуцуки понимают, что мы все ослаблены после войны. Когда уже передохнут, а, — заехала наотмашь по столу, как и всегда. — Будьте наготове. Ты, — ткнула в меня пальцем. — Не дай мне ни единого повода. Какого именно повода было понятно. Точнее, какого именно характера. Не усомниться, не передумать, не разочароваться. Так и разошлись с Шикамару по разным сторонам деревни, напоследок махнув друг другу рукой. Жаль, что Итана не было рядом. Так бы сказал, что это или кто перед сёдзи моего дома. Дерево? Человек? Ничего? Просто в темноте что-то мерещиться? Всё оказалось проще. Это был Саске. Зубами подтягивал сползший бинт не протезе. — Хули блять? Единственное, что нашлось у меня спросить. Если издалека мне казалось, что он чинил мою дверь, то вблизи уже не казалось. Это правда выглядело именно так. — Почему не сказала, что печати вихревые, теме?! Теме. Сам ты дурак, слышь. Значит всё-таки прочел. Значит всё-таки приходил. Значит всё-таки брал из стопки печатей пару, налепливая перед уходом. Там и правда было несколько вихревых, которые при неаккуратном обращении могли выбить дверь. И сейчас Саске её чинил. Вот так, по-простому. С подачи мужской руки. Шиноби-то шиноби, а всё равно баба. Я бы была не я, если бы смела сознаться, что иногда не хватает обычной мужской руки в доме. Что в Тромсё, что здесь. Потому что с детства так воспитывают. Потому что от этого не избавишься, даже с годами. Напоследок крепко сжав будто бы всю дверь одной рукой, окончательно вставил на место. — Тупица. Как и всегда, брови схмурены, будто раздражаясь от всего подряд. Как же он сейчас был похож на Джея. Один в один. Меня будто бы осенило. Будто бы у него над головой загорелось яркими буквами одно-единственное слово. Алекситимия. Абсолютное непонимание вербализации своих эмоций, вечно скрытых под этим ублюдочным выражением лица. — Да заебал. Бросила в ответ. Злобы, правда, в голосе было гораздо меньше, чем хотелось бы. — Отстань. Хлопнул широкой ладонью по сёдзи, проверяя состояние. — Я ебаных три с хером дня проторчала в Суне, у меня песок, кажется, даже в заднице, просто отвали, а. Я была бы не я, если бы признала, что злость в моем голосе — исключительно деланная. Я скорее как-то даже заливисто фыркала внутри себя, рассматривая это надменное, эгоистичное лицо с очерченными контурами. Саске, как всегда, деланно расправив плечи, отвернулся. Весь из себя такой крутой, посмотрите на него. Отодвинула сёдзи. Вроде, всё было нормально. Починил на славу. Так иногда, правда, не хватало мужской руки. Отмахнулась от собственных размышлений, переступая порог теплого дома. Тут правда было тепло, особенно на первом этаже. Второй ещё не был окончательно укомплектован. — Чай будешь, теме? Можно было уже не притворяться. Такое ощущение, что порог собственного дома разделял на до и после. За ним - ругань, мордобой, посылание друг друга куда подальше, а внутри уже можно было не играть в это всё. Можно было быть искренним. Всё равно ведь никто не увидит, кроме нас двоих. Если вообще можно было ставить это «нас» между мной и этим эгоцентричным холодным ублюдком. Саске, деланно задрав бровь, смотрел на меня. Типа, ты ебнутая? Да, ебнутая. А теперь заткнись и заходи. Обернулась через плечо, пока стягивала ботинки, перепрыгивая с одной ноги на другую. Саске так и стоял. Весь из себя такой, знаете ли. Напыщенный ублюдок, как и всегда. Да заебал. — Ну? Наконец-то скинув с себя ботинки и верхнюю одежду, прямо на пол, как всегда ни о чем не заботясь, просто подняла ладонь. Каждая костяшка сама по себе выгнулась под собственным углом. Пальцы под неестественным углом отогнулись каждый по своему. Я не протягивала руку, просто повесила её в воздухе, всё также отчего-то веселясь всему происходящему. Будто издевалась. Но издевалась, к сожалению, по-доброму. Раздраженно выдохнув, зашел следом, задвигая за собой им же починенную дверь. Первым же делом, чуть не поскользнувшись, на одной ноге почти пропрыгала к холодильнику, доставая сливки к кофе. Практически ничего не поменялось, только упаковок с черри стало разительно меньше. Видимо, тырил только их. Да и бог с ним. Руки уже на автомате сами всё варили, всё наливали, всё насыпали. Что-то напевая внутри себя, обернулась, устраивая на столешнице чай, кофе, сливки и чистый тяван для окурков. Оказалось, что тяван был вычищен, вымыт и аккуратно пристроен у мойки. Чертов Учиха. Что у тебя вообще в башке? Спокойно оставила его одного со своей кухней, отмывая в душе глаза от песка. Это начинало быть скорее забавным. Что-то чиркал моим же карандашем по моей же бумаге, схмурив брови, когда вышла, тряся мокрой башкой, как собака. Чай пил. Уже прогресс. — С Наруто виделся? Плюхнулась на стул, вороша пальцами мокрые волосы, чтобы быстрее высохли. — Зачем? Одна бровь выгнута, вторая наоборот опущена так низко на глаз без риннегана. — Левша что ли? Он правда держал карандаш в левой руке, что-то перечеркивая. — Не знаю, — дернул плечами. — И то, и то, видимо. Как же ж, блять, я его понимала. Всегда не знала, как самой отвечать на этот вопрос. В моей команде Итан однозначно был левшой. Бывало часто толкались за кафедрой, если неудачно садились. Пихали друг друга локтями, пытаясь писать конспекты, мешались. Джей был правшой. Я же, из-за того, что родилась левшой, но вынужденно была переученна в правшу, скорее считала себя амбидекстром. — А так можешь? Дернула бумагу перед его носом на себя, вырывая из руки карандаш. Перевернула лист другой стороной. Мало ли, может, любовные письма там писал. Не хотелось их портить. Наощупь найдя второй карандаш на столе, что хранился под пачками сигарет, вывела практически симметричную фигуру обеими руками. Что-то похожее больше на пятна Роршаха, но значения сейчас это не имело. Саске, как всегда ублюжески хмыкнув, дернул бумагу на себя, забирая оба карандаша. Вывел нечто похожее ниже. — Амбидекстр? Водрузив локоть на столешницу, внимательно за всем наблюдала. Саске отстраненно пожал плечами, выпивая тяван почти до дна. Подкурилась. Он даже и головы не поднял, всё также рассматривая дно своего тяхана. Он никогда не курил, не пил, вообще не делал ничего подобного. Вообще, он никогда не делал что-либо, что хоть как-то отвлекало его от конечной цели. Правда, сейчас эта цель куда-то проебалась. Оттого, видимо, и сидел так спокойно на кухне чужого дома. Вообще, он случайно заметил эту записку. Вообще, он хотел поговорить с Наруто. Или случайно с ним пересечься, чтобы тот, как обычно, первым начал трепаться. Задвинул сёдзи, замечая острым глазом инородный предмет. «В Скрытом Песке на миссии. Доешь, что найдешь в холодильнике. На ночь запечатывай дверь». Сорвал, сжимая в руке кусок бумаги. Совсем что ли ебнулась? Но Наруто в деревне не оказалось. Тоже ушел на задание. Не чувствовал его. Но одно дело — чувствовать, совершенно другое — увидеть. Как всегда психанув, вернулся обратно в квартал. У сёдзи дома сиротливо валялась чужая записка, нацарапанная абы как. Видимо, торопилась. А с какой тогда стати вообще это оставила? На вторую ночь, вновь пропадая в смазанных попытках поспать, даже не накидывая плащ, в один шаг пересек дорогу, ладонью сжимая деревянную поверхность сёдзи в чужой дом. Ничего же в этом странного нет, правда? Неоткрытая пачка черри сама легла в руку. Сел на стул, размеренно перебирая рукой помытые в чужом доме помидорки. Чужие помидорки. Сунул за обе щеки сразу две, медленно прожевывая. Не спалось. На третью ночь отчего-то заметил переполненный окурками тяхан. Хоть бы пепельницу нормальную завела. Но без единой мысли в голове встал, очистил, промыл, оставил у мойки. Будто бы плата за стыренные черри. В чужом доме было тихо. И было спокойно. Это раздражало больше всего. Не такой порядок как у него, конечно, но чисто. Кое-где валялись карандаши, кисти, свитки. Сдвинутая турка, будто только что её хозяйка варила ему кофе. Запах кофейных зерен из настенного шкафчика. Гудящий низкими звуками холодильник. Диван с аккуратно сложенными на нем подушкой и пледом. В то странное утро-день как-то на автомате всё привел в порядок, перед тем, как свалить отсюда к себе. Странный был день. Ещё страннее была ночь. Ещё страннее были следующие три к ряду дня, когда свет в чужом доме, тут, через дорогу, не загорался. В чужом доме было пусто. Наруто не хотелось видеть. Но хотелось поговорить. Точнее, чтобы он сам, первый, как обычно, начал трепаться. О чем — значения не имело. Так было всегда. Ему, на самом-то деле, было плевать, как и всегда. Просто, отчего-то, хотелось увидеть сожаление в бездонных всеобъемлющих глазах. И уж ни в коем случае он не собирался признаваться сам себе, что расклеился даже не от петли на шее, а от того, что до боли знакомые широкие плечи сжимали не те руки. Точнее, чужие. Но ни в коем случае не его. Передернуло всего, стоило поймать себя на этой мысли, чиня тупую сёдзи, пострадавшей от тупой печати этой тупицы. Такая теме. Нет, не ждал возвращения из Суны. Просто был не против опять сидеть за ее кухонным столом, наблюдая плохо развитым боковым зрением за каждой эмоцией на таком же угрюмом, но взрослом лице. Всегда размахивала руками, корчилась, хмурила брови, поджимала губы, раздраженно закатывала глаза. Видимо, это называли харизмой. Если бы у него когда-нибудь существовала старшая сестра, то выглядела бы именно так. Сам себе заехал плотно сжатым кулаком по мозгам. Совсем, уже, что ли. Скорее всего, это усталость. Усталость притворяться тем, кем уже забыл, кем надо быть. Лишь чуть ли не взорвавшаяся дверь в чужой дом привела в чувство. Так задумался, что не обратил внимания. Ну пиздец. Теперь ещё чинить. Сам с собой соглашаясь, просто пожал плечами, реально начиная её чинить. Совсем уже, что ли. А потом это дерганное, как всегда зычное, громкое, на половину квартала «хули блять». Он не то, чтобы был ханжой, просто воспитали так. Отчего сам бросался такими непотребными словами — сам не знал, пока не пришел более менее в себя. Он терялся-то, по сути, когда Сакура сжимала его плечо, намекая на что-то, что не очень понимал. А эти сигареты, алкоголь, мать его косяк, ругань — вообще уже за гранью. А ещё лучший друг, который целую ночь транслировал в подсознание что-то совсем похабное. Но, скорее, это не то, чтобы было действительно похабным. Единственное, что осталось спустя несколько дней — это чувство какой-то неразделенной боли, сожаления и надрывной неправильности. Саске уже ничего не понимал. А Наруто, как назло, дернули в другую страну. — А ты? Пора было заканчивать с паузой. Поэтому и ответил. — Амбидекстр. В большинстве своем, — кивнула, смачно затягиваясь. Чертова Суна со своим песком осталась далеко позади. Широко зевнула, даже не удосужившись прикрыться ладонью. — Ты вообще спишь? От тебя фонит днями на пролет. Саркастично уронив голову на плечо, подняла бровь. — Тебя ебет? Нет, меня правда всё это уже давным-давно начало забавлять. Неизвестно с какого момента. — Раздражаешь, — Саске опрокинул в себя остатки чая. — Твои проблемы. Парень, я могу переспорить тебя на раз-два. Даже не пытайся. Я не твои одногодки-малолетние дебилы. — Зачем тебе влили в башку это всё? Прикурившись, начала заготовленную речь. Как всегда дернулся, как ворон, нахохлившись. — Не хочешь говорить — не утруждайся, больно надо. Встал, наливая себе ещё чая. Даже не кофе. Чая. Видимо, правда пока не сунешь что-то под нос — не возьмет. Глядите-ка, какой воспитанный. — Музыку какую слушаешь? Не хочешь говорить о том, что очевидно, пойдем в обход. Саске же посмотрел на меня, как на реальную теме. Ах, да. Разница культур. Как они вообще тут живут без нее, блять? — Ой блять, — раздраженно махнула на него рукой. Шлепая как всегда босыми ногами по лестнице, возвращалась со второго этажа уже со своим рабочим ноутбуком, прижатым к груди поверх распахнутой рубашки. — Очень помогает, кстати, очистить мозги. Щелкая по вкладкам, пыталась объяснить. — У нас так не принято, — буркнул со всей этой своей ублюдочностью. Ещё бы было принято. — Во-первых — заткнись. Во-вторых, это очень помогает на миссиях — развивает ощущения колебания высоты тона и отделять источники звука. В-третьих — выработка эндорфинов. Потому что мозг, зная определенный алгоритм, сам уже продолжает за тебя. В итоге награждает сам себя. Это тоже полезно. Саске весь скривился, поджав верхнюю губу. Казалось, еще одно моё слово — и разрубит на две части. Или разорвет голыми руками. — Цыц, — хлопнула по столешнице. Блять. Это было даже смешно. Знаете, это как когда дрессировщик заходит в загон, полный диких хищников, которые в один счет могут откусить голову или оторвать конечность острыми зубами. А ты, будучи дрессировщиком, хлопаешь их по холке, а они и сделать ничего не могут. Потому что тут главный — ты. Меня никакая бы метка не остановила, если бы пришлось его сдерживать. Хочешь помериться Тьмой, запечатанной внутри? Ага, удачи. — На. Сунула наушник куда-то в плечо. Только попробуй не взять, дебил. Взял. То ли опасаясь за свою собственную выдержку, то ли поддавшись чему-то неестественному. Как не вмазал ещё — оставалось интересным вопросом. За окном уже давным-давно стояла бесснежная глухая ночь. Закусив щеку изнутри, щелкала по самым любимым сведенным Джеем мелодиям. У него однозначно был талант. Только в музыке он мог выражать полностью всё, что думал и чувствовал, ничем не ограничиваясь. Я всё еще, будто бы это было сегодня, секундой назад, помнила, как он впервые обнял меня. Не из-за чего-то, а просто так. От всей души. Это было похоже на сюр. Джей, да и обнимает. А вокруг всё мирно, тихо и спокойно. Прижимается. Так прижимается, что чувствуется каждый удар сердца в груди лучшего друга. Не было ни единой причины. Просто он захотел. Я же, удивленно хлопая ресницами, смотрела на Итана в этот момент. Смотри, он обнимает меня! Перекинулись этой фразой с Итаном одними глазами. Потом пришлось их прикрыть, чтобы обвить сильными руками в ответ Джея, прижимая одной рукой за лопатки к себе, второй сжимать короткостриженные волосы на затылке, если бы подумал отстраниться. Если бы сделал это — заехала бы по мордахе как всегда. Вот такое обоюдное избиение друг друга было для нас было привычнее, чем простые теплые объятия. Итан, как всегда ухмыляясь, закатывал глаза в такой момент. Не то, чтобы не хотел смотреть. Просто это было слишком милым, чтобы это вынести. — Верни предыдущую. Саске первым подал голос. Честно говоря, предыдущая мне самой нравилось больше всего. Такая тягучая, всеобъемлюще грустная, болючая, будто бы рассказывающая всё сама за тебя. Так и слушали её раз эдак десять на повторе, пока он не начал рассеянно хлопать ресницами. Его клонило спать. Какая-то особенная способность этого дома. А еще особенной способностью этого дома было то, что пусть здесь было всё прокурено от пола до потолка, этот запах ни въедался никуда более. Ни в собственную одежду, ни в волосы, которые обычно так легко налепляли на себя всё, что не попадя. Видимо, это был какой-то уровень профессионализма курильщика. Не попрощавшись, накинув верхнюю одежду, двинулся к себе домой. В голове что-то само по себе воспроизводилось, будто разглаживая выстраданные годами сколы и складки. Может, и правда это было полезным. Он бы назвал это всё уютным, если бы помнил, что это. Я бы назвала это kos, если бы нашла в себе сил признаться. Так и курила, подперев ладонью лоб, как всегда одна. Как всегда в своем доме. Одна. В сёдзи постучали. Надо было обладать большим мастерством, чтобы я с такого расстояния не почувствовала. Отодвинула, в два шага оказавшись у двери. — Шерпа-чан, можно? Наруто, видимо, только-только вернулся с миссии. Посреди ночи-то. — Че не спим? На большее меня не хватило. — Я идиот. Кивнула, махнув головой, одним подбородком приглашая внутрь. Дубль два. Второй заход на сегодня. Малолетние дебилы, а вам не приходило в голову, что я сама только что вернулась с миссии, одним чудом держась на ногах и не засыпая? Хотя, кого бы обманываем. Часовой сон — это не сон, а плохая пародия на плохого пародиста. Вздыхал, дулся и причитал, пока ставила перед ним горячий чай. — Ну давай, жги, — подкурилась. — А я не знаю, с чего начать. Тюкнулся лицом в столешницу. Приглушенно, лицом вниз, спросил. — Саске видела? — Да. Всё норм с ним. Стукнулся лбом. Потом ещё раз пару раз. — Так стыдно. — Перед кем и за что? Будто и не при делах. Хотелось услышать его версию. Отлепил лицо от стола, подпирая подбородок перебинтованным кулаком. Хлюпнул чая, обжегся, поморщился. — Я не знаю, как получилось. Надо было вернуться, поговорить, объяснить. Закусила щеку изнутри. — Вообще толком не помню ничего. Как в тумане, что ли, каком-то, — махнул рукой. — Наруто. Я в курсе. Наруто скривил такую жалобную мину, что аж смешно стало. — Так за что тебе стыдно? Что не вернулся или что всё, что ты делал, оказалось в чужой башке? Кому и что ты доказывал? Тюкнулся опять лицо в стол. Щеки загорелись алым. — Наруто. Ну взрослые же уже парни, что в этом такого-то. Наоборот, тут радоваться нужно. Если тебя хуевит именно с этого — пойди да объясни, просто, по-мужски. Наруто опять стукнулся лбом. Чуть трещина по столешнице не пошла. — К тому же. Это связь работает, как я понимаю, в обе стороны. Можно было и прикрыть. Так что сам такой же идиот. — Ничего уже не понимаю. Прогнусавил, прижатый к столу. — Ну, ты чего? — мазнула по макушке ладонью. — Иди и с ним говори. Хотя он спит наверное. — Не спит. Я гораздо сильнее сенсор, чем он. Кивнула. Видимо поэтому так легко пробрался в наш квартал. Ну, не в наш. В этот квартал. Наш — слишком странное слово. — А о чем вообще говорить? — повернул голову на меня. Видимо, дышать в таком положении было трудно. Рассматривая его снизу вверх, затянулась. — Как обычно. Привет, как дела. Смотрю, живой. Больше так не делай. Я испугался. Я очень сильно за тебя переживал. Мне лучше было уйти, поэтому ушел. Наруто опустил веки. — На словах просто. — Ему самому стыдно. Как кошка с собакой, ей-богу. Вроде всё же хорошо было? Ты хоть замечаешь, что он улыбается только возле тебя? Ну, пытается улыбаться. — Гораздо проще было драться. Слов никаких искать не надо. Открыл веки, подтягивая к себе тяван с чаем. — Как миссия? — попыталась сменить тему. — Не очень, если честно. Нашли убежище Ооцуцуки. Бабуля вся на взводе. Не спит. Кивнула. — Нам с Шикамару тоже сказала быть наготове. Мы в Суне, вот, были. — И как? — Отлично, я считаю. Шикамару вообще миссия очень понравилась, — хмыкнула в сигарету. — Темари? — Наруто тепло улыбнулся, отлепляя щеку от стола. — Ага. Вроде как, есть прогресс. Хотя бы разговаривают. — Это отлично, — кивнув, выпил чай залпом. — Так а что с Хинатой? Можно было уже ставить счетчик, сколько раз я задавала ему один и тот же вопрос. Наруто, как-то изогнув одну бровь, растерялся. — Не переживай, уверена, ты был неплох. Хлопнула по плечу. Занятный сегодня вышел вечер. И ночь. Что один, что второй — такие занятные. Наруто по-детски надулся, наполовину смущаясь. — Ничего не понял, если честно. Странно это всё. — Ну, — пожала плечами, — первый раз всегда странно. Поэтому нужно всё обкатать до тех пор, пока не встретишь нужного человека. — Э, — Наруто неловко почесал затылок. — А это типа нормально? — Что именно? Спать с теми, с кем хочешь, а не с кем-то одним всю жизнь? Более, чем. Это жизнь. Это нормально. Так и должно быть. Правда, есть большая разница между сексом и любовью. Просто держи это в голове. Залившийся краской Наруто меня никак не смущал. Не, ну а что. Кому-то же надо рассказывать о таких вещах. Очень жизненных вещах. Докурила в тишине. — Утро вечера мудренее, — взъерошила ему уже по какой-то привычке макушку. — Иди отдохни, выспись. Потом с ним поговоришь. Оно само по себе сложится, вот увидишь. Ему тоже надо еще додумать. Но всё правда неплохо. Наконец-то будто очнулся. Дверь мне тут ломал, — хмыкнула. — Чего? — Да, забей. Починил потом, — махнула рукой. — Только не рассказывай ему, что я вообще о нем тут распинаюсь. Теперь уже хмыкнул Наруто. — И не думал. У тебя тут уютнее стало, кстати, Шерпа-чан. Если бы могла назвать это kos, назвала бы. Один — через дорогу. Не спит. Но жив и здоров, вроде бы. Второй тут, на том же самом стуле, пьет из того же тявана такой же чай. Но в остальном вообще непохожие. Противоположности от и до. Но такие настоящие, живые, каждый по своему занятный. Наруто — копия Итан. Саске — копия Джей. А вот по внешности полностью наоборот. Хмыкнула. — Доброй ночи. Не переживай и отоспись. — Доброй, Шерпа-чан. Натянув куртку на уши, двинулся в деревню. Задвинула за ним сёдзи. Казалось, что я пропускала что-то важное. Не складывалось в единую картину, хоть так крути, хоть так. Всё равно до конца не разберешься. Надо бы было тоже отоспаться. Остаточное присутствие других людей в доме никак не рассеивалось. Но это не напрягало, наоборот. Даже успокаивало в какой-то степени. Чуть ли не на десять лет младше оба Итана с Джеем. Итан был старше меня на год, Джей — почти на два. В следующем году Джею должно было исполниться двадцать семь. Этим же двум — лет по восемнадцать. Может, чуть больше. Повозила ногтем по столешнице - чей-то короткий волос прилип к дереву. А не понять чей. То ли светлый, то ли темный. То ли Наруто, то ли Саске. То ли вообще мой. Потому что корни я всегда оставляла темными, иначе смотрелось очень по-дебильному. Что-то важное никак не могло прийти на ум, соединяя все пазлы воедино. Может, надо просто меньше пить. Процедила через зубы джин, задерживая во рту. Гадость наипротивнейшая. Но исправно пила уже столько лет. Сунула обратно в холодильник. Настроения вообще не было. Правда, бумажка с кодом, понятным только мне, висела на дверце чуть по-другому. Видимо, Саске её читал, приподнимая за край. Да и пусть. Всё равно не поймет. Он бы назвал это всё уютным, если бы помнил, что это. Я бы назвала это kos, если бы нашла в себе сил признаться.