***
Всё началось с маленького, продрогшего в апрельской ночи, одинокого, брошенного щенка. В начале второго всё-таки соизволила вернуться домой. И в последнее время такие засиживания в районе резиденции затягивались, каждый раз накладывая ещё по несколько или даже десятку минут друг на друга. Зато мне так нравилось работать, одной, в тишине, в куче бумаг, курить в открытую створку окна небольшого вроде как кабинетика, закуточка, который с легкой подачи барской руки выделила Пятая, чтобы огромные толмуты бумаг не таскала и всё нужное было сразу под рукой. Да и к, тому же, какой смысл тащиться до дома, где всё равно ничего нет. Где никто не ждет, как и всегда. Как и годами до этого. Идти домой, чтобы что? Поесть? Да не сказать, что я фанат. Если бы не Саске со своими вероломными визитами к ужину время от времени, так бы и холодильник простаивал, за исключением сливок для кофе, помидор и бухла в морозилке, к которому и рука не тянулась в последнее время. Идти домой, чтобы что? Курить на кухне? Рисовать? Всё это делать могла и в оставшееся время, прямо поверх важных бумаг от Темари, над которыми раздумывала, разрисовывая нечто как обычно невообразимо психоделическое на соседнем чистом свитке. Шикамару, сунувшийся без спроса в этот свиток, как-то дернулся от увиденного. Приятного мало, я понимаю его прекрасно, даже немного мерзко. Но рука выводила всё это сама, пока я продумывала план документальной поддержки для его Темари. Пришлось махнуть рукой на дверь, чтоб над душой не стоял. И чтобы дальше не травмировать его психику своей уродливой мазней по бумаге. Мало ли что. Потом ещё и ему всё это сниться будет. Идти домой, чтобы что? Спать? Очень смешно (нет). Да с удовольствием бы, на самом-то деле. Одно дело чего-то не хотеть, второе — просто не мочь. Даже искусственный мелатонин не помогал, о чем вообще может идти речь. Глаза вечно зудящие, покрасневшие, будто песка насыпали, надбровные дуги гудят и тянут, веки изредка чем-то простреливает. Лежать в кровати с закрытыми глазами и ватным туловищем, которое умоляет мозг уснуть - такое себе удовольствие. Та еще пытка, на самом деле. Иногда сил терпеть эти пытки становилось уже невозможным. Потому что обидно. Потому что я хочу просто поспать, блять. А не отрубаться потом на бумагах часика на пол, выхватывать редкие минуты дрема в течение всего дня, либо всё-таки к утру закимарить на полчаса либо в кровати, либо на диване, либо за кухонным столом, либо вообще сидя у дерева на перекуре. Днем нужно бодрствовать, а ночью — спать. Осталось как-то объяснить своему мозгу. Но у него была причина так делать. Ведь у всего есть первопричина. Что-то же нарушает постоянно циркадный цикл, что-то же блокирует выработку мелатонина. Это же сложнейший химический баланс. И он был не в порядке. Проблемы с тревожным сном из детства перекочевали спокойно в подростковую жизнь. А после прижигания к правому предплечью семи сцепок, всё вообще пошло нахуй. Потому что стоило бы прикрыть глаза, чтобы мозг отдохнул, бурлящая, черная, противная, липкая как смола жижа застилала веки. Я слышала её гул, как будто она пыталась со мной разговаривать. Я слышала её бурление, будто она пыталась выползти наружу через эпидермис. Я чувствовала, как она начинает ползти по венам. Приходилось открывать глаза. Кое-как с этим справилась, уже привыкая к этому диалогу, который больше походил на то, как если бы стоял у ворот в ад и слышал загробные звуки лязганья цепей на грешниках, слышал бы, как с них заживо сдирают плоть, как варят в геенне огненной, а ты ничем не можешь помочь, просто стоишь, слушаешь и, чтобы ты не делал, никак от этого не избавишься. А потом начались сны. Ну, как сны. Откровенные кошмары. В них все события всех вместе взятых прошедших мной войн, кровавых миссий с вывернутыми кишками товарищей, наколотых как кусок мяса на оружия врагов, луж темной венозной крови, которых не могла переварить земля, ходящая ходуном, картинок из детства, где меня лупили, били, издевались, пинали, обзывали в кругу собственной семьи — всё это извратилось, гиперболизировалось и мешалось в одну мерзотную кучу на веках, пока они были закрытыми. Приходилось открывать глаза. Итан быстро смекнул тогда, что к чему. У самого было не лучше. Только вот ему ничего не шептало, не грозилось, не отталкивало, не пыталось вырваться. Вполне себе тихонечко сидело. Но всё равно. Такое вторжение в свой организм так просто не переживешь. Он просто вероломно врывался ко мне, укладывался рядом, обнимал изо всех сил и просил хотя бы немного поспать. Вот это помогало. Я всегда была очень тактильной. Ему это помогало тоже. Джей держался в стороне, сам на себе таская это дерьмо, но тоже подломался, когда нас троих решили попичкать всем подряд, чтобы были более дееспособными, а не, скорее, овощами. Бета-гидрокси-3-метилфентанил. Дименоксадол. Кетобемидон. Мефедрон. Псилоцибин. Была еще куча всего и неудивительно, что теперь даже сильный анальгетик или снотворное берет постольку поскольку. Вот так вот и выиграли войну. Но лучше не стало. Что Итан, что Джей синхронизировались вполне удачно. Но у меня всё никак не шло. Стоило моргнуть или прикрыть глаза — черная смола затапливала всё, даже мешая дышать. Ушли годы, чтобы я более менее нормально с этим смогла сжиться, сосуществовать, но бодрствуя. Во сне — всё по старому. Вопли ужаса, от которых кровь стынет в жилах, сердце колотится. Отрывочные сны, в котором лучшие друзья убивают на повторе, отрывочные сны, где старшая сестра висит в петле, отрывочные сны, где избивает мать до сотрясения мозга, отрывочные сны, где меня предают по кругу, отрывочные сны, где у меня руки по локти в этой смоле, отрывочные сны, где я, с порванными венами на предплечьях от перенапряжения, зависая высоко в небе пытаюсь запечатать очередную тварь, чтобы её не засунули кому-то в глотку. Под ногами — воздух, мокрый, соленый, от океана, океан бурлит, шумит, хлестает дождь, холодный, очень холодный, шторм, волны бьются друг о друга, дна - не видно. Моя самая страшная фобия. Не видеть дна. А мозг же это прекрасно знает, постоянно подсовывая картинки водоемов различных размеров, формы, глубины, цвета — неважно — главное, что никогда не видно дна. И не видно границ, чтобы добить окончательно. С Итаном и Джеем, разумеется, держалась как со старыми добрыми коллегами. Так делают профессионалы, если вы работаете, сидя в одной лодке. Но на каждую их попытку в деловой переписке переступить какую-то черту, из разряда, «а помнишь короч как ты наебенилась и сломала у статуи зоммера в мюнхене кусок воротника?» тактично напоминала, что очень жду перевод оцифрованного приложения к основному документу, который высылала прошлой ночью. Также напоминала, что нужна расшифровка подписи обоих моих коллег — руководителя и его заместителя. По совместительству — двух лучших друзей. Головой-то понимала, что лучшие друзья, и всё вообще заебись, и всё вообще же ведь должно быть по старому, но.. Как? Есть такая штука — доверие людям. И у него есть лимит. Я всегда, всегда, всегда, если приближалась к кому-то, если подпускала кого-то, самозабвенно им отдавала целиком и поддержку, и заботу, и всё что угодно, что требовалось человеку, которого я смогла подпустить. А как иначе-то, блять. Я иначе не умею. Дибилка, конечно, но что поделать. Многим проще было никогда в этой чертовой жизни вообще ни с кем не сближаться. Но посмотрите-ка, и полугода не прошло, а нашла чуть ли не родственную душу, которая теперь тырит мои помидоры только так. И когда проходишь с человеком через такое, от воплей и кровищи, ненависти и презирания, через понимание к полному принятию — как вообще можно не отдавать всё целиком? Как можно не гореть за этого человека всем сердцем? Как можно не переживать, пожрал ли он сегодня и поспал ли, что у него на душе и нигде ли не болит? Для меня — никак. Тем будет больнее, если и это потом вырвут. Ладно. Махнув рукой на океаны дерьма внутри, сняла печать с сёдзи. В соседнем доме фонило безумно. Даже сенсорику можно было не включать. Там Наруто. Видимо, спят, поэтому так и топит. Улыбнулась чуть ли не до слёз радости на глазах, господи. Мои солнышки. Если бы знали, как я за вас рада. Безумно просто. Искренне и всем сердцем. Не спалось. Ночное небо сегодня было ясным и звездным, хоть и не зимним. С детства тяготела к астрономии, куда-то туда, ввысь, где нет дела до всех приземленных проблем, вроде домашнего насилия, повесившейся на глазах старшей сестры, издевательств и насмешек в школе за большую и слишком умную башку — да от всех и сразу проблем. Забралась на крышу одним прыжком, выкуривая сигареты одну за одной куда-то в небо, замотавшись в теплую мантию с бездонными карманами, где если пройтись пальцами —можно соскрести табак, вылезшие из кистей кусочки ворса и бесконечную тупую боль. Раньше, когда я носила брекеты, боль была со мной постоянно. Те года полтора, что я решила отходить с ними, решая проблемы прикуса обычным человеческим путем. Как-то надежнее, что ли. От того единственным, что во мне было правильным — это идеальный анатомически прикус. Остальное — дерьмо на дерьме, видимо. Эта боль была всегда. Прицеплены же намертво. Не отцепишь, так и ходишь, и есть пытаешься с ней, и пить, и курить, и спать. Иногда во сне прокусывала щеки, дербанила губы эти металлическими приклеенными железками, которых набили полный рот, и никак не выплюнешь. Но к этой боли начинаешь в какой-то момент уже привыкать, что ли. Особенно до следующей подкрутки лигатур, когда зубной ряд и челюсть более менее привыкла к этому натяжению. Но ты просто знаешь, что в какой-то момент это закончится. Вот и тешишь себя этим, терпишь, ходишь, рот еле смыкаешь, пытаешься не шепелявить, жрешь обезболивающие от пронизывающей боли в костях, но показательно терпишь, никому не показывая. А зачем? Ненавидела всю свою жизнь нытиков. Нет, одно дело просто по-людски поделиться за кружечкой горячительного и всё в таком духе. Абсолютное другое - откровенно ныть и жаловаться. Вот на дух не переношу. Хочешь поныть - иди к терапевту. Или тому, у кого до тебя есть дело. Видимо, это какая-то внутренняя больше самоненависть. Себе же не позволяю, значит и другим нельзя. Не позволяю расклеиваться, сетовать, страдаться, плакаться - это на мой взгляд полнейший деструктив. И, что ещё страшнее, делает тебя слабым. А я же ведь вся из себя такая неубиваемая, посмотрите-ка, вообще хуй поломаешь, плевать на всех и на вся. Ага. Мне нравилось нивелировать неосязаемую боль где-то в ребрах осязаемой - через татуировки. Как-то успокаивало, что ли. Пока сидишь, смотришь, как кусок твоей кожи кровоточит, вздулся, больно на него даже смотреть, а ты смотришь, пока мастер выводит и выводит, наносит краску, стуча иглой чуть ли не по костям. Вообще к татуировкам я относилась крайне философски. В каждую был заложен скрытнейший смысл, понятный только мне. Как-то раз, в Тромсё, пока проходила длительную рефлексотерапию, ну, традиционное иглоукалывание, чтобы унять тупую непроходящую боль в правой руке от кончиков пальцев до шеи и даже отдающую в грудину, пролеживая неподвижные сеансы на кушетке, меня осенило. Прямо визуализировала всю картинку своего левого плеча целиком. Две галактики, значит, которые несутся друг на друга. Тут всё просто — наша, Млечный Путь и Андромеда. Всё равно же ведь скоро столкнемся. Вихри заходили и на локоть, и на плечо, а на лопатке это всё переходило в Уран, скорее походящий на такой голубоватый шарик, как… расенган Наруто, что ли, хз. Очень похоже. И на стыке, в месте столкновения этих двух галактик воображение подрисовало глаз Итачи-сана, с активированным мангеке. Потому что он просил его увековечить. Точнее, не так, не просил. Он никогда ничего не просил, кроме как передать младшему брату послание из прошлого. Такой же пацифист до глубины души, которому сломали жизнь. Вообще, вряд ли я могла как-то даже сравнивать себя с этим великим человеком. И вообще непонятно, как всё так сложилось. В то время мы уже перебрались в другое убежище, я и носа не показывала из своей маленькой комнатушки, где курила, корпела над бумагами, пытаясь сделать всё, чтобы никого не беспокоить и вообще делала вид, будто меня нет. Теперь уже была очередь Дейдары с Сасори-самой отвалиться на затяжную какую-то миссию, понятия не имела, какую, разумеется. А вот Кисаме-сан с Итачи наоборот вернулись. В тот день осмелилась выйти на кухню, чтобы всё-таки что-то в себя засунуть, зрение опять начало падать, а так его можно было хоть немного встряхнуть. И там, на кухне, стоял он, рассматривая что-то в окне. Обернулся, шелестя длинными волосами, собранными в хвост. Спокойно посмотрел. Абсолютно спокойно. К тому времени он ещё так не ослеп. — Извини, я… Думала здесь никого нет. Безразлично пожал плечами. — Шерпа. Или Иллин. Два имени. Моя завсегдашняя привычка. Я без нее не я. Я не я, если не протяну руку первая при знакомстве с кем-либо. Я не я, если первой не представлюсь. Изучающее на нее посмотрел, чуть склонив голову в бок, аккуратно пожал. — Итачи. Отвернулся обратно к окну, что-то там рассматривая. Казалось, что целый мир сразу. По сути, так оно и было. Неловко замявшись, переступила с ноги на ногу. — Есть хочешь? Ну раз на кухню пришла. Опять безразлично пожал плечами. — Не отказался бы. Не отказался бы. Видимо, младший брат именно у него нахватался этой фразе, хотя как знать. Может это просто родственное. Пожав плечами, сделала яичницы на двоих, из того, что нашла между банками Какузу-сана опять с чем-то скользким внутри. Один разок видела, как Хидан запустил в него подобную банку. Та жалобно разбилась ему о голову, но Какузу-сан и бровью не повел. Какая-то жалкая стекляшка была ему не ровня. Ели молча, изредка изучающе рассматривая друг друга. Как-то некомфортно, честное слово. Я же тут вообще лишняя. Меня здесь физически быть никак не должно было быть. Но он присутствовал в тот момент, когда Дейдара, чуть ли не матерясь, притащил мою окровавленную тушу. Всё видел. Вообще всё. Думал, выживет или нет. Правда думал. Пацифист же. Был всё это время поодаль, наблюдая, не приближаясь, жарил сам себе яичницу, запах которой меня и разбудил тогда, когда я первый раз очнулась. А потом их с Кисаме забросили невесть куда. Так и не успел дождаться развязки всей этой странной, неестественной и нелогичной истории. И только лишь теперь вернулся. — Что с рукой? Чуть ли не дернулась от этого вопроса. Поджала перебинтованную руку под стол еще сильнее. Иногда боль в ней переходила все дозволенные границы, даже вилку или палочки держать не могла, пытаясь что-то в себя пропихнуть левой. — Ничего. Еще бы я ответила. Никогда никому не жалуемся, никогда никому ничего не рассказываем. Никогда не жалеем себя, потому что это слабость. На этом диалог из пары фраз закончился. В то время чернейшая липкая дичь внутри меня начала вытворять невесть что. Стоило кому-то приблизиться незаметно ко мне со спины, выставляла чуть ли не шипы какие-то, честное слово. Дейдара быстро это понял, поэтому всегда громко предупреждал, что он идет. С ним всегда было комфортно, просто вот так бывает. Ничего вроде как и не объединяет и не связывает, но стучался в дверь, ещё в старом убежище, устало падал на кровать и отдыхал после миссии. Сгребал меня куда-то за штаны в охапку, чтобы отдохнуть ещё больше. Вообще, первый раз это произошло как само собой разумеющееся. Какузу с Сасори взяли с собой, ну и Дейдару конечно же, чтобы если что я смогла оперативно Какузу-сана проконсультировать. Неизвестно, о чем именно он там торговался в городе, взяв Сасори с собой, а нас с Дейдарой оставили в каком-то заброшенном, но безумно уютном домишке. Видимо, укрытий у них было напихано на каждом шагу. Тут даже бухлище Какузу-сана было. Пришлось ждать их там целую ночь, пока «старшие» не вернуться. Дейдара сидел на деревянной веранде, медитативно рассматривая дождь с бутылкой в руке. Просто, чтобы скинуть с себя невесть что. И напряжение, и раздражение, да и вообще всё. — Присоединюсь? Широко улыбнувшись, кивнул на себя, протягивая бутылку. Села рядом, отпила, вернула. Устало уложил голову мне на плечо. — Утомляет. — Есть такое, — кивнула в ответ. Просто бывают такие люди, с которыми хочется просто держать тактильный контакт. И не более. Отпил еще, опять протянул мне. Потом так органично и ожидаемо оттянул за короткие волосы, целуя сразу в засос. — Пошли. Поднялся на ноги, на ходу снимая с плеч плащ. Пошла, стягивая его точно также. Было весьма очевидно, куда мы идем. Да и хотелось, что уж там, все ж мы люди. Физиология она штука такая, перед ней равны все, кем бы ты ни был. С Дейдарой всегда было просто, легко, естественно, и, что самое главное — абсолютно ничего не значило. По факту, все люди завязаны в той или иной степени на сексе, а говорить, что это не так - это всё равно что говорить, будто в Советском Союзе его не было, да и вообще люди почкованием размножаются. Это глупо и это весьма наивно. С Дейдарой же всё было легко и просто. Сам раздвигал ноги, вбираясь между них до самого упора языков на ладонях, сворачивал, гнул, сгибал, разворачивал так, как хотел. Я делала всё строго точно также. Всё равно это так и останется здесь, не выходя больше вообще никуда. Мы толком-то и не общались, за исключением редких посиделок с альбомами и карандашами с кистями. Просто с ним всегда было спокойно. Очень шумно, громко. Искренне. А потом расходились, тепло улыбаясь. Чернейшая же липкая дичь, чуть ли не защитным панцирем взмывающая за спиной, кидалась на всех. В том числе и Итачи. Спустя пару дней после первой с ним встречи посреди ночи прокралась на кухню покурить, чтобы хоть немного сменить обстановку. Разумеется, на спалось. А он своим невозмутимым бесшумным шагом просто зашел на кухню и решил подойти поближе. Ему нравилось смотреть в окно, а сейчас оно было занято. — Извини! Оно само. Он лишь поднял одну бровь чуть повыше. Встал рядом, точно также всматриваясь в окно, философски осматривая всё, что попадало на глаза. Так и простояли чуть ли не до самого утра. Молча. Каждый варясь в своем дерьме под черепной коробкой и глубоко в сердце. Но после этого, чернейший защитный панцирь от чего-то перестал на него кидаться. И после сошел на нет вообще относительно кого-либо. Конан, влетев в мою комнатушку как-то раз, приказала собираться. Пойдешь, говорит, с Итачи. Без приветствия, без введения, как обычно. Да я благодарна-то была за то что не убивают, есть чем подкрепиться и кофе с сигаретами. Вот честное слово. Какой там уж до всего остального. Конан была очень умной. Невообразимо умной. Но не доверяла ни Итачи, ни мне. Видимо поэтому решила отправить обоих. Странное решение, но, видимо, у нее были на то свои причины, о которых я теперь никогда не узнаю. Может, чтобы мы следили друг за другом, что ли, пока молча шли до какого-то хер уже вспомнишь какого городка, чтобы передать туда что-то, видимо, важное. Я это в глаза не видела — он тактично прятал «посылку» под плащом. Шли долго, суток двое, а идти нужно было еще примерно столько же. Пришлось заночевать в пещерке. Он первый начал диалог где-то посередине ночи. — Проблемы со сном? — Есть такое. Поднялся, пересобирая волосы в менее тугой хвост. Красивые такие. Нереальные какие-то. — Постарайся уснуть. Нам идти ещё долго. — Ты тоже. Оглянулся через плечо. К такому юному возрасту носить на лице такие складки от недосыпа — это непозволительно. У меня только к двадцати пяти годам начали прокладываться примерно такие же, но тут еще дело в генетике. У кого-то есть эти впадины, у кого-то — нет. Вот у него они были. — Не спится. Коротко кивнула. Перевернулась со спины на бок к нему лицом, замотавшись покрепче в тонкий плащ. — Постарайся поспать. Пожалуйста. Безразлично пожал плечами, но перевернулся тоже ко мне лицом, всматриваясь не моргая. Чуть дыру своими чернющими глазами не прожег. Не знаю, зачем ему это надо было, это же Итачи, вообще не знаешь никогда, что у него в голове, но глаза через какое-то время закрыл. Они просто медленно сами прикрылись. И он уснул. Да и я тоже. Так и поспали. Спустя какое-то время пришлось опять менять убежище. Всем составом выдвинулись, незаметно, пока я, как всегда оставаясь невидимой, сиротливо плелась сзади. Потому что тут мне было не место. Почему держали - непонятно. Видимо, любовь Какузу-сана к деньгам, которые я стабильно приносила, перевешивала всё остальное. Ну и ладно. Мне не жалко. Я вообще мало что понимала, как дальше жить и что дальше делать. Когда не живешь, а просто существуешь. Поэтому и делала, что просили, лишь бы не было так больно. Шли быстро, тихо, молча, рассосавшись по местности, глуша себя. А потом пиздец. Мне было запрещено каким-либо образом выдавать себя, но на них далеко впереди напали. Грохот стоял нещадный, будто там десятихвостый их месил, не меньше. Рванула. Им тоже было не очень на руку себя как-либо выдавать, поэтому картина была такая себе. Отбились, конечно, но кровавым месивом. А медика же ни единого. Только одному Хидану, как всегда, на все было класть. Оторвал от плаща кусок и перемотал себе руку. Подумаешь. Он же, блять, бессмертный. Какузу-сана оглушили в грудь, чуть не сломав. Все в черти пойми чем, реально хуй знает, что это было. И это, наконец, меня как-то встрясло. Будто оживило. Не думая ломанулась к ним. К тем, кто меня вытащил из могилы. Хидан плевался и матерился, но нормально перевязала, останавливая кровь, где могла. Мне похуй, что ты бессмертный, сиди и не выступай. Какузу-сана чуть ли откачивать не пришлось. В душе не ебу, что настолько сильно его могло уебать с его-то четырьмя сердцами. У Конан весь плащ в крови, замотала в свой, отрывая от её хоть какие-то уцелевшие куски, чтобы сжать прокол под тонкими ребрами. Кисаме вообще в отключке, реально, кажется, руку выломали чуть ли не из плеча. Да что же это за пиздец такой был, а. Но я так и не спросила. Как-то не интересовало. Надо было всех максимально оперативно залатать. Как и они меня когда-то. Уделалась в чужой крови, замерзла к херам без плаща в одной майке, собираясь по частям их всех и сразу. Только Итачи цел и вообще невредим. Только из глаза течет кровь. Не задумываясь, вытерла. Посмотрел так, будто я его убить пыталась. — Извини. На автомате. Возилась потом ещё и всю ночь, пока кто-то кашлял, кто-то (Хидан) матерился, кто-то хотел пить. Итачи фрустрационно за этим наблюдал, но помогал время от времени. Утром все уже были более менее живчиками. Ну, видимо, кроме меня. Вся усталость, бессонницы, холод, волнение за них, навалилось сразу неподъемным комом, усаживая на землю, пока они собирались с силами двигаться дальше. Когда ты пренебрегаешь сном, иногда картинки могут пропадать, потому что мозг не успевает обрабатывать, какие-то могут склеиваться, какие-то накладываться. Вот и в тот раз также. Каким-то образом с земли я оказалась на спине Итачи под его плащом. Видимо, это правда у них с младшим братом семейное — тащить меня на спине, когда я сама идти не могу. Двигались мы тогда быстро. — Поспи. Не оборачиваясь, кинул из-за плеча. — Поспи. Пока время есть. Правда семейное. Даже фразы примерно одинаковые. Напоследок бухнулась в его длинные волосы на затылке и уснула спокойным сном. А в груди что-то искореженное постепенно вставало на место, будто стенки вправляли. Как тогда, посреди океана, когда нас держали втроем в какой-то чуть ли не подлодке, где всё, и стены, и пол, и потолок, было будто эмалированным, как консервная банка, а мы пыталась пережевать и проглотить то, что в нас запихали. А потом уже как-то и меня разок отправили в одного передать запечатанный свиток. С моими-то скиллами бесшумности и незаметности это было сделать проще простого. Да и, видимо, заслужила какое-то доверие после того инцидента. С Итачи мы могли разговаривать ночами на пролет. О философском, о бытие и небытие, о великом, о высоком, о природе всего. Просто иногда пересекались на кухне, мучаясь от бессонницы, но я лично дважды минимум его специально поджидала. Возможно, он тоже. Ни в чем нельзя быть уверенным, если дело касается его. Его как раз не было в это время, что я выдвинулась в мини-путешествие. Довольная как пятнадцать слонов. Чуть ли не вприпрыжку. Дышала почти что полной грудью, рассматривала округи, пялилась на небо во время перекуров. А потом одним только каким-то чудом заметила его на вторые сутки. Он сидел на краю обрыва, свесив ноги, опершись на ладони позади себя и рассматривал полную луну. Запрыгнула туда же. — Привет? — Привет. Не оборачиваясь, поздоровался. — Присоединюсь? Кивнул, подбирая ноги с обрыва и усаживаясь на траву. Вокруг, с такой высоты, было безбожно красиво. Улеглась на траву, точно также рассматривая полную луну. Какой-то нереальный момент единения. Нигде и никогда больше не будет так красиво, как было тогда. Итачи устало откинулся на спину рядом. Просто молчали. Каждый думая о чем-то своём. Было спокойно. Спустя столько времени наконец было спокойно. Мы лежали спинами на влажной теплой траве, над головой в небе висела полная луна, затапливая сопки и прилегающие луга холодным приглушенным светом. Теплое плечо упиралось в моё, бедро соприкасалось с его, руки по всей длине были прижаты плотно друг к другу. Он молча повернул голову в мою сторону. Прядь черных волос медленно сползла к переносице. Я помню, как боялась тогда пошевелиться, лишь бы не спугнуть, как ворона: моргни, и у он улетит. Но Итачи вместо этого бесшумно поднялся на локте, откидывая волосы с лица назад, второй рукой оперся о землю рядом с моей талией и, медленно наклонившись надо мной, легко поцеловал в губы. Моя рука моментально и дергано сжала его сетчатую футболку, притягивая как можно ближе к себе. Выпустить ткань из рук означало бы так шедеврально проебать момент. Просто иногда надо что-то сделать, чтобы оно было. Абсолютно спокойно, будто ничего не было, добрались до его убежища, где предложил ночлег. Не всё же мне на земле страдать. В мелком домишке было всё, даже душ с электричеством. Как вообще пересеклись черт знает где — кто бы знал. Вообще, выходя из душа, заматываясь поплотнее в мантию, планировала поспать где-нибудь подальше. Но футон был один. И у двери меня прижали к себе, не давая пошевелиться. Просто иногда надо что-то сделать, чтобы оно было. Никогда в жизни так не нервничала, потому что вот эти теплые ладони на ребрах — они вообще будто бы были не из нее. Из какой-то параллельной вселенной. Футон под спиной шуршал, пока я, устало цепляясь за широкую спину, устало еле касалась губами широкой груди перед собой. Просто два абсолютно уставших от всего в этом мире человека, и ничего более. Было медленно. Уютно. Чуть ли не нежно. Устало. Уставше. Длинные растрепанные черные волосы под ладонью были будто бы точно из параллельной вселенной, но никак не из этой. А потом случилось необратимое. Всматриваясь ему в бездонные глаза, пытаясь их не закрывать от прошибающей судороги по всему позвоночнику, сами по себе открылись оба томоэ. Такого во время оргазмов со мной не случалось ни разу. Потому что все это — было будто бы не из этой жизни. И в этот же самый момент на меня посмотрели все три томоэ в ответ. И я рухнула прямо ему в голову. Видела многое. Видела всё. Видела окровавленную катану и залитый кровью квартал Учих. Видела младшего брата. Видела кольцо Акацуки, который принимал в руки. Видела старейшин. Видела маску АНБУ. Видела, как ему отдают приказ. Всё внутренности похолодели за раз. Плотно зажмурив глаза, смогла только выдавить из себя хриплое «прости». Закрыла ещё на всякий случай глаза и ладонями, пока он укладывался рядом, откидывая волосы в бок. Боялась вообще открывать. Я пролезла туда, куда было запрещено пролезать. Но как вообще блок-то не поставил? Но всё, что когда-либо касалось Итачи не могло быть просто так. Значит это было сделано для чего-то. Устало улегся головой мне на живот. И заговорил. Снял с себя вторую часть двойного ожерелья и всунул в руку. Взял обещание никогда не рассказывать младшему брату правду. Он даже почему-то никак не удивился моим глазам, выслушав мою историю про зрительный геном. Единственное, что посоветовал, когда я буду в Конохе, сделать тест ДНК. Он был свято уверен, что Саске туда вернется. И свято уверен, что я буду там тоже, возводя мировой союз. Два пацифиста, бесконечно уставших от всего. После этого мы увидились еще разу раз, мельком, в одном из которых и был поставлен тот самый блок, чтобы на пытках ничего нельзя было найти. А раны сами по себе затягивались, стоило увидеть хотя бы мелком черный росчерк глубоких глаз или длинные пальцы с кольцом на безымянном. А потом меня нашли, вытаскивая из насиженного гнезда. И всё уже дальше по порядку. Разглядывала ночное апрельское небо неизвестно сколько, пока где-то очень далеко, практически неслышимо, раздался тихий скулеж. Дернулась на землю одним махом, выискивая источник звука. Откуда взялся этот бедный замерзший щенок - неизвестно. Откуда-то. Мало волновало, пока замотав его в мантию и прижимая к груди неслась к Шизуне. Возможно, было уже раннее утро, возможно ещё глубокая ночь. Перестала носить наручные часы, потому что по весне, как и по осени, наступает обострение, когда вздымаются все старые раны, не только душевные, но и физические. Рука горела огнем, болела, крутила, невозможно было даже кисть держать, но приходилось. Отдавало в шею, в грудину, в подмышечную впадину, боль была тупой, постоянной и опоясывающей, и её не брало ни одно обезболивающее. Ступни — не лучше. Даже после целительных ладоней Пятой-самы тянуло, жгло, иногда было больно ходить, особенно к вечеру, когда весь день наносишься на ногах в тяжелых ботинках, а потом плетешься вот так вот домой за пределы вообще деревни. Шизуне, к счастью, не спала. Осмотрела щенка быстро, ловко, слова не спросила. Сказала, что всё хорошо. А я бы и себе забрала, да куда? Только бедной животинке жизнь испорчу. Дома почти не бываю, присматривать некому, а так хотелось на самом деле. Чтобы хоть кто-то встречал по ночам в полной темноте несуразно большого дома на одного. Щенок перекочевал в итоге к Инузука, обретая там свой дом. Саске нашел меня на следующий день под деревом, когда на западе занимался закат. Вообще, Пятая смекнула, что я торчу тут безвылазно, поэтому чуть ли не пинком под зад выгнала на улицу, чтоб хоть подышала свежим воздухом. И, желательно, чтобы не возвращалась до понедельника. К этому времени я не спала три дня к ряду, поэтому мало что соображала, кивнула и пошла. Вышла куда-то за пределы деревни через центральный вход, выискивая дерево посимпатичнее, чтобы сидеть под ним, курить и пытаться не отрубиться. Просто отчего-то захотелось побыть подальше от всего и вся. Бывают такие дни, сами понимаете. Отчего-то бедный щенок никак не шел из головы, потому что бывает даже одна какая-то мизерная деталь наводит целый ассоциативный ряд. Вот так получилось и в этот раз, поднимая всё самое болючее в груди, там, кому доступа нет вообще никому. Даже самой себе, кажется. Уходя так далеко, одного я не учла раскисшим мозгом - ступни-то болели и болели нещадно. Поэтому под дерево я скорее не села, а почти упала на жопу, подтягивая стопы под себя, сгибая в коленях. Закинула штуки две обезболивающего насухо проглотив из кармана, как-то болезненно схватилась за икры и так и сидела, чуть покачиваясь. Закат был чудесным. Но даже и он не оттенял навалившейся тоски, вперемешку как с физической болью, так и с тупой у сердца. — А ты чего здесь делаешь, дурная? Вообще, если честно, Саске решил зайти в гости. Не найдя там — пошёл до резиденции. Не найдя там — двинулся просто искать. В руках у него была огромная герметичная кружка кофе. Да это всё добе, блин. Все уши уже прожужжал, будто он и без него не видит и не знает. Вот и поддавшись какому-то порыву чувств решился на такой шаг. — Привет, Саске. Как ты? Уткнулась спиной в ствол, чтобы убрать руки подальше от икр. Не хотелось бы, чтобы он видел, как тут болезненные гримасы корчу. Потянулась правой рукой по привычке в карман за сигаретами, да они возьми и выпади из нее, как-то жалобно стукнувшись о землю. — Что с рукой? Подсел рядом. Нет, ну они правда со своим старшим братом реально родственники. Все вопросы даже ставят одинаково. — Да, забей. Работала сегодня много. Что это там у тебя такое? Попыталась перевести тему, левой рукой впихивая себе сигарету в зубы, подкуриваясь и кивая на нечто в широкой перебинтованной ладони. Глаза уже откровенно слипались, но мозг спать не хотел. Выглядела наверное со стороны как сова какая-то, что ли. — Кофе. Но у меня условие. — Какое? При упоминание кофе сердце всегда трепыхало. То ли от радости, то ли от дистонии. — Я задаю вопрос — ты отвечаешь, и только потом пьешь. А вот это уже шантаж. Наглый откровенный шантаж. Неплохо сыграно, Учиха Саске. Ведь знает же, что я душу продам за несчастный кофе, чтобы хоть немного мозги в кучу собрать, так теперь что, решил вытащить из меня невесть что? Компромата нарыть или как? Чтобы потом донести кому или что вообще происходит? — Такое себе, — пожала плечами, крепко затягиваясь. Пока что только никотин помогал не рубиться. — У тебя выбора нет. Ты себя со стороны видела? Глаза слипаются, уснешь же на ходу. Ухмыльнулась. Скорее горько. — Да если бы всё так было просто, Саске, — стряхнула пепел, — ладно, давай, заводи свою шарманку. Только дай уже сюда чертов кофе. Потянулась левой рукой с сигаретой, но он демонстративно отодвинул руку подальше. — Сначала вопрос. Итак, почему ты не спишь? — Я уже отвечала на этот вопрос. — «Я проебалась» — не считается. Мне нужна конкретная причина. Вздохнула так глубоко, как только могла. Моя самая болезненная тема. Но кофе же, а. — С детства тревожный сон. Видимо, из-за насилия в семье. Потом начались бессонницы. Потом нарушился циркадный цикл сна и бодрствования. Вот никак не восстановиться. Дай сюда. — Нет, — опять отодвинул, — ещё. Цокнула. Да вот ж мать-перемать. — Бессонницы ухудшились после того, как в меня запечатали самую мерзотную часть Сауалу. Это с самоанского переводится что-то вроде «Монстр». Поэтому я и монстр, Саске. Поэтому я и не сплю. — Ещё. Потушила одну, подкурила следующую. — Кошмары. Вывалила быстрее, чтобы не передумать. — Очень неприятные. Мне бы не хотелось их пересказывать. — Ну ты напрягись. — Не надо. Как-то устало на него посмотрела. Ну, правда не надо. Он зыркнул в ответ из-под нахмуренных бровей. — Или ты говоришь — или я ломаю тебе руку. — На, — выпутала из кармана правую, еле протягивая, — вперед. Хоть всю оторви. — Так что с рукой? — Это уже второй вопрос. Первый засчитан? Кофе давай. Нехотя дал отпить, тут же забирая обратно. — Из-за сцепок болит и бумажной работы. Постоянное напряжение. Плечевой периартрит. Вертеброгенная цервикалгия. Остальные три диагноза не помню, если честно. — А лечить? — А чем только не лечила. Даже до иглоукалывания дошла. Всё однохуйственно. Нехотя опять сунул под нос, контролируя, чтоб пила медленнее. — Что опять с ногами? — О чем ты? — Ветошью не прикидывайся. Закусила губу. — Ну, болят. — Обезболивающие? Швырнула ему под ноги помятый блистер с таблетками. — Пятая? — Она меня после миссии уже латала. Как видишь, но всё можно залечить. Довольно отпила ещё, хлюпнув напоследок. Силой выдернул из рук кружку. — Ты не можешь спать, потому что пьешь кофе, или пьешь кофе потому, что не можешь спать? — Второе. Дай сюда, кстати. — Это не было вопросом. — Да блять. Расстроенно стукнулось затылком в дерево. — Почему ты ничерта не ешь? — Я ем. — Отвечай нормально или вылью. — У меня РПП. — Что это? — Расстройство пищевого поведения. Последствие абьюза матери. Хлюпнула ещё кофе. — Почему ты говорила, что убила семью? — Сложный вопрос, — закусила щеку изнутри. — Напрягайся давай. — Ну, — устроилась поудобнее под деревом, — мы так до конца и не поняли с Итаном и Джеем, как работает эта вся моя ебала в башке. Ну, которая в татуировках. Объясню по-тупому, чтобы было понятнее. Что-то вроде того, что моя основная сила — типа сознания. Оно может материализовывать и возводить. — А почему тогда в тебя засунули самую противную часть Са.. Да ты поняла, короче. — Кофе? — Нет. Это вопрос два в одном. — Да господи, — пришлось закатить глаза, — чтобы нивелировать. Это противоположности. Потому что я возвожу, а не низвожу. — То есть ты добрая кляча? — Нет, я мразь. — Нет. — Нет, я монстр. — Нет. — Кофе дай сюда уже, а. Дернула левой рукой несчастную кружку, даже пролила немного. Отпила, вернула обратно под уничижительный взгляд разномастных глаз. — Что у вас с Итаном и Джеем? — Ну, работаем. — Я не про это, Шерпа. Ты меня прекрасно поняла. — А что у нас должно быть? — обессиленно вздохнула. — Есть такая вещь, как доверие. И когда тебя предают, хоть и это оказывается в конечном итоге одной большой постановкой, в которую тебя не посвящают, те, кого ты любил и кто вроде как любил тебя — что вообще можно сделать? Разве это проходит за месяц? Тебе ли не понимать, о чем я. — Я тебя понимаю. И прекрасно. Сунулся мне в карман за сигаретами, подкурился. Кофе не дал. Потому что вопрос тоже был скорее «риторическим». — Дома почему не появляешься почти? А вот тут ответы у меня куда-то пропали. Это была та черта, которую нельзя было перейти. — Ответь. Ты чего зависла? А я и правда зависла. Вся боль со всего тела перетекла в грудь, оттягивая там что-то невозможно тяжко. Потому что как-то всё стянулось в последние дни именно к этому. К этой, пожалуй, самой болезненной теме из всех возможных. А и еще и несчастный замёрзший щеночек, которого пришлось отдать на временное попечение ветеринарам. Потому что такой дряни как я нельзя доверять что-то живое под опеку. — Шерп. Толкнул меня коленом в колено. Шерп. Только Джей так сокращал моё имя. Возможно, именно поэтому меня прорвало, потому что держалось внутри на одном честном слове. — Как у тебя с Наруто? — Хорошо всё. — Вот видишь. У тебя Наруто, у тебя всё хорошо. А я.. Саске, я же ведь совсем одна. Утром встану, пойду варить кофе и не потому, что хочу позавтракать, а потому что так надо. Заставляю себя хотя бы что-то поесть, чтобы ты не орал, и иду на работу. Вот тот кабинетик возле резиденции Пятой — и всё к нему прилегающее практически и есть мой дом. А вечерами.. Голос предательски дрогнул. Пришлось опустить взгляд, рассматривая свои изуродованные ступни в ботинках, которые прожигало насквозь тупой болью. Утерла нос манжетом, силясь продолжить. — ...если бы ты знал, как я боюсь вечеров. Если бы только знал, Саске. Засиживаюсь на работе допоздна, пока Шизуне или Пятая не начнут выгонять, делаю вид, что у меня масса работы, а на самом деле мне просто некуда идти. Что дома? Что там делать? Дома только бессонница, рисунки и огромная кровать на одного. Я видишь ли даже собаку завести не могу, потому что её некому днем выгуливать, — постаралась улыбнуться сквозь огроменный комок в горле. — Вот и все дела. Конечно, у меня есть все вы, но у всех свои заботы, друзья, отношения, домашние и рабочие заботы. Подкурилась по новой. — Видишь, Саске, превратила себя в бесчувственную эгоистичную мразь, лишь бы никто не увидел, как мне одиноко. Всё свою жизнь. С рождения. Оглянулась на Саске. Он молчал, внимательно меня рассматривая и сжимая дымящуюся сигарету в руке, которая вся уже превратилась в пепел. Он просто про нее забыл, слушая всё это. — Извини за откровенность. Шмыгнув носом, почесала глаза поочередно манжетом. Чтобы оттуда ничего не потекло. Докурила, потушила окурок о землю. А Саске всё молчал. А потом вылил кофе на землю, убирая плотно закрытую кружку себе в карман. Поднялся на ноги. — Пошли домой. Стекло в глазах никак не унималось, но хотя бы никуда не текло, уже хорошо. Саске же учтиво делал вид, что не видит ничего такого. Подтянул одной рукой на себя, присел, закинул на спину, как полезный груз и пошёл. Действительно братья. — Поспи что ли. Идти и идти. Еле как устроила больные ноги у него в руках. Ткнулась в затылок. Вроде даже подремала, пока шли через центральный вход. Саске было откровенно плевать, как все смотрят, куда все смотрят. Он просто, блять, несет своего друга домой, потому что ему больно ходить. А вы все — идите нахуй. Если надо — несколько раз. Хоть засмотритесь. Ничего не ебало, кроме друга на спине, которая наконец-то поделилась хоть чем-то, при этом стойко стараясь не разреветься, ему ли не видеть всё это. Рад был бы уже если проревелась, но нет же, неубиваемая, вся из себя такая дохуя сильная, ничего её не интересует, ага. За каждую животинку печется, придурошная. Как вмазал бы, чтобы мозги заработали. Да одном из поворотов встретилась Сакура. Он даже ей приветственно кивнул. Она же чуть ли не оцепенела, и на этот раз не просто от его присутствия. Она всматривалась в задремавшую тушку у него за спиной. Да ой блять, и ты иди нахуй. Можешь себе придумывать, что хочешь и как хочешь. Просто обошел, наконец-то приближаясь к окраине деревни. У порога уже ждал добе. Широко улыбнулся, срывая печать с соседнего дома. Я же, почувствовав приближение к Наруто и Кураме встрепенулась. — Извини, я тебе тут кажись слюнек напускала, — протерла манжетом его накидку. Саске чуть не хмыкнул. — О, Наруто! Привет! — махнула ему со всей дури. — Да поставь ты меня уже, тупая башка. Я те че, сахарная. — Да завались ты. Спустил на пол уже только демонстративно в доме, сёдзи в который отодвигал добе. Тоже командная работа, знаете ли. Перемотала покрепче ступни, пока они чего-то там возились на кухне. Как оказалось — делали чай. Посмотрела подольше в зеркало в ванной да поморгала почаще. Когда отвыкаешь от человеческой заботы, потом абсолютно любая воспринимается чуть ли не неловко. Или слишком близко к сердцу. — А ну кыш. Вернулась из ванной как всегда с демонстративным наездом. Запрыгнула на стул, отпивая сразу побольше. Наруто через стол как-то сжал моё плечо. — Шерпа-чан? — Че надо? Улыбается во все зубы, пока Саске, на своем привычном стуле опять чуть ли не лыбу давит в свой чай. — Да ой всё, угомонитесь уже оба, а. Да ну правда. Я ж так скоро расстрогаюсь или что-то в этом духе. Такого нам не надобно. У нас определенная маска, пусть и невидимая. Посидели с какого-то перепуга со мной чуть ли не до позднего вечера, травя байки, ну, Наруто травил, Саске пиздил помидоры, пока я слушала Наруто внимательно и изредка улыбаясь. На прощание Наруто искренне обнял, пожелав доброй ночи, а Саске показательно раздраженно на него цокнул, чтобы жопу свою быстрее тащил в его дом. Хмыкнув обоим на прощание, задвинула сёдзи. И снова тот же дом, такой же огромный, такой же пустой. Маску можно было снять. Никто же не видит.***
Днём отчего-то затеяла генеральную уборку. Так, скорее руки занять, да и к бумагам вообще не тянуло. Как-то не сегодня. Даже книги все протерла, все до одной. Но сколько не читай — всё равно ничего не заполнит огромную зияющую дыру в груди. Хоть обчитайся. Да и вообще, хоть что делай. Хоть пей кофе, хоть не пей, хоть алкоголем глуши, хоть не глуши, хоть трахайся, хоть не трахайся. Хоть что делай. Оно всё равно болюче тянет в груди. Вечером выползла в деревню. Может, хоть Ино у себя в магазинчике задержалась. Цветы для нее были скорее хобби, чтобы тоже как-то отвлечься от завалов в отделе. Они восстанавливали защитные системы деревни полным ходом. — Привет, Ино! Попыталась улыбнуться, насколько хватало сил. Но Ино отчего-то не улыбнулась в ответ. — Ага, — как-то сухо кивнула, не отрывая головы от икебаны. — Всё хорошо у тебя? — Да у меня-то да. Пришлось неопределенно поджать губу. Дальше спросить что именно — не знала. — Не ожидала от тебя такого. Вот те на. А в чем это таком я умудрилась провиниться, сидя там у себя на окраине с дерьмом в башке один на один? — Ты о чем? Пройти внутрь как-то не решалась. Что-то мне это всё не нравилось. — Ты сама знаешь о чем. Если ты не забыла, я вроде как хорошая подруга Сакуры. Вообще уже нихуя не понимаю. Вот честное слово, вот прям положа руку на сердце. Но уточнять не хотелось. Неизвестно было, доломает оно меня или нет. — Понятия не имею, о чем ты, Ино. До встречи. Вышла на улицу, подкуриваясь. Вот тебе и поговорили. Вот тебе и данго поели, которые я и не любила-то толком, но Ино нравились, вот и угощала. Ради нее и хавала эти слишком приторные на мой вкус липкие шарики. Ладно. Просто прогуляемся. Доплелась до резиденции. Может, кто и работает. У кого завалы какие-нибудь. Не прогадала. Пара окошек горели, одно из которых точно должно было принадлежать местечку, выделенному Пятой для Наруто, чтобы изучал там всё сидел. Будущий Хокаге же, как никак. Шлепая по коридору всё еще неприятно тянущими стопами, разглядела вдалеке Саске. И, вот те на, Шикамару. — … а тебе какое дело? — А тебе, Саске? — Пусти, Шикамару. — Свали. Да блять. Вы чего все сегодня? Обострение? Все решили посраться между собой и со мной в том числе? Ускорила шаг, настолько позволяли болтающиеся в ботинках стопы. И очень удачно ускорила, потому что Саске с Шикамару вцепились в рукопашную. Одним махом оказалась между ними, разнимая, толкая Шикамару и на автомате закрывая Саске свой спиной. — Ты охуел?! Лицо Шикамару в этот момент было чуть ли не бешеным. Стоит закрывает Учиху, а чуть ли не орет на него. Не сказать, что он считал себя на каком-то особом счету, но всё же. Вроде как первым был, кто тут принял. А тут такое. Вообще мало что соображала, пока творила эту хуйню. Не, ну а что. Я понятия не имела, из-за чего они тут сцапались, но эта дурацкая тяга закрывать Саске чуть ли не собой вообще была неконтролируемой, честно. Вообще не можешь ни о чем думать, когда такое видишь. — Шикамару, извини я… — Да пошла ты. Засунув руки в карманы, спешно удалился. Да, действительно пошла я. Весьма справедливо. Вот уже и минус два за один вечер. Ино, Шикамару, давайте дальше пойдем, что ли. Развернулась да тоже пошла восвояси. Саске вообще ничего не сказал. Потом, надеюсь, объяснит, из-за чего я киданулась на своего отличного коллегу. Выползла обратно на улицу. Теперь уже хотелось просто доползти домой, желательно никого не встретив по пути. Охуенная прогулочка пока что складывалась. Возле какой-то витрины остановилась, прикуривая. В ней под стеклом лежали разномастные маски для приближающегося Канда мацури. Засмотрелась. Выкуривая штуки три к ряду. Постояла бы подольше, унимая боль в ногах, но хозяин лавки демонстративно вывалился на улицу поорать на меня. Видимо, сегодня просто у всех был какой-то херовый день, но под раздачу попадала отчего-то я. Ладно, у всех бывает. И не такое хавала. Давай уж, не мелочись. — А ты что засмотрелась? Ты чужачка!! Тебе не положено!! Вали отсюда! Пожав плечами свалила. Спасибо, что напомнили. А то я ведь со своим именем и внешностью знаете ли как-то забыла, что чужачка. Одна в целой стране. Во всех скрытых странах. Нет, правда, спасибо что об этом напомнили. А то уже и вживаться начала, вы поглядите срам какой. Мимо меня по улице прошли Неджи с Тен-Тен. Да господи боже же ж ты блять. Пожалуйста, остановитесь. Это всё как-то уже даже не смешно, нихуя вообще не смешно. Неджи как-то странно дернулся, сжимая руку Тен-Тен, не смотря в мою сторону, Тен-Тен показательно вздернула нос повыше. Да, я прекрасно помню про, эм, инцидент после источников. И в раздевальной комнате, и в доме у тебя, да прямо на твоём футоне. И что? Сто лет назад уже было, сам же хотел. Или что эта вся мизансцена значила? Да и ладно. Меня хуй поломаешь. Доплелась чудом почти что до окраины, больше никого не встретив, но меня окликнули. Проматершись про себя, обернулась. Ну не надо, правда, давайте не сегодня. Сегодня какой-то не самый приятный день получился, даже для такой мрази, как я. Итак уже всё болит. Везде. Куда еще больнее-то. Это была Сакура. Достаточно разгневанная Сакура. Очень, я бы сказала. — Я знаю! Я знаю, что Саске-кун… что это всё из-за тебя! Знатно я прихуела. Прихуела и не выхуела обратно. Ни единого слова в ответ не нашлось. Потому что импровизация — самый сложный актерский жанр. И если на всё остальное у меня всегда было заготовлено красное словцо, поддерживающий образ сучьей мрази, то вот сейчас у меня просто ничего не нашлось. Импровизировать я не мастак. Особенно когда несут полную чушь, бред и ересь. — Ну и… Чем я могу тебе помочь? Больше ничего на ум не пришлось. Типа, а что, надо было правду что ли сказать? Мол, извини моя дорогая-хорошая, но у них там с Наруто кажись любовь, если не больше, сами еще небось не определились. А ты несешь… такое? Это как вообще в голову-то должно было прийти, а? Мне лет сколько, а? Он мне как младший брат, прием. Чертовы малолетки. Да что ж вы такие тупые. Сакура ничего не ответила. Она почти задыхалась от гнева. И я её прекрасно понимала. Подлетела в один миг, вымещая всю злость и обиду одним точечным ударом наотмашь в лицо. Остановила бы, да зачем? Пусть лучше на мне, чем на ком-то из них. Не будут же они афишировать свои, хм-хм, не совсем естественные для этого мира отношения слёту. Нос, кажется, хрустнул. Кровь потекла в три ручья. Вытерла часть манжетом, просто разворачиваясь и продолжая медленно ползти до чертового дома. Лишь бы дойти уже просто. Сакура также гневно удалилась прочь. А для меня это стало последней каплей в бесчисленном океане. Мне было очень больно. Очень. Так больно, что еле держала горяченные слезища размером с океан, пока держась за нос больной рукой, перлась домой на больных ногах. Теперь болело везде. И внутри, и снаружи, и в туловище, и в сердце. Везде. Больно и обидно. Долго рассматривала себя в зеркале в ванной под шум воды из-под крана. Пытаясь глубоко внутри само себя успокоить внутренним голосом продолжала держаться. Нельзя себе позволять ныть, это слабость. А очень иногда хотелось побыть безумно слабой. Убрала всю кровь. Смыла. Опухло знатно. И как теперь с такой рожей в деревне показываться? Напоследок разбив зеркало в ванной, поддавшись секундной слабости, нахлобучила капюшон да поперлась в то сомнительное круглосуточное местечко, которое советовал Шикамару. Видимо, больше советовать мне будет примерно ничего. Да и ладно. Меня хуй поломаешь. Прикупила черную плотную маску, тканевую такую, знаете. Не защитную, просто чтобы скрыть пиздец на лице. Не пойду же с этим в больничное крыло, что я им вообще скажу? Да и к Ино не пойти. Теперь я поняла, что она имела в виду в магазинчике. Да что ж вы такие глуповастые, а. Нацепила маску на лицо. Да, так было существенно лучше. Потому что когда не можешь таскать невидимую защитную маску на лице, потому что когда наступает день, когда она ломается, падает, а ты остаешься практически голым, беззащитным, можно натянуть на это же лицо настоящую, осязаемую, чтобы не было так невыносимо больно. От всего и сразу. Не спалось.