***
Раздав своим мелким по всей деревне лекций, советов, запасов контрацепции, от чего-то поймала себя на мысли, что сама осталась будто бы у разбитого корыта. Мозг-то конечно плел сам себе неизвестно что, но хладнокровная его взрослая часть намекнула, что а возвращайся-ка ты на таблетки, заодно и фон гормональный подтянешь, лишним не будет. Пожав самой с собой плечами, утром же двинулась до госпиталя. Занятно было практически в дверях там столкнуться с Цунадэ-самой. Внимательно как-то меня рассмотрела, закусила ноготь на указательном пальце, как и всегда, отдала приказ вываливать зачем пришла. Пришлось по-взрослому обрисовать ситуацию. Схватила да потащила в процедурную, анализы все сама взяла, через пару дней сказала приходить за готовым уже всем. Я же была, мягко сказано, немного удивлена. Поблагодарила, конечно же, от всего сердца и как могла, поклонилась, пошла на работу. Рядом с моим любимым деревом уже ошивался Шикамару. — А Темари занята в октябре? Тот бедный чуть сигаретой не подавился. Ни доброе утро, ни как дела, Шикамару, сразу сходу вот это. — Э? — У Джея свадьба. Ты тоже приглашен. Любезно предложил вам троим плюс один. Парень умный, должен разбираться, что к чему. — Э? Тот лишь в своей манере почесывал затылок. — Троим? — Конечно троим, — плюхнулась на землю возле его дерева, — Саске с Наруто тоже с нами. А как ещё-то. Вы теперь от моих двоих не отцепитесь, они очень проникаются хорошим людям. — Ээээ. — Ну, в общем, узнай у неё, хочешь, я узнаю? Или Итан напишет напрямую, он с ней тоже контактирует по всем вопросам Суны. — Ээээ? — Ой да не грузись короче. Просьбу их я тебе озвучила. Надо будет костюмы вам нормальные прикупить, у нас там более традиционная одежда в ходу. За дорогу не переживай, Итан всем всё согласует в лучшем виде, поэтому так рано спрашиваю, чтобы всё успеть. Рассеянно кивнул. Уже прогресс. Молча докурили по две, да разошлись по своим делам. На моем рабочем столе в моем рабочем закуточке аккуратной стопкой уже лежали списки тех, кто предоставил генинов на экзамен. Подавила в себе желание опять вылететь отсюда пулей, дойти до Пятой и трещать про Саске, пока опять не выставит за дверь. Столы не переворачивала — уже хорошо. Единственное, чем отличался сегодняшний рабочий день от многих предыдущих — на автомате нацепила на себя с утра протектор. Даже и не задумывалась как-то, просто сгребала всё в кучу на себя в сборах, ухватилась и за него. А он отчего-то так удобно лег в руку, как никогда раньше, вообще никогда. Будто родной. И металл наощупь приятный, и сама ткань, всё идеальное. Да и цвет к тому же — тоже, считай, родной. Хоть и не самый любимый. Нравится, конечно, безумно. Черный — это же классика на все времена, красиво, стильно, аккуратно, собранно, но красный есть красный. Можно бесконечно что-то на себя нацеплять или внушать, всё равно есть то, что считаешь своим. И как не подменяй одно другим — ничем не заменишь так, как надо. — Привет, списки видела? — Видела, привет. Кивнула поверх этих самых списков. Даже не поднимая головы можно было понять, кто опять сюда зашел как бы между делом. Пусть сенсорикой и чувствовала, как и всегда, никого кроме самой себя, кажется, но по реакции сердца, сделавшего пару кульбитов, влегкую можно было догадаться. — Дождь прислал одного. Прогресс. — Видимо. — Личное дело каждого нужно перевести на ваши языки. Сколько на это уйдет? — Двое суток с выправкой. — Заберу послезавтра. И выплыл, как ни в чем не бывало, себе за дверь. Всё, как и всегда. Еле выкроила, правда, на это время, но задание выполнила в лучшем виде. Сингальский, английский — берите, что хотите. Всех перевела, от и до. Оставалось надеяться, что список от Конохи не окончательный. Иначе бы к иррациональному странному гневу на что-то, видимо, прежде всего, на саму себя, добавилась ещё и обидная злость за ненаглядную угрюмую моську через дорогу, которая обещала мне каждое утро разбивать чашку о мою голову с соседнего балкона. Вообще, дружба странная и очень непонятная вещь. И у каждого она своя. Как и все остальные взаимоотношения между двумя людьми, потому что это — исключительно их личное дело, с какой стороны не посмотри. С Саске же можно было говорить «иди в очечо», а он и рад был, потому что знает же ведь, что никому другому в этой деревне в жизни такого не позволю себе сказать. Как бы избранный получается. Два или три дня к ряду практически не пересекались — слишком много забот, да и зачем? Специально что ли поджидать или как это должно выглядеть? Люди уже взрослые, не как наши двое оболдуев, да и к тому же. Раз отрицание не сработало, гнев начинал затапливать. От «я не имею ни единого морального права себе это позволить» до «я — чудовище, которое не посмеет никому коверкать жизнь ни под каким углом». А разве не так, что ли? Кто я, собственно, такая? Если пройтись по регалиям — лучшая выпускница в Кираи, ок, и что оно дает? Дальше. Вроде не самый слабый шиноби, и что оно дает? Сотрудник самой сильной команды международного сотрудничества, и что оно дает? Дальше-то что? Такие себе регалии. На себе регалий можно тащить хоть до жопы, всё равно это мало чем поможет рациональной части мозга. Для начала решила хотя бы курс противозачаточных восстановить, ну правда лишним не будет, не семнадцать же лет, чтобы о таком непроизвольно не задумываться. Пятая-сама всё-таки чуть ли не получила крепкую искреннюю обнимашку, когда всё это забрала и чуть ли не тут же засунула это себе в рот, чтобы курс быстрее восстановился и стабилизировался. Но, сдержав себя в руках, просто вернулась домой после долгого скатавшегося кучей работы трудового дня. Зашел сам на следующий день с тремя свитками. — Расшифровка нужна. Подробности — у Шикамару, будь добра. Молча пройдя внутрь, оставил у меня на краешке стола. Кивнула, не поднимая головы из бумаг. Гнев же только усиливался, начиная пытаться отпихиваться всеми силами. Да и что происходило у него в голове — это только если вскрыть, да посмотреть. Также молча вышел за дверь. Пожав плечами, минут через пятнадцать двинулась до Шикамару, пытаясь не загоняться из-за всего и вся. Работа есть работа. Будущему Шестому Хокаге, к тому же, это всё вообще не нужно. Точнее, нахуй не упало, скажем вот так, чтобы точнее была формулировка. — Че такая? — А? Да нормально всё. У тебя чего как? Шикамару, легонько стукнув под столом ботинком в ботинок, пока мы корпели над тремя длинющими свитками, отчего-то решил докопаться. Пришлось свернуть эту лавочку, потому что сначала работа, потом всё остальное. Не то, что бы считала себя трудоголиком — вообще помешанной на работе. Её всегда и ставила на первое место. Когда ты без ничего, без никого, один, только своими мозгами и руками выбился в люди, ты начинаешь очень ценить то, чего ты достиг. Поэтому не дашь вообще ни чему, ни единой мелочи это всё у тебя отобрать или произвести откат, регресс. Нет уж. Работа во главе угла, особенно после возвращения Какаши, когда всё, наконец-то, ускорилось. Очень его не хватало всем здесь, правда. Видимо, и сам зашивался не меньше за все месяцы своего отсутствия. На обеде пересеклась с Ирукой, тепло обменявшись улыбками. — Слушай, я тут подумал, после визита твоих друзей, да и… Помнишь, вы с Шикамару проект Цунадэ-саме составляли? — Помню, Ирука, — тыкала для вида палочками перед ним в еду, просто иногда нужно делать что-то, чтобы поддерживать диалог. Особенно с приятными людьми. — Чунины. С учетом того, что ситуация сейчас во всех странах более менее стабилизировалась, можно сделать очень большой упор на образование. К тому же, у вас очень много интересных видений и работ.. — Да говори уже, чего ты, — тепло улыбнувшись, маленько тряхнула его за плечо. — Чунинам подумываю хотя бы раз в какое-то время начинать проводить занятия дополнительные. И общие, и, знаешь, более специализированного характера. Кому про оружие, кому про что. Конечно, у всех у них есть свои учителя и всё в таком духе, но они уже не генины. Уже сами должны генинов чему-то да обучать. Пятая-сама говорила, у вас в Кираи на этом вообще всё строится. — Всё так. Старшие помогают младшим. Это отличная идея, Ирука. Обеими руками за. Чем помочь, что сделать? — Ну…— тот маленько замялся в своем рисе с котлеткой странной формы и овощах, — мне преподаватель нужен, вообще-то. — С ума сошел, что ли? — тепло рассмеялась. — Я ж детей всех перепугаю одним своим видом. Ирука отрицательно помотал головой. — Ты и так практически со всеми чунинами на своей волне, если что, приструнишь и всё в таком духе. К тому же, только у тебя есть подготовка и специфические для этого знания. По бумажной возне и прочему — не бери в голову. Просто нужен, так сказать, рупор знаний. Ну и… — М? — С дисциплиной я так понимаю проблем не будет. — Ирука, тут немного другой подход должен быть. Это не принуждение, это помощь им. Как ты правильно заметил, передача знаний. Кто-то в ней заинтересован, кто-то — нет. Это, скорее, партнерские отношения, а не ученическо-преподавательские, понимаешь? Он коротко кивнул. — Так что. Я рада помочь, правда. Всем, чем могу. Знаешь, меня хлебом не корми, дай о чем-нибудь рассказать, показать. Как дедулька бываю временами. Ирука на это сравнение тепло посмеялся.***
Иногда разобраться в своей собственной голове становилось непосильной ношей. Казалось бы, вроде всё уже вполне ясно и вполне понятно объяснено. Что им самим, что ей. Но. Ничего, как правило, в фразе не имеет значения до союза «но». Самым некомфортным было то, что вторая часть не придумывалась. Нет, куча мыслей была, куча, очень много. И ему часть из них также озвучивали. Но эта вся информация оставалась лишь в иррациональной части мозга. В рациональную перетащить не удавалось. Отрицание — хорошая психологическая защита, особенно — отрицание очевидного. Особенно, отрицание того, что чувствует. Что именно чувствует — непонятно. Самым подходящим сюда была фраза, которую ему озвучили с соседнего футона. Как-то на перерыве под любимым деревом, вчитываясь в Ича в попытке сосредоточиться, задумался. А если бы он её любил, то? Что? Был бы самым счастливым, наверное. Если не меньше. Прошлое отсекалось, комкалось и бросалось в мусорный бак, подальше, чтобы просто забыть и не видеть. Но стоило разойтись по разным углам —всё начиналось заново. Оно само ползло из мусорного бака, ползло под штаниной по ноге и всасывалось обратно в мозг. Это вызывало чуть ли не гнев. И гнев ему был прекрасно знаком, хоть и по вечно нечитаемому выражению глаз над маской и остальному языку тела этого наверное и не заметно было. Но так было не всегда. Если бы не его трое оболдуев — так бы остался, наверное, в чем-то беспросветном. Правду говорят, что стоит хотя бы разочек стать учителем — втянешься, потом за уши не оттащишь. Между завалами в работе бродил и то Гая, и до Сакуры, и до Ируки, и до Куренай. Сам практически не разговаривал, слушал, как и всегда. В этом он весь сам, окружающим ли не знать, в конце-то концов. Один разочек позволил себе засмотреться на удаляющуюся в черном спину на окраину после рабочего дня, пока почитывал на дереве. Отрицание не работало. Его отрицание отрицали. А у него нечем было крыть. Ни единого оформленного и осмысленного козыря, как бы не думал, как бы не пытался свести воедино. Всё какими-то кусками или урывками. Это вызывало гнев. Прежде всего, на самого себя. Глубоко внутри, конечно же. Снаружи, как и всегда, абсолютная слоновья спокойность и фрустрация. Рационального объяснения не находилось ни единого. Прокручивал весь первый диалог в забегаловке над мисо под разными углами. И так, и сяк. Не успел рта закрыть, когда ляпнул про те три случая. Особенно не успел закрыть, когда сказал про четыре. Легко сказать, сложнее сделать. Это принцип. Ходил в ней всю жизнь, и будет так и делать. Даже оболдуи под нее не смогли залезть, а ведь как хотели, как старались, даже Саске, Саске(!). Но принципиальная разница была в том, что в данном случае не хотели. Так и сказали, зачем, если и в ней хорошо же. Слышать это было крайне непривычно. Это гневало ещё больше. И больше ещё гневало то, что по ту сторону маски вели себя точно также. По работе, чинно, вежливо, как взрослый человек. Странно всё это. Очень страно. Такое ощущение, что исключительно наедине, исключительно наедине всё менялось. Вообще, по-хорошему так и должно было быть. Слишком личное и без того. И по ту сторону маски это всё понимали, видимо, и думали точно также, и мыслили точно также. Странно. Странно и непривычно. Складывалось ощущение, что чтобы снять невидимую с неё, нужно было снять видимую с себя. Так что предугадал события, выходит. Не зря же вроде как гением своих лет нарекают. Хотя регалий такой себе, ему никогда не нравился — он ничего не давал. Вообще ни черта. Есть и есть. Пятая всучила миссию, и на том спасибо, хоть повариться в одиночку подальше от этого всего. Дело плевое, до выходных должен вернуться. Размеренным шагом двинулся на выход из резиденции, но остановился где-то у выхода. Развернулся, свернул, ещё свернул, ещё, ещё, добрел до небольшого кабинета на отшибе. Легко постучав, вошел внутрь. — Я на миссию. Если что — документы можно спокойно брать с моего стола, если понадобятся. Или у Ируки спроси. Над столом, над бумагами, всё также не поднимали головы. Сигарета между пальцев, пальцы, подпирающие виски, о чем-то раздумывая, о работе, видимо, разумеется же. Коротко кивнули пару раз, затянулись, перевернули бумаги. — Хорошо. Удачной миссии. Береги себя. Закинули под столом одну ногу на другую. Идеальную ногу. Длинную для такого роста, точеную тренировками, чудными татуировками то там, то тут. Хотелось просто руками изучить каждый изгиб, в конце-то концов. А не глазами. И не через слои одежды это уж точно. Из головы теперь это никогда не выбить, уже немного сетовал на то, что некий Руму обитал именно там. Ни ниже, ни выше. Постарался гневно не выдохнуть, закрывая дверь и спокойнейшим шагом направляясь на сборы. Я же, не церемонясь, и выждав минуты три, перевернула стол одной рукой. Гребаная дичь. Это гневало. Что именно гневало — непонятно. Саске с Наруто так и возвращались, омрачая и без того странноватую поганенькую неделю. Их даже можно было не видеть, просто чувствовать в соседнем доме, чтобы тепло улыбаться. После всего того, через что они прошли, так было приятно просто знать, что они есть друг у друга. Тупые, конечно, местами, но у них всё было шиворот-навыворот. Хотя, скорее, наоборот. У них всё было как раз-таки правильно и в том порядке. От соперничества к дружбе, от дружбы к осознанию чего-то большего, медленно, постепенно, с притирками, скандалами, парой драк и всё в таком духе. Но всё равно — последовательно. От и до, так, как надо. У меня же было всё шиворот-навыворот. Чуть ли не в первый день, на самом-то деле, если посудить на основе имеющейся информации, перевернули бы пару столов, поломали, наверное, кровать, и, наверное, ходить бы потом не могла, не прихрамывая. Ну, я надеялась. Следом — моментальное обоюдное принятие симпатии. Дальше — ещё глубже. Вообще всё шиворот-навыворот. От обратного будто бы вообще пошли. Но и это нравилось. Вообще всё нравилось. Кроме того, что будущему Шестому Хокаге этого всего не нужно. Самому кого-то учить и наставлять — многим проще. Что Саске, что Наруто. Свои же мозги переспорить было невозможно. Это, вообще-то, слегка даже походит на шизофрению. Не хотелось снимать эту чертову маску. Просто хотелось хотя бы прикоснуться руками. Хотя бы одними подушечками, с закрытыми глазами, просто изучить, не смотреть, хотя бы просто коснуться. Ведь словами иногда выражаться крайне затруднительно, особенно когда не знаешь, что толком сказать. Только жесты никогда не врут. Никогда. Остаток недели тянулся, как резина. Стопки бумаг на столе вообще не уменьшались, даже с Шикамару особенно времени не было пересекаться, двое самых ненаглядных оболдуев не возвращались, даже уже ждала выходной, если честно. Чтобы просто развалиться у себя на крыше и рассматривать небо. Курить, пить кофе, ловить единение с природой, которая вошла в июньскую стадию полноценно. День рождения Итана даже уже маячил на горизонте. Единственный подарок, который хотелось ему сделать на двадцать шесть лет — немного мозгов, и Джею тоже. Мир снова стягивался до много-много каких отдельно напиханных маленьких каморок, где все насквозь пропахло дымом, болью у кого какой, прошлым, каморок, где только что кончили пить саке, а самое главное - стало гневно от того, что именно в таких каморках и горят умы, существуют, а не живут, дети, которым ломают жизнь. Не умеешь воспитывать — не рожай. Не хочешь воспитывать — не рожай. Дети никому ничего не должны, наверное. Дети не выбирают, появляться им на свет или нет. А если ты, блять, не умеешь пользоваться контрацептивами — вини самого себя. А не детей. Поэтому, видимо, всегда так тщательно относилась к этому вопросу, даже когда и повода-то не было. Как, например, сейчас. Наверное. Всё это не перешло к откату, нет. Всё перешло на новую ступень, раз отрицание не сработало. Оставалось гневаться и глубоко внутри гореть на саму себя, на непонятость, на неизвестно что с неизвестно чем. От этих взысканий в первый же выходной умчала на свою крышу ещё до того, как толком стемнело, перед этим проторчав в душе час, не меньше, пытаясь выбить себе что-то струями воды в темечке. Ночи выдавались слишком, слишком теплыми в последнее время. Толстовка сменилась рубашкой, теплая мантия — легкой мантией. Не кутаться в слоях одежды никогда не нравилось. Но, с другой стороны, когда хотела — с удовольствием в них распутывалась. Был бы лишь стоящий повод. Прихватив огромный и несуразный на одного плед да свой литр кофе с сигаретами, обустроилась на своей крыше. Красиво жить не запретишь, как говорится. Считай, что мини пикничок на одного, что ли. На всю окраину — ни одной живой души. Поворочалась. Закинула одну ногу на ногу, вторую на первую, руки под голову. Итак, и эдак. Толком не лежалось, толком не думалось. Гневно глубоко внутри себя подпсиханув, собрала всё разложенное и двинулась к той крыше, на которой сейчас хотелось быть. За высоким бортом всё равно не увидит ни одна живая душа, так что лежи хоть перележи, страдай хоть обстрадайся, никто не найдет. И вот уже на ней было многим лучше. Как минимум спокойнее. Тихо, чисто, зелено. Сама настаивала на некотором озеленении. Какой-то стык Европы и фэн-шуя, что ли. Красота — не то слово. Прятаться от всего мира за высоким бортом, который возводил настоящую, осязаемую, защитную стену — было очень спокойно. Было спокойно даже размотать несуразный огромный плед и вытянуться в полный рост. Даже спокойно было распахнуть полы мантии, закинув стопу одной ноги на колено другой, закинув руки за голову и курить без рук. Начинало темнеть. Если бы голову не набивали картины того, как на этом самом высоком борте не так давно сидели на второй, кажется, день знакомства, было бы многим проще. Не было бы странного тягучего внутреннего гнева, на саму себя, разумеется. От чего — кто бы ещё знал.***
*** Дурацкое «если» начало гневать ещё больше, стоило отойти от деревни. Одиночная миссия не то, что бы помогла, наоборот ситуацию усугубила. Один на один вариться со своими мозгами, когда не на что отвлечься в дороге, было так себе и не очень приятно. Что-то там от «мне лучше быть одному» до «зачем мне это всё», от «оно никому не надо» до «слишком плохое прошлое же». Мозг говорил, сам по суди. Мозг хотелось попросить помолчать. А то он и без него не знает и ничего не понимает будто бы. Всё началось внезапно, спонтанно, странно, как снег на голову и откровенно задом-наперед, с самого первого дня. Видимо, это участь двух взрослых потерянных в жизни людей, один из которых — нашёл, вторая — дождалась. А дальше? Если не работает отрицание, что дальше? Дальше — гнев. Глубоко и так, что снаружи никто и не заметит. Возле шрама крест-накрест на груди что-то почти горело, что-то ползало, что-то чего-то хотело. Первый день миссии прошёл глаже гладкого. Вообще, после войны всё казалось слишком простым каким-то, плевым, обычным. Кроме, пожалуй, разборок в своей собственной голове, та ещё миссия. Второй — прекраснее прекрасного. По ночам, правда, толком не мог спать, ворочаясь, шурша футонами или на земле, как и обычно. Ночи выдавались слишком теплыми, июньскими, согревающими. Настолько теплыми, что приходилось снимать жилет, верх и оставаться в одной сетчатой, в мелкие отверстия которых, разумеется, время от время кусали комары. Не замечал, даже. Пусть живут, пусть летают, ему не жалко. На третий день возвращаясь в деревню уже не было практически ничего кроме холодного гнева, сменившего отрицание. На тяге этого всего добрел до Пятой с роскошным отчетом, поклонился и отправился восвояси домой. В свою холодную, тихую, будто замершую квартиру, как и многим до этого, ему ли не привыкать. Как всегда сам себе сделал ужин, задумался, чуть палец не порезал, но вроде обошлось. Есть не особо хотелось, но надо было. Вечером — чай, как и обычно, перед окном, чтобы обдумывать многое и разное, от работы до не работы, от своих оболдуев до друзей и товарищей, от развитии отраслей до укрепления Мирового Союза. Одного старался обходить — раздражающего «если». Двойного «если», если быть точнее. Два с хвостиком дня миссии выдали у подхода к деревни хотя бы это умозаключение, одно-единственное более менее адекватное. «Если» — двойное. С обеих сторон. Но отрицание не работало, разбиваясь по ту сторону, каждый минус перебивался минусом с той стороны и образовывал плюс. Оставался холодный гнев. То ли на бессилие, то ли на всё и сразу. Так и уснул. Вроде даже без кошмаров. Выходной опять не помогал. Подумывал уже в резиденцию умыкнуться, но зная характер Пятой — такое себе. Конфликты не то, что бы не любил, просто не хотелось, натура не такая. Поработал себе спокойно дома половину дня, даже до вечера, даже поел, хотя и не хотелось. Единственное что: в душе очень хотелось, чтобы струи воды выбили что-нибудь в темечке, пока вода стекала по щекам, прилепив по бокам все волосы за раз. Даже моргать особо не хотелось, но надо было. Когда стемнело, выполз на улицу. Коноха цвела и пахла, радовало безумно, будущий Шестой Хокаге же и всё в этом духе. Хотелось бы посмотреть на неё сверху, с самой любимой крыши. Откуда ещё, если не с неё. Замечательное место, замечательное. Готов был просидеть там всю ночь — всё равно тепло. Даже слишком тепло, даже жилетку расстегнул. Правда, голова от всего надуманного и придуманного и вообще от всего за раз немного пухла, отдавая в лоб. Ненавязчиво, но и не очень приятно. Оставалось надеяться, что и это рассосется само по себе. Как и всегда. В три прыжка запрыгнул на слишком высокий и непривычный бортик, которым раньше был не таким. Запрыгнул, балансируя на одной ноге и засунутых по самые запястье руки в карманах. Да так и остался на одной ноге, удержавшись от смачного уха вниз прямиком на землю обратно. Подстава подстав. Медленно опустила голову с неба с сигаретой в зубах на него. Сердце проделало примерно то же самое, перекочевав опять в желудок. — Привет? — Привет, Иллин. Спрыгнул на крышу. Не уходить же теперь. Да и не хотел. Теперь вообще не хотел. — Присоединюсь? — Ради бога. На огромном пледе пододвинулись вбок, возвращаясь с рассматриванию потемневшего неба, прорезаемое время от времени огнями выходной Конохи. Будто все сегодня тоже ушли отдыхать, оставляя улицы отдохнуть и выдохнуть от вечных топтаний. Хотела сигануть с крыши — мягко сказано. Но не уходить же теперь. Да и не хотелось. Теперь точно не хотелось. Видимо, и с размером пледа не прогадала — двоих вмещал только так, еще места оставалось на все мои тараканы в перебитой башке. — Как миссия? — Отлично. Какаши, вытянув ноги, уперся ладонями позади себя. Было слишком, я бы даже сказала, непозволительно уютно. — Как работа? — Отлично, Какаши. Ирука посодействовал кое где. Коротко кивнул, тоже задирая голову вверх, к небу. — Слишком тепло. — Есть такое. Видимо, компенсация за холодную осень и зиму. — Настолько что ли холодно было? — Ну, — пожала плечами, перекидывая фильтр в губах поудобнее, — кому как. Мне лично да. Вообще, друзья про меня шутят, что я везде привожу с собой дубак. Какаши тепло как всегда между делом хмыкнул себе под маску. — Где ещё ты была? — Много где. Тромсё, это Норвегия, Таиланд, Америка, Нидерланды, Германия, Аляска, в Камбодже даже. В Аргентине. Много где, правда. — Почему Япония? — А почему нет? Мне тут нравится. Когда у тебя нет дома, остается только его искать по всему свету. — Ты бы хотела считать Коноху своим домом? — Хотела бы. Да и фамилия теперь как бы намекает. — Оболдуи не вернулись ещё? — Неа, — поудобнее устроила локти, — надеюсь, у них всё хорошо. Там локация не самая приятная, ближе к Облаку. Райкаге в отличие от Земли его пока амнистировал на словах. Но с ним Наруто. Так что беспокоиться, думаю, не о чем. — Всё так, — Какаши кивнул, — он за него и меня, кажется, отделает. — Всё так. Вообще всех, мне кажется. — А отчего они так спелись, не знаешь? Попыталась скрыть широченную улыбку в сигарете. — Ну вот так вот. Говорю же, долго притирались. Пришлось маленько даже подтолкнуть. — Если так — то хорошо. — У Сакуры всё хорошо? — Да. Всё отлично. Работает, учится. — Умничка она у тебя. — Так от чего недопонимания были? — А сам себя помладше вспомни. Чего только в голову не придет, вот и недопонимания. Но, чтобы ты не думал, я хорошо к ней отношусь. Умная, талантливая, добрая девочка. — Хорошо. Замолчали. Было и правда хорошо, если обобщать. Конечно, что-то сладко-приятно тянуло в груди, что-то сладко приятно тянуло в животе. А ещё что-то невидимо потряхивало кончики пальцев. Видимо, всё вместе. От отрицания с гневом и обратно. От желания прикоснуться до полного отторжения этого. Подобрал ноги под себя, чуть ли не прямо как я. Просто подтягивая, пошире раздвигая колени. Занятно было за этим наблюдать боковым зрением. Занятно было локтем правой руки касаться бока. Занятно было невесомо касаться бедром другого бедра. Всё было занятно. Тепло и уютно. — Тепло. Коротко кивнула, как всегда не зная, на что именно. Но на улице и правда было тепло. Даже слишком. Какаши стянул с себя жилетку, укладывая рядом. — Очень тепло, я бы сказала. Коротко кивнул. Замолчали опять. Поцеживала кофе в тишине, пока не затекла поясница. Возраст, как никак. Пришлось сесть, скрестив ноги под собой. Пришлось даже стянуть мантию, укладывая со своего бока. Правда было тепло, даже слишком. В одной рубашке такого кроя я давненько не светила. Каждый смотрел по своим сторонам и куда хотел. Правда, сидя за этим бортом было видно только небо, и ничего больше, даже с его ростом. Так и рассматривали загорающиеся звезды, кому какие больше нравились. Подкурилась, опираясь удобнее на ладонях также чуть позади себя. Не прошло и секунды, в пальцы пролезли другие пальцы, переплетаясь. Сжала покрепче. Слишком тепло. Слишком тепло и хорошо. Но руки всё равно ледяные. Пока что. Какаши же второй рукой поправил протектор. Потом ещё разок. Ещё разок. Не смогла не заметить боковым зрением. — Всё в порядке? — Да. Пожала плечами. Докурила одну, докурила другую. Пальцы даже и не думали нагреваться, но, возможно, у меня и на это имелось объяснение. Несмотря на спокойствие, тепло и уют, что-то сжирало изнутри. Очень тяжелое, очень волнительное. Если бы знала себя плохо, сказала бы, что нервничала. И ещё бы сказала, что и сбоку не всё так гладко, как казалось бы. — Точно всё хорошо? Кивнул. Опять пожала плечами. Хорошо так хорошо. Мне вот сейчас не очень хорошо, на самом-то деле. Особенно когда ты пальцем оглаживаешь все костяшки, медленно, медленно, потом сжимаешь крепче, потом опускаешь, потом опять сжимаешь. Сама же не лучше. Бери, забирай в ответ, всё твоё. Каждая вена под каждым пальцем, смогла даже до запястья добраться. Пришлось закинуть ногу на ногу. Не хватало ещё потом мокрого растекшегося пятна под собой на бедном пледе. Собрала свободной рукой окурки в кучу, встала, аккуратно выпутываясь из захвата, отошла к борту. Ещё немного и всё бы это пошло куда-то не туда. Туда, безусловно, очень хотелось. Но, возможно, только лично мне. Уничтожила весь мусор спиной к нему, еле как достала локтями до несчастного борта, даже на носочки пришлось встать и всё равно еле цеплялась. Зато немного увидела Коноху перед собой. Хотя бы немного отвлекалась. Сзади пошуршали одеждой по пледу и тепло посмеялись одной грудной клеткой. Лучшие звуки, что я слышала. Пришлось обернуться. Сидел теперь боком ко мне со скрещенными ногами, откинув голову на плечо на меня. Опять поправил протектор. — Зачем нужен был такой высокий борт? — Затем. Не его вина, что я низкая. Не смогла тепло не хмыкнуть в ответ. Опять поправил протектор. — Сними ты его, если мешает. Пришлось возвращаться, усаживаясь теперь к нему лицом, подбирая ноги под себя. — Не то, чтобы мешает, просто… —пожал плечами. — Что просто? — Голова от всего уже немного.., — многозначительно почесал лоб над протектором. Наклонила голову в бок, задумавшись. Поджала губу. Смотреть в эти бездонные глазища было практически невозможно. Будто вся атмосфера сводится к чему-то, неизвестно к чему. Было слишком тепло. Между ног — жарче жаркого, но вот руки — ледяные. Поднялась на колени, пододвигаясь ближе. Стараясь смотреть исключительно в глаза, развязала узел на затылке, сняла. Пытаясь унять дрожь в ладони, приближаясь к этим идеальным волосам, просто чуть пролезла под них через висок, укладывая ледяную ладонь на лоб. — Должно помочь. Извини за вмешательство. Ничего не сказал и никак не отреагировал. Всё также смотрел в ответ, не отводя бездонных глазищ. Пыталась хотя бы коленями не касаться его ног по сторонам. Чтобы не выглядело слишком странным. Ещё бы объяснить это желудку, где всё уже свело на пятый круг и мандражу в плечах. — Лучше? — Лучше. Приглушенный тихий голос из-под маски раздавался непозволительно близко. Поменяла ладонь. Первая начала стремительно нагреваться, мне это не нравилось. Вздохнула побольше. Вздохнула пошире. Он вздохнул точно также. Колени в кучу собираться не очень хотели, чуть ли не разъезжая в стороны. Пыталась держаться на одной силе духа, правда, не получалось даже глотать, пересохло всё от губ до трахей. Убрала со лба вторую ладонь, которая тоже нагрелась. — Помогло? Кивнул одними глазами, перехватывая руку за запястье. — Первый случай. Потянул обратно на себя, пока я пыталась не утопиться в бездонных глазищах напротив. Потом дотянулся до второй, укладывая обе открытыми ладонями себе на грудную клетку, в которой что-то неимоверное отбивало стук. Равно как у меня под одной рубашкой. — Ты.., — сглотнул, — тебе нужно закрыть глаза. Закрыла. Эта деревня меня точно до психушки доведет, если не дальше, если не больше. Старалась не шевелиться и желательно не двигать дрожащими пальцами и желательно не дышать. Сердце долбило уже в трахеях, если не выше. В стрингах стало ещё жарче, мокрее и невыносимие, будто туда сливали лаву всех вулканов мира. Я слышала, как он её снимал. Медленно, неуверенно, борясь с самим с собой. Шорох ворота стих. Теплые идеальные ладони обхватили мои руки чуть ниже запястий, подтягивая наверх. Господи, хоть бы они не дрожали. Не дышать не получалось, просто каждый вдох и выдох терялся где-то, колени почти дергались, нагретые ладони опаляло его дыхание. Шумное, глубокое, тяжелое. Приближал их медленно, через борьбу, через силу. Прошло неизвестно сколько времени перед тем, как мои ладони наконец-то оказались на висках. Если бы не неконтролируемая дрожь, сжала бы, переломала бы себе пару пальцев точно. Идеальные виски. Идеальные. Привыкнув к этому, через тихое придыхание, двинулся дальше, вниз, к скулам. Практически ничего не делала сама, вообще ничего не могла сама сделать просто слушалась, вбирала то, что дают. Идеальные скулы. Ладони держали поодаль, кожа еле касалась другой, но и этого было достаточно. Привыкнув и к этому, двинулись дальше, вниз, щекам подбородку, через борьбу, через такие же чуть ли не дрожащие руки. — Если..если тебе будет..комфортнее..можешь..Тоже. Что хочешь. Сжал мои руки покрепче. Подвис. Положил, отодвинул. Положил, отодвинул. Просто дай мне уже самой нормально, умоляю. Сам трогай, что хочешь и где хочешь. Шумно выдохнул, через силу отлепляя свои пальцы от моих запястий. Оставалось только слушать, что он делает. Не видно ничерта. Но было плевать. Я уложила свои ладони вплотную на каждую щеку. И чуть не сошла с ума. Где-то возле ключиц невесомо оказались его ладони, своими же я боялась пошевелить на его лице. Идеальное лицо. Плевать, что я его не вижу, плевать. Оно идеальное априори. Потом ладони возле ключиц легли увереннее, чуть собирая ткань. Скользнули ниже, но солнечному сплетению. Не смогла на это всё не отреагировать поглаживанием одними пальцами под его глазами. Хотелось запомнить всё, хотя бы наощупь. Он, шумно выдохнув, расстегнул пуговицу. Отлично. Даже улыбнулась. Как тут не улыбнуться, просто уже клади свои ладони куда хочешь, умоляю. Везде и сразу, умоляю. Вторая. Третья. Четвертая. Пятая уже увереннее. Шестая почти отлетела. Продолжая улыбаться в поджатые губы, сама уложила ладони увереннее на его лице. Это, видимо, правда помогло. А когда теплая ладонь проделала путь от шеи до самой резинки свободных брюк, пожалела, что сегодня вообще вышла из дома. Лава между ног ухнула с новой силой. Выдохнуть пришлось, еле разлепив пересохшие губы, позвоночник сам прогнулся навстречу. Потом обе теплых ладони под рубашкой огладили каждое ребро, живот, низ живота, шурша тканью вернулись наверх, к груди. Если ты их туда не положишь — я умру. — Пожалуйста. Сама ухватилась покрепче за изгиб подбородка. Голос почти сипел и шептал. Но ладони теперь с меня пропали совсем. Потом мои ладони стянули с лица, вниз, по шее, пододвинули на затылок. Всеми десятью пальцами залезла в волосы, огладила шею, которая, отчего-то начала куда-то двигаться. Даже растерялась вслепую-то. Теплые ладони вернулись на талию, подтягивая к себе под рубашкой, голова наклонилась, прижимаясь к груди. Стараясь не разъезжаться в коленях, огладила шею и плечи изо всех сил, прижимаясь наощупь к виску губами. Касался одним лбом, одними щеками, одним дыханием, носом, но никак не губами, будто просто хотел почувствовать всё это кожей лица, уткнулся куда-то между, вдыхая и выдыхая сильно, шумно, натяжно. — Бархатная. Пальцы в ботинках на ногах подогнулись, колени почти разъехались. Плевать. С закрытыми глазами опустила его маску ещё пониже, обхватывая за голову и откидывая её в бок. Впилась в шею губами так, что не оторвать. Идеальная шея, идеальная, хотелось запомнить всё, губами, языком, выводя на ней всё, что хотелось, так сильно, так много. Просто затащил меня за талию между своих разведенных коленей, тяжело дыша глубоко в ключицу, в ухо, в волосы. Зарылся в них, уткнулся носом в изгиб шеи, обеими ладонями сразу сжимая грудь. Постыдно простонала ему в шею через мокрый океан слюны, который уже оставила там ему. Оглаживал, сжимал, каждой подушечкой пальцев задевал соски, будто бы специально, сжимал их, оттягивал. — Сильнее. Прорычала куда-то туда же в шею, с закрытыми глазами теперь поворачивая её другой стороной, сразу втягивая в себя мочку уха, легко покусывая, вылизывая за ней, под ней, ниже нее. Дергал сильнее, очень послушно, разбрасывая мои волосы своим дыханием, казалось, по половину Конохи. Одной ладонью притянул ещё ближе за поясницу, сжимая все позвонки, всю кожу там за раз, а второй скользнул вниз, игнорируя резинку брюк, игнорируя резинку белья, сразу туда. Сразу же. — Уже..такая..черт.. Черт. Пришлось хотя бы немного открыть рот, чтобы хватать кислород, пока эти идеальные, ловкие по заявлению хозяина пальцы, доказывали эту оценку. Раздвигали скользкие горячие губы, задевали одновременно всё и сразу, и клитор, и вход во влагалище, и малые губы, и большие, и ещё умудрялись одним пальцем наматывать больше смазки, половиной подушечки одного пальца легко проникая внутрь. Пришлось оторваться от шеи, вцепиться в плечи, выгнуться ещё навстречу, запрокинуть голову, пока к груди, дыша, прижимаясь то одной щекой, то второй, прижималось его лиц. Но без участия губ. — Действительно..ловкие..знаешь. Легко посмеялся, опаляя дыханием солнечное сплетение. Ухватился поудобнее за мое плечо, немного отстранил, зафиксировал. Пальцы никуда не исчезли, они просто остановились. Пыточная. Молчал. Дышал, пока я просто сидела на широко раздвинутых коленях, еле дышала с голой грудью под рубашкой и его рукой у себя между ног. — Слишком скользко. Знаешь? Кивнула на этот потусторонний тихий голос, от которого все внутренности свело так, что хотелось уже прямо здесь. На чертовой крыше. На чертовой его любимой крыше. — Сколько пальцев? — Три. Ухмыльнулся. Поудобнее вывернул запястье, оттягивая два слоя ткани, нарочито медленно провел по всему сверху вниз и снизу вверх. Стянул три пальца вместе, проскользил до самого входа, щекоча теперь тремя половинками каждой из фаланг. — Точно три? — Или ты делаешь, или я сама. Опять ухмыльнулся. — А давай. Ты когда-нибудь точно сведешь меня с ума. Дернула плечо из его захвата, легко толкнула его в грудь, чтобы отъехал подальше и сел поудобнее, сел послушно, еще шире развел колени, чтобы мне было удобнее свои тоже поставить пошире, одной рукой забралась ему под водолазку и сетчатую футболку сразу, крепко фиксируя за нижний пресс. Одной петлей таза насадилась сама сразу на три. Было так горячо, мокрюще и скользко, что даже вполне себе комфортно это получилось сделать. Правда, немного прошипела через зубы. Он лишь тепло опять ухмыльнулся. Скользить очень медленно пониже было слишком приятно. Идеальные пальцы. Все три. Он же специально не двигался, не шевелился, только тяжело дышал под моей ладонью на животе. Шикнула ещё пару раз в каждой из точек, наконец-то вовлекая все три в огромную петлю под странным углом. Живот под моей ладонью дернулся. Ухмыльнулась теперь уже я. Ещё одна петля — и уже отвечает, пытаясь огладить все стенки изнутри за раз. Ещё петля, как-то приглушенно стонут одной грудной клеткой. — Нам..стоит это прекратить. — Почему же, Какаши? Уселась покрепче, теперь меняя направление строго вверх вниз. Спустил мою руку за запястье вниз, с живота себе на пах. И вот теперь я опешила. Блять. Извините. А как? А как я это…? Оно же не влезет. Сжала покрепче, пытаясь скрыть перепуг. Ничего, подумаешь, что-нибудь придумаем. — И? Что не так? Сжала все мышцы изнутри, будто хватая его пальцы в плен. Он, тяжело выдохнув, ухватился крепче крепкого за бедренную кость, пытаясь остановить. — Я спрашиваю, что не так, Какаши? Тишина. Не считая хриплого дыхания и невообразимой громадины у меня в ладони. Сжала, примеряясь, прошлась до самого верха, до самого низа, пытаясь унять панический ужас. Ну ничего страшного. И не через такое в жизни проходили, уместим. — Хочу тебя наживую. — Я на противозачаточных. Знаешь? Вспышка с коротким замыканием. Вжал все три пальца так, что пришлось задохнуться, шипеть, хвататься за плечи наощупь, пытаясь все три их принять, каждый, долбящих так сильно, что перед глазами рябили белые точки. Второй рукой схватил ладонь, ненавязчиво подталкивая к верхнему краю брюк. Залезла туда не задумываясь, помогая стащить это всё до пониже сразу с нижним бельем. — Можешь..открыть глаза, но не смотреть на лицо. Улыбнулась. Пальцы, все три, наконец-то перестали меня истязать, медленно хлюпая и чавкая смазкой. Наощупь попыталась найти хотя бы головку, чтобы оценить масштаб трагедии. Нашла по липкой и влажной в таких же больших количествах смазке, обхватила пальцами. Постаралась унять дрожь, пробившую весь позвоночник. Огладила, забираясь каждым пальцем туда, куда дотянулась. Он что-то прошипел-продышал через зубы. А когда я, собравшись мужеством, решила двинуться вниз, тихо, глубоко, низко простонал с разлепленными губами. Я тоже. Потому что пальцы не смыкались. Пальцы между моих ног похабнейшим образом хлюпали. — Идеально, — обводя большим пальцем клитор, выбивая на очередную судорогу, как бы указал на меня, — но всё ещё узкая. Улыбнулась ещё шире. — Я разберусь. А ты держи волосы. Отъехав подальше, чтобы выпутать все пальцы из себя, устроилась поудобнее, наклоняя корпус, не переставая пытаться хотя бы как-то себе подготовить почву для, кажется, разрыва рта. Ничего. Нет ничего, с чем бы я не справилась. Наоборот подстегивало. — Я не смотрю на лицо. — Я верю. Наклонившись ещё ниже, вздохнув, открыла глаза. Мне пиздец. Ладно. Что поделаешь. Пожав плечами, огладила всё и сразу. Идеальный. Гладкий. Ни единого волоса. Не сказать, что у меня на этом был пунктик, просто так всегда было удобнее заниматься невесть чем, ничего не мешает, сама как-то негласно следовала этому же правилу. Правда облегчает все возможное невесть что, особенно, например, пройтись языком по всей длине, попытаться обхватить губами головку, всосать побольше смазки, выпустить побольше слюны, чтобы одной рукой было удобнее всё это растирать, пока языком с губами теперь можно опуститься ниже, целиком за раз всасывая в себя поочерёдно каждое яичко. Волосы сжали на затылке. Сильно, приятно. — Ещё. Ещё так ещё. Попыталась хотя бы двумя руками это все обхватить, неимоверно долго проводя и вверх вниз, проделывая ещё и ещё, ещё и ещё, по четыре раза каждое, еще и обводя языком, пока каждое было всосано аккуратно внутрь, плотно обхватано кольцом мокрющих губ. Поднял за волосы на затылке, утерла ладонью губы, насаживаясь ртом максимально как могла. Чуть задохнулась, ничего. Сам оторвал, успела лишь схватить еще воздуха, насадил опять, обеими руками. Закрытое горло дернулось, а мы ещё не дошли, кажется, до половины. Оторвалась, задыхаясь, размазывая море слюны по всей длине. Благодарила всеми силами свой минимальный рвотный рефлекс, потому что, из принципа, надо было дойти до конца. Всё вобрать. Где-то нам наверху он дышал, иногда чуть шипел, иногда аккуратно убирал волосы за ухо, иногда сгребал на затылке так, что было больно, идеально больно, а я же с каждым заходом опускалась всё ниже и ниже, руками параллельно оглаживала всё, до чего могла дотянуться. Мокро было безумно, горячо, рот уставал, приходилось брать передышки один языком на уздечке, пока обеими руками водила, крепко сжав по остальному. На один из хриплых заходов, цель уже была близка. — Тише. Легко огладила его по внутренней стороне бедра, медленнее медленного опускаясь вниз. Завела за одну щеку, он тут же огладил её, завела за вторую —точно также огладил, двинулась ниже, ниже, в открытое горло, сжимая обеими скользкими руками его за бедра. Остановилась для фиксации. Его же пальцы с обеих щек скользнули на шею, на горло спереди, туда, где сквозь мою кожу точным очертанием торчал собственный член. — Идеальная. Дернулась обратно, кислород закончился, слезы уже текли будем честны нормально так, но не от горя же, господи, пусть льются. — Надень маску. — Зачем. — Надень чертову маску. — Зачем? Поглубже выдохнула, прикрывая глаза, припадая губами к идеальному гладкому лобку. — Я хочу видеть твои глаза, когда возьму всё до конца. Наверху тепло ухмыльнулись. Натянули маску обратно. Погладили по затылку, разрешая поднять взгляд. Подняла. Даже из-под маски были видны чуть раскрасневшиеся щеки. Грудь ходила ходуном, глаза — бешено-бездонные. — Смотри внимательно. Отъехав ещё дальше, практически укладываясь на несчастный плед, вдохнув побольше, перекрестив себя внутренне, открыв широко рот и высунув язык всосала головку, не отводя взгляд. Дернулся, пришлось сжать покрепче за бедра. Двинулась дальше. Под маской происходило что-то невообразимое, будто бы дышал исключительно через рот. Еще дальше, пару раз закатил глаза, но возвращал, не отводил, еще дальше, закрыл глаза, но открыл не отводил. Из моих же текли и слезы, и всё, что хочешь, но сдаваться было нельзя. Напоследок умоляя горло не сомкнуться, наделась до конца. Какаши, чуть округлив глаза, подзавис. Потом улыбнулся, откинул голову назад, тепло посмеялся где-то там, дергая кадыком под маской, рукой схватился за мой затылок, оттащил. Выдохнула, утирая глаза, щеки, рот, шею, подбородок. Когда он откинул голову назад, стало немного страшно. Брови настолько свелись к переносице, что стало жутковато. За этот же затылок притянул к себе обеими руками, жарко целуя через эту же маску. Этого тоже было достаточно, чтобы хотя бы так их изучить. Пыталась не собирать ткань языком, но не получалось, по ту сторону маски навстречу дергался точно также его язык, стукаясь о барьер. Оттащил за волосы назад, теперь уже переходя на шею, на ключицы, на грудь, на каждый сосок, на солнечное сплетение. Руками еле как нашла оба слоя ткани на нем, забралась внутрь, на спину, живот, грудь, всё, до чего дотягивалась, всё пыталась изучить, вобрать в кожу пальцев. Идеальное всё. Идеальный весь, от и до. Чуть оттолкнул назад, стягивая свободные брюки прямо так через ботинки, благо крой позволял прекрасно. Широко улыбнулась, помогая стащить это ненужное добро с себя, особенно промокшие насквозь стринги. — Иди сюда. Притянул обратно, ухватившись за одни ребра, еле успела сама схватиться ему крепко за плечи, за лопатки, целуя за ухом, за мочку, в висок, до чего был доступ, впутывая пальцы одной ладони в идеальные волосы на затылке, пока он, разведя мои ноги еще шире, еще разок прошелся пальцами по всему уже безбожно набухшему, оттянул поочередно каждую большую половую губу, вытащил еще смазки, размазал, раскрыл, а потом приставил к входу это. Уткнувшись лицом мне в шею, пробасил куда-то в ухо. — Сама. Не хочу..рвать в первый раз. Согласно кивнула на данное утверждение. Хотя было плевать, на самом деле, настолько уже всё горело и сжималось. Опустившись на головку, вцепилась покрепче в его волосы на затылке. Надо было просто привыкнуть. Идеальное натяжение. Идеальное. Именно то, что нужно было всё это время, всю мою жизнь. Выстонав несколько разных звуков ему в маску на шее, опустилась, крепко удерживаемая за голый зад. Ещё. Ещё. Посидела чуть в тишине, пытаясь дышать, пытаясь привыкнуть. Идеально. То, что надо. Главное не торопиться, правда. Улыбнулась так широко, насколько смогла, откидывая голову назад. Тут же припал в маске к шее под подбородком, пока я на пробу делала несколько разных петель. Слишком мокро, слишком скользко, слишком горячо, идеально. Всё было в полном порядке, оставалось дать карт бланш. Шумно вздохнув, опустила голову обратно, прижимаясь прямо к уху. Горло ещё болело, говорить было не очень удобно, но шептать же можно, правда? — Кончишь в меня, Какаши? Широкая грудь, крепко прижатая к своей собственной, легко посмеялась. Запрокинул голову, вернул обратно медленно, подбираясь к шее, к самому уху, уткнулся туда носом, обжигая дыханием даже через маску. — Стони так, — легко поцеловал под мочкой через ткань, — чтобы слышала вся Коноха. Улыбаясь во весь рот, практически с первого толчка выполнила указ. Немного жгло, крутило, но было идеально, очень тесно, безумно, горячо, стекало всё по бедрам. Ступни в тяжелых ботинках елозили по всему несчастному пледу, колени временами бились о крышу и тот же несчастный плед, пока он, обеими руками сжимая до треска в фалангах, каждую ягодицу, насаживал на себя со шлепками, хлюпаньями и собственными грудными низкими стонами. — Откинься назад..пожалуйста. Просьбу выполнил тут же, перенося ладони себе за спину, пошире раздвинул колени. Отъехала чуть подальше, тяжело дыша в одной распахнутой рубашке, не слезая с него ни в коем случае, поменяла угол. Пытаясь вдыхать и выдыхать, скользила навстречу под таким углом. Всё чавкало, хлюпало, идеально сводило с ума. Он же рассматривал всю эти раскрытую позу во все глаза, наклонил голову вбок. — Красивые..татуировки.. Улыбнулась, подтягиваясь на коленях ещё ближе, потом дальше, потом и вовсе перенесла весь вес на ступни, усаживаясь поудобнее. Пробралась обратно под все слои одежды к животу, очерчивая каждый кубик, каждую впадинку мышц, крепко сбитую грудь, редкие шрамы, всё это полностью, и одними подушечками и сразу обеими ладонями. Резко села вверх-вниз. Еще и еще. Запрокинула голову, когда он невообразимыми петлями теперь двигался навстречу, не сводя с меня своих прожигающих глаз. Пришлось откинуться обратно, колени начинало уже сводить. Раздвинув ноги пошире, села строго между его бедер, на плед, снова меняя угол. Молча сам меня легко направил рукой откинуть корпус назад. Точно также уперлась чуть позади себя ладонями, выгибая поясницу. Улыбнулся. Рукой огладил всё, до чего дотянулся сам, пальцами перебирая по соскам, ареолам, каждую тату, живот. Наклонила голову, чтобы наблюдать за его рукой, постанывая куда-то себе под нос. Пальцы, скользнув по животу, двинулись ниже, накрывая невообразимый набухший клитор. — Стони. Да с удовольствием, могу ещё и кончить сразу же два в одном. Улыбнулся, откидывая теперь голову на другой бок. Сама дотянулась до его живота, хватаясь за то, до чего дотянулась под размеренные глубокие обоюдные толчки и петли. Идеально. — Эй..смотри как..ты входишь в меня. Выгнув бровь, наконец-то опустил взгляд. Я тоже. Магия. Это просто какая-то магия. Только фокусы не совсем с исчезновением, скорее с проникновением. Протяжно и низко что-то выстонав, запрокинул голову, ускоряясь, убрал руку обратно к себе за спину. Вторила с удовольствием, шипя, выстанывая с запрокинутой головой, насаживаясь ещё глубже, как можно было. Крепко обхватившись за бедра изнутри, чуть приподнял под мой удивленный взгляд, и просто перевернул к себе спиной, как пушинку какую-то, крепко придерживая, чтобы не дай бог не выйти. Смеялась бы от радости, но рот был занят крепкими стонами, сбитым дыханием и попытками не рычать от такого угла. Сама выводила всевозможные петли, то сдвигая, то раздвигая ноги, пока он, забравшись под рубашку, одной рукой оглаживал каждый позвонок, лопатки, поясницу, крепко за нее держал. Ухватилась за его икры, путаясь пальцами где-то в ткани брюк, чтобы оттянуть его ещё дальше, чтобы теперь член практически лежал параллельно крыше. Получила такой шлепок по ягодице, что все вообще свело. — Ещё. Сзади опять тепло посмеялись, повторили уже по другой. Повторили даже раза по два на каждую, напоследок сжимая поочерёдно и убирая обратно руку себе за спину. Резко наклонился одним корпусом ко мне, пытаясь перенести вес на стопы и икрами, стащил меня откуда-то со своих ног, обхватил под грудью. Ноги реально пришлось пересобрать под достаточно специфическим углом, чтобы сидеть на коленях, одной рукой обхватывать его со спины за затылок и всю его голову целиком в изгибе моей шеи, а второй помогая самой себе словить самый крышесносный оргазм за всю жизнь. Какаши же, заметив мои же собственные пальцы на клиторе, ниже, практически обхватывающие его практически отбивной молот, чем член, не смог не прокомментировать, улыбаясь в изгиб шеи. — Хорошая..девочка. Улыбнулась в ответ, прижимаясь затылком к нему плотнее. — Для тебя..да. Я потом пойду..до самой окраины..знаешь.. Закончить не смогла от ускоренных толчков, которые доставали практически до ребер, если не дальше, от амплитуды и силы инерции дергалась не только грудь, вообще всё, пальцы сами соскользнули, пришлось и второй рукой держаться где-то за него, где именно — не очень разобрала, закрывая глаза и выстанывая что-то в очень громкий голос. Всё внизу сжималось, начинало трясти, колени сводило, низ живота сводило, всё сводило, но мне надо было договорить. — ..и вся твоя.. Чуть ли не рыкнув, обхватывая ещё сильнее под ребрами, чудом не сломав, прижимая к себе животу и груди еще крепче. У меня ноги, конечно, чуть судорогами не посводило, но я всё стоически перенесла, потому что ещё чуть-чуть — я взорвусь. И он — тоже. Поэтому надо было договорить, пусть даже и голос не слушался. — ..она же будет вытекать..из меня..представляешь? Ухватившись за шею, стащил с себя одной рукой, уложил на живот, поднял за икры ноги до колен, раздвинул, пошире, сама с удовольствием чуть приподнялась в тазу и локтях, умоляя про себя, чтобы он вернулся. Оргазм уже болтался где-то очень низко, нужно было лишь выпустить. Прошуршал сзади пледом, раздвинул сразу же после этого пошире в стороны ягодицы, чтобы не мешали в таком положении, резко вошел почти до конца, или не до конца, мне было уже плевать, слышала, как снял маску, уперся ладонями по плечам от меня, и вот тут уже пришлось не стонать, а практически орать. Приказ выполнен, видимо, и правда на всю Коноху. Еле как, дергаясь всем телом сразу от этих убийственных толчков, проползла под собой рукой, опять припадая к клитору. Хватила двух кругов, протяжного стона, крепко сжатых мышц влагалища чуть ли не до мертвой хватки, подобранных под себя ягодиц и мокрого укуса одними губами с языком за его запястье рядом, чтобы кончить так, как никогда в жизни. Упала бы замертво, но сзади, перенеся одну руку под низ живота, чтобы опять чуть приподнять, удержали. Три огромных петли, низкое почти рычание, три самых чудесных стона, что я слышала в своей жизни и всё моё и без того еще судорожное сокращающееся заполнило точно такое же, дергающееся, и заливающее всё горяченной лавой. Отпустил мой низ живота, который почти что смял. Облегченно упала на плед, ноги сводить сил не было. Дышала с закрытыми глазами лицом в пледе, пытаясь почувствовать собственные руки, ноги, желательно поясницу. Опустила хотя бы икры со ступнями. Какаши, если судить по тяжеленному дыханию с хрипами, лег где-то рядом. Глаза открыть физически не могла. Протянула руку куда-то наощупь — уткнулась в бок. Её слабо поймали другой рукой, укладывая себе на грудь, ходящую ходуном. Надо было теперь отмереть обратно обоим. — Тебе не..холодно? Улыбнулась в плед. — Пока что мне всё ещё очень жарко. — Полежишь тогда ещё так? Тепло хмыкнула. — Для тебя — что угодно, Какаши. Он тоже тепло хмыкнул, приподнимаясь, чтобы дотянуться до моих несчастных ягодиц. — Синяки чуть останутся, наверное. — Отлично. Тепло посмеялся, огладил, вроде как нацепил обратно маску. Что там твориться у меня между ног сзади с такого ракурса — знать не хотелось, хорошо ещё, что воздух с остатками смазки и прочего добра с его спермой вдобавок вели себя тихо, просто аккуратно куда-то там себе стекая вниз. — Потрясающий вид. Теперь уже я тепло рассмеялась, оборачивая на него голову, пока он там надевал свои штаны назад, путаясь в собственных пальцах. — Сигареты подай, пожалуйста. Огляделся, нашел, опять встал сзади на колени, огладил каждую ногу, сгибая, как хотел и где хотел, положил пачку с зажигалкой у моего лица, через маску поцеловал куда-то в затылок, встал. Особо не парясь, села нормально, скрестив ноги, упираясь одной рукой позади себя. Он же наоборот был лишь рад. Сидел рядом, боком, откинув голову на меня изучал все татуировки. Я же, пытаясь собирать лыбу в кучу, глубоко затягивалась, выдыхая в небо. Слышала половина Конохи — ради бога. Слышала вся Коноха — ради бога. У меня был приказ от будущего Шестого Хокаге. А своего Хокаге надо слушаться. Философски наконец-то поднял также голову к небу, подтягивая за ботинок одну ногу себе на колени, оглаживая подушечками, потом и полностью ладонью вверх-вниз. Потом перегнулся куда-то, взял мои многострадальные штаны со стрингами, всё это лично помог надеть, целуя через маску где-то под коленной чашечкой. — Спасибо, — как раз докурила, затушив окурок. — Мне приятно одевать и раздевать тебя в равной степени. Тепло хмыкнув, подкурилась следующей. — Мне приятно всё, что ты делаешь, Какаши. Коротко кивнул, не отводя взгляда от неба. Поясница, напомнившая о себе, заставила лечь. Медленно на это посмотрел. Вопросительно ему кивнула с настрадавшегося пледа. Ничего не ответил, только поглубже посмотрел в глаза. Раздвинула ноги пошире, молясь, чтобы там всё совсем не вытекло окончательно, но было плевать, вообще не замечала. — Иди сюда, Какаши. Будем на звёзды смотреть, хочешь? Тепло хмыкнув, перевернулся на спину, укладываясь ею мне где-то в районе груди. Обхватила ногами на бедрах, руку — грудь, второй — курить. Устроился поудобнее затылком в районе моей груди. Тоже куда-то вплел свои ноги в мои, руками обхватил мою руку. Так и лежали. Небо было красивым. Лучше зимнего — однозначно. — Гнев тоже не работает, кстати. — Ты о чем, Иллин? — После отрицания всегда идет гнев. Не работает. Какаши на моей груди коротко кивнул. — У меня тоже не работает. Хмыкнув в сигарету, сжала ногами покрепче. — Лучшие демонстрации в моей жизни, Какаши. Тот тоже тепло хмыкнул. — Никак не прокомментируешь первый случай? И не узнаешь про оставшиеся два или три? Покачала головой. — Сам покажешь. Зачем спрашивать. — И то верно. Вот это — дышать, упираясь животом в его спину и ощущать на себе спокойную тяжесть его спокойного дыхания — оно жалобно царапалось в «если». Но пробиться пока не могло.