Втяни животик

Её грудная клетка под лопатками медленно успокаивалась, но дышала так, будто бы куда-то с ним самим в унисон. Каждый вход — и прямо в сердце будто бы. Это успокаивало. Это будто что-то вытаскивало из своей собственной грудной клетки, где давно уже всё умерло, сгорело, выцвело, окаменело. — Я бы хотела сделать для тебя многое, Какаши. Неизвестно сколько времени в тишине просто рассматривали звёзды и ничего больше. Пространство терялось, континуум сгибался, искривлялся и сжимался в одной точке на его любимой крыше в деревне, на скалах Хокаге которой скоро появится и его лицо. — Что именно? — Многое. Очень многое. За спиной, наверху, прикурились. — Все мы тащим за собой нечто ужасное. У каждого своё. Но оно есть у всех. У кого-то большое, у кого-то маленькое. Кого-то из нас оно превращает в тех, кем мы есть сейчас. Но главный вопрос в том, оно ли сделало нас такими или просто дополнило то, кем мы уже являлись? — О чем ты, Иллин? Небо было ясным, Луна яркой, воздух теплым, июньским. Было спокойно. Спокойно так, как никогда в жизни. — Я была очень угрюмым ребенком, знаешь. Вечно смотрела на всех исподлобья, будто не доверяя. Будто, знаешь, как когда ничему веришь и никого не ждешь. Другие дети в приюте не хотели иногда даже со мной обедать, потому что вела себя достаточно странно. Вот представь, ты просто садишься к кому-то за один стол, просто составить компанию, а тот, к кому ты присел, начинает творить какую-то дичь. Отодвигается, будто прикрывает спину, будто хочет видеть того, кто к нему подсел и контролировать каждый его жест. А потом ещё, как вариант, начинается задыхаться и кряхтеть от страха. — Как долго ты жила в приюте? — Сейчас разговор не обо мне и не об этом. Что тяжелее: потерять то, что знал или никогда этого не иметь? — Первое. — Именно, что первое, Какаши. Ты это потерял. Я — никогда не имела. Глубоко вздохнул, покрепче сжимая ладонь у себя на груди. — Я думала, очень много времени думала, что меня предали мои лучшие друзья. Что я их потеряла. Что проще считать их мертвыми вслух, чем признавать то, что произошло. Но, как оказалось.. Всё было не так. Они вернулись. Это всё — вернулось ко мне, хоть и будто бы через кривое зеркало. И вот другой вопрос: что страшнее, потерять что-то окончательно или..? А или тут никакого нет, на мой взгляд. Ты и это потерял тоже. А ко мне — вернулось. — И к чему ты клонишь? За спиной на пледе замолчали, затягиваясь два или три раза. Прохладная ладонь на груди накрыла сердце целиком. — Это ничем нельзя заменить. То, что вот тут, — сжала ткань над сердцем, — неправду говорят, что время помогает. Неправда. Боль никуда не уходит, просто привыкаешь жить с ней. Носишь с собой. Спишь с ней, ешь, дышишь. И я хочу, чтобы её просто было как минимум меньше здесь, — сжала ещё покрепче ткань, — это единственное, на что я имею право. И обязана сделать. Поджал губу под маской. Комментариев, как и многим до этого, у него просто не нашлось. Лишь что-то болюче-приятно дернулось в районе рёбер. — Тебе, наверное, очень тяжело дался этот первый случай. Я бы не хотела, чтобы ты переступал через себя. Поэтому я хотела бы тебя попросить, если всё-таки будут оставшиеся три, чтобы ты думал о себе, в первую очередь. О своём комфорте и исключительно о себе. Молча вздохнул, накрывая прохладную ладонь у себя на сердце своей теплой. Это всё, как и всегда с ней, уходило куда-то не туда. Точнее, туда, куда казалось жизненно необходимым, но сам-то себе не позволял туда заходить, а другим — и подавно. Но его не спрашивали, не уточняли, просто засовывали туда свои длинные холодные пальцы и что-то ворошили, что-то хотели уложить, что-то хотели достать, что-то хотели ослабить или выкинуть. — Мы, шиноби, должны жить с этим всем по умолчанию. Каждый со своим, у кого что его убивает изнутри, Какаши. Но мне это не по душе. Нет, мне как бы плевать, что именно там убивает лично меня изнутри, я ещё и помогаю всеми своими кофеиновыми и никотиновыми зависимостями, но… — Но? — Я хочу, чтобы у тебя этого не было. Чтобы вот тут, — опять сжала ткань над сердцем, — было спокойно. Чтобы не было кошмаров. Чтобы ты ни в чем себя не винил, чем бы оно ни было. Всё всегда случается именно так, как должно было случиться, нам остается лишь это принять. А ещё — есть способ подмены. Название мне не очень нравится, потому что не совсем корректно, но мне нравится, как это работает. — И как это работает, Иллин? Наверху потушили окурок о крышу, закуривая следующую. — Как правило, люди весьма ограничены. В том плане, что мы привыкаем смотреть на всё только под одним углом, тем углом, в рамках которого мы привыкли думать, мыслить, прокладывать причинно-следственные связи, осознавать что-то и всё в таком духе. Но у каждого этот срез — свой собственный. Это жизненный опыт. Мы все — индивидуальны, и что для одного — норма, для другого — вопиющий случай. У каждого свой собственный мир, вот тут, — прохладная ладонь переместилась с сердца в волосы, всеми пятью пальцами забираясь между ними. Это было также приятно, как сжимать её поясницу до этого. Сзади. Если не более. — И чтобы снять с себя это всё, знаешь, освободиться от каких-то оков и цепей, нужен кто-то, кто покажет другой мир. Свой, так, как он его видит. Это помогает расширить собственное познание, и, что самое главное — многие вещи выглядят уже абсолютно по-другому. И вот это помогает. Время — не помогает. А вот это — да. Аккуратно перевернулся со спины на живот, подпирая локтями с двух сторон бедренные косточки. Ладони, будто бы они делали это всегда, улеглись поверх рубашки на её живот. — И? — Что именно и, Какаши? Эти глазища в полуночной темноте на крыше опять больше походили на черные, чем на карие и тем более на зелено-карие. То, что они прожигали дыру в своих собственных — уже немного привык, теперь же они смотрели так, будто добирались по пищеводу до сердца. Наверное, так оно и было. По крайней мере, так он это и чувствовал. Это успокаивало. Мало того, что это всё до этого было прекрасно. Так, как всегда и хотелось. С нужными изгибами, словами, стонами из диафрагмы, более пухлой чем верхняя нижней губой там, внизу, у самого основания. Даже глаза до сих пор — чуть красные, но упертая же. Всё взяла, до победного. Упертая. Горячая. Идеальная. — Почему ты..забираешься так глубоко? — А ты? Почему ты смотришь сюда? — ткнула себе в солнечное сплетение, — а не сюда? — ткнула себе в подбородок. — А ты? — А куда ещё? Куда ещё можно смотреть, когда.. когда ты есть? Просто есть, понимаешь? Улегся щекой на живот. Это всё когда-нибудь закончится чем-то странным. Хорошим или плохим — вопрос времени. И весьма хороший вопрос. Как вообще это всё можно сочетать в одном? Извините, откровенно дикий трах на крыше и вот это? Как? — Знаешь, — прохладная ладонь вернулась в волосы, ступни в тяжелых ботинках обняли сильнее на пояснице, — я хочу утопии, но верю, что без революции никак. Я пацифист и хочу мира, но знаю, что без войн здесь не обойтись, как бы ты не старался. Это удручает меня, Какаши. Каждый ребенок на войне для меня — как личная неудача какая-то. Возможно, и это тоже не дает спать по ночам, не знаю. Я не помню, когда последний раз нормально спала. Как нормальные люди. Чтобы вот, знаешь, лечь, сразу уснуть, и спать до талого, сутки напролет. Пока что моим самым успешным опытом со сном была ночь в рёкане с твоей рукой в своей собственной. Не смог не улыбнуться ей в рубашку на животе. — Аналогично. Наверху тепло улыбнулись в ответ. — В этом и есть суть подмены. Мы не можем избавиться от прошлого. Не в наши годы. Не тогда, когда уже привык с этим жить и от этого всего не избавишься. Наш мозг так устроен, что он запоминает только самое плохое, растягивает, гиперболизирует, откладывает в долговременной памяти. Но этот объем тоже ограничен, на самом деле. Его можно перенаполнить. Перезаписать. Но чтобы мозг запомнил хорошее, оно должно быть… нереально насколько хорошим. Таким, как..не знаю.. — Как первый спонтанный секс на крыше ночью? Наверху тепло посмеялись. — На твоей любимой крыше? Кивнул. — Ты же сама говорила, что для тебя она тоже многое значит. — Всё так. Весьма символично, на мой взгляд. Потушила окурок. — Знаешь, Какаши, тут ещё на руку то, что мы правда из разных миров. Я многое видела, многое слышала. С миру по нитке, как говорится. Но вот этот, ваш, он для меня новый, по факту. Где люди добрые, отзывчивые. Где каждый помогает каждому. Вот эта ваша Воля Огня — это лучшее мировоззрение, что я встречала. И, наверное, знаешь.. Я искала его всю жизнь. Это именно то, как я ощущаю всё и вся. И мне так.. мне и неловко, и радостно одновременно, что мне дают к этому прикоснуться, что меня будто бы принимают. Но я бы хотела показать тебе, что на этом всё не заканчивается, что твой мир может вместить в себя ещё что-то. Необычное, не такое, к чему уже привык. Чтобы ты это просто увидел. — А что насчёт твоего мира? — А что с ним? — Ты разве не хочешь его..ещё расширить? Ты говоришь только обо мне. Мне интересно, чтобы это работало в обе стороны. Так что насчёт твоего мира, Иллин? — Хм. Ну тут всё просто, на самом деле, — сжала ногами на пояснице ещё посильнее, — он — вот. Лежит прямо тут. Когда-нибудь у него будут находиться хоть какие-то комментарии в ответ на подобное, но.. Видимо не сейчас. И, если честно, слабо себе представлял, появятся ли они когда-нибудь вообще. А как вообще отвечать на такое? Это..это слишком тянет в груди, слишком тепло, слишком спокойно, неподъемно и невесомо одновременно. Да и не сказать, что разговорчив же, сам предупреждал. — Пойдем. — Куда? — Узнаешь. Только мне надо для этого вылезти из-под тебя, извини. Мне не очень бы хотелось, но надо. Тепло хмыкнул себе в маску. Да, не очень бы хотелось это сейчас прерывать, если честно. Но, если честно, наверное бы пошёл куда угодно, если позвала бы. Она и звала. Приподнялся на ладонях, слез, накидывая на себя жилет. — Твоя задача — сохранность моего пледа и кофе. — И всё? Сама встала, отряхнулась, покрепче замотала на себе мантию, кажется, не совсем правильно застегнула рубашку, промахиваясь пуговицами, отставая на одну. — И всё. Остальное — я сама. — У тебя какой-то пункт на этом? — М? Подняла на него голову с максимально непонимающим выражением лица. — Всё сама, — скрестил руки на груди. Очень бы хотелось услышать правду. — Это очень бросается в глаза. По крайней мере мне. По крайней мере за то время, что мы знакомы. Закусила губу. — Не понимаю, о чем ты, — и дальше продолжила сборы. Пришлось подходить ближе, разматывать обратно мантию и перезастегивать все пуговицы правильно. — Эй?! — дернулась, как от огня, — я сама в состоянии это сделать. Хмыкнул. — Вот я об этом и говорю, Иллин. Не дергайся, иначе оторву тебе нечаянно пуговицы. Но это не помогло. Она принимала эту помощь будто бы как личное оскорбление. — Иллин, — пришлось угомонить, крепко сжимая за плечи. Демонстративно смотрела в бок своими глазищами, почти обидно как-то, — принимать чью-то помощь — это нормально. — Только ту, о которой просишь. Вздохнул. — Ты противоречишь сама себе. Почему когда ты помогаешь кому-то, не спрашивая, то это — нормально, а когда пытаются помочь тебе — то нет? Почему ты воспринимаешь это чуть ли не до обиняков? Помощь как-то ущемляет тебя или что? — Со стороны прекрасно видно, кому и какая нужна помощь. Просто есть те, кто о ней никогда не попросит. — И ты в том числе? — Нет, — опять попыталась дернуться со всеми своими несчастными пуговицами, застегнутыми не так. — Нет ничего, с чем я не справлюсь. — Тогда мы опять в замкнутом круге, не находишь? — Нет, это другое. — Нет, это не другое. Даже улыбнулся. Это выглядело даже немного забавно. Будто бы учил сейчас её чему-то, как своих оболдуев, а она — ни в какую. Упертая. И как переубедить? — Ты веришь в то, во что верю я? — Я практически ни во что не верю, Какаши. Но отвечая на твой вопрос — видимо, да. Априори. — Тогда стой спокойно, чтобы я ничего не оторвал. Не при таких обстоятельствах хотелось бы это сделать. Вздохнула. — Я могу препираться хоть всю ночь с тобой. Это тоже весьма приятно. Но ты, вроде, хотела мне что-то показать. Кивнула, бессильно опуская руки вдоль туловища. Победоносно еле улыбнувшись, застегнул каждую пуговицу, в каждой нужной петельке, как и положено. Поправил, немного одернул, сверху уложил полы мантии. — А вот с ней — уже сама. Не совсем привычный для меня крой. У тебя вообще необычный стиль. — А что с ним не так? — Всё с ним так, — пожал плечами, — мне нравится. Просто не очень привычный, видимо, для нашего мира. Сама понимаешь. Кивнула, всовывая ему в руки свой кофе, взялась за плед. Потом как-то замялась. — По..поможешь свернуть? Улыбнулся. Материал усвоили крайне быстро, качественно и не пришлось повторяться. С удовольствием и своим ростом помог. — Почему у тебя всё всегда такое большое? Будто не на одного, а на двоих минимум? — Скорее всего, гиперкомпенсация того, чего никогда не имела. Сворачивать плед вдвоем, на котором не так давно было эдакое такое, под странные задушевные разговоры тоже было спокойно, приятно и так, как должно было быть всегда. — У тебя разве никогда не было..отношений? — Да почему, — пожала плечами, складывая уголки пледа, — были. Просто всё не так и всё не то. Наверное, ты понимаешь, о чем я. И чем старше становишься — тем сложнее. Поэтому просто в какой-то момент абстрагировалась от этого. Это, скорее, обременяло, чем давало что-либо. — Почему обременяло? — Посмотри на меня, — опустила вниз уголки пледа, поднимая опять свои глазища на свои собственные, прожигая в них дыру, — даже мои два лучших друга, с которыми лет пятнадцать бок-о-бок, временами не знают, как именно ко мне подойти. Как заткнуть, как угомонить, как спать уложить и так далее. А ты думаешь, какой-нибудь человек за пару месяцев приживется к этому? Да и зачем ему это надо? Есть куча других нормальных, бери кого хочешь, — вернулась к несчастным уголкам несчастного пледа. — То есть ты хочешь сказать, что со мной что-то не так, потому что мне это надо? — чуть дернул на себя плед за свои края, чтобы опять подняла на него голову. Голову подняла, но молча. Постояла, подумала. — Нет никакого «‎если»‎, знаешь. Наверное, — пожала плечами. — Но одно дело — думать, другое — произнести вслух. Согласно кивнул. — Что бы ты знал, ты будешь единственным, кто от меня это услышит когда-либо. Если услышишь. Это не.. не так просто, как казалось раньше. Мне проще в одного ещё три таких союза заключить, кажется, чем признаться вслух. Тепло посмеялся одной грудной клеткой. — Есть такое. Но, мне кажется, это просто проблема многих взрослых людей, прошедших через многое. — Наверное. Пожав плечами, докрутила сама уже плед в понятную только ей трубу, сунула ему в сгиб локтя, потянулась, закурила, присела, засовывая каждую из штанин в ботинки. — А это зачем? — не смог не спросить. Хотя..он уже просто принимал всё как должное. Абсолютно неизвестно, что именно, как и в каком порядке генерировалось в этой голове. Предугадать просто-напросто было невозможно. — Ну а ты как думаешь, — улыбнулась снизу, аккуратно поправляя верх ботинок, — не самые, конечно, приятные ощущения, но мне нравятся. Мне нравится всё, что касается тебя. Даже если оно теперь вытекает обратно. Посмеялся, прикрыв глаза. Это правда ни в какие ворота. Ни в какие из существующих. Когда открыл глаза, буквально через пару секунд, на крыше её уже не было — стояла на бортике, разминая шею. — Готов? Обернулась с сигаретой в зубах и широченной улыбкой. Эта голова генерировала что-то с такой скоростью, что успеть иногда было просто невозможно. Как и сейчас. — К чему? — но шаг поближе всё-таки сделал. — Забирайся сюда, — выкинув окурок, протянула ему руку. — Ты мне доверяешь? Скорее на автопилоте запрыгнул рядом, ухватившись за эту руку. Он бы, наверное, пошёл за этой рукой куда угодно. Даже если это.. — Давай прыгать с крыш, Какаши. Даже если это — вот это. Улыбается широко-широко, сжимая его ладонь покрепче. Прикрыл глаза. Это правда где-то скорее больше за гранью, чем в реальности. — Смотри внимательнее и ничего не пропусти. Прыгай со мной. Старое — пусть останется здесь. А я покажу тебе целый новый мир, Какаши. В свободном полёте всё же пришлось открыть глаза, потому что ему сказали смотреть внимательно. На груди как-то незаметно скрестились ноги, положил одну руку на тяжелые ботинки, руки в развевающихся полах мантии обхватили сверху, за шею, за голову, за волосы. Откинул голову назад, чтобы просто видеть эти бездонные глазища, которые улыбались, даже падая вниз с огромной высоты. Это правда когда-нибудь приведет к чему-нибудь. Может, даже прямо сейчас. Но когда до земли оставалось пару жалких метров, его потянуло обратно наверх. Глаза скорее сами закрылись, хотя пытался их удержать. Сначала услышал шум будто бы огромных крыльев, а потом уже и увидел их. Огромные, черные, поднимающие обратно наверх, выше этой крыше, выше вообще всего. Через слишком многое он проходил в своей жизни, но через такое — ни разу, кажется. — Смотри! Вот так я вижу этот мир. Опустил голову вниз. Ночная спящая Коноха горела огнями то тут, то там. Это место — лучшее на свете, особенно сейчас. — Откуда? — Режимы наши. Типа как у Наруто, наверное, не знаю. То есть остальное тебя не смущает? Если запачкаю черным — извини. Эта хрень липкая. Но потом уходит сама по себе. Просто кивнул. — Надеюсь, местных не перепугаю. Только Саске видел немного это всё. Держись крепче. Сжал крепче. Не потому, что надо было, а потому что хотел. Он никогда не видел Коноху такой, с такого ракурса, в таком виде, хотя прожил тут всю свою жизнь. Она казалась даже чуть меньше, чем представлялась. А скала Хокаге наоборот казалось больше, когда пролетали мимо. Это правда какой-то сюр и очень странное что-то. — Кто-то умный однажды сказал, что чтобы летать не обязательно самому иметь крылья, знаешь. Просто кивнул. Даже шорох огромных крыльев и свист ветра не могли заглушить её размышления. Вообще ничего не могло, кажется. Здесь было многим прохладнее, чем на крыше, но всё это компенсировалось теплой лавой под ребрами. Просто созерцал, пытаясь записать и отложить этот момент в памяти. Главным было ничего не пропустить. — С торможением у меня иногда беда, поэтому не обессудь. У квартала Учих опять заговорила, теперь уже обхватывая и закрывая не только собой, но и этим странными крыльями, опускаясь на землю, прокатываясь, смеясь на спине. Его по инерции откинуло чуть дальше. Закрыла ладонями с пальцами в чем-то черном лицо, продолжая тепло смеяться, прямо на спине, прямо на земле. Обернул на неё голову, сам пытаясь не улыбаться максимально широко из вообще всего возможного, как он умел физиологически. — Сто лет уже так не делала. Надо бы почаще теперь. Поднялась на ноги, поправляя ботинки. Забрала всё своё, чуть наклонившись, стараясь не смотреть в глаза. Поплелась к своей двери, снимая печать. Обернулась. — Останешься? Молча встал, поправляя жилет, подошёл. Сам отодвинул сёдзи. — Хочу узнать поподробнее о твоём мире. Зашёл внутрь. Вопрос был скорее риторическим. По крайней мере для него.

***

Оказалось, что признаваться в любви кому-то — дело страшнее всего того вместе взятого, через что прошла за всю свою жизнь. Но для начала можно бы было попробовать это передать по-другому. Рассказать, показать. Потому что, как правило, когда мы бросаемся этими словами с бухты-барахты — мы делаем это больше для себя. А мне хотелось делать что-то для другого. Чтобы просто понял, чтобы просто знал. Даже не чувствовала тупую нудящую боль в в плече, в лопатке, что-то стреляющее возле ключицы. Теплая улыбка одними глазами над маской в собственном доме в собственной гардеробной — вот это было главным. Наверное, во всей жизни, как минимум. — Бери, что хочешь. У меня всё оверсайз-унисекс практически. Кроме базового. Вот тут — потеплее. А то там наверху прохладно. Лично меня ещё потом отпускает несколько часов. Тепло хмыкнув, прошелся ещё руками и глазами по самым верхним полкам, до которых мне всегда было лень дотягиваться. — Я на первом буду. Спускайся со второго, как закончишь. Оставив его наедине с самим собой, долго отогревалась в душе. Правда и подмерзла, и всё и сразу. Очередной странный день. Очень странный, очень хороший. Не хотелось, чтобы он вообще когда-либо заканчивался. Так задумалась, что даже немного обожглась. Нонсенс какой-то — раньше хоть кипятком лей, всё равно бы не заметила. Дернулась скорее от неожиданности, но лавочку пришлось сворачивать. И так уже проторчала тут неизвестно сколько. Замотавшись в домашнее, двинулась варить кофе. Закурила у плиты. Свет включать не хотелось, да и одной лампочки на вытяжке вполне прекрасно хватало. Никогда ещё не было так. Ни с кем и никогда. Это было больше иллюзорным, чем настоящим. Но тихие шаги на лестнице вернули обратно к реальности. — У тебя их две? — Да. Две. Поправив вторую маску, не стал отчего-то садится на стул — оперся спиной ближе к плите, наблюдая через плечо за закипающим кофе. — У тебя какой-то странный кофе. Здесь такого не встречал. Кивнула. — Да. Это тоже из моего мира. Итан с Джеем привезли мне из Тромсё, вдобавок с оружием и прочими моими запасами. Неизвестно, по чему я больше скучала. По этим северноевропейским зернам, ирландскому виски там на верхних полках, привычному обмундированию или по своим двоим оболдуям. — Вам комфортно работать удаленно? — Сейчас уже да. Видимо, с лучшими друзьями расстояние не играет роли. Да и не по восемнадцать лет уже. И до этого мы разъезжались уже тоже. Работа такая, сам понимаешь. — Есть вероятность, что тебе нужно будет уезжать по другим странам? — Да. Однозначно есть, когда здесь всё успокоится. Есть аспекты, в которые сунуться можем только мы. И тут скорее не заслуга опыта, просто слабоумия и отваги. Тепло посмеявшись, спустил две чашки с верхних полок, помогая придерживать за каемки каждую, пока я разливала кофе. — Тебе идет эта рубашка, кстати. — Она даже мне большевата. — В этом и суть. В этом деле, знаешь, главное всё грамотно комбинировать и грамотно что-то где-то подвязывать или перематывать. Очень тонкая грань. Села на стул, как всегда подтягивая под себя одну ногу. Закурила. — Можешь просто толкать меня, когда надо будет закрывать глаза. Не хочу, чтобы ты тратил ресурсы на одну и ту же фразу. Повторяться иногда надоедает. — Да. Повторяться иногда очень надоедает. Непроизвольно откинулась на спинке стула, вглядываясь в окно на соседний дом через дорогу. — Не вернулись же ещё. — Да я знаю. Привычка скорее. Каждую ночь проверяю или типа того. Я почти близка к тому, чтобы он перестал хотя бы ежесекундно самого себя ненавидеть, хотя бы уже есть проблески. Но тут конечно заслуга Наруто, аплодирую ему стоя. В колено легонько ткнули. Закрыла глаза. — Вы так или иначе приходитесь друг другу родственниками. Неизвестно, в какой именно степени родства, но… Странно это всё, конечно, но я рад. Он столько времени был один. Да ещё и я с глазом Обито. Болезненная для него тема. — Болезненная — не то слово. Я до сих пор переживаю, если честно. Хотя он вполне доступно дал понять, что наоборот рад или типа того. Еще надо будет его радоваться научить, а то забыл уже за сколько лет. — Ты не представляешь, насколько в его клане ценятся родственные связи. Поэтому делай выводы. Пятая-сама сразу что-то подобное и заподозрила, когда отчеты мне высылала встречные. Просто потому что никакого другого объяснения этому нет. Он никого никогда не признавал. Ни меня, ни Хокаге, никого вообще. Только Наруто смог добиться признания. — Я не знаю, кем именно я ему прихожусь, кем-то двоюродным, троюродным, внучатым или бог его ещё знает кем — лично мне комфортнее его считать младшим братом, если честно. Оно как-то само напрашивается. — Ну вот Пятая-сама об этом же примерно и говорила. Можешь открывать. — Вряд ли я подхожу на эту роль. Старший у него был один. И это брат. И его никогда никем не заменить ему. — А и не надо заменять. Это разное. — Возможно. Главное, чтобы ему было хорошо, а там уже разберусь сама со своим добром в башке. Отвернулась обратно от окна, отпивая побольше кофе. — Я так понимаю, с Сакурой у них не срослось? — Ну, — закусила щеку изнутри, — а должно было срастись? — Не знаю, — Какаши пожал плечами, — возможно, мне бы, как учителю, хотелось видеть своих учеников счастливыми и всё в таком духе. Особенно в той сфере, в которой у самого ничего не сложилось, — огладил ручку кофейной чашки, — не сложилось раннее, вот так правильно сказать. Тепло хмыкнула в свой кофе. Так бы ненароком начала во всем этом сомневаться. — Эта война хоть и длилась всего лишь два дня, такое ощущение — что половину жизни, не меньше. Я когда их увидел, двоих, в Долине Завершения, плечом к плечу, предплечий у обоих нет, думал, что всё. Но всё обошлось, вроде бы. В жизни бы не представил, что всё обернется вот так. — Да они тоже, видимо. Я просто рада, что они есть друг у друга, после всего этого. Семья не ограничивается кровными связями, как по мне. Семья — это нечто большее. Что ценнее, тот брат, который по крови или тот, которого признал таковым? Моя старшая сестра, как бы это грубо не звучало, и рядом не стояла с этим пацаном. Хоть в итоге и правда какими-то там предальними родственниками оказались, хоть и по одной фамилии. Как мне ген перепал — чудо какое-то. Вообще ничего из доминантных, по сути, от отца не перешло, если так посудить. — А каким он был? — Ну, — затянулась, — вообще на меня не похожим. Высоким, черноволосым, черноглазым. Статным таким. Мне больше всё от матери перешло, наверное. Единственное, чего я боюсь — когда начала в подростковом периоде замечать у себя её черты характера. Да и отцовские тоже, на самом деле. Я боюсь быть похожей на них. Как бы, опять-таки, это грубо не прозвучало. Ты спрашивал у меня про пункт на помощи. Знаешь, мне всё детство твердили, что я никто, что у меня ничего не получится и я ничего не достигну. Я была достаточно поздним ребенком в семье, вечно тыкали в это носом, что помощи мне ждать неоткуда, что на ноги никогда не встану сама по себе. А погляди чего. Вроде как даже устроилась. — Это всё так неправильно. — Как есть. Я говорю, что думаю. — Я не про то, как ты об этом говоришь. А про то, как это было. Как тебя можно было не любить? Особенно ребенком. Затянулась покрепче. — А как меня можно любить в принципе? И не ребенком тоже. — Можно, — перебрал пальцами по столешнице, опять прожигая глазищами дыру в моих собственных. — Ты слишком мало меня знаешь, чтобы делать такие выводы. — Ты — тоже. Затянулась ещё покрепче. Опять всё сворачивалось куда-то не туда, абсолютно не туда, как и всегда с ним. Неизвестно, во что именно это выльется в итоге. В хорошее или плохое — покажет только время. Но видеть его такого чуть ли не домашнего у себя в полутемени на кухне после душа в одной маске, а не в двух — я бы.. — Я бы.. А, неважно, — махнула рукой. — Продолжай, — скрестил руки на груди, будто выжидающе. — У меня..достаточно большие проблемы с личным пространством. Когда таскался большую часть жизни по общежитиями, приютам, когда не было собственной комнаты и всё в таком духе — начинаешь очень ценить уединение. Я даже двух своих лучших друзей толком неделю еле протерпела, если честно. Нет, я рада, конечно, была безумно и всё такое. Но быт есть быт. У меня слишком высокий порог самодостаточности в этом плане. Ещё ненавижу тесноту, поэтому всегда всё такое огромное, будто не на одного. — И? — Но вот это, — чуть ткнула его под столом коленом, — я бы хотела это видеть каждый день, наверное. Молча моргнул. — Допивай. И закрой глаза, мне тоже надо допить. — К чему такая спешка? Прикрыв глаза, наощупь продолжила курить и пить свой кофе. — Хочу, чтобы у тебя было больше образов на будущее. Которых бы тебе хотелось видеть каждый день. Тепло хмыкнула в сигаретный фильтр. — Их уже гораздо больше, чем ты можешь себе представить. — И с какого момента начинать представлять? — С самого начала. С улицы перед книжным. — Можешь открывать. Втянув в себя весь кофе до конца, открыла. Забрала обе чашки со стола, отвернулась с сигаретой к мойке. Мыть посуду под его внимательный взгляд в спину — тоже нравилось. Вообще всё нравилось. Всё, что касалось его. А потом он тихо встал, шурша полами всего домашнего на нем, остановился где-то за спиной. — Аналогично. Улица перед книжным. — Хорошее место, — одновременно с сигаретой в зубах постаралась и ответить, и не разулыбаться в воду и вспененную турку в руках. Чуть ниже лопатки легла теплая ладонь, вторая — на поясницу. К спине прижался теплый живот, не скрытый тканью. Этих тактильных ощущений очень не хватало в копилку. Всё опять шиворот-навыворот: сначала секс, а теперь хотя бы просто почувствовать прямой контакт кожи к коже. Про то, что нормальные люди сначала целуются и все в таком духе — вообще молчу. Через маску — не считается. Всё, где есть хоть какой-то барьер — не считается. Хотя и это тоже нравилось. Потому что, как и всегда, всё, что касалось его — было идеальным. И правильным. Домыв чашки с туркой и устроив их рядом с мойкой, с кухонным полотенцем в руках аккуратно развернулась, упираясь взглядом в широкую грудь перед собой под незапахнутой рубашкой. Вытерев руки насухо, уложила куда-то сбоку от себя и полотенце, не решаясь ни на что. Так и смотрела себе на босые ступни, не решаясь пошевелиться, пока ниже талии с обеих сторон легко сжимали две теплые ладони. Просто каким бы отчаянным, смелым и безбашенным человеком ты бы ни был по жизни, всё равно есть что-то, чего ты боишься или просто не можешь где-то через что-то переступить. Для меня этим оказалось просто обнять его. Открытого. Домашнего. Без своей всей защиты. В одной маске, а не в двух. Потому что одно дело переспать с кем-то, другое — подпустить куда-то ближе. — Знаешь, очень легко залезть кому-то в штаны. — Всё так, — Какаши кивнул, подтягивая мои ладони себе на лицо, к вискам, в волосы, — сложнее — залезть сюда, — опустил ниже, укладывая себе на грудь, — ещё сложнее — сюда. Юркнула сразу под рубашку за спину, крепко прижимая к себе за поясницу. Уткнулась всем лицом сразу к теплой широкой груди с еле заметным шрамом крест-накрест. Как у меня — сзади, только у него — спереди. Как и всегда — идеально. Спокойно. Прижался близко настолько, что сама уперлась поясницей в мойку с плитой позади себя. Распахнула на себе такую же длинную рубашку чуть ли не в пол, просто чтобы прижаться без всего, понять, как это, запомнить, перезаписать что-то у себя в голове на этот тактильный контакт. — Я очень тактильная. — Я заметил. Над головой тепло хмыкнули, сжимая кольцом рук под лопатками. Одна ладонь, шурша тканью юркнула в волосы на затылке, вторая — ниже, на поясницу. — Это — тоже очень приятно. — Так а что ты хотел тогда предложить? Перед миссией? И не захотел озвучивать. — Разве это не логично, что именно? — Ну, — пожала плечами, — это может быть всем, чем угодно. Мне приятно всё, что ты делаешь. — Ну, — точно также пожал плечами в ответ, — я, на самом деле, до сих пор не решил, что именно хотел. То ли перегнуть тебя через стол, то ли вот так вот стоять. Легонько посмеялась. Да, вот и у меня точно такая же ситуация. Непонятно, чего именно хочется больше: быть перегнутой через стол или стоять вот так, прижимаясь своей грудью к теплому плоскому животу, пока сильные руки прижимают точно также в ответ. В них тепло. В них спокойно. Как никогда и нигде больше в жизни. — Пошли, — выпутала его ладонь из своих волос, крепко сжимая и переплетая уже по привычке всеми пятью пальцами. Коротко кивнул, поправляя ворот рубашки на мне. — Вот с этой черты — начинается мой особенный мир, — у подъема лестницы, остановилась. — Конечно, здесь были и наши оболдуи, и Шикамару на полу где-то там спал, и мои два придурка. Но.. никто и никогда не видел этот мир таким. И я тебе его покажу. Шел сзади, не отставая ни на шаг. Тихо, бесшумно, уютно, спокойно. У двери немного замялась. Собственный второй этаж сейчас выглядел каким-то другим, каким-то странным, каким-то не таким, как раньше. Какаши, тихо прикрыв за собой дверь, облокотился к ней спиной, за талию подтягивая меня со спины к себе. Это успокаивало. Откинула затылок ему на ключицу. — У меня тоже проблемы с личным пространством. Но, знаешь, Гая это никогда не волновало, — тепло улыбнулся над моим затылком. — Видимо, как и твоих друзей. — В целом да. Потому что я сама себе противоречу в этом плане. Жутко тактильная, но только когда сама что-то делаю. Если кто без спроса тянет свои культяпки — может получить по голове. — Занятные противоречия, — пригладив мои волосы на затылке, убрал их все немного на правый бок, прижимаясь туда губами под маской, размеренно вдыхая и выдыхая. — У меня была кличка «‎убийца друзей»‎, знаешь. — Не соответствующая реальности. — С чего ты взяла? Я всегда раньше ставил цель миссии превыше всего. Я шёл на все, что угодно, лишь бы её выполнить. — Тем не менее, другие люди не имеют никакого морального права что-то говорить про других, особенно не зная правды. Теперь ты герой Конохи и будущий Шестой Хокаге. Это ли не главное? Твои друзья будут гордиться тобой, где бы они сейчас ни были, когда ты напялишь эту мантию вашу со шляпой хокаговские. — Это..это всё — будто бы не моё. — С чего ты взял? У тебя на лбу написано «‎Хокаге»‎. А те, кто этого не видит — значит просто слепцы. После всего, что ты пережил, это лишь самая малая часть, чего ты достоин. И не препирайся. Я могу спорить хоть всю ночь на этот счёт. — Ладно, — тепло хмыкнул мне в волосы. — Я сигареты с лоджии заберу, — аккуратно выползла из захвата, забирая с лоджии все, что хотела, оставляя дверь приоткрытой. Июньская ночь была прекрасно-теплой, такой теплой, что ветра почти не чувствовалось. Уселась на пол возле дивана на теплый ворс, подкуриваясь. Какаши сидел примерно там же, напротив книжных шкафов, внимательно изучая глазами корешки книг. — Ашок Феррей? — Прозаик из Шри-Ланки, но пишет на английском. Мне нравится. — Очень много классики. — А как иначе? Она поэтому и мировая классика. Её просто знать надо, чтобы не выглядеть дураком, как по мне. Хотя мне больше другое нравится, но всё равно читаю. Мозгу нужна пища. Особенно, если твоя работа в большинстве своем — деловые переговоры. — Откуда у тебя столько времени на все и сразу? — В моем рабочем дне, как правило, двадцать три часа, один час — на сон, если повезет. Дальше — уже сам посуди. Знаешь, слишком продолжительная депривация сна может привести к смерти — но ученые так до сих пор и не выяснили почему. Всё ещё проводят кучу экспериментов, к сожалению, на животных, и знаешь, что самое странное? Между крысами контрольной и экспериментальной групп нет устойчивых различий. То есть одна группа — нормально спит, а вторую постоянно стимулируют, вызывая депривацию сна. И, кроме того, у ученых так и не получается четко определить причину смерти. У крыс, подвергавшихся депривации сна, наблюдается потеря веса и увеличение надпочечников — и это все аномалии. Невозможно определить точную анатомическую причину смерти. Хотя на уровне понимания, конечно, можно привести кучу причин. Но строго анатомическую — не могут. Слишком сложный химический баланс у нас в головах. А мы его и не поддерживаем. Так и таскаемся либо с депрессивным психозом, либо с тревожным расстройством, либо ещё с чем. — А как, интересно, жить без этого всего? — Какаши, откинув голову на кровать, ухмыльнулся. Тихо посмеялась в ответ. — А кто бы знал, Какаши. Ну как-то же все живем. У кого что, как говорится. Молча курила в потолок, пока он, взяв в руки какую-то книгу, изучал дальше мой мир. — Ты по привычке прикрываешь глаз? — Хм, — тепло хмыкнул в книгу, — видимо, да. Непроизвольно получается. — Представляю, сколько он сжирал у тебя чакры постоянно. — Да, — кивнул, — зато с двумя смог сразу сусаноо отчего-то возвести. Причем финальной стадии. — Гений же, — пожала плечами. — А у тебя? — Тоже есть, да. Красный такой. Красивый. Саске мне тут рассказал, что это не из-за ненависти всё. Наверное, я, если честно, была немного пьяна в этот момент. Возможно, не немного, если ему потом пришлось тащить меня домой. — Саске тащил тебя домой? — удивленно выгнул бровь над книгой. — Не то слово. Спать ещё потом укладывал. Вообще, наверное не очень хотел, чтобы я, цитируя его, в какую-нибудь канаву завалилась. Кивнул, тепло улыбнувшись. — Он очень похож на меня, на самом деле. Только я вовремя нашел выход из этого всего. — Так и он тоже ищет. Представь, что бы было, если после этого всего он опять ушел, и так бы всю жизнь один скитался. Это очень грустно. Я этого и боюсь. Поэтому делаю всё, что в моих силах, чтобы его переубедить. Намучился ты с ними, наверное, когда ещё совсем детьми были. — Есть немного, да, — опять кивнул, — но оно того стоило. Если бы не они трое — неизвестно, что бы вообще было. — Быть учителем — прекрасно, на мой взгляд. Ирука тут мне предложил. — Всё так, я его и надоумил. — В смысле? — выгнув обе брови, потушила окурок, подкуриваясь следующей. — А почему нет? Ты себя видела со стороны? — тепло посмеялся. — Нотации всем только и читаешь. — Как дед? — рассмеялась в ответ. — Ну, — пожал плечами, убирая книгу и доставая следующую, — пусть будет так, если тебе комфортно. — Ладно, — согласно кивнула. Покурила ещё в тишине в потолок под шелест страниц. Вытянула обе ноги, щелкая суставами. Какаши, не отрываясь от книги, одной рукой поймал обе ступни, укладывая себе на колени. — Красным выделено — зачем? — Привычка. Понравившиеся моменты всегда выделяю красным. Всё равно мои книги, могу делать с ними, что захочу. Коротко кивнул, переворачивая страницу. — А это что за язык? Под японским? Наклонила голову, рассматривая корешок книги. — Суахили. Там много вставок на нём. Кивнул, снова переворачивая страницу. — Интересная литература. Никогда такой не встречал. — Можешь брать, что хочешь, если тебе интересно. Молча докурила ещё одну в потолок под тихий шорох книг. — Знаешь, когда Наруто станет Хокаге, мне бы хотелось.. ещё одного своего дальнего-предальнего родственника, получается, увидеть, посмертно хотя бы, в чине героев Конохи. Дважды причем. Ну, раз Саске мне седьмая вода на киселе по фамилии, значит и он тоже. — Логично. А почему при Наруто? — При тебе будет слишком рано. К этому нужно обоснование. Да и Саске, надеюсь, к тому моменту уже будет взрослым и более осознанно на всё будет смотреть. Он очень умный ребенок. И добрый. Глубоко в душе. — Всё так. У них, на самом деле, доброта на каком-то генетическом уровне, что ли. Скрытая, конечно. Точнее, не у них, а у вас. Хмыкнула. Когда-нибудь я смогу привыкнуть, но видимо не сейчас. — Мне кажется только один из Учих сможет понять другого, — почесала бровь. — Вероятнее всего. Лично я всех троих до конца понять так и не смог. Да они и не подпускают. Молча насчитала в своей голове Обито, Итачи и Саске, но переспрашивать вслух, конечно же, не стала. Зачем ворошить больное, м? Молча докурила, непроизвольно щелкнув большим пальцем на правой ступне. — Болят? — Прямо сейчас — нет. Какаши, крепко удерживая мои ступни, нагнулся к шкафу, аккуратно убирая туда изученную книгу строго на её законное место, даже под той же глубиной угла относительно других книг, будто бы запомнил фотографически. — Какаши. — М? Вернулся обратно, откидывая голову на кровать, рассматривая своими бездонными глазищами всю и сразу за раз. — В моем мире тебе бы не пришлось через всё это проходить. В моем мире ты бы никогда не был один. Но между нашими мирами есть сходства — в обоих, в конечном итоге, ты достоин самого лучшего. Я всё сделаю для этого союза дальше, чтобы страна Огня была самой спокойной, мирной и цветущей вообще в мире. Какаши тепло хмыкнул, раздвигая мои стопы у себя на коленях в стороны, затем точно также раздвинул икры. — Каждому Хокаге нужен Сасаукагэ. Скрытая или поддерживающая тень. Надеюсь, поняла игру слов. Коротко кивнула. — Будешь моей Сасаукагэ? Тепло рассмеялась. Это правда уже ни в какие ворота, ни в какие из существующих в принципе. Нормальные люди, ну, не знаю, делают предложения руки и сердца и всё в таком духе. Но, видимо, это всё не про нас. Далеко не про нас. — Сделаю всё, что в моих силах. И Саске тогда будет следующей Сасаукагэ. — Хм, — задумчиво выгнув бровь, раздвинул ноги дальше, уже за колени. — Да, очень даже будет. Кто, если не он. — Именно, — кивнула, съезжая по ворсу на заднице. Какаши абсолютно еле заметно стащил меня пониже, чтобы ноги можно было раздвинуть полностью. Сам, пристав на коленях, поцеловал через маску куда-то в живот, стягивая бельё и укладывая его на диван. Как ни в чем не бывало, вернулся на свое место. Выгнула вопросительно бровь, усаживаясь обратно поудобнее. — Что? Я не успел всё рассмотреть на крыше. Почесала лоб одним пальцем, тепло хехая. Это правда всё какое-то странное, непонятное, но очень органичное и приятное. Какаши же легонько толкнул в икру своей босой стопой, кое на что намекая. Согласно кивнув, уселась широко раздвинув ноги, упираясь локтями в колени. Подкурилась. — Мне нравится, что ты понимаешь меня без слов. — Взаимно, — кивнула, теперь уже на каждую затяжку внимательно рассматривая его в ответ. Хотелось запомнить всё, от и до. Каждую венку, каждую выемку, каждый шрам, чтобы знать, где именно болит и как сильно, чтобы вытаскивать это, пытаться заживлять и, я надеялась, в конечном итоге попытаться все это излечить. Протянул ко мне руку. Потушив окурок, перебралась к этой руке, забираясь сразу на колени. — Можешь снять её. И свою тоже. Первой, конечно же, стащила лишний слой ткани с себя, затем — с него. Теплые ладони тут же обхватили обе лопатки за раз, лицо прижалось к ключице с заживающей меткой. — Почему так долго заживает? — Не знаю. Ибики-сан постарался на славу, еле свели хотя бы так. Да и ладно, господи. Я и так рада, что сняли наконец-то. Это, знаешь, было такой финальной точкой, что здесь приняли. — Послезавтра собрание с Даймё по поводу Саске. — Знаю. Видимо, без него проведем. Там Итан с Джеем тоже уже всю плешь проели за Саске. — А они с чего вдруг? — Потому что у них есть глаза. И они тоже из другого мира. И видели многим хуже людей, а не этого бедного затюканного ребенка. Но, знаешь, я же ведь тоже по началу на него злилась и всё в таком духе. До сих пор стыдно. — Иногда мы бываем слишком ослеплены чем-то. Не твоя вина. — А что насчёт твоей вины тогда? Молча подышал мне куда-то в ключицу через маску, перемещая обе ладони на ягодицы. Вот они у него в ладонях не помещались — слишком округлые да и женские же. — Я надеюсь, что теперь они просто вместе. Где-то там, — кивнул головой на потолок. Молча прижалась губами к виску. Ведь если захочет — продолжит. — Обито и Рин. Кивнула. — Обито всегда хотел стать Хокаге, а теперь..а теперь придется мне. — Почему придется? Ты просто реализуешь его мечту через себя. Так делают друзья. — Ты так считаешь? — А почему нет? Я тут историй про вашу деревню наслушалась, и везде есть свои параллели. Мадара мог бы стать Хокаге, но стал его друг, Хаширама. Мама Наруто хотела стать Хокаге, но стал её муж. Любимый человек и брат нашей многоуважаемой Цунадэ-самы хотели стать Хокаге, но в итоге стала она. Так, мне кажется, мы увековечиваем мечты дорогих нам людей. — Так Обито тоже тебе какой-то там наверное родственник, получается. — Наверное, — пожала плечами, — да и Мадара, если уж копать куда подальше. — Индра. — Само собой разумеющееся. У нас, на самом деле, позывной у команды такой был. Индра. Вообще, ребята мои всегда говорили, что вот на него я похожа. А потом обстриглась и перекрасилась. — Обстриглась и перекрасилась? — Ну да. Может, отрастут покажу. Но мне нравится этот цвет сейчас. Я даже рыжей была, какой только не была, чем только не страдала в юности. — Занятно, — тепло хмыкнув, уложился щекой чуть выше солнечного сплетения. — Ты рисуешь? — М? — обернулась через плечо, рассматривая две наших маленьких картины с Саем на стене. — Да, немного. Не сказать, что талант. Просто когда долго чем-то занимаешься, начинает кое-что получаться. Там вон Сая ещё есть. Вот он хорошо рисует. — Покажешь? — Эта та часть моего мира, которая мне не очень нравится. В последнее время рисую больше несознательно, и получается одна сплошная психоделическая мазня. Но хотя бы какой-то выход из головы это имеет, уже хорошо. Вообще, всё, что на мне набито — это мои эскизы. — Да? Кивнула, отлепляясь от него. — Конечно, каждый тату-мастер под себя подгонял, но всё же. — А это что? — аккуратно уложил два пальца в выемку другой ключицы. — Электронная конфигурация атома серы. Долгая история. Это скорее просто памятка. Мотиватор. — Мне бы…, — спокойно встал со мной напару и уложил обоих на кровать, вытягиваясь в спине. Спокойно залезла одной ногой под одеяло, переворачиваясь на бок и второй укладываясь уже на него, — ...хотелось услышать эту историю. Ладонь, крепко сжимающая поясницу, теплое сильное плечо под моей грудью и вторая ладонь на собственном предплечье, которое как и всегда тихонько ныло и болело — всё это заставляло вываливать вообще всё, о чем не спроси. — Есть такое состояние, знаешь, когда ты будто дышать не можешь. Не физически, а метафорически. Ты просто в какой-то..непонятно в чем. Оно просто не дает тебе толком дышать. Мне отчего-то показалось, что это состояние очень похоже на то, будто бы дышишь серой. Мне как-то привычнее переводить что-то душевное в более осязаемое, так лучше это пережить и с этим справиться, на мой взгляд. Ну и вот, чтобы напоминать самой себе, что нет ничего, с чем я бы не справилась, набила вот это. Всё равно никто не поймет, кроме меня. Поэтому место повиднее, чтобы в зеркало каждое утро видеть. — Занятно. Кивнула. Легкий июньский ветерок слишком приятно носился по этажу, задевая голую кожу. Пришлось всё-таки и вторую ногу засунуть под одеяло. Да и вообще забраться туда по шею. Какаши, внимательно на всё это посмотрев, забрался под одеяло следом. — Огромное одеяло. — Всё так. — Зачем? Хмыкнула. — Пошли. Покажу тебе ещё один свой собственный мир. Он уникален, потому что он существует только на той стороне одеяла. Знаешь, очень приятно прятаться от всего и вся под ним. Главное не закрывать глаза и пытаться увидеть нечто большее. Напоследок широко улыбнувшись, залезла под одеяло с головой. Какаши, пожав плечами, залез следом. — Видишь? Повернула на него голову, просто лежа рядом. Одной ладонью провела над нашими головами, расправляя ткань. — Что именно? — внимательно посмотрел на меня, потом на одеяло над нашими головами. — Тут — целый мир. Представь, что это просто небосвод. И весь мир умещается по эту сторону, а не по ту. — Постараюсь. — Ну смотри же. Вот Андромеда. Она летит навстречу нашей галактике, и однажды мы столкнемся. А ещё, если очень постараться, можно услышать симфонию планет. Самый низкий гул, если не слышать Солнца — это Юпитер. Самая тяжелая планета нашей Солнечной Системы. А вот там, чуть подальше — Уран. Самая странная планета. Она катится боком, знаешь. Не стоит, а лежит. Там очень холодно. Безумно холодно. Вот на левой лопатке — у меня Уран. — Почему именно он? — Он — самый одинокий, холодный, брошенный и забытый во всей планетарной системе. Иногда я чувствую себя именно Ураном. Если не постоянно. Какаши, кивнув, замолчал, думая о чем-то своем. Да и я тоже. Слишком идеальный момент, надо было всё запомнить. — Наверное, я тоже. — Два Урана? — А почему нет? — повернул голову на меня. Свет, пробиваемый с той стороны одеяла, довершал всю картину, превращая её в совсем что-то ирреалистичное, почти волшебное. — Хорошо, — кивнула, прикрыв глаза. — Тогда каждый Уран по отдельности уже не выглядит таким одиноким. — В этом и суть, — тепло улыбнулся одними глазами. Ладонью прочертил путь от коленной чашечки строго к самой верхней точке бедра изнутри. — Не болит? — Не особо. Вполне терпимо. Тут главное практика. — Соглашусь. Тогда иди сюда. Практика есть практика. Заливисто тихо хмыкнув, скорее довольно, забралась на него сверху, не вылезая из-под одеяла. Наоборот натянула повыше на наши головы, пока он снизу стаскивал с себя всё остальное ненужное. Аккуратно присела обратно, туловищем прижимаясь к туловищу. Вот теперь — идеальнее идеального. Абсолютное голые. Если не считать масок у кого каких. Но лично моя, невидимая, осталась где-то уже далеко-далеко, не найдешь. — Тепло. — Очень, — согласно кивнув, припала губами к ключицам. Идеально, как и всегда. — Ты меня пытаешься съесть? Какаши тепло посмеялся, пальцами зарываясь в мои волосы. — Почти. Пытаюсь отсечь всё лишнее, — широко улыбнувшись, уткнулась в живот. — Хорошо. Мне нравится в любом случае. Опустилась грудью ему между ног. Тоже идеально. Вообще всё идеально, подходит даже сюда идеально. Тем более вот так вот лежать, мягко оглаживая бока и что-то выводить губами с языком на каждом кубике вслепую под одеялом. — Мягко..а потом твёрдо, поняла? Кивнула. Поняла конечно же, о чем речь. Расслабив язык, мягко прошла от низа живота до кадыка под маской, осознав, что взяла лишнего, опустила ниже, на голую шею. Выдохнула. Теперь уже напрягая кончик язык прошлась обратно под его выгнутую навстречу спину. Это невозможно. Стало мокро не только на его груди, но и вообще везде, где можно. Просто от того, что он дышит тут под моим одеялом. Чуть ли не со скулежом дернулась ещё ниже, поудобнее устраиваясь у него между идеальных ног. Целовала всё, до чего дотягивалась, приподнималась на коленях, чтобы дотянуться до всего. До костей таза, до внешней части каждого бедра, до бока каждой ягодицы. Неправда, что только парни обращают на них внимание, неправда. Но тут главное — чтобы идеально вписывались, когда ты снизу. В целом, на это и надеялась в том числе. Опять мысленно перекрестившись, зафиксировала рукой, пропихивая в себя побольше. Он же, дернувшись и глубоко вздохнув, всё-таки вылез из-под одеяла. Раздвинул пошире колени, а ладонями поверх одеяла крепко сжал мою макушку под ним. Задохнусь — прекрасно. В этом и суть. Но давясь слюной, слезами и смазкой всё-таки выпуталась из этого захвата. Хотелось продолжить, а не откинуться ненароком у себя тут под одеялом. Какаши же одним рывком скинул его строго на пол. — Хочу всё это видеть с такого ракурса. — Тогда устраивайся поудобнее. Собрав отросшие волосы ближе к затылку, двумя руками размазала всё вытекшее по всей длине. В этот раз не хотелось упёрто переть до конца. Это мы уже демонстрировали. Теперь хотелось других демонстраций. Максимально высунув язык, попыталась просто уложить на нём головку, смотря прямо в глаза. У меня — получалось их не отводить, у Какаши — не очень. Веки сами по себе прикрывались под тяжелое дыхание из грудной клетки. Улыбнувшись, выпустила скопившуюся слюну. Было занятно ощущать его чуть подрагивающие ноги под собой, пока вся эта слюна долго, протяжно и мокро стекала в самый низ. Крепко обхватив за мягкую кожу с внутренней стороны бедер, открыла себе ещё больше доступа. Просто было интересно, получится ли теперь уместить всю мошонку за раз во рту, чисто спортивный интерес. Как раз же две щеки, зачем-то же их у нас именно две? Может, чтобы как раз туда помещать по каждому из яичек, м? — Что..ты.. Уместилось всё прекрасно. Правда, смотреть в глаза не очень получалось — вид загораживала невообразимая громадина, уложившаяся мне на лоб. Просто было интересно, что больше — моё лицо или это? Тоже узнаем, почему бы и нет. — Иди сюда. Сжав плечи, аккуратно снял с себя, подтягивая повыше, так, чтобы теперь это всё было ровно строго напротив моей груди. Закусив губу, постаралась быстро сообразить, что к чему. — Мне кажется, идеально войдет. Как считаешь? Какаши, посмеявшись с запрокинутой головой, кивнул, обхватывая обеими ладонями каждую грудь, разминая, сводя, разводя. Была в одном шаге от того, чтобы просто уже начать тереться о простыни или его ногу. Уже начинало стекать по бедрам. Обхватила обеими ладонями у самого основания, проводя вверх-вниз, на головку пустила ещё пару смачных дорог слюны — её нужно было для такого очень-очень много. Очень много. Сам подтянул меня к себе поближе, головкой юркнул через солнечное сплетение повыше. Сняла с себя обе его ладони. Поцеловала каждую с обеих сторон, в каждую венку, в запястья, убирая их на простыни. Сама же сжала покрепче обе груди чтобы было поплотнее, выгнув и пересогнув ноги под странными углами, чтобы было удобнее, прошлась вверх-вниз на пробу. — Идеально, да. Согласно кивнула. Идеально — мягко сказано. Так и перекатывала упруго-мягкие ткани, все уже тоже в слюне, скользящие, так мокро, так скользко, так идеально. Выгнув подбородок, добралась языком и до головки, теперь прочно её зафиксировав губами, чтобы грудью можно было обрабатывать всё остальное. Его тихие хриплые стоны - однозначно лучшее, что я слышала за всю свою жизнь. С прикрытыми веками дотянулся до моих сосков, попутно собирая ещё слюны, чтобы просто дергать их на себя, потом мягко оглаживать, потом сжимать двумя пальцами, оттягивать. Выпустила изо рта головку, пытаясь продышаться, ни на секунду не переставая просто напросто отдрачивать ни ртом, ни руками, а собственной грудью. Раздвинул колени ещё шире, опираясь на пятках сам двинулся навстречу, крепко удерживая за плечи. Остановилась, ладонями сжав крепче собственную грудь, чтобы было плотнее. Смотрела на это всё, прижав подбородок к ключице, вслушивалась в хлипы, сбитое дыхание, трение кожи о кожу. Закусила губу. — По..вернись.. С запрокинутой головой хрипло выжал из-под маски. Аккуратно отстранившись, развернулась, обеими коленями упираясь куда-то ближе к подушке рядом с его плечом. Перекинув волосы вперед, сразу наделась ртом на середину, не меньше, пока он, чуть прогнув меня в пояснице теплой ладонью одной руки, второй развел ноги пошире, всеми пятью пальцами сразу начиная перебирать всё, что попадалось под руку. Крепко простонала с занятым ртом, вибрацией горла вызывая точно такой же протяжный открытый стон за своей спиной. Разъехавшись ещё шире на коленях, ещё прогнулась в пояснице. Не хотелось пальцев внутри, хотелось снаружи. Оглаживающих, мнущих, скользящих. И он это прекрасно понимал. Как и всегда. А когда к этому всему ещё и добавился шлепок, а потом все пять пальцев крепко сжали чуть ли не ягодицу целиком, сама нашла остальные пять пальцев между ног и насадилась чуть ли не на все сразу, мыча что-то нечленораздельное с занятым ртом. Пришлось отстраниться, чтобы подышать, подменяя себя ладонью. Оглянулась из-за плеча. — Что? Как и всегда, улыбался одними глазами над маской, засовывая сразу четыре пальца по вторые фаланги, затем три, затем два, затем один по самую третью, сгибая так, чтобы задевать переднюю стенку изнутри. — Мы..мы все тоже вообще-то.. были в цукиёми. — Это..логично, да. Задохнувшись, запрокинула голову, пытаясь продолжить фразу, одной ладонью сгребая в кучу простыню, второй перетягивая крепко-накрепко по всей длине в такт его толчкам пальца в себе. — ..но.. я ничего не помню. Я не..ничего не видела. — А может..ты поставила блок? — Сусаноо сам по себе..да.. Коротко кивнул, поджимая колени к себе. Отъехав на своих коленях подальше, мягко скатилась на пол. Интересно, а о чем нормальные люди разговаривают во время прелюдии? А почему бы и не поговорить про Бесконечное Цукиёми. Действительно. Какаши же молча свесил и свои ноги с кровати, бесшумно встал, подходя вплотную. Поднял мою руку за запястье и приложил предплечьем, видимо, чтобы сравнить. — Уверена, что я бы видела в цукиёми это, — кивнула подбородком. Однозначно, больше моего лица, если даже предплечье от сгиба локтя до запястья еле умещало рядом. — Только вот это? — кивнул на это же. — Нет. Вот это, — кивнула ещё активнее, — тебя. Но я просто не знала, как ты выглядишь. В этом проблема. Разлепила обе губы пошире, мягко скользя своим предплечьем до ягодицы, второй рукой — тоже, чтобы сразу сжать обеими ладонями сзади, прижимаясь щекой к скользкому члену, чтобы кольцом губ с языком пройтись сбоку. Убрал мне все волосы с лица наверх, наматывая себе на кулак, насколько позволяла длина прядей. Повернув голову, опять насадилась, насколько могла. Горло, кажется, до сих пор было не в восторге после крыши, и, конечно же, он это прекрасно понимал, одной рукой направляя меня за волосы, второй — за подбородок. — И я..не был..в цукиёми. Даже..интересно, что бы я там видел. Слышала примерно четверть от всего, потому что в ушах стояли лишь одни хлюпанья с присвистами воздуха, который еле хватала носоглоткой. — Но вот это — я бы.. хотел видеть это каждый день. Еле оторвав голову, подняла её повыше, чтобы видеть лицо. — Только вот это? Отрицательно покачал головой, оглаживая подбородок и оттягивая нижнюю губу большим пальцем. Тут же всосала этот палец внутрь, языком шерша по подушечке и костяшке. — Нет, вот это, — кивнул подбородком вниз, — всё и сразу. Кивнула в ответ, выпуская палец и возвращаясь к своему занятию. Разочек так крепко насадил за затылок на себя, что с ногтями впилась в ягодицы в ладонях. Тихий «‎тц»‎ практически тут же сменился хриплым придыханием из диафрагмы. Еле отцепив побелевшие от напряжения пальцы, скользнула ими ниже, перебирая по внутренней части колен. С протяжным чмоком, еле оттащила свой подбородок, выпуская всю слюну с языка, которая тут же ринулась медленно стекать на теплый палас с высоким ворсом. — Ты очень красивый. Тепло хмыкнул, мягко гладя одними пальцами по плечам и ключицам. — Ты даже лица моего не видела. — И? — А если я, не знаю, — пожал плечами, — урод? — Не неси чуши. Всё, что на тебе — красивое априори. И то, что здесь — тоже, — обеими ладонями скользнула теперь на живот, на грудь, приподнимаясь на коленях. — Особенно вот тут, — зафиксировала обе ладони в районе сердца. Спустилась обратно обеими ладонями вниз, размазывая океаны слюны. Всеми пятью пальцами оттянул мне волосы со лба, чуть откидывая голову назад. Отстранил таз. Пришлось сиротливо уложить ладони себе на колени, всматриваясь во все глаза наверх с зафиксированной головой. Он же, второй рукой сжав у основания, решил провести то же исследование, что интересовало меня — сравнить с моим лицом. Широко улыбнулась. Всё знает и понимает наперед. — Однозначно, твоё лицо меньше. — Отлично, — широко улыбаясь во все тридцать настоящих и два вставленных, если не считать удаленных восьмерок, кивнула. — Знаешь, мне удаляли все зубы мудрости, поэтому у меня достаточно свободно движется челюсть. И ещё подрезали уздечку под языком. Поэтому… Просто высунула язык настолько, насколько позволял рот, часто-часто прошлась им по всей длине, не сводя глаз, на ходу прижимаясь носом, щеками, скулами, всем. Всё хотелось запомнить. — Ложись. Одним движением откинулась назад, опираясь на локти. — Шире. Раздвинула ноги ещё шире, вообще, могла их выгибать больше, чем на сто восемьдесят градусов, но это пока решила тоже припасти на потом. Со всем постепенно стоило разобраться. Какаши же, чуть наклонив голову в бок, внимательно смотрел свысока. Потом опустился на колени, перекладывая голову на другой бок. Но в отличие от многих предыдущих разов, смотрел не в глаза, а строго между моих ног, что-то изучая. Вздохнув, откинул голову назад. — Такая.. Дернула уголком губ вверх, абсолютно непроизвольно. Интересно было, какая именно такая и что именно такая какая-то. Выдохнув, откинул голову обратно, шурша ладонью по ворсу, еле коснулся двумя пальцами. Поясница непроизвольно дернулась с коленями напару, вздохнув, вернула всё по своим местам. Оставалось лишь глубоко дышать, ожидая. Покрепче многих пыток, через которых я проходила за всю свою жизнь, на самом деле. Чувствовать лишь легкое прикосновение двух подушечек, когда хотелось все, если судить по моим подсчетам на глаз, двадцать пять или двадцать шесть сантиметров внутри. И, если опять же судить по моим подсчетам на глаз, все двадцать в диаметре, потому что даже мои длинные дисплазийные пальцы не смыкались в обхвате. — ..каждый день бы. Вообще бы не выходил. Просто дышала. Глубоко. Так, что живот поднимался и опускался вместе с грудью под чавкающие звуки у себя между ног. — Розовая такая. Довольно кивнула. Тоже заслуга генетики. И, наверное, грамотного полового воспитания, что пигментация с годами сохранилась на отметке лет эдак тринадцати-четырнадцати. Наконец-то крепко сжав за бедро одной ноги, пальцами второй раздвинул большие половые губы, медленно входя внутрь. Еле опять удержала колени от непроизвольного сжатия под тихое шипение через зубы. Чем открытее поза — тем всегда теснее. Сзади, как правило, больше всего. Там физиология работает против тебя, как раз-таки, выпрямляя влагалище так, что добраться по нему можно вплоть до маточного отверстия. Больновато, потом, конечно, но что поделать. Медленно, с оттягом, не как на крыше. Не пытаясь вобрать всё то, чего так хотел и ждал, а пытаясь просто запомнить, изучить в трении под каждым углом и в разных петлях. Низ живота уже сводило и крутило, от всего и сразу. Покрепче ухватилась пальцами за высокий теплый ворс под собой. Нормальные люди, наверное, делают всё это в кровати. Не на крыше первый раз, и не полу - во второй. Но нормально в привычном понимании — не наш вариант, видимо. Да и зачем. Пусть нормальные со своим скучным живут себе, как хотят. — Слышишь, да? Кивнула с запрокинутой головой. Дышать получалось только с чуть приоткрытым ртом, который каждый раз открывался, когда он пытался войти ещё глубже. В доме, да и во всей Конохе стояла идеальная ночная тишина, только скользящие звуки снизу заполняли всё пространство за раз. Мой собственный мир — особенно. Лучшие звуки на свете. Посильнее ухватившись за внутренюю кожу бедер, раздвинул еще шире, практически полностью выходя. Улыбнулся. — Всё..вытекает, знаешь? — Это очевидно, — кивнула, дергаясь в пояснице от мелких-медленных с ленцой движений только одной головкой внутри. — Мне, кажется, проще ходить вообще..без белья, когда ты..есть. — Мне нравится..эта идея, да. Кивнув, сама насадилась почти полностью, несмотря на крепкую сцепку ладонями. Быть шиноби всё-таки иногда очень полезно. Не всё же людей на войне убивать, хотя бы такая польза будет. Для души, как минимум. Крепко прижав ладонью низ живота, перевернул на бок, сгибая левую ногу так, что колено спокойно легло на плечо, вторую ногу сжал в районе колена, раскрывая максимально широко, насколько можно было. Слету резко вошел так, что шлепок яиц о мои разведенные чуть ли не до треска в натяжении кожи ягодицы, оглушил весь второй этаж. Непроизвольно дернулась, даже пытаясь отползти, но держал крепко, никуда не уйдешь. Да и не хотелось. — Не сдерживайся. Я не сахарная. Тепло хмыкнув и пожав плечами, устроился поудобнее, чтобы прочно зафиксировать колени в теплом ворсе. — Как хорошо, что у тебя есть такой замечательное..напольное покрытие. — Видимо, стелила специально для тебя. Сама зафиксировалась посильнее на локтях, готовясь ко всему. На самом деле, в жизни всё устроено так, что чем мы громче, безбашенней и ярче в обычной жизни, тем больше нам хочется, чтобы в постели нас просто жестко отделали так, чтобы ходить потом можно было, придерживаясь за стенки. И наоборот. Чем спокойнее, рассудимее мы в обычной жизни, тем неизвестно какие именно черти сидят в наших омутах. В тихом омуте, как говорится. И когда две такие противоположности встречаются не в обычной жизни, а в постели, то просто остается гадать, к чему это приведет. А то, что они сосуществуют и в обычной жизни прекрасно — вот это уже более интереснее и сложнее. Спешно проанализировав это всё у себя в голове, хотела вывалить ему в лицо самое главное. Но будто язык отрезали. Ничего вообще не могла сказать, вглядываясь ему в чуть наклоненное лицо, чтобы ему было видно, под каким именно он углом вбивается. Лишь крепче ухватилась за ворс, стараясь расслабить, а потом потуже сжать все за раз мышцы влагалища, хотя куда еще теснее — итак ему приходилось растягивать под себя относительно долго, аккуратно. Хотя, это тоже дело времени. Хорошая штука — мышечная память. Чем больше практики, тем лучше из раза в раз. Не сумев сказать самого главного, просто задохнулась воздухом. Ворс шершавил и почти царапал бок, на каждый толчок таскало по инерции туда-сюда, вслед за ним. По второй ноге стекало все из разу, теряясь в ворсе, мир сжимался до двух цепких ладоней, крепко удерживающих мои ноги, хрипловатого дыхания через маску, низких тихих стонов из груди, звуков шлепков кожи о кожу, и самого идеального члена на свете, яростно вдалбливающего меня в пол второго этажа собственного дома. Еле проглотив всё собравшееся в пищеводе, сухими губами смогла выжать просьбу. — Хочу..сзади. Мягко остановился, отпуская обе ноги. Еле собрав их в кучу, села на колени, чтобы дотянуться до его груди, которая вздымалась и опускалась как-то спокойно-рвано. Мокро поцеловала над сердцем, под сердцем, в шрам, над ним, под ним, везде, пальцами забираясь в волосы. Какаши, мягко оглаживающий мою поясницу, уткнулся носом в макушку перед собой. — Хочу..чувствовать. Лучше чувствовать. — Что именно? Положил мои ладони себе на маску, накрывая сверху своими. — Так..сними. Я не буду смотреть. Выдохнув, ничего не ответил, прикрывая глаза. Прикрыла точно также, прижимаясь горячим лбом к горячему лбу. Чуть подтолкнула его к краю кровати, чтобы можно было просто сесть на него и обнимать, мягко оглаживать и обнимать. Сел на пол, придерживая меня за ребра. Села сверху, просто вдыхая и выдыхая ему в изгиб шеи под маской. Втянул воздух с моего виска, крепко фиксируя ладони чуть выше ребер, оглаживая одними пальцами кожу под грудью. — Родинка? — Две, — кивнула ему в шею, мягко касаясь губами ткани. Никто раньше никогда не обращал на них внимания, да и скрыты они очень даже хорошо. Две такие выпуклые небольшие родинки строго под левой грудью. Не знаешь — не найдешь. Переложила лицо в изгиб шеи с другой стороны. Так хорошо. Вообще всё хорошо. Даже просто вот так вот сидеть, снова одними пальцами изучая горячую кожу. Закинув руку за спину, сама нашла скользкий горяченный член, засовывая в себя на треть. Прогнувшись в пояснице, коротко выдохнула. Какаши же, от чего-то, решил в этом всём не участвовать, внимательно рассматривая моё лицо. Наверное, там было, что рассматривать. И закушенную губу, и выгнутые брови, и прикрытые веки, и несмыкающиеся мокрые губы. Единственное, чего хотелось в этот момент — просто поцеловать. Даже не глядя, просто поцеловать. Так сильно, что внутренности начинало крутить уже от невозможности этого. За всё это время что угодно уже побывало на мне и во мне, но только не губы. Это немного убивало. Но просить — нет. Это слишком глубокое вторжение в чужое личное пространство. Хотя, наверное, у нормальных людей это как бы точка старта. Ну и пусть нормальные со всем своим нормальным спокойно себе живут, ради бога. — Мне так..хорошо с тобой. Ноль реакции, только пальцы всё также оглаживали кожу, аккуратно задевая обе родинки. — Сними её. Пожалуйста. Я не..не буду смотреть. А тебе..будет удобнее. Ноль реакции. Даже наклон головы и глубина прикрытия век не изменилась. Только смотрел, редко и медленно моргая. Прижималась ближе, скользила грудью по груди, собирала пальцами тактильных контакт с его кожи рук над сбитыми мышцами, извивалась, тихо стонала через закушенную губу. — Что ты..именно хочешь чувствовать лучше? Всё та же ноль реакции, если не считать, чуть откинутой назад головы и закушенной губы под маской. Даже ткань собралась вместе с ней. Не смогла удержаться, наклонилась, коротко припечаталась туда губами, также резко отстраняясь. Хотя бы так. Хотя бы чуть-чуть так. Хотя бы через маску. Опустив ладони ниже, крепко сжал за талию, немного подбрасывая вверх встречным толчком. Наклонил голову к виску, потом спустился, еле касаясь носом, к мочке уха, потом к изгибу шеи. — Твой..запах. Когда я в тебе. Прикрыв глаза, выдохнула. Ты реально когда-нибудь меня до дурки доведешь. — Снимай. Я не открою. Откинулась подальше с закрытыми глазами, отвлекая его от борьбы с самим собой мягкими мокрыми медленными петлями вверх-вниз. Снял. Подтягивая мои руки за запястья, уложил ладони себе на виски со скулами. — Ты хоть.., — соскользнула, шире раздвинув колени, опускаясь ещё ниже, — ..представляешь, как мне хорошо, м? Кивнул два раза, откидывая голову вбок. С закрытыми глазами все ощущения обострялись раз в тысячу, не меньше. Оставалось лишь слушать тихие шлепки, придыхания, прислушиваться к собственному сбитому дыханию в животе, где что-то вдобавок к этому трепетало чуть ли не болезненно. — Сзади. Пожалуйста. Сняла с себя одну из его ладоней, засовывая себе в волосы на затылке. — Представь..как..ты их будешь оттягивать назад..Ты разве не хочешь? Чудом не упала от его резкого подъема, крепко удерживая за ягодицы. Была почти что кинута на кровать. Широченная улыбка вслепую сама по себе нарисовалась на лице, которое вжали в подушку одной рукой, второй заломил обе руки сзади, на пояснице. Пошире разъехалась на коленях, прогнулась так, насколько позволяла дисплазия и природная гибкость. Надеялась, что вид ему нравится, но пока что ничего, кроме двух его пальцев, во мне не было. К сожалению. Повернула голову вбок, чтобы не задохнуться в подушке, раз теперь эта его ладонь была занята другим. — Боже.. Не упоминать имя господа всуе — хорошая заповедь. Но лично я тоже в данный момент готова была сама уже начать читать молитвы, оттягивая ягодицы в попытке хотя бы как-то ощутить его позади себя, но он не торопился, почти издевался. Крепкий захват собственных обеих рук у себя на спине сковывал движения нещадно. Как же хорошо. Тихо простонав, прикусила губу. Ещё немного, и перешла бы на жалобный хнык, серьезно. — Открой ротик. Послушно открыла с закрытыми глазами, прижатая щекой к подушке, интуитивно вытаскивая язык. Как всегда угадала — во рту тут же оказались те самые два пальца, давящие на корень языка. С огромным удовольствием имитировала минет, елозя на простынях, обсасывая перепачканные во всем подряд пальцы. Это было идеально. Пальцы исчезли изо рта также внезапно, как и появились. Захват рук на спине был разжат. Теперь одна ладонь легла на поясницу, несколько раз проходя по всему изгибу, задевая каждый позвонок. Вторая ладонь, вцепившись в волосы на затылке, оттянула голову назад. — Если будет больно — скажи. Кивнула, как смогла. Говорить было не очень удобно с натянутой шеей. Корни волос чуть заныли. Идеально. Одним толчком вошел практически полностью, выбивая воздух из всей грудной клетки за раз. Вцепилась в простынь покрепче, в надежде её не порвать. Больно, конечно, да, но такой пустяк. Совсем немного. Совсем немного ради такого дела. Идеального дела. Моя матка, правда, была немного другого мнения, когда на каждом толчке под мои завывающие стоны об нее долбилась головка. Та самая боль, которая в удовольствие. Настолько приятная, что даже в груди ничего не тянуло, не болело и не жгло впервые за столько лет. Задыхалась, не могла глотать и толком дышать из-за натянутой шеи, затылок ныл от натяжения волос, поясница сбоку немного щелкнула от крепкой хватки длинных ловких пальцев. Самые волшебные стоны за моей спиной теперь были приглушены ничем. Благодарила открытую застекленную дверь на улицу, потому что было так жарко и влажно, будто бы засунули в котел для искупления грехов. Возможно. это он и был. В голове было пусто, и не волновало абсолютно ничего, кроме шлепков, ходящей ходуном кровати подо мной и цепких пальцев в волосах, оттягивающих так, что шея чудом не надломилась в шейных позвонках. Кажется, он что-то хотел сказать, наверное, но я не очень слышала. Да и не услышала толком ничего, кроме отдельных звуков, отдаленно напоминающих ш, т, р, у. Вообще, японский даже уже мало понимала, если честно, но однозначно пришла к выводу, что это самый горячий язык из всех существующих в мире. Сжав обеими ладонями ягодицы, задвинул так, что головой чуть ли не вписалась в изголовье. Зацепилась за простыни, надорвав всё-таки бедную ткань с одной стороны, пока между ног горячо и липко стекало, а потом это же залило поясницу. Сзади стало безбожно пусто и одиноко. Но кто сказал, что его это остановит. Просто размазал всю свою сперму по пояснице, крепко за нее держась. Пальцами размазал её же у меня между ног, будто пытаясь теперь засунуть обратно. Шея благодарно отдыхала, уткнулась лицом в подушку, пытаясь придержать весь воздух, набитый внутрь по самую матку. — Эй, я не.. Дернулась, но исключительно от неожиданности, потому что пальцы каким-то образом переместились с входа во влагалище к плотно сжатому анальному кольцу, проводя и там перепачканными пальцами, но внутрь залезть явно не претендовали. Пришлось достать лицо из подушки, укладываясь теперь на другую щеку, чтобы объясниться. — Просто в данный момент не...готова. На будущее буду. Какаши рассеянно хмыкнул, видимо, всё ещё отходя от оргазма. — Да я..и не претендовал. Просто..А у тебя есть? Что именно есть не очень поняла, но кивнула. У меня есть много чего. Всякого, разного, интересного, особенно и для анального секса в том числе. — Надень обратно, пожалуйста. Мне надо тебе показать. Тихо пошуршал за моей спиной, в конце легонько шлепая по ягодице, следом — невесомо целуя её через маску. Перевернулась на спину, чтобы хотя бы просто передохнуть немного, широко улыбнулась, немного прилипла к простыне, скатилась на пол, пытаясь собрать ноги в кучу. Вместе со всем стекающим из меня на высокий ворс отовсюду доплелась до шкафа, доставая всё нажитое. Аккуратно скинула всё это на кровать, демонстируя и плаг, и вагинальные шарики, и анальные, и вибратор, и двухголовый вибратор, и пару анальных пробок, и двухсторонний фаллоимитатор, и стек, и ошейник с поводком, и всякое по мелочи, типа перевязочных лент. Под выгнутые брови Какаши над маской, сунулась обратно в шкаф. — Вот ещё. Забыла. — А это что? — Портупея. Скрестив руки на груди, ждала реакции. И она была волшебной. Осмотрев всё внимательно одними глазами, пару раз перекладывая голову с одного бока не другой, откинул её на плечо, слишком не по-доброму улыбаясь глазами. — Теперь ты понимаешь, как мне было плохо без тебя, Какаши? — ухмыльнулась в ответ. Довольно кивнул. — Начнём. Это — можешь убрать. Пожав плечами, убрала всё обратно, кроме портупеи, ошейника с поводком, любимого вибратора и вагинальных шариков. Легко схватив за руку, уложил обратно на кровать на спину, широко раздвигая ноги. Посмотрел, подумал. Встал, вытащил из шкафа одну из лент. Сел обратно на коленях, показывая на себя одним пальцем, чтобы приподнялась. Приподнялась. Как я и думала — просто завязал глаза. — Чтобы тебе постоянно не приходилось держать их закрытыми. Кивнула. Это было и без того очевидно. — Держи её на видном месте, знаешь. — Обязательно. Чтобы всегда была под рукой. — Именно. Умная девочка. Довольно кивнув, уложилась обратно, пошире открывая рот. Потому что знала наверняка, что он сделает дальше, и как всегда угадала. Не прошло и секунды, как оказалась с засунутым по самые гланды вибратором, чтобы как следует смочить. Сосала на полную, со всей отдачей, потому что снизу между ног уже опять во всю орудовали пять идеальных ловких пальцев, перемазанных уже во всём, чем можно. Кожа поясницы немного стягивалась, но это вообще не интересовало. Во время идеального секса такие мелочи волновать не должны. Вот и не волновали. Надеялась, что он догадается включить его прямо у меня во рту. Почему бы и нет? И потом провести им по всему туловищу до самого низа. Он и догадался, сделав всё строго именно так, доводя чуть ли уже не до истерических конвульсий с выгнутым навстречу вибрациям позвоночником. Внутрь его совать не торопился. Жалобно вцепилась ногтями себе в разведенные бедра, двигаясь навстречу. Не заставляй меня умолять, а. — Раздвинь пальчиками. Напоследок себя смачно царапнув, раздвинула все губы, до которых дотягивалась, обнажая и клитор, и прилично, наверное, натертую, несчастную покрасневшую скользкую дырочку. В неё тут же юркнули два пальца, провернулись, согнулись в костяшках, опять дергая за переднюю стенку, вторая ладонь с крепко сжимаемым вибратором, выгнувшись в запястье, прижалась к клитору, выбивая три подряд жарких стона и ещё больше надорванную несчастную простынь под моей ладонью. Вцепилась в нее обеими ладонями, приподнимаясь на лопатках. Хотелось и собрать колени в кучу, и развести ещё шире. Слишком хорошо. Каждая вибрация не встречала ни единого препятствия, на моем любимом для такой стимуляции режиме, отдавая в тысячу тысяч нервных окончаний за раз. Он был бесшумным, практически, поэтому отчетливо слышала каждый хлюп пальцев в себе, переходящий в какое-то агрессивное дергание так, что реально вытекало всё, что могло, стекая по бедрам и ложбинке между ягодиц, скапливаясь у колечка мышц в том числе. Пальцы реально онемели, дергались, физически больше не могла их удерживать, отпустила, перемещая обе ладони вслепую ему на плечи, приподнимаясь навстречу. А он же решил сменить режим на более интенсивный. — Блять… Примерно всё, на что меня хватило, откидывая обратно на кровать и выгибая спину дугой. Как тут не посквернословишь, когда теперь этот вибратор скользит вверх-вниз, задевает всё, жужжит уже громче, а тебе остается лишь елозить задом по простыне, поясницей приклеиваясь от застывающей спермы к кровати. Раздвинув заново обе пар губ, медленнее медленного засунул его по самую рукоятку наконец-то внутрь, снова меняя режим, но теперь на более спокойный. Выдохнула, унимая дрожь в позвонках. Но счастье долго не продлилось — два раза внутрь, два раза наружу, и он переключил на самую быструю скорость, имитирующую поступательные толчки, двумя пальцами теперь крепко сжимая клитор. Дрожащими коленями попыталась отъехать подальше, просто инстинктивно, потому что слишком хорошо. Бывает просто хорошо, а это — слишком хорошо. Оставалось надеяться, что оргазм будет обычным, а не через сквирт. Лишь дважды в жизни это переживала, и каждый раз потом собирала себя по частям — хорошо не то, что слишком, а чересчур. Но шум вибратора глушился всё сильнее и сильнее, подтверждая опасения — огромная липкая лужа пыталась вытолкнуть его, а стенки судорожно сжимались, в низ живота будто засунули свинцовый шар, готовый упасть на пол, пробивая его до первого этажа. — Даваай, ну же. У меня чуть сердце на остановилось от этого довольного голоса. Возможно, он улыбался. Возможно, довольно. Маски не было - слышно было всё отчетливо, сам чуть ли не стонал, закусывая губы поочередно. Резко выключив вибратор, вытащил его, отбрасывая за ненадобностью больше куда-то на пол, судя по приглушенному стуку, тремя пальцами под третьи фаланги вошел внутрь на одном толчке, выбивая из меня всё, что можно. Надорвав с другой уже стороны простынь, дернулась, протяжно выстанывая что-то громкое с открытым ртом и запрокинутой головой, сама дернулась навстречу, отпуская себя. — На меня. Судя по звукам, которые умудрялись пробиваться через толщу сжатого до вакуума для меня воздуха вокруг, привстал на коленях повыше, чтобы мои разведенные ноги были напротив груди и живота. Снова сжав обеими ладонями несчастную простынь до треска, выгнулась до щелчка в позвоночнике высокой дугой над кроватью, подтягивая колени под себя и смачно кончая со сквиртом, освобождая целую лужу на свои бедра, на простынь, даже на несчастный высокий ворс, на его живот и на грудь. Додоив своими тремя пальцами всё до конца, аккуратно их вытащил, давая возможность мне собрать ноги в кучу после судороги, помогая это сделать. Стопой задела его живот, и он, обхватив ее двумя руками, оставил специально на нем, проводя легонько босыми пальцами по собственной теплой липковатой луже у него на животе. — Лучшая. Знаешь. Постаралась кивнуть с раскисшими мозгами и гулким сердцебиением. — Ты. Тепло посмеялся, забираясь обратно на кровать. Наклонился, целуя снова через маску, языком стукаясь о ткань, спустился на подбородок, на шею. Пыталась отвечать, но получалось вообще мало что толком. Это же его наоборот радовало. Ну, ещё бы. Не каждый может сделать вот так. Так. Вот так вот довести. Вытянула руку, пытаясь найти ошейник. — Уже? Нашла вслепую, кивнув ему в ответ. — Да. Как раз сейчас всё сжалось максимально. Тебе понравится, обещаю. — И я не сомневался. Помог затянуть удавку, одной рукой легко переворачивая на живот. Постаралась героически подняться на коленях, прогибаясь опять в пояснице, локтями упираясь поудобнее. — Не ведись, если буду сипеть и кряхтеть. Это наоборот значит, что всё в порядке. — Учту, — тепло хмыкнув, опять огладил весь изгиб поясницы вверх-вниз, перекладывая следом в эту руку поводок, наматывая побольше на кулак, чтобы оттягивать и придушивать можно было сильнее. Шумно стянув с себя опять маску, видимо на пол, аккуратно медленно вошел до упора, подвисая в этой точке. Крепко прижалась задом к нему, как дотянулась, чуть вильнула, сама отстранилась, сама насадилась, сама отстранилась, сама насадилась. Получив удовлетворительный шлепок, продолжила медленно скользить. — Хорошо так. — Да, — кивнула аккуратно, и на этом все способность к воспроизведению нормальных звуков закончилась, потому что поводок на шее натянулся, оттягивая голову назад. Вторая ладонь опять сжала правую ягодицу до синяков. Кровать жалобно шатнулась, поводок натянулся ещё сильнее. Вцепилась пальцами в изголовье, стукаясь костяшками о стенку на каждый толчок, оставляя в стене мелкие вмятины от согнутых костяшек. Раньше я только разбивала их кому-то о голову. Например, лучшему другу. И сипела, и шипела, подгоняемая шлепками поочередно с каждой стороны. Одной ладонью хваталась на ошейник, на автомате, чтобы хоть как-то ослабить натяжение, но всё это — лишь одна сплошная игра, потому что так всё и должно быть, именно так, и никак иначе. В этом и суть. И кто-то её понимает, кто-то — нет. Мы же понимали. Оба и абсолютно одинаково. Намотал поводок еще сильнее на кулак, вдалбливаясь еще сильнее, так, что колени просто не выдержали и разъехались почти до упора. Стукнулась головой почти в подушку, но шею держали крепко, цепко, кожа натягивалась, горло кряхтело, глаза закатывались. Дышать правда было практически нечем, но хватала воздух пересохшими губами, пытаясь стянуть широченную улыбку с лица. Пригвоздил полностью к кровати, наваливаясь практически полностью сверху, еще смотал ошейник, наклонился к плечу, уткнулся в него лбом. Все вокруг уже было мокрым, влажным, горячим, от испарины, от смазок, от всевозможных жидкостей нас обоих. Идеальнее идеального. Царапнула стену, переходя от терзания стены к бедной простыне, на которой уже не оставалось живого места. Скинула подушку, чтобы не мешала, скинула вторую, просто от инерции толчка махнув рукой в её сторону, прошипела особенно сильно. В открытый рот юркнули три пальца, практически не давя - все силы уходили, видимо, на поломку моей кровати. Дергаясь всем телом, задыхаясь, с вынужденными парой дорожек слез из уголком глаз языком обвела все три пальца, раздвинула языком каждый от каждого, стянула, на сколько хватало кислорода, но его не хватало. Он позади меня почти рычал, почти проломил мне плечо своей щекой, переместился на лопатку, потом носом проделал путь до шеи, схватив за поводок так, что глаза закрылись от практически асфиксии, а всю грудную клетку обожгло. Вошел так, что изголовье кровати, стукнувшееся о стенку, отодвинуло её всю целиком чуть назад от отдачи, а одна из подставок каркаса матраса просто треснула и надломилась, перевешивая нас обоих на один бок. Хватка на шее ослабла, и я смогла вдохнуть несчастного кислорода, следом смеясь одними плечами. Мы сломали кровать. Черт возьми, мы сломали кровать, блять. Прикрыв лицо рукой, продолжила смеяться уже немного в голос. Кислород спешно возвращался, циркулируя в эйфорийном мозге, но ещё не до конца. — Чёрт.. Какаши, уткнувшись лицом мне в затылок, тихо посмеялся следом. — Ну, — пожала плечами, как могла, под весом его тела, — ничего страшного. Есть ещё стол. Только мне немного подышать всё-таки надо. Пошли на лоджию, Юрнеро всё починит. — Хорошо, — вдохнув мои волосы на затылке, аккуратно слез, натягивая маску и накидывая рубашку на разгоряченные спину в плечи. Стянул с меня ленту, отлепил от кровати. Неуверенно села на край, боясь и доломать её до конца, и просто встать на ноги. Не была уверена, что что-то из моего организма сейчас удержит меня в вертикальном положении. Протянула руку к своей рубашке, рассеянно моргая. Какаши, наклонившись, подал мне её в руку. Накинув её себе на плечи, еле вписавшись в каждый из рукавов, поднялась на ноги, еле отлепившись от простыни. Прилипала уже всем, чем можно. Чудом подобрав с высокого теплого ворса обратно свои сигареты, юркнула в приоткрытую застекленную дверь. Промахнувшись мимо Юрнеро, постояла, подумала, со второй попытки призвала. Какаши, юркнув за мной следом, внимательно за всем этим наблюдал, подбирая подбородок ладонью. — Починишь кровать. Без лишних вопросов. Ушёл, начал работать с энтузиазмом. Махнув рукой внутрь, закрыла дверь на лоджию, чтобы не мешал своей возней. — Они — часть тебя? — Да, — подкурилась, опираясь рядом с ним на подоконник. — Но всё равно к каждому нужен свой подход. По факту, они часть моего чего-то выдуманного и нарисованного. Иногда по бытовым вопросам вполне себе комфортно призываю, почему нет. Не хватает, бывает, такой руки в доме, знаешь. — Понимаю, да, — рассеянно кивнул в открытое окно. — Покажи шею. Задрав подбородок, наклонила голову вбок, затягиваясь. — Останется. — Так в этом и суть. Или ты ещё не понял? — Что именно? — Чем больше на мне следов от тебя — тем я живее себя чувствую. Почесал бровь. — Аналогично. Хмыкнула в фильтр, скрещивая ноги. Всё опять везде текло отовсюду. Да и у него — точно также. Немного даже уже опасалась, что к утру от второго этажа вообще ничего живого не останется. Но и это тоже идеально, на самом деле. — То есть, я могу делать вот так? Убрав сигарету подальше, подошла к нему ближе, аккуратно присасываясь к выпуклой мышце груди, чуть прикусывая, чтобы точно остался след. — В обязательном порядке. — И где? — Везде. Пожав плечами, затянулась. Повернула немного на себя, потом ещё, пока полностью локтями не облокотился на подоконник, рассматривая меня сверху вниз. Встала между его разведенных ног, аккуратно придерживая за плечи, предварительно стряхнув пепла побольше, чтобы ненароком не упал на него. Мягким засосом припала ко второй мышце, опустилась к животу. Оставила пару следов на ключице, на солнечном сплетении. Аккуратно на плече. Мягко, трепетно, почти не дыша. Он же внимательно за всем этим наблюдал, наклонив голову вбок и закусив опять губу вместе с маской тоже. Отлепившись от подоконника, оперся на него одним локтем, поворачивая меня точно также боком. Высунула на автомате правую руку в окно, чтобы туда стряхнуть пепел. Аккуратно подцепил меня за колено, вытягивая ногу и закидывая её просто на подоконник. Хмыкнув, устроилась поудобнее. Хорошо, что подоконники делала не такими высокими, чтобы вот так вот, видимо, доставать до неё стопой. Крепко обхватив за неё, второй ладонью притянул за поясницу к себе ближе, без рук входя по всему этому скользкому и липкому внутрь на две трети за раз. — Кури. И не останавливайся. Пожав плечами, затянулась, вглядываясь прищуром ему в бездонные черные глазища. Начинало светать. Благо, выход лоджии был на глухие сопки. Да и, если честно, меня мало интересовало, если кто увидит. Его, судя по выражению лица — особенно это не интересовало. Свободной от сигареты ладонью ухватилась ему за шею. С удовольствием прикрыв глаза, откинул на мою ладонь голову, ластясь чуть ли не как кот. Выпустив сигаретный дым с закрытым ртом, тепло улыбнулась одной ямочкой на эту картинку. Смотрела бы вечно на это, на самом деле. Сместила ладонь ему на щеку, охотно перебрался на неё, еще чуть ближе подтаскивая к себе с закрытыми глазами. Вот теперь — опять медленно, размеренно, тягуче. Почти невесомо. Просто запомнить, заполнить, что-то переписать у себя в голове. Прикрыв глаза, затянулась покрепче. Идеально. Затушив окурок, потянулась за второй, подкуриваясь пальцем абсолютно не парясь. Давно я так не делала. С зимы, если не дальше. Помню тот день, когда всё погасло, когда Шикамару подарил зажигалку, когда Саске сидел у себя на крыльце никаким, продрогшим до костей, когда впервые за многие годы нарисовала нормальный рисунок, а не мазню. Тогда всё погасло. Сейчас же — разгоралось вновь. Уложила аккуратно ладонь с сигаретой ему на сердце, немного прогибаясь навстречу очередному ленивому толчку. — Спасибо, что ты есть. Открыв глаза, ничего не ответил, опять прожигая дыру в моих собственных полуприкрытых. Целый новый мир. — Целый новый мир, Иллин. Тихо шепнув, опять прикрыл глаза, насаживая меня на себя покрепче. Молча кивнула сама себе, затягиваясь. Ступня на подоконнике немного затекла, поэтому просто аккуратно спустила её на теплый пол, поворачиваясь спиной. Задрав на мне полы рубашки, мягко прогнул под себя. Оставалось лишь рассматривать пейзаж, глубоко дышать полной грудью, изредка затягиваться и крепко прислоняться виском к его щеке под маской под размеренные уютные толчки сзади. Красивая картина, что перед глазами, что сзади. Но Коноха всё ещё мирно спала, абсолютно не догадываясь, что на окраине в бывшем квартале Учих происходило между двумя потерявшими в жизни всё и вся людьми, наконец-то что-то нашедшее, что-то очень важное. Особенно не догадываясь, что один из них — будущий Шестой Хокаге, а вторая — юридический представитель Мирового Союза, покрывающий Альянс Шиноби в том числе. Докурив вторую, затушила и её. — Пойдем? Немного прохладно, если честно. Не то, что бы было холодно. Просто всё остывало, сдувалось легким ветром и, логично, охлаждало. Кивнув мне в затылок, аккуратно вышел, пропуская вперед, чтобы забрала настрадавшегося Юрнеро себе обратно в тату. Когда-нибудь бедный малый начнет меня ненавидеть: то крышу от снега очисти, то кровать почини, то трубы подтяни под домом. Ну а что поделать, взрослая жизнь она такая. Не обращая внимания на гневное пыхтение Юрнеро из-под маски, убрала его, оценивая работу. Починил прекрасно. Подняла с кровати портупею, свободной рукой скидывая на пол с себя обратно рубашку. Подвязала, аккуратно укладывая все ремешки на ребрах и груди. Обернулась на Какаши. Он, демонстративно сложив руки на груди, поджидал у стола, чуть присев на него, в одной маске. Прошлепала босыми ступнями до него по настрадавшемуся за сегодня тоже ворсу, спихнула сразу же поважнее бумаги на пол, чтобы не попали под раздачу. Фото своей команды тактично тоже убрала. Чтобы не разбилось, от греха подальше. Подтянув к себе за поясницу, усадил на стол одним рывком. Тут же схватилась кольцом ступней за его поясницу, спустилась чуть ниже, ладонями очерчивая лопатки. Прижалась щекой в ключицам. Идеально тоже. Как и всегда. Сама нашла рукой, сама насадилась. Самостоятельность — это тоже хорошо, а он и рад был. На первое тревожное пошатывание стола, вцепилась покрепче в столешницу. — Медленнее? — Нет. Отрицательно ещё помотала головой внаверок. Коротко кивнув, вплел все свои десять пальцев в мои на столешнице. От сильного толчка чуть поскользнулась, ногой спихивая что-то на пол. Почти рассмеялась. Не зря спихнула всё самое ценное сразу же. Правда, забыла про чернила и кисти для письма на свитках. Сжав посильнее мои пальцы под своими, дернул ещё сильнее, меняя угол. Смогла лишь закинуть одну ногу повыше, вторая наоборот соскользнула на ягодицу, стукнулась локтями о столешницу, да так и зафиксировалась, закусив обе губы за раз. Одним пальцем поддев ремешок портупеи потянул обратно на себя. Потянулась следом. Сделала бы всё, что угодно, что попросил или приказал. Прижался одними губами через маску к моим, второй ладонью перебирая и сминая каждую грудь поочередно. Еле обхватила за плечи, елозя тазом навстречу, чтобы глубже, чтобы сильнее. Слишком уже мокро, слишком и чересчур сколько. За окном светало сильнее. Вцепившись в столешницу, опять скользнула, теперь уже опрокидывая чернила. Часть очень охотно решила затечь мне под зад. — Да твою.. Еще и чернил на жопе мне на хватало, но не смогла не посмеяться. Какаши тоже. Еще и помог это всё размазать, приподнимая одной ладонью за лопатки. — Это считается, что художник теперь? — Вполне. Перепачканной в чернилах рукой, решил что-то вывести у меня на солнечном сплетении, может, какой-то иероглиф. Не очень понимала, закидывая голову назад от очередного сильного толчка со шлепком. Обхватил за раз своими длинными пальцами сразу несколько ремешков портупеи, притягивая к себе, лицом к лицу, практически губами к губам. Лично мои — были открыты, не могли смыкаться, высохли, ссохлись уже от постоянного хватания кислорода. Но вот его — тоже. Пусть и под маской. Высунула один язык навстречу, маска натянулась, ткань очертила точно такой же язык по ту сторону. Притянул за ремни ещё ближе, чтобы кончики языков соприкоснулись. От невозможности сделать всё то же самое без чертового барьера опять болюче кольнуло где-то в животе, практически физически болюче. Но стряхнула все эти мысли из головы, чтобы не портить чертовски идеальный момент, чертовски идеальную ночь, вечер, деревню, письменный стол, кряхтящий деревом под моей задницей. За ремни обратно остранил, теперь обхватывая перепачканной в чернилах ладонью под коленом. Второй обхватил точно также, поглубже опрокидывая на стол. Охотно развела ноги пошире, уже просто принимая всё это. Кажется, собрала пару заноз в предплечья, да и плевать. Что-то опять упало, кажется, что-то разбилось, наверное. Одной ладонью вцепился в столешницу поверх каких-то бумаг, скинул их на пол, вбиваясь под новым неестественным углом. Смогла только хватать чем-то воздух, хрипло стонать и оторвать кусок столешницы, проломив её пальцами правой руки. А потом и сам стол особенно громко потрещал деревом, проседая с одной стороны. — Да господи! Засмеялась. Ну правда господи, какого черта. Хоть на лоджии ничего не сломали, и на том спасибо. Какаши, уткнувшись мне в макушку лицо, тоже тихо хрипло посмеялся. Пришлось слезать обратно на высокий теплый ворс, немного путаясь в ногах и поджимать колени, которые не хотели сводиться. В четыре не самых ровных в моих жизни шага, забрала обратно с лоджии сигареты. Он тем временем проверял починку кровати, просто укладываясь на неё, закинув одну руку за голову, второй перебирая в руках вагинальные шарики. Сунула сигарету в зубы, на ходу до кровати подкуриваясь. Не говоря ни слова, просто села на коленях к нему спиной, раздвигая ноги пошире. Чернила на ягодице тоже начали подсыхать, вообще уже всё подсыхало во всех местах, образуя пятна то там, то тут. Идеально. Собрав все пять шариков вместе, всунул мне в рот, придерживая за затылок сзади, проделав всё это между моим затяжками. Стукнулась разочек зубами о них. Просто уже, видимо, даже организм начал уставать, закаленный столькими боями и войнами. Всунул все пять, по одному, специально растягивая процесс. Его завершение ознаменовал торжественным шлепком ладонью в чернилах по такой же моей ягодице в этих самых чернилах. — Теперь встань. Аккуратно собравшись в кучку, встала. Переступила с одной ноги на ногу, откинула голову на плечо, оборачиваясь к нему. — Идеально. — Десять минут. — Хорошо. Кивнула, отходя чуть подальше, удерживая всю конструкцию внутри силой сжатия мышц. Села на пол, затушив окурок подкурилась следующей, подтягивая к себе скетчбук с карандашом. — Я знаю, чем мне занять эти десять минут. — Рисовать? — Да, — кивнула в открытый чистый лист, поудобнее устраивая сигарету в губах, — тебя. — Меня? — тепло-удивленно выгнул бровь, накрывая чистой ладонью свою грудь. — А кого ещё. Вот тут, — ткнула себя в висок, — постоянно. Будто кто-то посадил тебя и примотал ко мне. Переложил голову на другой бок, внимательно рассматривая с ног до головы. — Аналогично. Стряхнув пепел, поделила листок на части по традиции. Первый набросок не хотелось делать суперподробным или автопортнерным. Да и не сказать же, что мастер этого дела. Просто выделила мысленно этот скетчбук исключительно под наброски одного человека, так что первый можно было сделать таким, каким хотелось. Всегда исходила от эмоций, а не от картинки. Поэтому просто выводила линии и штрихи, ведомая чем-то из сердца. То, что знала уже. То, каков он без протектора, то, как держит в руке Ича-Ича, шрам на глазу, изгиб пальцев, ладоней. Только маску не смогла нарисовать. Потушив одну, прикурилась следующей. Набросками я рисовала достаточно быстро, за столько-то лет как не научиться. Следил внимательно, переводя взгляд с моего лица на карандаш и обратно, на скетчбук и обратно. — Покажешь? Кивнув, повернула на него лист. — А где маска? — Захотелось вот так. — Ты думаешь, что именно так выглядит моя скула и изгиб подбородка? — Да. Думаю, что так. — А остальное? — Мне захотелось сделать вот так. Под твоей рукой. — То есть ты даже на рисунках не пытаешься увидеть моё лицо? — Да, — пожав плечами, кивнула. — Зачем? Что это поменяет? — Может быть, многое. — Не думаю. Вернулась обратно в свой набросок, потягивая сигарету без рук, выводя дальше штрихи. — Лет эдак двадцать.. два или двадцать один год, не знаю, сколько помню себя сознательно, каждый день просыпалась с одним и тем же ощущением. Когда просыпаешься с утратой, с ощущением утраты. Каждый божий день. Знаешь, сколько было лет самому молодому человеку, которого приговорили к смертном казни в двадцатом веке в США? Четырнадцать. Суд присяжных состоял исключительно из белых по национальности, если так выразиться. Он провел в камере восемьдесят один день, а потом его казнили на электрическом стуле. Он до самой казни постоянно держал в руках Библию и клялся, что он невиновен. Но его не слушали. Его казнили. А через семьдесят лет признали его невиновным. Его казнили только из-за того, что он был черным. Вот, что происходит в моей голове постоянно. Вот, чем она переполнена. Каждый день просыпаешься с утратой, каждый божий день, много лет к ряду. Но теперь — нет. Оторвала голову от наброска, рассматривая его. Перехватила пальцами сигарету, затянувшись, огонёк направила в его сторону. — И ты думаешь, после этого единственное, чего мне хочется, забраться под твою маску? Это не так работает в моем мире. В моем мире есть человек. Мой мир, — опять ткнула в его сторону сигаретой, возвращая её обратно с глубокой затяжкой. Поводив ещё штрихами по бумаге, чуть наклонила лист вбок, чтобы посмотреть под другим углом. — Покажи. — Что именно? — Всё. Широко раздвинув ноги с торчащей оттуда петлей, повернула к нему рисунок, укладывая скетчбук к себе на живот. Перехватила пальцами сигарету, докуривая до конца. — Ты.., — сглотнул, — хоть представляешь, как это всё горячо выглядит? Пожала плечами. — А ты? — кивнула на него подбородком, лежащего вальяжно на моей кровати с точно такими же подсыхающими пятнами по телу всего и сразу, с длинными пальцами в чернилах и бездонными глазищами над маской. Потушив окурок, аккуратно поднялась, шлепая обратно до кровати. — Десять минут прошли? — Прошли. Уселась ему на колени, кивком подбородка намекая на желаемое освобождение от металла между ног. Ещё бы минута — и можно было взорваться просто от них одних под его пристальным взглядом. Чистой ладонью зацепился за петлю, медленно вытаскивая по одному, после каждого обязательно всеми оставшимися водя внутри по всем стенкам. Коротко стонала на каждый одной грудью, с плотносжатыми губами и зубами. Вторая ладонь в засохших чернилах улеглась на свою уже видимо родную такую же перепачканную ягодицу. Просто уткнулась во всего него сразу лицом. В виски, в волосы, в ключицы, в бицепсы поочередно, в каждое ребро, в каждый бок, оставляя за собой мелкие красноватые пятнышки, рискующие превратиться в маленькие синячки. — Милые, — огладил двумя пальцами мой живот, на что-то указывая. Наклонила голову. Мелкие красные пятнышки, всегда вспыхивающие от смущения. Но сейчас, видимо, просто от всего. За окном светало ещё сильнее. Придерживая за лопатки, мягко усадил на себя, не полностью, просто надо было завершать затянувшуюся процессию. Лениво, медленно, влажно, оглаживая обоюдно друг друга пальцами. Идеально. Перевернулась к нему спиной, заново усаживаясь на всю длину практически уже самостоятельно. — Снимай её. Без ответа молча стянул, укладывая ладони ближе к копчику, направляя. Выгнувшись, растянувшись ближе к его коленям, вернувшись обратно, вслушиваясь в его глубокое дыхание за спиной, пару раз дерганно выписав круги у себя на клиторе между ног, словила почти невесомый оргазм, такой, который будто бы освобождал от чего-то вновь. Спокойный, почти тихий, только пульсирующий по всему телу, затягивающий взгляд темной пеленой. Придерживая под грудью длинной сильной рукой, насадил на себя, особенно крепко сжав все кости моего туловища, точно также почти тихо, почти спокойно, почти невесомо догнал следом, заливая уже ноющее и немного даже побаливающее всё моё между ног. Аккуратно скатилась, не открывая глаз, шлепнулась на спину, восстанавливая дыхание. Головой улеглась ему на колено. Уложил свою ладонь на колено мне, мягко сжимая. — Иде… — ..ально. Хмыкнула, насколько хватало сил. Он тоже. Хотелось просто вот так вот лежать валетом до скончания времен. Но всё подсыхающее, засыхающее и тянущее отвлекало. — Помочь снять? Глаза можешь открыть. Кивнула, усаживаясь на кровати. Стащили в четыре руки с меня портупею, тоже отбрасывая куда-то на пол. Плевать, разберусь завтра. — Видимо, мне надо в душ. Осмотрела всю себя перепачканную во всем, чем угодно, особенно чернилы как-то странно порадовали. Прошлепал за мной в уборную, отмывая усиленно руку в раковине, пока я, особо не парясь, доплелась до душевой кабинки, даже не собираясь её закрывать. Надо было продышаться и остыть. — Смотри, они чистая. Под шум струй воды обернулась на него. Какаши, опершись боком на раковину, показывал мне правую руку, повернутую ладонью. Да, чернил на ней правда уже не было, все благополучно оттер каким-то образом. — Ну..да, — кивнула. Он чуть тряхнул ей в воздухе ещё раз. И до меня дошло. Достала свою руку, которая в кое-то веки перестала тянуть и болеть, из-под воды, поворачивая её точно также открытой ладонью к нему. — Моя тоже. И она не болит. Непроизвольно схмурила брови. Не хватало ещё под душем тут пробиться на слёзы какого-то облегчения. Схмурил их точно также, опуская взгляд в пол. Выдохнул. — Где у тебя чистые комплекты? — Самая верхняя полка слева. Увидишь. Там ещё и наматрасник, мне кажется, он тоже пострадал. Тепло улыбнулась, балансируя всё это. Кивнул, точно также тепло улыбаясь одними глазами. Баланс был восстановлен. Смыла с себя всё, вообще всё, на несколько раз. Ничего против этого не имела, но желание лечь в чистую кровать всё перевесило. Тоже очень приятная вещь, на самом деле. Особенно хрустящие от моего геля для стирки простыни на чистом голом теле. Спать в одежде не очень хотелось. Накинула верхнюю часть кэйкоги, вытеревшись насухо. Ероша мокрыми волосами, вернулась на этаж. Рассвело уже нормально так, можно было спокойно рассмотреть кое где собравшийся палас из-за ходящих ходуном предметов мебели, царапины на стене и странные выемки в ней же, поломанный стол с кучей всего валяющегося вокруг него, дорожки невесть чего застывшего по всему ворсу то тут, то там, особенно ярко виднелось пятно от чернил, зато кровать была приведена к исходному состоянию. Какаши как раз взбивал вторую подушку, идеально справившись с остальным. Собрав в кучу ненужное, отнесла до машинки, всовывая кое-как в барабан. Потом разберусь, честное слово, вот вообще не до этого. Когда вернулась на этаж, он уже шумел водой в душе, вроде как что-то даже мыча себе под нос. Тепло улыбнулась, наводя хотя бы подобие порядка в районе стола. Как минимум разобралась с несчастными чернилами, чтобы совсем не засохли тут на столешнице. Главным было, чтобы Ино с Чоуджи, от души подарившие этот стол, никогда не узнали, чем мы тут занимались с их почетным учителем деревни. Покурив на лоджии, мешая к привкусу мятной зубной пасты ещё и это, открыла ещё одно окно. Ранее утро занималось теплым, безветренным и по-настоящему июньским. Вдохнув на несколько раз полной грудью, бесшумно вернулась обратно, оставляя всё также приоткрытую дверь. С остальным разберемся завтра. Выискав чистое белье, еле нацепила, пару раз болезненно цокнув в пол. Ничего, пройдет. И вполне терпимо для такого идеального бесконечного дня, слипшегося в один уже по совсем другим причинам, не как многим до этого. Скинув кэйкоги на диван, залезла под одеяло, вытягивая всё тело за раз. Кое-где что-то тянуло, что-то побаливало, что-то стрельнуло. Ну и ладно. Точно также ероша влажные волосы, вернулся, в одной маске. Наклонив голову вбок, поизучал меня под одеялом. Вопросительно кивнула подбородком. Отрицательно покачал головой. Отвернулась спиной. — Спи без неё. Пожалуйста. Не буду смотреть ни в коем случае. Пошуршал за моей спиной, видимо, стягивая маску и накидывая домашний низ на себя. Забрался под одеяло, крепко прижимая к себе со спины. — Наматрасник тоже пострадал, да. Заменил. — Ну и отлично, — тепло улыбнувшись, прижалась в ответ, укладывая всё его предплечье целиком у себя на груди, обвивая руками. Прикрыла глаза. — Так подожди. Под одеяло залезь. Я кое-что забыла. — Что? — Будильник. У тебя же тоже выходной? — Да. Можешь идти. Подорвавшись, поплелась на первый этаж. Выключила. Проверила дверь. Скорее тоже какая-то взрослая привычка всё проверять. Вернулась обратно под одеяло, стараясь не смотреть на него лишний раз. Под одеялом было так тепло. Да и во всей кровати тоже. Да и на всём этаже, в целом доме. Так, как никогда раньше. Огромная кровать на одного, но на двоих — идеальнее идеального. — А что за иероглиф ты мне нарисовал? Не разобрала. То ли не знала, то ли из какой-то азбуки, которую не очень понимала, особенно в таком состоянии, то ли как будто бы где-то видела раньше, но просто не могла вспомнить. Где-то в каком-то или на каком-то не самом тривиальном месте. — Ты не знаешь, что он значит? — Нет, — покачала головой в подушку, крепче прижимаясь спиной к его груди. — Значит узнаешь, когда надо будет. — Ладно. Давай спать. Уткнувшись носом мне в волосы на затылке, кивнул. Расслабленное, разморенное и согретое тело чуть ли не ныло от спокойствия и приятной усталости. Мозг молчал. Просто молчал, не концентрируясь ни на чем, кроме теплых сильных объятий под одеялом со спины. Напоследок поцеловав его в костяшки пальцев на груди, крепко уснула, вымотанная за этот бесконечный день.

***

Проснувшись, нащупала ладонью только шуршащую простыню. Нет, я помнила прекрасно, как было тепло, спокойно. Ничего не болело, абсолютно нигде. Помнила теплое плечо под щекой, ребра под ладонью, которые поднимались и опускались. Провела и второй рукой вокруг себя. Приоткрыла аккуратно один глаз. Однозначно, на этаже я была одна. Открыла второй глаза, протирая оба, почесала щеку. Села, подтягиваясь на ладонях. Дверь на этаж была закрыта. Посмотрела на неё. Вздохнула. Дошлепала до уборной, вышла, забралась обратно под одеяло. Дверь на этаж открылась. — Ну наконец-то. Маска на лице натянулась широко-широко, будто улыбался под ней широко-широко. В руках — две чашки с кофе. Прикрыв за собой дверь стопой, зашел внутрь, присаживаясь на кровать. — Сам не так давно проснулся, если честно. — Спасибо, — кивнула чашке кофе, принимая во всё ещё теплые ладони. Отпила. — Лучший кофе в моей жизни, — посмаковав, выпила ещё. — А времени сколько? — Почти начало седьмого. — С..сколько?! — поперхнулась кофе. Я проспала практически больше половины суток. Я готова была сейчас разреветься, на полном серьезе. — Я не.. Хлебнула ещё кофе, пытаясь собраться в кучу. — ..никогда в жизни не.. Мой рекорд одного сплошного пребывания во сне, не подрываясь, не слоняясь по дому, не шатаясь — шесть часов сорок четыре минуты. Ни больше. На свой юбилей практически его побила, но Саске уполз слишком рано на первый этаж дышать и готовить завтрак с какой-то радости. На Новый год — тоже не смогла его побить, будильник, орущий на весь дом, перебудил и перепугал тогда всех. В рёкане тем более мы далеко его не побили, но он был хотя бы спокойным. — Я тоже, если честно. Ощущения какие-то странные теперь. Тоже отпил побольше кофе, отвернувшись, надел маску обратно, устраиваясь рядом спиной к изголовью кровати. — Очень странные. Это вот так вот себя чувствуют люди, когда высыпаются? — Наверно, — тепло хмыкнул себе в чашку. — Нет, — пожала плечами, — я не считаю больниц и слоновьих доз снотворных, и всё в таком духе. — Да. Это я тоже не считаю. Откинула голову ему на плечо. — Прекрасный день. Кивнул. — Но он ещё не закончился. Не болит? — Есть немного. Я бы..предложила небольшой перерыв. — Взаимно. Посидели в тишине, каждый потягивая свой кофе. Специально опустилась головой чуть ниже на предплечье, чтобы спокойно наверху пил свой кофе. — Не хочу уходить. — Если не хочешь — не уходи. Можем не вылезать из кровати и смотреть что-нибудь. — Что-нибудь? — А насколько ты знаком с мировым кинематографом? — Не особо. — Ну вот. Покажу тебе ещё целый новый мир. Развивает кругозор. — Хорошо. Выполнили поставленную миссию на ура. Шевелиться вообще не хотелось, даже есть не хотелось, ничего не хотелось. Хотелось лежать под одеялом, спрятавшись от всего мира и местами ему пояснять, что именно имелось в виду. Рабочий ноутбук, выделенный с барской руки Шикамару, была готова поцеловать в крышечку за то, что он просто у меня есть. А ещё хотелось поцеловать его. Всё было идеально. И переплетение ног, и рук, и тихий смех одной грудной клеткой у меня под щекой, и редкие походы до лоджии на перекур под его внимательный взгляд, не смог, конечно, удержаться от комментариев в адрес моей походки больше вперевалку, на что получил легонький шлепок по идеальной ягодице. Всё было идеально. Но осознание невозможности просто напросто его поцеловать что-то всё-таки тянуло в груди, гулко падая в желудок. Ни на что не надеялась, как и всегда в своей жизни, и ничего не ждала. Но отрицать того, что хотелось — было бы глупо.