Наследница

      Это было какое-то наваждение, которому под воздействием алкоголя я не смогла противостоять. Я смотрела на его лицо и видела в нем разрушенные надежды и мечты, видела то, чего я хотела больше всего на свете, но никогда не получила бы. В голове был непроглядный туман, а внутри все бушевало от переполнявших меня противоречивых чувств.       Как только мои губы соприкоснулись с его, в моей голове четко и детально выстроился образ той жизни, о которой я когда-то мечтала. Я готова была преодолевать трудности и сражаться, но он был бы рядом со мной, и все препятствия казались бы сущей мелочью.       Я вложила в этот поцелуй все накопленные годами чувства, где главенство занимала ярость. Мне казалось это единственным способом в данный момент донести ее до Итачи. Кроме ярости в этом поцелуе была та боль, которую я бережно лелеяла в своём сердце все эти годы, баюкала, ласкала, словно она была самым дорогим и единственным, что у меня было.       Без надежды на взаимность я впилась в него своими губами, первые секунды ощущая его замешательство. Но в какой-то момент Итачи ответил на поцелуй, в котором не было ни грамма романтики или нежности. С такой же яростью он водил своими губами по моим, а потом его язык проник в мой рот, и я оказалась во власти этого ощущения. Я не сразу заметила, что поменялась с ним местами и оказалась прижата к стене. Деревянная поверхность больно впивалась в затылок, пока его рука не оторвала от неё мою голову и не прижала к себе ещё крепче. Вторая рука властно легла на мою шею, сильно сдавливая скулы и подбородок. Было больно. Я же вцепилась в его плечи с такой силой, что, наверное, смогла бы проткнуть их своими пальцами. Мне хотелось разорвать его на куски, от переизбытка чувств я сильно прикусила его нижнюю губу, почувствовав на языке вкус крови. Но он даже не отстранился, продолжая так же сильно сжимать мое лицо, а его пальцы больно тянули волосы на затылке. Эта страстная злость захватила меня, и я просто утратила связь с реальностью.       В какой-то момент взаимная насильственность совершенно непроизвольно обратилась в нежность. Руки Итачи уже мягко и бережно ласкали мое лицо, плечи, талию, бёдра, а я сама ослабила свою хватку и водила по его рукам. Наши губы замедлились, и поцелуй стал глубже, чувственнее. Несколько волшебных секунд я чувствовала себя слишком счастливой для человека, который уже давно перестал искать счастье.       Отрезвление произошло внезапно. Слёзы сами по себе полились из закрытых глаз, а в груди образовался тугой комок обиды и негодования. Я оттолкнула его от себя как можно сильнее, пытаясь отдышаться и привести в порядок пьяный мозг.       Итачи хмурился и смотрел на меня с нескрываемым недоумением, а я...       Я снова вернулась в ужасную реальность, где мы были заклятыми врагами, и я собиралась его убить. Секундная слабость, глупые иллюзии, моя уязвимость — все это чуть не сломало меня и мою решимость. В этот момент я ненавидела себя даже больше, чем его.       Я отрешенно смотрела на него, не моргая, и мое сердце сдавил болезненный и неимоверно тяжёлый груз стыда и разочарования. Слёзы непроизвольно лились из глаз. Все, что мне оставалось, это вырваться из объятий оцепенения, устало отвести от него взгляд и молча уйти в свою спальню, все еще чувствуя огонь на своих губах и болезненные прикосновения его рук.       Даже алкоголь не помогал провалиться в забытье, я металась в постели, напрасно силясь успокоиться и уснуть. Под утро меня сильно затошнило, и остаток ночи я провела над унитазом, избавляясь от всего выпитого и съеденного за предыдущий вечер.       В общем и целом поспала я часа три, проснувшись с ужасной головной болью и моральным опустошением. Мне хотелось стереть себе память и искоренить из головы нелепый и безрассудный поступок, стоивший мне годами нетренированного самообладания. Вывод напрашивался лишь один: человеку, который так много скрывает, ни в коем случае нельзя притрагиваться к алкоголю.       Приняв душ и немного приведя себя в порядок, я решила незамедлительно свалить из дома под предлогом сдать одежду обратно в магазин. Я слетела с лестницы и выбежала за дверь так быстро, что напарники, скорее всего, даже не успели сообразить, что произошло. Я слышала голос Кисаме за дверью и его вопрошающий крик.       Мне нужно было срочно проветриться и прийти в себя, кроме того, я пока была не готова смотреть Итачи в глаза. Он, конечно, сделает вид, что ничего не произошло и сможет сохранить хладнокровие. Но к его поведению у меня тоже были вопросы. Вопросы, которые я никогда ему не задам.       Почему столь спокойный и невозмутимый человек поддался тому же самому порыву, которому поддалась и я? Или это был не порыв, а корыстный расчёт? Он хотел сломать меня таким образом? Как же тогда объяснить резкую смену с грубости на нежность? Я была пьяна, но от меня не ускользнуло то, что он делал и как. Это тоже проверка? Способ сломать? Он настолько владеет собой, что может вот так вот мастерски вести игру?       Как бы там ни было, все это не должно привести меня в замешательство. Ему нельзя доверять. На что ещё способен человек, убивший свою семью? В какие игры он будет со мной играть? Мысленно я дала себе слово, что какую бы игру он ни затеял, я буду оставаться на чеку и больше не позволю ему того, что позволила накануне. Я так долго шла к своей цели, столько работала, что было бы просто кощунственно с моей стороны так легко ему проиграть.       С этих угнетающих мыслей я решила перейти на другие, не менее меня волнующие: мой биологический отец.       Кисаме явно что-то задумал, потому как настоял на том, чтобы пойти со мной, «за компанию». А потом он выдал мне все: имя, место проживания, материальное положение, имена родственников, в том числе жены и детей. Кисаме не сказал, откуда он столько всего знает, но намекнул, что у этого «лорденыша» есть интересная вещица, которую можно продать на чёрном рынке за символическую цену с большим количеством нулей. Тогда стало понятно, откуда у паршивца такое рвение пойти «за компанию».       Я решила, что мне все равно на его планы. Когда верну вещи в магазин, перекушу в какой-нибудь закусочной. Вернусь в укрытие, надену свой броский плащ Акацуки и пойду к папеньке одна.

***

      Я стояла перед зеркалом в своей комнате, разглядывала себя в одеянии преступной организации. На моем лице все еще красовались следы вчерашней слабости: на подбородке и шее остались синяки от жестких прикосновений Итачи, губы немного припухли. Хорошо, что высокий ворот плаща Акацуки был способен всю эту прелесть скрыть.       На какое-то мгновение мне показалось, будто я не в своём теле. Как будто я смотрела на все со стороны, а девушка в зеркале — незнакомка. Это было весьма неприятное ощущение, приведшее меня к какому-то непреодолимому опустошению. Я вдруг перестала что-либо чувствовать, даже желание или интерес увидеть своего папашу. Единственная причина, по которой я хотела туда идти, заключалась в желании хоть на какое-то время свалить от тех двоих.       Кисаме, к счастью, снова куда-то ушёл, и мне не нужно было с ним объясняться. А вот Итачи сидел в гостиной и выглядел весьма болезненно. Наверху мне показалось, что я слышала кашель.       Спустившись, я привлекла его внимание, и он уставился на меня усталым и холодным взглядом. Я же старалась не смотреть на него, спокойно и размеренно натягивая белые сандалии.       — Куда ты? — Хрипло спросил он.       Я молчала. Я не считала нужным отчитываться перед ним. Он повторил свой вопрос, когда я уже обулась и направилась к выходу. Я приоткрыла входную дверь, но внезапно рука Итачи, появившаяся поверх моей головы, с силой захлопнула ее. Это привело меня в бешенство.       — Какого хрена? — Воскликнула я, резко обернувшись.       Итачи стоял слишком близко ко мне, я заметила под его глазами коричневые круги, его губы были белыми, лицо бледнее обычного. Он заболел?       — Я задал вопрос, — спокойным тоном напомнил он мне, медленно меняясь со мной местами и перекрывая мне доступ к двери.       — Знаю. И я на него не ответила. А теперь прочь с дороги.       Итачи стоял неподвижно и просто смотрел на меня. Горячая волна негодования прошла по всему моему телу. Я снова была на грани того, чтобы потерять остатки самообладания. Но на этот раз мне хотелось хорошенько отделать его, чтобы не мешался. Что это за чертовы игры? Его поведение стало меня пугать.       — Я сказала, отойди, — стараясь сохранять спокойствие, повторила я. — Хочешь завязать бой? Здесь?       Он отрицательно покачал головой и резко закашлялся. Итачи отошёл от двери, пропуская меня, и устало привалился в стене.       Я, готовая снова открыть дверь и уйти, замешкалась и от раздражения на свою слабость легонько стукнула кулаком в дверь.       — Что с тобой такое? — С подозрением осведомилась я.       Он молчал, и я снова ударила в дверь.       — Ладно, — раздраженно пробурчала я и поспешила уйти.       Путь предстоял неблизкий. По словам Кисаме, особняк лорда находился к западу примерно в ста км. от Скрытого Тумана. Близость достаточно опасная, но мне было все равно. Мысленно я ругала себя за слабость, но ничего не могла с собой поделать. Я сильно рисковала: специально надела плащ, хотя могла бы слиться с толпой, отправилась одна. Я прекрасно осознавала, что делаю все это нарочно, будто бы искала повод нарваться на кого-нибудь.       Кисаме сказал, что лорды любят нанимать охрану из числа опытных ниндзя, мне предстояло обойти их незаметно и пробраться в дом. Только тогда я задалась вопросом, которым должна была задаться с самого начала: что я ему скажу? Ещё более нелепый вопрос: ради чего я все это делаю? Кому и что я пыталась доказать? Чирику бы поколотил меня копьем за такую глупость.       Через пару часов я почувствовала чакру впереди себя. Как видно, особняк уже был близко, и охрана сновала туда сюда. Я подавила свою чакру, и нашла место обзора на высоком дереве чуть вдалеке.       Огромный особняк величественно возвышался среди густой чащи леса, четыре этажа, своды и башни, массивный каменный забор и тяжёлые ворота с гигантскими ставнями. Папенька умел развернуться.       Возле ворот стояли два стражника в простом одеянии шиноби Тумана, во внутреннем дворе находились еще двое. Я решила отсидеться в засаде и дождаться ночи.       Я знала, что в Академии ниндзя учат скрываться и подолгу сидеть в засаде, это закаливало в них терпение. Меня этому никто не учил, поэтому такие посиделки лишь раздражали. В голову опять начали лезть всякие дурацкие или угнетающие мысли. Хотелось закурить, но дым мог привлечь внимание охраны. Я вдруг вспомнила, что Асума-сан тоже курил, и горько усмехнулась.       Конохамару теперь остался круглым сиротой. Стало до боли обидно за него. Я думала о том, как мальчишка справлялся с этими потерями? Были ли у него друзья, помогавшие пережить эти горести? Если бы я была в Конохе, я помогла бы ему, не оставила бы одного. Как оставила Саске...       Я тряхнула головой, отгоняя непрошеные горькие мысли. Хотя мысль о Саске наполнила меня новой волной решимости, я не хотела больше думать о своих прошлых ошибках.       Мне хватило секунды, чтобы ощутить присутствие за спиной. Я выхватила кунай и, развернувшись вокруг своей оси, занесла оружие. Оно оказалось прямо возле шеи, два чёрных глаза смотрели на меня абсолютно спокойно. Итачи даже не предпринял попытку отразить атаку. Я тяжело вздохнула и убрала кунай. Я не стала задавать вопросы, а просто повернулась обратно к особняку. Он был здесь, и я уже ничего не могла бы с этим поделать.       Но вот следующая картина просто вывела меня из себя: Кисаме спокойно шёл к воротам, как ни в чем не бывало, насвистывал какую-то песенку, двое охранников приняли боевые позиции и прокричали слова предупреждения. Завязался короткий бой, где оба шиноби были повержены Самехадой.       — Что за черт? — Не сдержалась я.       Я спрыгнула с дерева, Итачи не отставал.       — Ты что, позволил ему это сделать? — Возмущалась я.       — Нет, — холодно ответил Итачи. — Я ему не хозяин, чтобы позволять или не позволять что-либо.       Я раздраженно цыкнула и понеслась во внутренний двор, где Кисаме уже избавился от следующей партии охраны.       — Что за бездари? — Оскалился он.       — Что ты делаешь? Я хотела пробраться в дом незаметно!       — А я не хотел. Ты, милочка, меня кинула. Так что теперь все будет по-моему.       Кисаме развернулся и пошёл в дом прямо с центрального входа. Внутри он сцепился с ещё одним шиноби, а мы с Итачи тупо стояли и смотрели.       В доме были высокие потолки, все вокруг было из серого мрамора, золочёные пилястры, роскошные картины, в холле висела здоровенная хрустальная люстра. Широкая полукруглая лестница была покрыта синим бархатом.       — Присоединимся к семейному ужину? — Предложил Кисаме и направился в столовую.       Я поспешила за ним, ощущая, как страх ледяными щупальцами забирался под кожу. Страх встречи, страх новых убийств.       Мы трое вошли в столовую залу, не менее роскошную, чем холл. За длинным столом сидела компания из пяти человек: мужчина во главе стола, женщина по правую руку и трое детей примерно от десяти до шестнадцати лет. Все недоуменно уставились на нас, их глаза наполнились ужасом. Мало приятного за тёплым семейным ужином встретить гостей в плащах Акацуки.       Мужчина привстал, но Кисаме жестом указал ему на место.       — Не торопитесь, Кэйташи-сама.       — Господа, — испуганно начал хозяин дома. — Зачем бы вы ни пришли, просто забирайте это и уходите.       Я разглядывала его, и мое сердце забилось в бешеном темпе, когда на его лице я увидела свои собственные серые раскосые глаза. Во всем остальном сходства не было, но глаза...       Это был мой отец.