Наследница

      — Ну и напугала же ты нас, крошка.       Кисаме кунаем ковырялся в зубах, развалившись на моем футоне и скинув плащ и обувь. Итачи молчаливо и задумчиво сидел в углу, глядя в окно, а я осталась за столиком, допивая сакэ.       — Какого хрена ты упал на мой футон? Ты хоть ноги помыл? — С лёгким раздражением спросила я.       Он хитро ухмыльнулся, но не ответил.       Мы остановились на горячих источниках на окраине Страны Огня, хозяин которых на удивление мило и приветливо встретил троих членов Акацуки. Кисаме намекнул, что он «свой». Сколько же у организации «своих» по всему миру? Это начинало казаться каким-то вселенским заговором.       — И как тебе наш подрывник? Тот ещё фрукт, не так ли?       Я театрально поморщилась, но ничего не ответила.       — Хотя это так подозрительно, — продолжал Кисаме. — Жил себе жил, а как только стал твоим напарником, тут же помер. И месяца не прошло.       Он с хитрой подозрительностью покосился на меня, а я лишь миленько улыбнулась в ответ, делая ещё один глоток.       — Но а ты цела и невредима, ни царапины.       — Я умею быть осторожной, — непринужденно ответила я. — Хотя я и подумать не могла, что этот идиот взорвет сам себя.       — Что же это за барьер такой, что смог выдержать столь мощный взрыв? — Наседал Кисаме.       — Я полна сюрпризов, — я лукаво подмигнула ему.       Кисаме продолжал сверлить меня взглядом, хотя уже не выглядел подозрительным.       — А Учиха? Как он тебе?       Я покосилась на Итачи, тот продолжал неподвижно смотреть в окно, и ни единый мускул на его лице даже на дрогнул.       — Хорош. Даже очень хорош. В противном случае, Дейдаре не пришлось бы прибегать к крайним мерам, — я хотела скрыть нотки гордости в голосе, но, кажется, безуспешно.       Благо, Кисаме этого не заметил и весело хохотнул.       — Ну надо же, какой малец. Интересно, он выжил...       Я пожала плечами. Мы замолчали, и я начала думать о том, как бы избавиться от Кисаме хотя бы на день. Прошло уже больше трёх дней со дня взрыва, а, значит, Саске уже почти восстановился. Это нервировало меня, напряжение стало достигать критической точки. Все, что я чувствовала, были раздражение и тревога. Я запретила себе ломать голову над загадками Итачи, неважно, что он скрывал. Факт оставался фактом: он вырезал клан и хотел сразиться с Саске. Да и внезапная смерть Шисуи не из воздуха взялась. — Шисуи-сан, вот ты всегда говоришь о мире и процветании, но что это значит на практике?       Мы втроём сидели на холме, Итачи и Шисуи за минуту насобирали мне целую кучу полевых цветов, соревнуясь, кто соберёт больше. Шисуи вырвался вперёд всего на два цветка. Я решила сплести венков, чтобы чем-нибудь занять руки.       — На практике это значит делать все возможное, — спокойно ответил он. — Даже если приходится совершать непосильный выбор, даже если приходится страдать... Ради мира и добра есть смысл пройти через муки.       — И через какие муки прошёл бы ты? — Спросила я.       Он лучезарно улыбнулся мне, но ответил довольно пространно:       — Нам говорят, что мир — это сложно. Но это ложь. Надо начинать с себя, тогда и вокруг станет лучше. Вряд ли ты сможешь сейчас это понять.       — Почему это? — С обидой в голосе воскликнула я. — Потому что я не шиноби?       Он засмеялся и щелкнул меня по носу. Я накуксилась, и это развеселило его ещё больше. Итачи тем временем безмятежно лежал на траве и смотрел в небо. В такие редкие мгновения он выглядел спокойным и даже радостным.       — Тебе не о чем беспокоиться, Ясуко-чан, — сказал Шисуи, так же безмятежно откидываясь на траву. — Пока есть шиноби вроде Итачи, мир будет процветать.       — Не преувеличивай, — тут же ответил Итачи.       Шисуи расхохотался. Любил же он это дело, я тоже не сдержала веселой улыбки.       — Как всегда скромничает, — поддела я.       — Заметила, да? — Поддержал меня Шисуи.       Итачи, кажется, слегка зарделся, но ничего на это не сказал.       — Венки готовы. Кто примерит первый?       Учихи синхронно поднялись и недоуменно уставились на меня, а я расхохоталась от этого зрелища. Я попыталась водрузить венок на голову Итачи, но он резко встал и отбежал подальше. То же самое сделал Шисуи.       — Да ладно вам, принцессы.       Мы бегали по холму, весело хохоча, а венки из полевых цветов остались лежать на траве. Там они и засохли.       Это был последний по-настоящему радостный день в моей жизни. Через две недели не стало Шисуи, а еще через несколько дней ночь резни. Я сглотнула тугой болезненный ком в горле.       — О чем задумалась, красавица? — Вмешался Кисаме.       Я встрепенулась и хмуро посмотрела на него.       — Там одна барышня на входе строила мне глазки, — сказал он, хитро улыбаясь. — Или Итачи-сану, что более вероятно. Девки плавятся от его взгляда. Все, кроме тебя. Может, ты по девочкам?       Я злобно оскалилась, доставая сигареты.       — Ты много болтаешь, — справедливо заметила я.       — Больше, чем вы оба, но не больше, чем все остальные. Вот ответь мне: ты уже была с парнем?       Такие вопросы не смущали меня, но было неприятно. Это слишком личное.       — Думаю, нет, — злорадно ухмыльнулся Кисаме. — Когда Итачи-сан только пришёл в организацию, он тоже был невинен, как младенец. Но мы это исправили, да, Итачи-сан?       Учиха повернул голову и бросил хмурый взгляд в сторону Кисаме, а потом перевёл его на меня. Я самодовольно пялилась на него и сама наверняка выглядела самодовольной, но только внешне.       — Звучит двусмысленно, — решила поддеть я.       Кисаме расхохотался в ответ.       — Не о том думаешь, — сквозь смех произнёс он. — Вообще-то, Итачи-сану ничего не надо делать, чтоб затащить девку в кровать. Но он этим не особо-то пользуется.       — Ты, кажется, только об этом и думаешь, — проговорила я, усмехаясь.       — Не только, но я же мужчина. У нас есть потребности.       Я пренебрежительно фыркнула, а Итачи резко встал. Не произнеся ни слова, он вышел за дверь.       — Не все любят так открыто и бесцеремонно обсуждать половую жизнь, Кисаме, — заметила я, почувствовав легкий укол стыда.       — Да он всегда такой, не обращай внимания.       Уж мне ли не знать. Любопытство одолело меня, хоть я и пыталась сдержать этот порыв.       — И много у него было девушек? — Поинтересовалась я как бы невзначай, а сама напряглась в ожидании ответа.       — Не особо, — непринужденно ответил Кисаме. — Но к одной он наведывался довольно часто около года назад, сама знаешь зачем. Та ещё штучка.       Я слегка поперхнулась, но своего разочарования не выдала. Это был какой-то странный укол ревности, вызывающий во мне самой лишь раздражение.       — Если у тебя ещё не было мужчины, могу помочь, — не без злорадства сказал Кисаме.       Я тряхнула головой, отгоняя непрошеные чувства, и саркастично улыбнулась, подняв бровь.       — Спасибо, обойдусь.       К ночи Кисаме, наконец, со скандалом покинул мою спальню и пошёл к себе. Я, намереваясь искупаться, убрала волосы в высокий пучок, обмоталась полотенцем и пошла на источник.       Горячие пары витали в воздухе, легкий аромат трав и масел приятно отдавался в носу. Ясное звездное небо, горящие светлячки, мягкий свет лампад и звуки воды — все это успокаивало и дарило удивительное чувство безмятежности. Такой маленький повод для счастья. Я стояла на краю воды, сжимая в руках халат, закрыла глаза и наслаждалась запахами и звуками, пока один звук не заставил меня распахнуть очи.       Я и не заметила его. Итачи сидел по грудь в воде и пристально наблюдал за мной, слегка наклонив голову набок. Он вальяжно облокотился на стену, положив обе руки на каменный пол, пряди его чёрных волос прилипли ко лбу, мокрые дорожки стекали по шее и острым ключицам. В своём плаще он казался худым и высоким, но теперь я видела крепкие внушительные мышцы и широкие плечи. Я нервно сглотнула, но решила ответить той же монетой.       В Храме Огня я научилась не стесняться своей наготы, потому как, получая многочисленные ранения в самых разных местах, я лечилась исключительно у мужчин. Выбора не было. Поэтому это был не первый раз, когда мужчина увидит мое голое тело.       Уверено глядя ему прямо в глаза, я медленно положила халат на пол и так же медленно раскрыла полотенце, под которым ничего не было. На секунду мне показалось, что Итачи продолжит смотреть, но он спокойно отвернулся. Я легонько улыбнулась и опустилась в воду, ощущая, как горячая, мягкая и ароматная вода окутывает мое усталое озябшее тело.       Я была на удивление спокойна. Возможно, это была последняя ночь безмятежности, и я не желала отдавать ее тревогам. Даже сидя обнаженной в воде с Итачи, я не чувствовала напряжения или стеснения. Он тоже выглядел расслабленным и повернул ко мне голову. Мы довольно долго молча смотрели друг на друга, и это молчание обволакивало безнадёжностью и отрешенностью. Мы оба знали, что нам предстоит, и это ничего не изменит. Я хотела, чтобы он видел, что во мне нет ни страхов, ни сомнений. Что я могу вот так просто обнажить тело и смотреть ему прямо в глаза без смущения. Я изменилась, стала храбрее, сильнее, увереннее.       — Саске выжил, — решила я нарушить тишину. — Ты наверняка и так это понимаешь.       Мой ледяной тон контрастировал с тёплой и расслабляющей обстановкой. Итачи продолжал, не отрываясь, смотреть мне в глаза, и мне почудилось, что его взгляд потеплел. Слишком часто мне что-нибудь мерещилось в нем, слишком часто я замечала какие-то странные мелочи. Это было непросто: видеть что-то, но убеждать себя в обратном. Но я настолько к этому привыкла, что перестала обращать внимание. Я боялась, что моя решимость пошатнётся от одного малейшего изменения на его лице, поэтому научилась абстрагироваться. Что ж, Итачи действительно многому меня научил, сам того не ведая.       — Года три назад я впервые участвовала в настоящем сражении на смерть, — вдруг вспомнила я.       Кажется, обстановка располагала к откровениям. Наверное, такое бывает перед неизбежностью смерти: неважно, моей или его.       — Данзо натравил своих АНБУ, и я подумала тогда: почему я? За что?Он считал, что моя смерть обезопасит деревню. Третий считал, что Данзо просто запутался во мраке заблуждений. А я была такой морально слабой и неуравновешенной... что даже странно. И вот я здесь, перед тобой, совсем скоро кто-то из нас умрет. А я ничего не чувствую. Как это называется?       — Отчаяние, — вдруг ответил Итачи, и я вздрогнула от этого ответа.       — Отчаяние? — Переспросила я. — Отчего же? Может, это смирение.       Он отрицательно покачал головой и опустил глаза.       — Смирение — это покой, умиротворение, а не безысходность, — ответил он, и в его голосе отчетливо слышались нотки печали. - Ты тщетно пытаешься быть спокойной и уверенной, но ты лжешь. Не мне, а себе.       — Не думай, что знаешь меня, — ровным тоном возразила я. — Ты понятия не имеешь, через что я прошла, чтобы оказаться здесь.       — Ты пребываешь в иллюзии. Ты смотришь, но не видишь. И как бы ты ни старалась, тебе не удастся скрыть свою неуверенность.       Я начала закипать, но все, что я могла, лишь в бессилии засмеяться.       — Ты, как всегда, изъясняешься сентенциями или загадками, — сквозь отчаянный смех заметила я. — Возможно, ты прав. Но это ничего не изменит, тебе придётся смириться.       — Я уже очень давно примирился и с собой, и со своей судьбой, — невозмутимо отчеканил Итачи, убрав мокрую прядь со лба.       — Весьма напыщенно называть судьбой то, что ты сделал.       — Возможно. Но я советую тебе смотреть внимательнее, Ясуко. У тебя хорошая интуиция, но ты к ней не прислушиваешься. В конце концов, тебя это погубит.       Я продолжала улыбаться, хотя внутри меня уже все бушевало. Он нарочно пытался сбить меня с намеченного пути, манипулировал моими чувствами, моей решимостью. Итачи знал меня лучше, чем кто бы то ни было, и мне стоило неимоверных усилий, чтобы признать сей факт. Я не хотела раздумывать над смыслом его слов, мне было куда проще убедить себя, что все это лишь способ манипуляции. Поэтому дрожь в теле и бурю в душе удалось подавить без последствий. Я тяжело вздохнула.       — Думай, как хочешь, — сказала я. — Мне все равно. Решение принято.       — Я знаю, — просто ответил он и встал.       На какое-то мгновение я опешила. Уровень воды еле-еле достигал интимной части его тела, и я в очередной раз отметила про себя, насколько же он хорош собой. Итачи был безупречен, и это лишь добавляло мне сомнений и тревог.       Наконец, я смогла оторвать от него взгляд и пренебрежительно отвернулась. И только тогда Учиха вышел из воды, закрутил полотенце вокруг бёдер и ушёл. А мне оставалось лишь злиться на себя и свою слабость. В общем-то, как и всегда.       В эту же ночь мне приснился кошмар, который не приходил ко мне уже довольно давно. Но в этот раз кое-что изменилось: Итачи превратился из подростка в мужчину, которым он был сейчас, он выглядел так же зловеще, и я чувствовала угрозу, он приближался ко мне, а я не могла пошевелиться, его глаза пылали шаринганом и прожигали меня насквозь. В прежнем сне он заносил катану и убивал меня. Но в этот раз Итачи ткнул меня пальцами в лоб, что показалось ещё более зловеще, и так же зловеще произнёс: «ты смотришь, но не видишь». Его тело рассыпалось десятками воронов.

***

      Это была невероятная удача.       — Короче, — начал Кисаме, — я иду в Страну Молнии. Надо помочь Конан с выслеживанием восьмихвостого. А вы двое остаётесь здесь и охотитесь на кьюби. Жаль, конечно, вас покидать, но это ненадолго. Приказ есть приказ.       — Ты такой прилежный, послушный, — не скрывая удовольствия, проговорила я.       Кисаме оскалился и подошёл ближе, нагнувшись и поравнявшись со мной лицом.       — Только сегодня, крошка.       Кисаме ушёл, а мы собрали провиант и оружие и двинулись в сторону Конохи. Плана как такового не было, Итачи ничего не говорил, я тоже. Мы оба понимали, что никакого плана нам уже не потребуется.       Мы шли почти сутки, проходя селения и города, и, оказавшись возле отвесной скалы, я остановилась и огляделась. Вокруг на несколько километров не было ни души, ни одного поселения. Каменная неровная поверхность впивалась в сандалии, справа возвышалась огромная скала высотой в несколько десятков метров, слева простиралась каменная пустыня, позади нас возвышался лес, а где то посреди него журчала река. Солнце уже зашло за горизонт, сумерки окутали небо, холодный воздух резал легкие. Атмосфера обреченности и мрака.       Итачи продолжал идти впереди меня медленным шагом, а я смотрела в его спину. Я не чувствовала страха или нерешительности, только гнетущую пустоту. Я достала из походной сумки на плече коробочку и открыла ее. Кулон с символом клана Учиха блестел и отливал серебром. Я обещала себе, что надену его в назначенный час. Я своё слово сдержу.       Итачи остановился, но не оборачивался. Он ждал. Я тем временем размеренными движениями и твёрдыми руками сняла плащ и сумку, откинув их в сторону, достала кулон из коробки и надела его. Вытащила копье из футляра, раскрыла. Подошла чуть ближе и приняла боевую позицию.       Время пришло.