«Это необходимо».
Минцзюэ всегда говорил, что всякое дело надо обязательно доводить до конца; бросать все на полпути – дурной тон и неуважение прежде всего к самому себе. Он повторял эту фразу так часто, что забыть ее было просто не возможно. Стоило Гуанъяо только помыслить о том, чтобы все бросить и позорно сбежать, поджав хвост, как слова старшего брата набатом начинали греметь в голове, не давая покоя ни днем, ни ночью. Как сейчас, например. Он будто наяву слышал голос своего брата – густой и глубокий, пробирающий до самых костей – и, если честно, это уже начинало немного надоедать. Потому что потом обязательно случались какие-то внезапные приступы ненависти к самому себе, сопровождающиеся липким чувством вины и таким неприятным и зыбким чувством тревоги, не дающей спокойно спать по ночам. Стоило ему остаться наедине с самим собой – и начиналось: тысяча и один вопрос на тему – «а можно ли было поступить как-то иначе?», «а сможет ли он простить меня за то, что я сделал?», и «а зачем было вообще разыгрывать весь этот любовный спектакль?». Иногда подобные приступы совести и раскаяния заканчивались самой настоящей истерикой, которая отбирала у него последние силы. Причем они – приступы – были продиктованы не столько щемящей тоской и сердечной скорбью по любимому, сколько банальным чувством страха, высасывающим из Гуанъяо все соки. Боялся он, к слову, не безосновательно. Его старший брат – Не Минцзюэ – отличался крутым нравом и излишней вспыльчивостью. И так получилось, что умер он не своей смертью – его убили. Причем самое забавное во всей этой истории – убил его никто иной, как младший названный брат – Цзинь Гуанъяо. Причем сделал он это столь умело и искусно, что Минцзюэ понял в чем подвох только в момент своей смерти – как раз перед тем, как потерял рассудок. Так что его возвращение в качестве лютого мертвеца, преисполненного мстительной злобой, было лишь вопросом времени. А Гуанъяо на самом деле бы очень не хотелось оправдываться перед обезумевшим старшим братом, к тому же – мертвым. И что-то ему подсказывало, что Минцзюэ его нежный лепет даже слушать не станет (он не делал этого при жизни, так с чего должен начать делать это после смерти?). Особенно учитывая все обстоятельства его внезапной кончины. Скорее уж Глава Не – ах, простите, бывший Глава Не – разорвет младшего брата – названного, конечно, – на части, нежели будет выяснять мотивы его поступков. А смерть в планы Гуанъяо пока что не входила, поэтому молодой заклинатель благоразумно рассудил, что было бы неплохо, если бы этот кошмар, связанный со старшим братом, наконец-то закончился, и он уже с чистой совестью занялся другими – более важными – делами – Орденом и отцом, например. Так будет лучше и для него, и для Минцзюэ. И пусть мнение последнего никто не спрашивал, Ляньфан-цзунь был уверен, что Глава Не ему в следующей жизни еще спасибо скажет, если, конечно, переродиться сможет. Потому что возможно «следующей жизни» у него уже не будет, поскольку Гуаньяо решил действовать радикально – насильно упокоить его душу. К решению этой непростой задачи он привлек одного из лучших темных заклинателей Китая – Сюэ Яна. И тот в свою очередь предложил один очень спорный и неоднозначный метод, который противоречил всем мыслимым и немыслимым законам природы. Однако, Чэнмэй уверял, что это один из самых надежных, а главное действенных методов решения подобных проблем с покойниками. Процедура была до смешного проста: тело убиенного разрезают заклинательским мечом – это обязательно условие! – на несколько частей, каждую из которых запечатывают усмиряющим заклятием и прячут в самых разных уголках земли, и все – никаких пылких воздыхателей у порога, ведомых жаждой мести. Такой расклад Гуанъяо вполне устраивал, хотя он понимал, что пострадает не только тело, но и душа Главы Не. Жаль, конечно, но у них нет выбора. По-другому усмирить мятежный дух Минцзюэ просто не получится (ну, или на это придется потратить слишком много времени и сил, коих у Гуанъяо и так было в дефиците). И было бы неплохо, если об этом никто не узнал. Информация о том, что в Ордене Цзинь практикуют подобные практики, уж точно бы не порадовала высокородных заклинателей из других орденов. В конце концов их применяли последователи темного пути, которых в связи с последними событиями – спасибо господину Вэю – отлавливали и показательно пытали, а после – казнили или, при плохом раскладе, отправляли гнить за решеткой – тут уж как повезет. Хорошо, что всю грязную работу возьмет на себя Сюэ Ян – Гуанъяо обещал дать ему возможность порезвиться в своё удовольствие с телом Минцзюэ, – и Ляньфан-цзуню не придется лишний раз марать руки в крови горячо любимого брата. Так что в случае чего он просто обвинит Чэнмэя во всех страшных грехах, а сам наденет на себя личину невинной жертвы. Даже если ему не поверят, он все равно выиграет себе немного времени, чтобы тактично исчезнуть и начать новую жизнь, в которой не будет места ни дворцовым интригам, ни благородным заклинателям. Однако, Гуанъяо искренне надеялся, что все пройдет гладко и тайна упокоения души Чифэн-цзуня останется нераскрытой.«Прости… ты же поймешь меня, правда?»
– Ты опоздал, – мягко говорит Гуанъяо, осторожно перебирая волосы Минцзюэ, словно боясь потянуть их слишком сильно, тем самым причинив ему боль. Сюэ Ян демонстративно закатывает глаза, явно передразнивая Главу Цзян – выглядело вполне правдоподобно – и нехотя подходит ближе к каменному столу, на который заботливо уложили тело Главы Не. Ловко забравшись на стол, заклинатель стал придирчиво разглядывать тело покойника, чинно лежащее у его ног. Лицо Чэнмэя скривилось в презрительной гримасе, и он от души пнул ногой в бок мужчины, явно наслаждаясь ощущением собственного превосходства. Он мечтал об этом с того самого дня, когда Минцзюэ ворвался в зал суда и приказал принести ему голову «этого ублюдка», грозясь отсечь ее самостоятельно, если Орден Цзинь откажется выполнять его требования. Ах, как же Сюэ Ян тогда хотел отрезать ему язык, но он не такой дурак, чтобы соваться в пасть голодного зверя. Сейчас же он мог творить, что хотел – ну, это разве не чудо? – Как ты вообще трахался с этим мужиком? – в лоб спросил Чэнмэй – да, слово «такт» было ему не знакомо – и пнул тело Минцзюэ еще раз, жадно наблюдая за тем, как у всегда собранного и внимательного Ляньфан-цзуня нервно дернулись уголки губ. Темный заклинатель хищно ощерился, понимая – он его задел. – Не понимаю о чем ты говоришь, – с нежной улыбкой ответил Гуанъяо и заботливо убрал с лица любовника длинную черную прядь, заведя ее за ухо. – Да, ладно тебе, – наигранно фыркнул Чэнмэй. – Мы же с тобой друзья, – последнее слово он произнес медленно, по слогам – явно издеваясь – и ехидно рассмеялся, довольный собой, а потом продолжил: – Тем более я видел, как вы с ним кувыркались, ну! Его собеседник лишь устало вздохнул, неопределенно пожав плечами, и отошел от стола подальше, кивнув заклинателю, мол приступай. Отвечать на очевидную провокацию он, видимо, не собирался. Сюэ Ян недовольно поморщился и небрежно махнул рукой в сторону «друга», давая понять, что пока Гуанъяо может вздохнуть спокойно. Хотя тот подозревал, что Чэнмэй еще не закончил и обязательно вернется к обсуждению интимной стороны его жизни. Не то, чтобы он стеснялся подобных тем – в конце концов он уже ни раз забирал своего отца из борделей, – но вот выслушивать едкие комментарии этого вредного змееныша ему не очень хотелось. Он и так вынужден терпеть его капризное шипение, когда повара делают десерты недостаточно сладкими. – Молодой господин, – ласково позвал Ляньфан-цзунь, – почему же вы медлите? Насколько я помню, сегодня утром, когда вам сообщили, что тело уже доставили, вы прямо-таки сгорали от нетерпения как можно скорее приступить к ритуалу. – О-о-ох, нет у тебя художественного вкуса и тонкого чувства прекрасного, – с укором ответил Чэнмэй, обнажив меч. – Перед тем как я отсеку ему башку, я хочу немного поиграть с ним, – Сюэ Ян на мгновение задумался. – О, знаю! Для начала я вырежу тебе язык, – воскликнул он, обращаясь уже к Минцзюэ, после чего небрежно похлопал острием меча по серым губам мужчины, – а то знаешь, ты мне задолжал. Не люблю, когда меня называют «ублюдком», ну или знаешь – «выродком». Плечи Яо неожиданно дрогнули, а с губ против воли сорвался тихий, как-то нервный смешок, болью отозвавшийся в сердце. Он крепко сжал кулаки и резко вскрикнул: – Стой! – и тут же осекся, натянув на лицо вежливую, извиняющуюся улыбку. Кажется, это была ежесекундная слабость – сейчас над ним вновь повисла эта вечная его аура спокойствия и дружелюбия. Сюэ Ян смотрел на него несколько удивленно, на его памяти Гуанъяо еще ни разу не повышал голоса. По крайней мере при чем. А ведь это… это оказалось довольно забавным – хоть какое-то разнообразие, а то ходит вечно весь из себя правильный мальчик. – Почему? – в глазах Чэнмэя сверкнули темные искры, а губы исказила кривая усмешка. – Потому что Не Минцзюэ был великим воином и благородным мужем. Не без изъянов, конечно, – у него их было достаточно. Однако, я бы не хотел, чтобы ты… портил его. – Портил? Кажется, что Чэнмэй даже немного оскорбился таким замечанием. – Просто я бы очень хотел забрать его голову себе, – признался Гуанъяо, невинно взмахнув пушистыми ресницами, – так что не порти его, будь добр. Сюэ Ян обиженно насупился. Ляньфан-цзунь ответил ему виноватой улыбкой и увел разговор в другое русло.«У меня правда не было выбора… Никогда не было»
Яо вернулся в Башню Кои только глубокой ночью следующего дня. Дело было сделано, за что следует сказать «спасибо» Сюэ Яну. Правда, словами тут явно не обойдешься, наверняка он потребует с десяток хорошеньких девушек для своих экспериментов, но это так – мелочи. С этим он будет разбираться завтра. Сейчас Яо был слишком уставшим, чтобы разбираться с подобными мелочами. Он обессиленно упал на кровать, блаженно вздыхая. После чего Яо медленно закрыл глаза, мелко дрожа всем телом, и сипло – почти истерично – рассмеялся в ладонь. Он свободен. Наконец-то свободен (отец не в счет – Гуанъяо уже знал, как от него избавиться). Даже не верилось.Только вот легче почему-то не стало.