Доказательство (не)виновности

      О том, что Пристань Лотоса полыхает алым пламенем, заговорили уже на следующий день. Спустя трое суток с огромным потоком торговых караванов новости дошли до Лань Лина, и вместе с тем — до главной семьи ордена Цзинь. ГуаньШан с каким-то удивительным отрешением прятал лицо за веером, пока супруга билась в беспросветном ужасе, в беспамятстве переворачивая всё в его кабинете вверх дном, и кричала надрывно и истошно, словно сбитый феникс, что они должны отправиться на поиски выживших. «Нет, — коротко отвечал мужчина, устало вздыхая и так омерзительно раздражённо потирая бровь, отчего очень хотелось дать ему по лицу даже сыну, привыкшему решения отца уважать и принимать. Мать так пару раз и сделала, и если бы не это, наверное, сорвался бы и юноша, — Мы не можем бросить всё и кинуться на помощь тем, кто пропал без вести». Что именно «всё» он собирался бросать — оставалось невысказанным, даже когда хозяйка Башни Кои спросила напрямую. Удивительное равнодушие к бедам своих ближайших соратников — с ФенМянем они вместе учились и росли, в одно время вступили в статус глав орденов, а с ЦзыЮань была дружна мадам Цзинь — шокировало ЦзыСюаня больше всего. Возможно, он мог бы понять отца, будь тот действительно занят чем-то важным, но ведь в Лань Лине всё было тихо, никаких признаков военных действий или мятежей, и единственной головной болью могли быть финансовые расчёты, в последнее время обрушившиеся на плечи многочисленных подчинённых. Чем же он был так озабочен? Связано ли это с тем, что отец мог исчезнуть из Башни Кои на несколько дней, а после вернуться, как ни в чём ни бывало? Могло ли так случиться, что он знал о том, что случится, заранее? Или новости дошли до него раньше, и потому он не был так удивлён, не сжимал руки в кулаки от досады, как сын, и не метался в ужасе, как супруга?       Чувствуя за собой сыновний долг перед бледной, беззвучно содрогающейся в рыданиях после громкой, яростной истерики, матерью, юноша мягко берёт её за руки, выводя прочь из кабинета облегчённо выдохнувшего главы. Он чувствует себя омерзительно, словно его предали самым подлым из возможных способов, но молчит, чувствуя в руках тяжесть обмякшего тела женщины — её нужно было отвести в комнату, попросить служанок принести чай и успокаивающий настой и остаться рядом с ней, присмотреть, позаботиться. — Стой, — звонко, но надорванно, обращается к нему мать, крепко сжимая ладони в своих, — не туда. Не хочу быть одна. Не сейчас, — Она закрывает рот рукой, сильно жмурит глаза, прежде чем мягко погладить его по руке. У ЦзыСюаня от вида матери щемит сердце, — Отведи меня в гостевое крыло…       Теряясь в собственных мыслях и догадках, юноша поджимает губы и кивает, осторожно перехватывая руки матери так, чтобы она могла полностью опереться на него, и идёт в указанном направлении. Гостевое крыло. Там жило на данный момент всего четыре человека — три женщины из Юнь Мена и целительница, прибывшая день назад из Гу Су и попросившая приюта и ночлега, сославшись на то, что все постоялые дворы забиты ищущими спасения странниками. Мадам Цзинь согласилась охотно и даже ободрённо, попросив лишь, чтобы та осмотрела Янь Ли, уже неделю пребывавшую в Башне Кои, но так и не решившейся отведать ни ложки фирменных блюд поваров золотого ордена. Состояние девушки заботило её намного больше своего, но ЦзыСюань запоздало думает, что если таинственная гостья ещё здесь, и раз мать так облегчённо доверила ей заботу о невестке, можно попросить её осмотреть и подавленную горем жену главы Цзинь…       Сжав руки сына, женщина кивнула на створки, ведущие в гостевое крыло, и замерла. — А-Сюань, дальше я сама, — Она поворачивается к нему лицом, нежно гладит по щекам, всхлипнув, целует в лоб, — Ты хороший сын… — Но плохой жених, да? — Вовремя замолчать не получается, мысль вырывается сама по себе, и ЦзыСюань с болью закусывает губу. — Прости, матушка. Я… не оправдал твоих надежд. Но позволь мне самому решать, кого любить и с кем быть. Я не хочу… в будущем стать, как отец. Не хочу быть равнодушен к душевной боли супруги.       Женщина сильно кривит губы, осторожно заправляя прядь длинных волос сыну за ухо и приваливается к стене. В её глазах нет ничего, кроме угрюмой скорби — нет осуждения, нет грусти, нет разочарования. Она словно вспомнила прошлое. Словно перед её глазами стоял не сын, а молодой муж. — Прости меня, А-Сюань, это всё моя вина, — коротко кидает она, шмыгая покрасневшим носом и пряча лицо за рукавом. У юноши внутри всё холодеет: он понимает, что мать никогда бы не стала оправдываться или извиняться перед ним просто так. Да и разве было, за что? — Ты так запутался, мальчик мой… Всё потому что я давила на тебя, потому что ты единственный наследник, — Она грустно растягивает губы в улыбке и тяжело выдыхает. — Не считай отца плохим человеком. В его изменах и грубости… виновата тоже я.       Прежде чем ЦзыСюань успевает что-то ответить, прежде чем отмирает, двери гостевого крыла широко распахиваются, и на пороге оказывается одетая в бело-красные одежды женщина. Вся тревожность и боль сменяется жгучим недоверием, и наследник Цзинь с поразительной скоростью накрывает рукоять меча ладонью, когда незнакомка, смерив его тяжёлым взглядом, подходит к сжавшейся, обнявшей себя руками и побледневшей настолько, что стала казаться похоронной куклой, мадам Цзинь. — Госпожа, вам нехорошо? Позвольте вам помочь, — Голос у девушки строгий, ровный, а на поясе нет ничего, что напоминало бы оружие — разве что небольшая кожаная сумка. Похожие он видел у лекарей ордена… Она целительница? Врач? — Молодой человек, можете быть свободны. Я позабочусь о ней, — Взгляд гостьи мрачнеет и, кажется, грозится сжечь его с ног до головы, если юноша не скроется прочь, и ЦзыСюань подчиняется, уверившись, что мать ничуть не удивлена появлению адепта Вэнь. Должно быть, это её она приютила два дня назад.       Вэнь Цин крепкими руками обвила плечи мадам Цзинь, уводя внутрь, и понадеялась, что наследник золотого ордена не так туп, как про него рассказывали больно говорливые мальчишки Цзян и Не, когда она пребывала в Облачных Глубинах, обмениваясь опытом с лекарями ордена Лань, и имела честь пообщаться с наследниками великих кланов. Из Гу Су её выпроводил Вэнь Сюй, сразу после полного сожжения резиденции облачного ордена, и вряд ли она сможет вспомнить хоть что-то, кроме вечеров в компании учеников ЦиЖеня, без слёз и дрожи в руках, так что цеплялась за воспоминания столь же крепко, как за свою веру в то, что родной орден перегибает палку.       Она слышала лишь часть разговора, слышала слишком размыто, но совершенно точно уверилась, что нельзя позволить безалаберному мальчишке и дальше донимать расстроенную, выбитую из колеи хозяйку Башни Кои… В частности потому, что прекрасно представляла, что именно лишило её равновесия, и надеялась, что сможет помочь и, возможно, заручиться поддержкой: два дня назад ей передали письмо с назначением на наблюдательный пункт в И Лине, а младший брат, едва получив известия, что отряд Вэнь Чао, их дальнего, но куда менее дальновидящего родственника, атаковал Юнь Мен, пропал — просто исчез! забрал лук, два колчана стрел, сумку с лекарствами, и испарился. Девушке не оставалось ничего, кроме как отправиться следом, благодаря богов, что надзирательный пункт по пути от Башни Карпа до Пристани Лотоса, у неё будет шанс перехватить брата где-то неподалёку! Мальчишка был неразумен в своих искренних, но наивных порывах, и мог попасть в неприятности. Этого девушка боялась больше всего.       Приведя женщину в свои покои, целительница достала успокаивающие настойки и зажгла прочищающие разум благовония. Разговор им предстоял основательный и, возможно, обнадёживающий обеих, но сначала надо было помочь хозяйке Золотого Дворца, в спокойном, умиротворённом месте вновь разразившийся рыданиями, прийти в себя. Когда в двери входит обеспокоенная ЯньЛи, ситуация становится ещё более напряжённой — она не плакала, не билась в истерике, когда услышала, что ГуаньШан не планирует отправлять в Пристань Лотоса помощь, но внезапно побелела ешё сильнее и твёрдым, уверенным тоном предложила придумать, как его отказ обойти.       Целительница про себя поразилась тому, как быстро нашлась юная госпожа, но идею поддержала. За распитием успокоительных чайных сборов, женщины делятся своими переживаниями и приходят к решению: госпожа Цзинь отправит с Вэнь Цин, поведавшей о своей беде, небольшой отряд переодетый в неклановые одежды заклинателей, а дева Цзян попросит («Не прикажет! — удивляется лекарь, — Попросит!») ЦзиньЧжу, старшую из близняшек, более умелую в бою, показать им дорогу и сориентироваться на местности. — Благодарю, госпожа Цзинь, юная госпожа Цзян, — Кланяется Вэнь Цин, — я обещаю сообщать вам каждую услышанную мной новость сразу же, как убежусь, что она правдива. Для меня ваше доверие — честь, учитывая, что я одна из клана Вэнь. — Ты дочь побочной ветви, — Улыбается мадам Цзинь, отпивая чая из пиалы, — к тому же, лекарь, а не воин. ЦюнЛин — твой единственный брат, и я вижу, как ты о нём беспокоишься. ЦзыЮань — моя подруга и мать А-Ли. Дорогие нам люди в опасности, мы в одной лодке.       Этим же вечером небольшой отряд покидает пределы Башни Кои, а к ночи пересекает границы Лань Лина, направляясь к И Лину, а после планируя посетить Юнь Мен.

***

— И это всё? — ЦзунХуэй иронично и устало приподнимает бровь, смотря снизу вверх на ухмыляющегося МинЦзюэ, — Друг мой, ты слабеешь. — Просто с мощью главы мне не сравниться, — приняв протянутую руку и пинком подняв оба выпавших из рук оружия, легко, по привычке отзывается мужчина, и тут же уклоняется от тычка под рёбра, грубо и резко отклоняясь вбок. Лань Хуань уверен, что желай названный брат в самом деле задеть друга, непременно бы добился своего. — За что? Чем я заслужил ваш гнев? — Он ощутимо смеётся, голос дрожит от ребяческого настроения, но выражение лица одного из лучших воинов клана выражает настоящее изумление и благоговейный страх. СиЧень прикрывает губы рукавом, скрывая смешок; на его памяти никто, кроме ХуайСана, не смел дразнить главу ордена Не. — Прекращай уже, — МинЦзюэ сильно хмурится и фыркает, выражая в этих двух жестах все грани своего негодования, недовольства и смирения разом. Он словно смирился, что своих адептов не переделает. — Продолжим, или ты сдался? — Я не ученик ордена Юнь Мен Цзян, глава, но я всё же постараюсь достичь невозможного, — Ухмылки на лицах мужчин становятся почти идентичными, прежде чем они отпрыгивают друг от друга на пол-чжана, снова принимая боевые стойки. Руки ЦзунХуэя едва заметно трясутся, словно недавний удар, выбивший из ладоней рукояти сабель, задел и их, но это не мешает ему кинуться в атаку первым.       Столпившиеся вокруг двух самых прославленных воинов из Цин Хе адепты замерли в предвкушении продолжения тренировочного боя, плавно ставшего соревнованием на прочность. Внутри широкого вымощенного камнем круга должны были сходиться ученики разных орденов, делясь опытом и испытывая свои силы против различных тактик боя, — идея МинЦзюэ быстро захватила умы юных заклинателей, и каким именно образом в итоге именно он оказался на тренировочном поле, сцепившись со своим помощником, первый молодой господин Лань не был уверен до сих пор. То ли адепты повздорили, кто из них сильнее, и мужчинами овладело любопытство, то ли обоим просто надоело заниматься бумагами и захотелось размяться. Скорее всего, думает он, второй вариант — названный брат никогда не был усидчив, Бася звала его в бой приятным, тёплым, родным гудением, а горячий нрав не позволял долго сохранять спокойствие.       Стоящий подле Лань Хуаня Мэн Яо поражённо выдыхает и крепче сжимает в руках свитки с перечнем бесконечных военных затрат: оружие, провизия, одежда, броня… СиЧень глубоко выдыхает, вспоминая, чем они с помощником главы Не собирались заняться, но не позволяет себе оторваться от звона стали и сияния духовной энергии, которую воины не стеснялись пускать в ход: выпад, прыжок, парение… Удивительно.       Стиль боя ордена Не был грубым и резким, большинство адептов полагалось на физическую силу, с помощью золотого ядра укрепляя своё тело, делая его менее уязвимым и более выносливым, вкладывали её в удары рук и ног, редко выпуская рукоять сабли из мозолистых ладоней. Они были неостановимы в ближнем бою… И это завораживало. СиЧень никогда не мог похвастаться столь же мощными ударами, столь же чёткими и быстрыми выпадами, не мог выдержать прямой атаки такой силы… Для него было удивительным то, как резко МинЦзюэ одним движением руки откидывал оба лезвия сабель ЦзунХуэя, столкнувшихся с Басей, прежде чем в мгновение ока сменить стойку, с разворота уходя в сторону и опускаясь вниз, чтобы сбить друга с ног круговым пинком. Молодой мужчина резко, надрывно вскрикивает, ударяясь спиной о жёсткие камни, едва-едва успев прикрыть голову. По рядам адептов проносится восторженный крик, и Лань Хуань с каким-то неправильным довольством чувствует в себе гордость за чужую победу. — Глава, вы беспощадны! — смеётся мужчина, поднимаясь на ноги уже с помощью подбежавшего АньЦина. Глаза мальчишки сияли от восторга, и один из генералов чувствует себя немного виноватым перед учеником — так позорно проиграть! — Но разве суть тренировки была не в том, чтобы показать, как взаимодействовать с другими техниками боя?.. может, вам стоит сойтись в поединке с молодым господином Лань? — ЦзунХуэй, — мгновенно помрачнев, словно проклятое божество, тихо рычит МинЦзюэ, — не испытывай моё терпение. Чтобы я направил клинок на, — он на секунду осекается, находя в толпе удивлённого СиЧеня, и нервно, словно не может выразить свои мысли словами, взмахивает рукой, — названного брата?.. Да ни за что!       Лань Хуань ловит на себе всеобщее внимание, слышит тихое обращение Мэн Яо, спрашивающего, в порядке ли он, и чувствует, что атмосфера накаляется. А ещё запоздало понимает, что машинально подался вперёд, накрыв ладонью Шоюэ. Имел ли он что-то против боя? Отнюдь, ведь буквально через пару недель должен был состояться совет орденов, а спустя пару дней он отправлялся в путь, чтобы оповестить малые кланы и бродячих заклинателей. Он слишком долго посвящал себя лишь медитациям и музыке — стоило попрактиковаться с клинком в руке, к тому же сталь на прикосновение отозвалась довольной прохладой. — МинЦзюэ-сюн, я не против, — говорит он, пробиваясь сквозь медленно расступающихся адептов. СиЧень чувствует на себе острый, пронзительный взгляд младшего брата и заставляет себя остановиться на почтительном расстоянии от хмурого главы Не, гасит желание успокаивающе накрыть его предплечье ладонью. — К тому же, это будет полезный опыт. — Ты уверен? — спрашивает мужчина, кривя лицо в столь суровом выражении, что любого бы в дрожь бросило. — Разумеется. Или ты сомневаешься, что я ровня тебе? — Этот вопрос действует на сомневающегося МинЦзюэ, как хлёсткая оплеуха, и СиЧень эффектом доволен. Так и надо. Разумеется, он был слабее физически, но как заклинатель — отнюдь. И глава Не об этом знал. — Ладно! Доставай Шоюэ из ножен! А вы, — Он зыркает подошедших больно близко зевак, — прочь! Или я за себя не отвечаю!       Бася в руке мужчины едва ли не искрит, звон почти что чёрного металла можно было расслышать, и Лань Хуань улыбается, чувствуя, как собственный меч приятно оказывает пальцы прохладой предвкушения. Духовные оружия словно чувствовали, что хозяева равны в мастерстве, что бой будет интересным, захватывающим и опасным. Они встают друг напротив друга, на расстоянии не более двух метров, и почти синхронно начинают двигаться: МинЦзюэ с силой отталкивается от земли, срываясь с места и прокручивая в руке саблю, чтобы нанести первый удар, и удивляется, когда путь ему преграждает клинок, направляемый духовной силой, а не рукой владельца. СиЧень делает несколько шагов назад, вычерчивая в воздухе иероглифы защитного талисмана, и подзывает Шоюэ к себе, заставив сделать ровно один круг над головой названного брата, тщетно пытавшегося или обойти бдительного, насколько это можно отнести к мечу, стража, чтобы подобраться ближе. Бася с треском врезается в защитное поле в ту же секунду, когда гладкая серебристая, почти белая, рукоять клинка ложится в ладонь хозяина, и СиЧень ловит во взгляде остановленного невидимым препятствием МинЦзюэ азарт и довольство. Руку мужчины окутывает почти прозрачное, но густое сияние, когда он с громким рыком ударяет по барьеру, и по спине у Лань Хуаня пробегает холодок: он успел отойти, но секунда промедления могла бы стоить ему, как минимум, сильного ушиба, поскольку пробив защиту кулак главы ордена врезается в каменный пол, прежде чем тот успевает сменить стойку, как и с ЦзунХуэем, пытаясь ударить юношу по ногам. Подпрыгнув, СиЧень избегает этого удара, запрыгивая на лезвие послушного меча.       Пытаться держаться далеко от МинЦзюэ решительно не получалось, быстро разгадав его тактику с защитными полями, мужчина просто не позволял названному брату отвлечься, не давал ни секунды передышки, заставляя уклоняться, подчиняясь резкому и быстрому темпу боя, или принимать удары на клинок, тем самым лишая возможности просто подняться в воздух. Бася, обычно лежавшая в ладони хозяина, всё чаще, следуя указу хозяина, отправлялась в полёт, и в этом Лань Хуань видит свою удачу: МинЦзюэ был грозным противником, но его движения повторялись. Удар за ударом, уклонение за уклонением, он смог запомнить, как от какого выпада уйти с минимальной затратой сил, и решил рискнуть, приказав Шоюэ отправиться в полёт, и с урчащим довольством отмечая, что и сабля названного брата не в его руке, а кружит над головой.       МинЦзюэ, признаться, не понял, что именно произошло, когда Лань Хуань, забыв, кажется, про любую осторожность, просто рванул к нему, напрямую, не уворачиваясь: мысли были быстрее действий, и в итоге он едва успел схватить юношу за руку, пытаясь отклониться в сторону, когда тот второй ладонью довольно мягко, но сильно надавил на его грудь. Ещё миг — и Бася со звоном упала на камни площадки, а с рук спал жар духовных сил. Схватив СиЧеня и за вторую ладонь, он пропускает момент, когда юноша резко, от плеча, поднимает руки и заходит за спину, наваливаясь на него едва ли не всем весом, опуская их сцепленные руки вниз. — Ничья, — выдыхает он с таким резким усердием, что адски хочется обернуться и спросить, что случилось. МинЦзюэ это и делает, мягко ослабляя хватку на запястьях, он поворачивается к юноше лицом и чуть приподнимает бровь. Лань Хуань понимает его неправильно, — Ты остановил меня, я запечатал твои меридианы… — Не прибедняйся, — фыркает мужчина, чувствуя, как внутри всё кипит и бурлит весёлым смехом, заглядывает в сияющие глаза оппонента и давит в себе желание заправить выбившиеся пряди ему за ухо, погладив по щеке. Ему казалось, что можно расслышать, как стучат их сердца; словно у двух мальчишек, забегавшихся в проказах,  — Ты всё ещё можешь управлять Шоюэ. Захотел бы — легко пронзил бы меня. — Ты зря так в этом уверен… Я ужасно утомлён, — Будто бы в подтверждение слов хозяина, клинок неровно, устало скользит по воздуху и падает на камни рядом с Басей. МинЦзюэ всё же позволяет себе рассмеяться и опускает тяжёлую ладонь на макушку резко смутившегося СиЧеня. — Ты победил. Не спорь, — Толпа вокруг них словно утратила дар речи, и МинЦзюэ это, в принципе, устраивает. Было бы хуже, начни все тут же шептаться. — Чего застыли? СиЧень доказал, что не зря стоит первым в списке молодых господ, а вы что? Ну-ка марш на поле!       Этого призыва хватает, чтобы раззадорить молодое поколение, с завидным усердием бросившееся разделяться на пары, а самому спокойно отвести названного брата в сторону, подняв оружие с земли. Он не торопится восстанавливать течение ци по телу, ощущая приятную усталость во всём теле, лёгкое покалывание в мышцах, и какое-то адское спокойствие, словно из него забрали все чувства, кроме слабости и довольства — ни гнева, ни жажды боя, ни ярости. Ничего.       Сжав в руке чужую ладонь, когда никто уже точно не видит, переплетает свои пальцы с чужими. Они сражались дольше палочки благовоний, оба вспотели под высоким жарящим солнцем Цин Хэ, оба дышат тяжело, скорее всего, и сам он раскраснелся в той же мере, что и названный брат… Внезапно в голову приходит сумбурная, странная мысль, что это чертовски мило — становится ещё жарче, а по спине пробегает щекотная волна мурашек. Они уже дошли до жилых комнат; среди них есть незанятые — понимает мужчина и резко затягивает Лань Хуаня за собой в одну из них. — А-Хуань, — тихо зовёт он, одной рукой нежно, насколько мог, касаясь чужой щеки и прижимая к стене. Второй рукой обвив чужую талию и не встретив сопротивления, он касается чужих губ своими. СиЧень вздрагивает, выдыхает рвано и резко, а в светлых глазах что-то мутнеет, и МинЦзюэ враз теряет весь свой пыл, отстраняясь и хмуря густые брови. — Прости. Я был груб?.. — Нисколько, — почти шепчет юноша, крепко обвивая чужую шею руками и заставляя придвинуться обратно. Расстояния между ними почти не остаётся, и мужчина явно ощущает, что не один хотел бы быть ещё ближе. СиЧень зарывается пальцами в нетуго после боёв, собранные в хвост волосы, словно хочет распустить их совсем. — Можешь… поцеловать ещё раз?       Дважды просить мужчину не потребовалось: его губы снова накрыли в поцелуе, на этот раз куда более требовательном, но всё таком же осторожном. Лань Хуань почувствовал, как подкашиваются ноги, и с каким-то зачарованно-заторможенным смущением осознал, что одной рукой МинЦзюэ спустился ниже, к его бёдрам, несильно приподнимая и придерживая, а второй крепче обхватил тонкую, но крепкую талию. Быть выше названного брата, пусть и буквально сидя на его руках, прижимаясь спиной к стене и обнимая коленями за торс было странно, но приятно, щекочущее чувство пробежалось по всему телу и застыло где-то в районе живота. Зарывшись пальцами обеих рук в длинные каштановые пряди, СиЧень закрыл глаза, самозабвенно сминая чужие губы своими. Он и забыл, как желал чего-то подобного до пожара в Гу Су — с тех пор все мысли были отданы тактике и мольбам о здоровье близких. Сейчас всё по-другому… Сейчас его скорее волновало то, что скоро их ждёт разлука. Нечто подобное они уже переживали: сразу после обучения в Облачных Глубинах, во время которого они были неразлучны, было очень тяжело привыкнуть к тому, что рядом не будет того, на чьё плечо можно облокотиться, кто поддержит, разделит с тобой наказание.       Иронично, что тогда они расстались так же — сразу после спарринга. Это становилось дурной традицией… — А-Цзюэ, — тихо шепчет он на выдохе в губы любимого мужчины, когда поцелуй приходится разорвать. — Может, перейдём на постель?.. или… и вовсе в твою комнату? — Горячие губы коснулись ключиц, выбивая из лёгких судорожный вздох, Лань Хуань судорожно оглядывается по сторонам, замечая щель не до конца захлопнутой двери, и чувствует, как щёки стремительно наливаются жаром. — Лучше и правда к тебе…       Лицо у МинЦзюэ становится трудночитаемым, а взгляд словно мутнеет, когда он резко опускается, подхватывая его под колени и спину, вынуждая для равновесия сомкнуть руки в кольцо вокруг мужественной шеи. От клокочущего чувства счастья, молодой человек не хочет сопротивляться, и ему даже плевать, что их могут увидеть. Пусть. Да, именно он настоял на том, чтобы пока не обнародовать новость об их отношениях, но сейчас это не имело никакого значения.       До комнаты МинЦзюэ они добираются в считанные секунды — то ли так близко были, то ли мужчина торопился, то ли время летело непростительно быстро — не важно.

***

      ЦзыЮань сталкивается с ЦзиньЧжу совершенно случайно: услышала шорох и атаковала, совершенно не ожидая, однако, встретить сопротивление. Лишь скрестив клинки нос к носу, они сумели узнать друг-друга. Женщина моментально пала на одно колено, прося прощения, а следом за ней вывалилась горстка адептов в светлых одеждах, в которых госпожа Пристани Лотоса моментально признаёт учеников Цзинь — у одного в волосах красовалась золотая заколка, ещё несколько не стёрли киноварные точки со лба. Она не была уверена, что именно чувствует в тот момент, когда за ними показываются двое людей в красно-белых одеждах Вэнь: то ли ярость, то ли удивление. Воительница, не смея подняться с колен после того, как нанесла удар по своей госпоже, вполголоса рассказывает, что они отправились в путь с целью найти уцелевших адептов Юнь Мена и оказать им посильную помощь — для этого госпожа Башни Кои выделила десять способных юнош, тут же склонивших головы перед мадам Юй, — и спасти брата Вэнь Цин — целительницы из побочной ветви, быстро поправившей состояние мадам Цзинь и ЯньЛи и попросившей о помощи -, но в итоге именно мальчишка оказался тем, кто их спас.       Вэнь Нин моментально заливается краской и, заикаясь и явно боясь реакции грозной женщины, хватается за руку сестры, прежде чем выдавить из себя хоть слово: — Я… Я спешил в Юнь Мен. В-волновался за друзей, — Он стремительно краснеет, сжимает ладонь Вэнь Цин и отводит взгляд, храбрясь, — Молодая госпожа Вэй и молодой господин Цзян были очень добры ко мне, и я не мог сидеть на месте, зная, что их…вашу резиденцию атаковали. Думал, смогу помочь! Вывести! Сестру назначили в И Лин, это недалеко, там наша семья, все лекари… Помогли бы, — Госпожа Юй меняется во взгляде, поняв, что перед ней откровеннейший ребёнок в теле юноши; к тому же, он сказал, что знает её младшую дочь и сына… Подозрения не исчезли, но если бы эти Вэни хотели им навредить, уже отправили бы сигнал. — А потом… Я увидел армию. Первый и второй наследники Вэнь встретились недалеко от нашей деревни, и… и я понял, что это война. Они готовятся к новому нападению… Сестра и господа из Лань Лина шли через лес и почти вышли к их лагерю, я едва… едва успел! — Он нервно всхлипывает, и сильно кланяется, — Простите мне мою грубость, госпожа Юй, но вам нельзя дальше! Это опасно! Вас всех убьют!       В воздухе виснет молчание, и звенит так настойчиво и громко, что кажется, что можно расслышать чужие мысли. Вэнь Цин прерывает его, бесхитростно беря напрягшуюся госпожу сгоревшей резиденции за руку и предлагая свою помощь. По дороге в лагерь брат и сестра заявляют, что никогда не были причастны к клану больше, чем требуется: они получали финансирование на исследования, платили дань, но не больше. Будучи лекарями, они оказывали посильную помощь всем, и готовы были поспособствовать в войне, если их не тронут: дева Вэнь рассуждает здраво, знает, что на всех Вэней объявят охоту, если союз великих орденов возьмёт вверх в этой войне, и хочет обезопасить себя. Мадам Юй это понимает и уважает — она тоже готова для семьи на всё, и потому клянётся взять их под своё крыло, если всё сложится хорошо. Когда же Вэнь Цин с точностью заядлого воина выпускает тонкую серебряную иголку аккурат в лоб дернувшемуся при виде неё и брата в лагере Цзянов Вэнь ЧжуЛю, Мадам Юй чувствует что-то смутно напоминающее гордость.       Сегодняшняя ночь принесла им две новости: путь до Гу Су и Цин Хэ удлинился в два раза, поскольку придётся огибать военные поселения Вэней на равнине, и пожар войны разгорается, и больше не было сомнений, что её не избежать. ФенМянь (ставший неожиданно трепетным, и тем самым несколько пугавший супругу) тихо смеётся на ухо, обнимая жену за талию, и говорит, что глава Не будет рад — он не безумец, ждущий войны из-за ничего, он один сразу знал, чем всё обернётся.