Доказательство (не)виновности

      Полноценных укреплений, в стенах которых можно было укрыться, за пределами Цин Хэ было отнюдь не много — одну полузаброшенную крепость, обнаруженную разведчиками на границе с Юнь Меном, занял в основном орден Цзян, намеревавшийся отбить взятую неприятелями Пристань Лотоса, ещё одну — между Гу Су и Лань Лином, решено было сделать стратегическим центром, ворох небольших полуразрушенных военных построек стремительно отстраивали общими силами, но в основном лагеря многотысячной армии заклинателей были переносными: множество палаток, шатров, ворох почерневших от открытого огня котлов и бесконечно нагруженные спины. ЯньЛи, прибывшая к родным в компании мадам Цзинь, облачившейся в боевые одежды и впервые за долгое время взявшей в руки клинок, невольно почувствовала себя не в своей тарелке: от вида чумазых, пахнущих потом и грязью, уставших мужчин и женщин, её бросило сначала в жар, а потом в холод, пальцы заледенели и стали мелко подрагивать. Её встречали тёплыми взглядами, с ней вежливо здоровались, но и среди общей массы адептов своего ордена она уловила завистливые и угрожающие выражения, когда спрашивала, где можно найти глав ордена; прежде чем ей успевают рассказать, куда идти, воздух разрезает уверенный голос матери: — А-Ли, А-Цзю*! — ЦзыЮань, как обычно, в сопровождении ЦзиньЧжу и ИньЧжу, сразу же после совета орденов, вернувшихся к своей госпоже, быстрыми шагами приблизилась к ним и заключила сначала дочь, а следом и подругу в крепкие объятия. ЯньЛи доверчиво льнёт к её тёплым, покрытым свежими ссадинами рукам, и замечает, что мать одета почти так же, как прибывшая с ней женщина: грубые брюки, недлинная рубаха, укороченное боевое ханьфу и высокие, явно из плотной кожи, сапоги; волосы собраны в высокий хвост. — Я думала, что вы прибудете только завтра, — Окинув придирчивым взглядом одежды жены главы Цзинь, мадам Юй растянула губы в самодовольной улыбке. Женщина перед ней, словно красуясь, поправила наруч из светлой кожи и одёрнула тёмно-жёлтые мужские одежды с высоким воротом. На поясе громко звякнул клинок, украшенный боевыми талисманами. — Я думала, даже надеялась, что никогда больше не увижу тебя в этой форме. — Взаимно, — с улыбкой отвечает госпожа Башни Кои, слегка прикусывая губу и снова заключая ЦзыЮань в свои объятия, — я до сих пор не верю, что вообще вижу тебя. Этот пожар… Не знаю, что бы стало со мной, если бы… Я бы смотреть на клинок не смогла. Слишком много воспоминаний. Путь самосовершенствования был бы для меня закрыт.       ЯньЛи улыбается, видя, как растроганно мать проводит по длинным волосам своей сентиментальной подруги, прежде чем отстраниться. Госпожа Юй приходит в себя и берётся показать им крепость: начиная со смотровых башен и заканчивая палатками разных отрядов — среди них нашлись шатры всех четырёх великих орденов и несколько других. Больше всего, конечно, здесь было адептов Цзян, но, как пояснила ЦзыЮань, их крепость стала своеобразным перевалом: сюда прибывают передвигающиеся отряды, регулярно появляются послы глав орденов — как, например, сейчас прибывающий в черте крепости ЦзыСюань, прибывший с новыми картами и стратегическими ходами, разработанными общим советом кланов, — и караваны с провизией и новобранцами. По периметру были установлены талисманы тишины, а в окружных лесах патрулировали денно и нощно, так что это место было своеобразным островком спокойствия, где те, кто пострадал на фронте или был не готов к бою, хотел улучшить свои навыки, могли остаться на нужный им срок. ЦзыЮань с гордостью рассказала, что обучением новобранцев и тех, кто не вполне крепко держит в руке меч, занимается Цзян Чен, и повела подругу с дочерью посмотреть, как проходит одна из тренировок, как только осмотр крепости был закончен, а все поклоны отданы: наследник Цзинь сдержано поприветствовал мать, попытался что-то сказать и Цзян ЯньЛи, но тут же осёкся и скрылся в своём шатре; прочие адепты расступались перед ними.       Стрельба по парящим мишеням когда-то была развлечением, сейчас же — серьёзной проверкой навыков. Змеи висели в воздухе невысоко, но их было много, и все разных цветов; двигались они быстро, резко меняли направление, заслоняли друг друга, и надо было попасть именно в красного, иначе — провал. На полигон выпускали парами или тройками, и стоило адептам достать оружие, как старшие ученики пропускали по невидимой сети духовные силы, заставляя бумажные фигуры парить. С этого момента начиналась тренировка: каждый неправильный выстрел карался тяжелейшими физическими нагрузками, а каждый правильный награждался похвалой.       Как ни крути, армия у них была сборная, и если, например, молодые господа своих орденов клинками и луками владели хорошо, то те же бродячие заклинатели частенько оказывались молоденькими юношами и девушками, в скитания пустившимися с целью найти своё счастье, а не уничтожить зло. Это было серьёзной проблемой. Малые ордена так же, хоть иногда и блистали талантами — чего стоили одни только выходцы из храма БайСюэ или адепты клана Оуян -, но не всегда владели навыками боя в совершенстве, и это нужно было как-то восполнять. Именно на этом основании Цзян Чен предложил сделать упор на лучниках, а мечников предоставить самим себе и их же мастерам. Лучший вариант, при условии, что искусству боя на мечах каждый орден учил по-своему, и шлифовать чужие стили было почти невозможно, а лук — он всегда один и тот же, как и алгоритм его использования в бою: стрела, тетива, натяжение, выстрел. Он был убеждён, что это будет полезно как уже состоявшимся стрелкам, так и тем, кто оружием владел с трудом: их можно было бы поставить на стены крепости или разместить за спинами авангарда, не подвергая слишком большому риску и всё же задействовав в бою.       Цзян ФенМянь идею сына оценил высоко, мадам Юй внесла от себя элемент наказания и поощрения, и уже на следующий день «призраки орденов» были развешены по наспех расчищенному посреди крепости полигону, и адепты приступили к тренировкам.       Разворачивающееся сейчас перед глазами действо больше напоминало соревнование, чем тренировку: по полю мелькали фигуры в фиолетовом, жёлтом и серо-зелёном. ЯньЛи на секунду померещилось бело-красное ханьфу между разноцветных кругов. Одна стрела за другой пронзали красных воздушных змеев, а когда вдруг кто-то не очень ловкий выстрелил в жёлтого, послышался грозный, мужской, но совсем молодой, голос: — Не ЦианСе, выходи с полигона! Три круга вокруг крепости! — ВаньИн, всё это время пристально следивший за тренировкой, прекратил подавать ци на невидимые сети тренировочного поля, и бумажные змеи остановились. Юноша, которого он вызвал, вскинул голову к небу и, провыв раненым волком, отправился прочь, а наследница Цзян смогла различить в других адептах знакомые лица: в жёлтых одеяниях клана Цзинь бодро вышагивала её подруга, Ло ЦинЯн, в фиолетовых — Цзян Тао**, один из старших адептов, часто помогавший на кухне, а следом показывается юноша в бело-красном, и руки девушки сами по себе сжимаются в кулаки, холодеют. — ЦюнЛин, ты в порядке? Мало стрел выпустил. — В-всё хорошо, молодой господин Цзян, — сильно поклонившись и заикаясь, бормочет юноша и смущённо отводит взгляд, когда к ним подбегает девушка в красно-чёрном ханьфу, стоявшая с другой стороны полигона, прямо напротив брата, питая пентаграмму своими силами. — М-молодая госпожа Вей… — Да хватит уже этих формальностей! Сказала же: «лао Вей», меня так все младшие, кроме А-Чена называют, — смеётся УСянь, — Ты молодец, А-Нин!       Юй ЦзыЮань слабо кивает головой на заикающегося мальчишку, едва ли успевающего отвечать пылкой Вей Ин, и вполголоса поясняет: — Помните, вы отправили целительницу из Вэней, ЦзиньЧжу и горстку адептов Цзинь на поиски мальчика, бросившегося на помощь в Пристань Лотоса, и выживших? — Госпожа Цзинь и ЯньЛи кивают почти единовременно, — Это он и есть. Его старшая сестра отправилась в И Лин, а его просила приютить в наших рядах. Я не стала отказывать, они оба нам помогли: дева Вэнь поставила на ноги половину наших раненых, другим значительно облегчила страдания с помощью настоев и отваров, а Вэнь Нин предупредил об угрозе. Они на нашей стороне. Если вдруг нет, — Мадам Юй сильно хмурит брови, делает несколько шагов вперёд, и заканчивает предложение полушёпотом: — Я казню его на глазах у сестры.       Цзян ЯньЛи чувствует зуд в кончиках пальцев, понимая, что мать совершенно серьёзна, и следует за ней вплоть до того момента, как её замечают: ВаньИн и УСянь срываются с места быстрее стрелы, сильно сжимая в объятиях обожаемую старшую сестру, и она чувствует, как на глаза накатывают слёзы, когда отвечает на их объятия столь же пылко и радостно. Спустя пару минут ей позволяют поприветствовать подругу, улыбающуюся ярко и радостно, и молодая госпожа Цзян чувствует себя счастливой: что-то сломанное и разрушенное внутри снова начинает строиться и разрастаться цветущими садами. Она дома. Эти люди — её дом, её крепость, её душа.       Тем же вечером разливая чай по пиалам, она не находит в себе сил, чтобы скрывать улыбку на красивом лице. Их всего трое: А-Сянь, радостно рассказывающая о том, как легко она укладывает противников на полигоне, и что все её вылазки оканчиваются успехом, Мань-Мянь, сетующая на то, что она бы хотела остаться здесь и сопровождать караваны, как младший адепт Не, с которым она успела подружиться, а не таскаться с наследником Цзинь, не столько участвующим в боях, сколько зачищающий торговые тракты, и сама ЯньЛи, просто слушающая их и подливающая чай. Её жизнь была размеренной и мирной и до начала войны, и после. «Хотелось бы и мне приносить пользу», — думает она, и когда сестра и подруга улыбаются ей, так благодарно и светло, девушка понимает, что это желание не столь уж несбыточное. — Мянь-Мянь, ты с наследником Цзинь посещаешь все военные лагеря, ведь так? — спрашивает она у подруги, поставив простой глиняный чайник на стол. ЦинЯн кивает, — Можно я отправлюсь с вами? Попрошу у матушки разрешения, и тоже двинусь в путь. Я не заклинательница, у меня нет опыта в ведении боя и составлении стратегий, но я могу помогать раненым и готовить еду. Я не хочу сидеть в стороне и слушать, что за меня отдуваются другие. — Шицзе, ну зачем же уходить с отрядом Цзиней? — подрывается с места Вей Ин, сильно кривя губы, — Тебе всегда рады здесь! — Я знаю, А-Сянь, — прерывает её девушка, мягко проводя рукой по волосам, — но здесь и так всё в порядке. А-Чен и мама справляются с управлением крепостью, ты справляешься с патрулями… Вас навещают господа из Гу Су, приводя раненых, новобранцев… всё отлажено, как часовой механизм, — УСянь сильно хмурится, сжимая руку шицзе в своей, садится поближе. С другой стороны к ней придвигается Мянь-Мянь, неуверенно поджимающая губы. Она понимала, о чём говорит дева Цзян, сама присоединилась к отряду ордена Цзинь по той же причине, — Я буду ненужной, лишней деталью. Путешествуя, я смогу найти то место, где моя помощь будет нужнее всего.

***

      ХуайСан, благоразумно, но к своим же головной боли и нервам, оставшийся в главной резиденции ордена Не и старавшийся на рожон не лезть, чувствовал себя птицей в клетке: метался из крыла в крыло и не находил себе места. Руководить тем, что было подконтрольно старшему брату, он не видел смысла, но всё равно регулярно выслушивал отчёты Мэн Яо, носящегося, как белка в колесе, и садился за документы, перечитывал по сотне раз письма с фронта, пытался переставлять фишки на огромном столе в зале для совещаний, но всё равно мысленно возвращался к подвешенному на копье куску плоти, которое некогда было головой наследника Вэнь, а сейчас больше напоминал скорее бесформенный, мятый комок ткани. ХуайСан старался к нему не приближаться. Было до ужаса страшно, невыносимо кололо где-то в макушке, щипало глаза, и мысли непроизвольно возвращались к тому дню, когда брат притащил этот огрызок с поля боя: сам весь залит кровью, одежды из серо-зелёных стали грязно-красными, почти бурыми, на губах оскал, а глаза сверкают от ненастоящего, притворного, ужасающего восторга. МинЦзюэ не замечал своих ран, не оборачивался, когда его окрикивали, уверенными шагами направляясь на самую высокую смотровую башню, чтобы выставить злосчастную голову на всеобщее обозрение. «Лучше бы у ворот поставил!  — сминая рукава ханьфу, про себя вопит ХуайСан, — Лучше бы вообще выбросил! Зачем? Зачем нам это?!». Почему именно стена крепости? Почему именно та башня? Зачем? Лишняя провокация? Показатель силы? — бред! Это всё было неправильно, гадко, нечестно… Не в духе МинЦзюэ. «Разумеется, — думает ХуайСан, выводя на рисовой бумаге незамысловатый узор бамбуковых стеблей, — Вэнь Сюй был отнюдь не честным человеком. Он совершил много плохого. Но ведь он был воином, и сам да-гэ хвалил его навыки… Так зачем же так очернять чьё-то посмертие? Зачем издеваться над душой, которую и так ждёт лишь мучение? Не понимаю».       Раны главы ордена лекари обработали и перевязали сразу, как заметили, ему выдали новые одежды, настои для купальни… На человека МинЦзюэ был похож уже в тот же день, в тот же день и рассуждать мог трезво, и с братом общался, как обычно, фырча и растрёпывая мягкие пушащиеся волосы. Вот только не могло всё пройти бесследно. Просто не мог тот зверь, что заменил его в тот день, испариться — и это заставляло ХуайСана подрываться в постели посреди ночи с диким криком. Он почти уверен, что искажение ци постепенно начало настигать и его: не только же сабли могли ранить, изуродовать душу заклинателя, верно? отчего же всепроникающей панике и страху не искалечить его? Юный господин Нечистой Юдоли убедился, что ненавидит войну. Она сводит с ума не только воинов. — Молодой господин, — тихо, смиренно, обращается к нему Мэн Яо, однако не вырывает из тревожных мыслей. В руке трещит веер. — Небожители! У вас кровь! — Помощник скоро берёт его за руку, забирая веер (то, что с ним стало) и осматривая ладонь. Несколько заноз, мелкая царапина. Вытаскивая из зачарованного мешочка бинты и мазь, молодой человек что-то причитает себе под нос, но наследник Не его не слушает. Не слышит. Лишь думает, откуда в руках взялась такая сила… Когда повязка плотно обволокла его ладонь тёплым слоем мягкого хлопка, Мэн Яо нежно поглаживает её в своих, сильно тупит взгляд, и снова повторяет: — Молодой господин… — М? Прости-прости, я просто… задумался, — Вздёрнувшись, как канарейка после сна, юноша забирает свою руку из ладоней слуги, осматривает повязку, и улыбается. — Спасибо за помощь, А-Яо! Не знаю, как бы я справился без тебя! — Он неловко смеётся, прячет руки в широких рукавах и с силой отпинывает веер под рабочий стол брата. Замечает стопку свитков. — О, что это? Это ведь ты принёс? Ух… Много… — Да, — поклонившись и застыв в идеальной стойке, отзывается Мэн Яо, — Господин велел вам заняться этими документами, раз вы… не тренируетесь. Так же он велел вам собрать вещи и приготовиться к отбытию на собрание кланов. — Да-гэ жесток! — С наигранным ужасом, фыркает ХуайСан, тут же хмурясь и отворачиваясь от слуги, чтобы тот не прочитал на его лице ничего лишнего. Проницательный, заметит, — И… разве собрание кланов не проходило совсем недавно? Зачем ещё раз?.. Ох, голова моя, голова! Раскалывается! Столько дел, а я ничего не знаю и не умею! — ХуайСан наигранно зажал виски ладонями, вскрикнул и помотал головой. На самом деле, боли мучали его уже довольно давно, но лекарственные сборы не помогали, а лекари крутили пальцем у виска: «Болезненный второй сын! Чего от него ожидать?», вот и пришлось смириться. Не большая потеря. Помощник неожиданно вскидывается, касается плеча господина, и неловко, словно сомневаясь, предлагает: — Я как-то раз наблюдал за молодыми господами Лань, когда они исполняли мелодию покоя. Тогда прошли и мои боли и тревоги… Я запомнил, какие струны перебирал второй молодой господин, и смог повторить, и немного практиковался, найдя на складе старый гуцинь, — он прикусывает губу, — Лекари говорили, что вы к ним зачастили… раз настои не помогают, может, стоит попробовать музыку? Вашему старшему брату игра первого молодого господина Лань очень помогала. Я, конечно, не столь искусен, но… — Говоришь, гуцинь, — прерывает его ХуайСан, хмуря брови, — давай попробуем. Я не против.       Мэн Яо, кажется, сияет, доставая из зачарованного рукава инструмент — видно, что старый, но струны натянуты удивительно ровно, красиво даже, пожалуй. Его пальцы двигались неуверенно, звук был слабым, но мелодия совершенно точно была идентична той, что молодой господин Не так часто слышал, проходя обучение в клане Лань. Удивительно! Неужели он сумел всё запомнить лишь единожды посмотрев, как играет ВанЦзи? А брат, интересно, знает, каким талантом наделён его приближённый? ХуайСан не ощущает никакого воздействия на золотое ядро — у помощника слишком слабая духовная энергия, или он не до конца понимает, как вкладывать её в музыку, но мерное течение музыки успокаивает и без этого. ХуайСан, старавшийся параллельно что-то прочитать в свитках, принесённых Мэн Яо, невольно привалился на локоть, а после и вовсе лёг щекой на руку, носом чувствуя запах свежих чернил. Сон нашёл его слишком плавно, чтобы оказаться внезапным, но слишком неожиданно, чтобы сказать, что так и должно было быть. Последнее, что он запомнил — это тёплые руки, бережно накрывшие его плечи отрезом непозволительно мягкой ткани, пушистым уютом окутавшей не только тело, но и сознание.       Просыпается ХуайСан от того, что в коридоре, словно табун диких скакунов, носятся адепты ордена, громко выкрикивая слова проклятия. У молодого господина Нечистой Юдоли всё похолодело, когда в кабинет ворвался бледный и злой, как сама смерть, старший брат. — А-Сан, ты в порядке? — спрашивает он, тяжёлыми шагами доходя до брата и падая перед ним, сидящим за столом, на колени, крепко обнимая. — Ты сегодня ничего не ел? Не пил? — Всё хорошо, да-гэ… Мне приносили чай, но это всё, — чувствуя, как всё нутро холодеет и начинает дрожать, отвечает юноша, плотно стискивая объятия в ответ. Брат выглядел напуганным. Разве что-то могло его напугать?.. — Что случилось?.. Я, признаться честно, уснул… А-Яо принёс документы, я сел их разбирать, и… — Какие документы? — прерывает его старший брат, отстраняется, резко хватает свиток за свитком, мрачнея с каждой секундой всё сильнее. — Так ведь, — ХуайСана пробивает крупная дрожь дурного предвкушения, — их ты передал. Раз я не тренируюсь.       Глаза МинЦзюэ стремительно наливаются кровью, когда он с остервенением разрывает на куски самый широкий из свитков. В очертаниях нарисованного на тонкой бумаге здания ХуайСан признаёт Нечистую Юдоль. Подробную карту. Когда брат велит ему собирать вещи и убираться прочь — к чете Цзян, или в Гу Су, куда подальше, — юноша чувствует себя преданным. Выйдя на улицу, он видит лужи крови, видит, как тела в клановых одеждах Не закутывают в белый саван. Среди них нетяжело найти те, что просто сваливают кучей, чтобы поджечь, — и все в бело-красном.       «Нас предали», — думает он, и к нему вновь возвращается резь в голове и чувство пульсации во всём теле. Не хочется спрашивать, кто именно, потому что из кабинета пропал его сломанный веер, старый гуцинь, а подле брата стоял лишь хмурый ЦзунХуэй. Это провал. Неужели Мэн Яо усыпил его, чтобы незаметно убить? Быть не может… Но тогда зачем? Для чего?