Доказательство (не)виновности

      Цзян ФенМянь сильно кривит губы, наблюдая за тем, как супруга подходит к связанному по рукам и ногам Вэнь ЧжуЛю, и на всякий случай хватается за рукоять клинка, встаёт сбоку. Стоит пленнику дёрнуться — ему отрубят руку, а следом и вторую, из мстительного, злого чувства справедливости: скольким заклинателям он сломал жизни вот этими вот руками? скольким закрыл путь на вершины славы и самосовершенствования?.. И по чьему приказу, зачем? Неясно, то ли по личной неприязни своих господ, то ли по их же злому умыслу. Его жертвами становились совсем неокрепшие ученики, праведные мастера, и всё лишь потому, что Вэнь Чао визгливо, как настоящий трус, неспособный бороться сам и отвечать за свои поступки, отдавал приказ или приходила директива лично от его отца. Глава Цзян был убеждён, что такой кары были достойны ярые преступники, отступники праведного пути, убийцы, насильники, но никак не дети и праведные даосы. Этот мужчина заслуживал самой чудовищной смерти.       Они прибыли в Башню Кои совсем недавно, но возможности, как и желания тянуть время не было, а потому супруги вежливо отказали главе Цзинь в ответ на предложение поужинать, а следом и обсудить ещё раз предложенную на собрании стратегию, и спустились в подземелья. Госпожа Юй решительно оставила крепость на попечение расторопной, сильной в стратегии и в бою подруги, изъявив желание лично наведаться к «старому знакомому», уверив супруга, что с её помощью ответа он добьётся намного быстрее. ФенМянь не стал уточнять, благодаря чему — Цзы Дяню или припомненным как-то между строк давним обоюдоострым обидам. Что связывало его госпожу со Сжигающим Ядра, он не знал, и это острым осколком скребло изнутри. — Чжао ЧжуЛю, — обращается к нему мадам Юй, и глава Цзян не уверен, что не ослышался. Клан Чжао, ранее располагавшийся на границе Юнь Мена и Ци Шаня, не так далеко от владений Мей Шань Юй, был уничтожен более двадцати лет назад, просто исчез, и слышать эту фамилию сейчас, в таком контексте, было странно. — Сжигающий Ядра. — Пурпурная Паучиха, — хрипло, болезненно отозвался пленник, поднимая на неё усталый, пустой взгляд. Чёрные одеяния, изодранные и пыльные, в контрасте с бледной от измождения кожей и привычно равнодушным лицом, делали его похожим на призрака. — Господин Цзян, — переведя взгляд на второго гостя, сдавленно кивает мужчина, и ФенМянь давит в себе чувство негодования. — Чем я обязан вашему визиту?.. Мне вынесли приговор? — А какой приговор ты ожидаешь услышать? Сможет ли одна твоя жизнь оплатить сотни отнятых? — ЧжуЛю опускает глаза, но гостья, вопреки всему, не останавливается. Снова начинает давным давно спетую песню. В прошлый раз они сошлись в поединке, а сейчас он беззащитен. Придётся отвечать: — Ровно как стоит ли одна твоя жизнь сотню прочих? — спрашивает женщина, медленно, слишком вычурно для такого простого жеста, садясь на колени перед обессиленным пленником. — Стоили ли те несколько годов, вырванных из лап смерти для людей твоего клана, того, чтобы приносить кровавые жертвы ЖоХаню даже спустя столько лет?       ЧжуЛю молчит, закрывая глаза, и сильно кусает губы. Он помнит, что стало с его кланом. Он помнит, как толпа полу-живых заклинателей кричала в истощении, как золотые ядра, отравленные тёмной энергией, разъедало внутри каждого из них — он сам испытывал те же муки. Тогда, в тот злосчастный далёкий год, с земель ордена Вэнь в их сторону пришла диковинная, древняя и свирепая тварь-душегуб и методично принялась пожирать души мирных жителей — клан Чжао, маленький, но гордый, не мог оставить всё, как есть, и вмешался в бой. Их не остановило даже то, что на днях глава получил послание, сообщающее, что тёмную сущность уже преследуют молодой, но плотно занявший свой пост, глава Солнечного ордена и его доверенные лица. ЖоХаня тогда впервые обвинили в бесчестии — в том, что он просто приказал своим людям прогнать монстра, оставив на расправу другим кланам, и он прилюдно поклялся расправиться с этой проблемой лично. Он и расправился, явившись в приграничные земли и отогнав парой жестов раненых адептов — ЧжуЛю был там, он видел этот бой. Видел, как всё искрило от духовной энергии, видел труп огромного уродливого монстра полу-змеи, полу-волка.       Спустя пару дней глава ордена Чжао слёг с ужасной лихорадкой. За ним и все остальные, участвовавшие в охоте на душегуба. Сжигающий Ядра тогда сам чуть не лишился своего; на помощь явились люди из ордена Вэнь — лекари, в основном женщины, многие даже не заклинатели, заверившие их, что глава ордена искренне намерен помочь соратникам, людям, пострадавшим по его неосторожности. Он не уверен, что именно с ними сделали, не уверен, что это до конца помогло — знал лишь, что дело было в заполнившей их меридианы тёмной энергии, разрушающей золотое ядро и вызывающей резко прогрессирующее, не привычное по форме и проявлению симптомов, странное искажение ци. Лекари перекрыли течение энергии по меридианам всех заболевших, чтобы очистить их от внешнего воздействия, всем прописали лечение, к каждому приставили того, кто мог бы делиться своей энергией и это помогало. Чжао ЧжуЛю каждый день ощущал в себе притоки сил и как ослабевала до того нестерпимая боль, как золотое ядро, словно отслоившееся и раскрошившееся, собиралось и крепло. Он восстанавливался, и его братья по клану — тоже. Благодарность к лекарям ордена Вэнь, к главе, отправившему их на помощь сразу, как у раненых из числа его сопровождающих, росла и крепла вплоть до того дня, когда у него, тогда ещё юнца и дурня, хватило смелости на одном из собраний, проводимых одновременно с соревнованиями по рукопашному бою в Безночном Городе, подойти к ЖоХаню и попросить взять к себе на службу. Тот обещает, что подумает над этим, и оглашает своё решение, едва видит, на что способен мальчишка в бою — уничтожать золотые ядра. ЧжуЛю тогда про себя ужаснулся, потому что сделал это неосознанно, сам не понял, как так вышло: просто направил свою ци в сторону другого человека, чтобы подавить тело и волю, как делал всегда, выпад сделал тот же самый, но вот оппонент уже кричит в агонии, хватаясь за грудь, а его крепко держат за руки, не позволяя двигаться, кто-то бьёт по затылку, кто-то кричит — истошно, болезненно, громко. У новой силы в тот же миг находится изъян: клинок отказывается его слушать, не отвечает на призыв, даже когда кто-то клянётся убить его на месте.       Через год после ухода из клана Чжао, он узнаёт, что с проявлением нового таланта («Проклятия», — решает он, сопоставив причину и следствие: сила, появившаяся после заражения тёмной энергией, не могла быть чем-то хорошим; это всё та тварь) мечи и талисманы перестали слушаться не его одного — всех. Главу зарубил собственный клинок, когда тот приказал ему отправиться в полёт, старшие адепты сошли с ума, не сумев подчинить себе силы во время боя и лишившись соратника от лап слабейшего монстра, кого-то подожгло талисманом… Его новый глава заботливо приставляет к новоприсоединившемуся мужчине лекаря-наставника. Когда с карты методично исчезает территория его родного клана, ЧжуЛю берёт фамилию Вэнь.       Вэнь ЖоХань спас его от смерти, помог совладать с новой силой, принял, когда ему было некуда идти. Стоило ли это его признательности, преданности? Стоило ли… — Ты не думал, что та тварь была заманена на вашу территорию специально? — ЦзыЮань читает на его лице все сомнения, все воспоминания, как свои, громко хмыкает. Она была там, когда мужчина получил звание Сжигающего Ядра, — Знал ли ты, что два года назад орден Вэнь сплавил Бездонный омут в пристани недалеко от Гу Су? Ещё одна невероятно сильная нечисть, таинственным образом оказавшаяся в мирных, тщательно оберегаемых местах. Сам сформироваться он там не мог, слишком мирное место. Как и не мог душегуб-волк оказаться в озёрных краях, где всех духов выпивают воды. — Нет, — коротко отвечает он, открывая глаза, — Тогда тварь забрела в наши земли, спасаясь бегством. Не останови её глава Вэнь, она пожрала бы и заклинателей из Мей Шань Юй.       Мадам Юй ухмыляется. Тихо продолжает разговор, покорно принимает попытки парировать свои аргументы. ФенМянь слушает внимательно, вникает в суть. Понимает, о чём идёт речь. Чувствует волнение и непонятный укол в сердце, понимая, что жена знала Сжигающего Ядра едва ли не дольше, чем его самого — тогда ещё наследника своего отца, навещавшего резиденцию ордена Юй каждый месяц. ЧжуЛю был тем, кого жена и правда когда-то могла звать другом, а может и кем-то большим, и с кем её развели пути. Возможно, вызвавшись отправиться с мужем, она хотела вновь войти в старую пристань, восстановить прежде утраченное, и от этого внутри что-то бурлило, злилось. Мягкий нрав и желание избежать кровопролитий уступали место чувству несправедливого гнева. Глава Цзян непроизвольно сжимает рукоять клинка сильнее, старается сосредоточиться на мысли, что он может быть не прав.       Когда женщина невзначай упоминает Вэнь Чао, напоминает про молодых адептов с разрушенными ядрами, ЧжуЛю кривится лицом. Госпожа ордена Цзян понимает, как двигаться дальше — совести у некогда адепта Чжао было больше, чем корыстолюбия и тщеславия. — Чего ты хочешь, третья леди Юй? — спрашивает он, понуро опуская взгляд. — Зачем припоминаешь мне все грехи? Хочешь знать, жалею ли я? — Она сдержанно кивает, и мужчина не смеет врать, видя в глазах собеседницы фиолетовые искры. — Да. Жалею. — Тогда помоги нам, — Губы госпожи трогает торжествующая улыбка, прежде чем она двигается немного назад, чтобы расстелить на земле принесённую карту. — А потом покайся. Я, — Она смотрит на супруга, смиряя его злобный взгляд твёрдостью своего. — помогу тебе, старый друг. После войны. Когда Знойный Дворец будет взят. Отправишься в резиденцию лекарей Вэнь. Долг ЖоХаню ты вернул сполна, теперь верни его тем, чьими руками он тебя спас. Поверь, они с ним сейчас отнюдь не по одну сторону баррикад.       ЧжуЛю кривит лицо, сильно опускает взгляд и кажется, что из него вынули душу, чтобы по частям вернуть её в тело. Он соглашается помогать. И кротко, неуверенно — ФенМянь не знал, что он умеет так говорить — спрашивает есть ли что-то ещё, с чем он может быть полезен. Диалог обещал быть долгим, потому что о главе ордена Вэнь они не знали почти ничего, что на поле брани было совершенно точно непозволительно. Сжигающий Ядра же был личным телохранителем сына и одним из генералов — едва ли не другом! — и знал многое. Стоило брать всё, что они могли получить.

***

      МинЦзюэ чувствует, как золотое ядро, раскалённое, плавящееся и гудящее в такт сабле, только-только убранной в ножны, рвётся из груди, и сильно сжимает в кулаке ткань верхнего ханьфу, оттягивает, будто это может помочь. Сердце бьётся, кажется, непростительно медленно, эхом в голове лишая слуха. Всё тело горит. Бася просит крови, и чтобы усмирить её — нужно успокоить течение резко ускорившейся ци, пульсацией в венах ускоряющей и течение крови, наполняющей силой тело, но он не может вспомнить, как это делается. Вообще ничего толком вспомнить не может: ни знакомые и любимые лица брата и Лань Хуаня, ни задорный смех учеников своего ордена, ни крепкие рукопожатия лучшего друга… Даже воспоминания о детстве, обычно спасавшие от приступов гнева, меркнут на фоне поля боя, усыпанного горами трупов. Меркнут, бледнеют и заливаются кровавым маревом его настоящего.       Борясь с силой в собственных руках, он выхватывает из ладоней старшего адепта, кажется, только-только вернувшегося с ЦзунХуэем из очередного набега на лагеря Вэней с добрыми тремя повозками провианта, мешок с соломой, которой щедро посыпали кучи вэньских трупов, чтобы сжечь, и сам завершает начатое: горсть за горстью накидывает сухой травы на тела умерших, и подносит к ним любезно зажжённый кем-то факел. Запах горящей плоти достигает его почти мгновенно, и Бася в ножнах, кажется, довольно урчит, вибрацией заставляя тело мелко подрагивать. Принимает ли она этот жест за дар своей ярости? То же самое он делает и с другими трупами, оставляя без внимания лишь окутанные в белый саван ряды из тел союзников: их караванами доставляли в родные места, чтобы похоронить с почестями. Они сражались за правое дело, и не должны были кануть в забвение. — Глава, — Руку на плече МинЦзюэ скидывает так же остервенело, как откинул бы в сторону клинок, и тут же оборачивается. Не Сонг лишь тихо фыркает, потирая запястье, — У нас заканчиваются лекарства. Медиков не хватает на всех, работаем медленно. Нужно разбивать лагерь. — Не здесь, — отвечает вместо него подошедший ЦзунХуэй, и тоже кладёт ладонь другу на плечо. Глава Не давит в себе звериное желание отрубить им обоим эти чёртовы руки. Чёртовы холодные, как лёд, руки, не дрожащие от предвкушения сражения. — Мы только что закончили бой, слишком очевидно, что мы обессилены. Равнина — сама по себе место гиблое. Скажи своим людям поторопиться, и двинемся дальше. Хотя, — он задумчиво фыркает, убирая руку с плеча злобно сверлящего его взглядом друга, — Нам бы найти какой город, место хоть сколько-нибудь крытое, — МинЦзюэ фыркает, поведя плечом, и понимает, что успокаивается. Тактика — это хорошо. Тактика отрезвляет мысли. И в бою полезна. — Я знаю эти места. Городов тут нет, но есть деревушка, на востоке. Как раз по дороге к Ци Шаню, — фыркает мужчина, складывая руки на груди, и следит за тем, как лучший друг и навязавшаяся с ним заклинательница обмениваются неоднозначными взглядами, — Вы с чем-то не согласны? Так мы и укрытие понадёжнее воздуха найдём, и с курса не собьёмся. — Глава, а имеет ли смысл нам идти туда, где, — Женщина сильно хмурит брови, фыркает себе под нос, и всё же заканчивает свою мысль: — ни гуя нет? Ни лекарств, — Она показательно загибает палец, — которых у нас почти не осталось, ни провизии, — Второй. Взгляд темнеет, и ЦзунХуэй показательно поднимает руки в примирительном жесте. МинЦзюэ фыркает. — ни союзников… Ничерта нет! Только бравая идея, да деревянные стены. Все местные деревни перебили и ограбили ещё в начале войны, а выжившие или в Лань Лин уехали, где хотя бы пожрать дадут, да укрыться есть где, или в леса, как дикари, поныкались! — Женщина резко вскидывает руки и с каким-то обречённым вздохом спрашивает, очевидно, саму себя, но так, чтобы и собеседники её услышали: — Когда вы начнёте думать не саблями?       Боль женщины зверем колотится в глубоких золотистых глазах, и воины переглядываются между собой. Не Сонг не смущалась брать в руки саблю, могла бы наравне с ними броситься в бой, но прекрасно понимала, что сейчас её помощь нужнее в тылу: на кухонном и лекарском фронтах. Она никогда не была особенно нежной или трепетной, но умела накладывать повязки едва ли не быстрее и крепче полевого медика, разбиралась в травах и умела готовить. Воинов было много. Тех, кто заботился о них — нет. Этим людям приходилось не менее тяжело — даже больше, и стыдно было генералам этого не понимать. Стыдно было не думать о том, что отдых нужен не только воинам: после боя все разбредались по палаткам и отдавали себя в руки расторопных помощников, а следом, отдохнув, вставали снова в бой. Вот только, чёрт возьми, те, кто ухаживал за ними, чаще всего и глаз не смыкали.       Разбить лагерь и дать передышку всем, дать хотя бы день на то, чтобы привести в порядок дела в тылу, чтобы угомонить безумный темп работ — вот что им было нужно. Вот что она выгрызет у этих горе-стратегов даже если придётся достать из ножен Юн Шэн*. — А-Сонг, — тяжело выдыхает мужчина, потирая точку на лбу. — Что ты мне предлагаешь? Гонцы уже отбыли, скоро всё доставят. Нам нельзя сбиваться с назначенного пути.       Между ними виснет напряжённое молчание, прерываемое спешными шагами и вскриками адептов. ЦзунХуэй фыркает, пожимая плечами, когда два суровых взгляда падают на него, и отступает на полшага, придерживая за плечо кого-то из адептов. МинЦзюэ замечает у него на поясе две сабли, видит лицо, и с ужасом понимает, что знает этого мальчишку, что именно у него из рук грубо и бестактно вырвал мешок с соломой. Вспоминает, как тот рьяно защищал младшего брата, как кланялся и отрицал свои заслуги на соревновании стрелков, и нервно выставляет вперёд руку, мешая ему поклониться. Формальностей он никогда не любил — тем более от тех, кому верил сам, или кому доверял младший брат. — АньЦин, ты что-то хотел мне сказать? Всё маячишь поблизости, — смешливо, наигранно легко спрашивает ЦзунХуэй, опираясь на плечо ученика, и тут же отстраняясь, — Чёрт! Всё забываю. Болит? — Он опускает ладонь на плечо юноши, слабо сжимает, и удивляется, не чувствуя привычного сопротивления. Давняя рана не давала ему покоя, сколько он знал этого мальчишку, мешая эффективно пользоваться клинками, не позволяя высоко поднимать руки. Он постоянно исхитрялся бить снизу, игнорируя привычные для ордена Не верхние выпады, как только мог, едва ли не изобретая новые техники; возможно, именно поэтому — из-за воли и стремления, из-за изворотливого ума и гибкости в бою — когда-то ЦзунХуэй согласился взять над ним шефство, и отнюдь не жалел. Они оба были виртуозами. — Всё в порядке, наставник, — кивает молодой человек, опускает взгляд, и сильно сводит брови. — Я не уверен, что смею заявлять нечто подобное, но я хотел бы привлечь внимание генерала и главы к одному поселению, — Его наставник хмыкает, опуская ладони на рукояти клинков, и кивает МинЦзюэ. Тот чуть задирает голову, словно намекая, что слушает. Не Сонг складывает руки на груди, — Мы сейчас в пределах владений Юнь Мена. Когда-то меня с отрядом не так далеко окружили воины Вэней, мы проиграли, и еле-еле успели уйти по реке… Это было глупо, и, стало быть, нас оставили в покое, решив, что в бурном течении никто не выживет с такими ранами, — Молодой человек всё же склоняет голову, чувствуя на себе тяжесть трёх тяжёлых взглядов старших заклинателей ордена. Главы, генерала и управляющей. Вряд ли он имел бы честь говорить с ними вот так открыто в мирное время. — Прошу главу не гневаться на то, что я скажу следом, но… Нас вынесло к И Лину, резиденции лекарей Солнечного ордена. Там нас приняли, перевязали все раны и помогли восстановить силы. Дева Вэнь просила, чтобы мы, — Он осекается и замолкает на минуту, видя, как мрачнеет лицо главы. — Не забывали её милости. Она не поддерживает главу своего ордена, но ничего не может противопоставить — они лишь лекари и мирные люди! Она сказала, что… Мадам Юй знает об их добрых намереньях, что лекари из И Лина помогают всем, и… Я подумал, что, — Уверенность и холодность тона покинули его так же стремительно, как лопнуло терпение МинЦзюэ. Юноша нервно отступил на пару шагов. — Довольно, — подняв руку, прерывает его рассказ МинЦзюэ, — К чему это всё, АньЦин? — К тому, глава ордена, — фыркает Не Сонг, вставая между ним, незаметно для себя подошедшим к адепту клана ближе и уложившего ладонь на рукоять Бася, и побледневшим учеником ЦзунХуэя. Этот ребёнок не был готов выдержать тяжесть взгляда лидера клана. Никто не был бы готов, — что не так далеко его укрепленный пост Вэней, где есть как умелые лекари и снадобья, так и провизия, вода. Трёх гуев одним ударом: лишаем Вэней аванпоста, пополняем припасы, не сбиваемся с курса. Хорошая идея, — подумав пару минут, она фыркает себе под нос, и добавляет: — Но поддержка ордена Цзян мне тоже кажется… нереалистичной. Надо найти кого-нибудь из их адептов. Кого-то, заставшего сожжение резиденции. — Я могу спросить друга, — хрипло, тихо отзывается АньЦин, снова склоняя голову, на этот раз намного ниже. — Цзян Тао старший ученик Юнь Мен Цзян, он был ответственным за активацию печати, сдержавшей Вэней внутри Пристани Лотоса… — Спроси, — кивает наставник, пихая его под бок, — и приведи к нам. Не его одного. Нескольких, — Он смотрит на то, как ученик спешно, панически, сбегает, хватаясь за края верхнего ханьфу, и переводит взгляд на лучшего друга, сильно хлопает его по плечам, — Глава, вам нужно успокоиться. Пацан предложил неплохой вариант. Если мы захватим… условно, в плен, лекарей ордена Вэнь, мы лишим их пункта спокойствия и сможем подлатать своих. И это недалеко от Ци Шаня. — Не условно, ЦзунХуэй, — мрачно отвечает МинЦзюэ, — Если мелкий не врёт, мы полностью заберём И Лин под контроль, вместе с населением, — Он упрямо сбрасывает чужие ладони с плечей. — Не поддерживают свой орден?! Так какого чёрта не выступают против?! Почему не примкнули к нашим рядам сразу?! Бездействие — тоже поддержка противника!       Мужчина и женщина не смеют ему перечить, видя, как белки глаз главы ордена затягивает гневная красная пелена. Требуется около палочки благовоний, чтобы он пришёл в себя и успокоился. Друзья не оставляют МинЦзюэ одного, и он не уверен: благодарен он или хочет снести им головы.       Адепты Цзян подкрепляют рассказ АньЦина подробностями, которым были очевидцами. Выслушав каждого по одному, и услышав одно и то же, глава Не принимает предложение своего генерала и велит разворачивать войска в сторону И Лина. Путь занимает чуть меньше двух дней, и ещё полтора ведутся военные действия. В резиденцию лекарей они входят без сопротивления, позволяя под чутким надзором своих адептов заняться ранеными. Близилось последнее сражение.

***

      Вэнь ЖоХань был мёртв. В груди у СиЧеня что-то надрывается и лопается, оглушая и на пару мгновений лишая зрения. МинЦзюэ грузно падает на одно колено, болезненно опираясь на саблю, и выглядит так, словно вот-вот упадёт замертво. Растрёпанные волосы, залитые кровью руки и глаза, разбитая губа и чертовски злой взгляд. Мэн Яо, стоящий напротив них, судорожно откидывает в бок своё оружие, напоминающее гибкий клинок, и падает на колени напротив главы ордена Не, покорно, в раболепном жесте ударяется лбом в камень пола. Лань Хуань мягко опускает руку на плечо задрожавшего от гнева — а это был именно он, прошибающими волнами духовной энергии заполнивший ужасом даже нутро наследника ордена — названного брата, сильно сжав его музыкальными пальцами. — Глава Не, — тихо, дрожа всем телом, произносит молодой человек, переводит один лишь взгляд, не решаясь подняться выше, на лицо снова вставшего в полный рост мужчину, — Я признаю, что… мой поступок был подлым! Я признаю, что виноват перед вами! И приму любое наказание! — Любое, говоришь?.. — Наследника Лань сильно дёргает от того рычащего шёпота, в который превратился голос МинЦзюэ, по спине бегут нехорошие мурашки. Он едва-едва успевает оттолкнуть Мэн Яо, как безвольный мяч, прежде чем его настигнет сильный пинок. — Отойди, он сам сказал, что примет любую кару, — Холодно бросает глава Не и поднимает тяжёлую руку с блестящей тёмным кровавым светом саблей, и СиЧень поджимает губы, подставляя под удар ножны Шоюэ. Он никогда не обнажит меч против него, но помешать может… Однако, силы он свои явно переоценивает, поскольку руку тут же пронзает острая боль, и, видимо, нечто выдаёт его. Может, глаза, а может дрогнувшая линия губ. МинЦзюэ резко убирает Бася в сторону, отходя на пару шагов. Он, как завороженный, всё ещё гневающийся, злой, смотрит на него, словно пытается убедиться, что видит на самом деле. — МинЦзюэ-сюн, позволь мне сыграть для тебя. Ярость застилает тебе глаза, не даёт увидеть всей картины, — он позволяет мужчине отстраниться, но не выпускает его из своего поля зрения, давит в себе желание схватиться за руку, чтобы чувствовать чужую дрожь, как свою, и нервно перекидывает Шоюэ в здоровую руку, вешает на пояс, и прячет трясущуюся от боли ладонь за спину. Глава ордена смотрит непонимающим, ошалевшими от ему одному понятного ужаса взглядом, потом переводит взгляд на поднявшегося с колен Мэн Яо, и резко сжимает губы в тонкую полоску. СиЧень встаёт прямо напротив него. — Стой! — В сторону, — грубо, почти холодно, командует мужчина, сжимая кулаки. — Или попадёшь под горячую руку. — Не попаду, — уверенно, насколько мог, говорит молодой человек, и старается улыбнуться. «Ты не ранишь тех, кто тебе дорог», — думает СиЧень, успокаивая поднявшуюся в душе волну страха и беспокойства. Они оба знали, что это правда, они оба понимали, что глава ордена сам себя не простит, если нанесёт ранение кому-то из близких. И это становилось козырем в рукаве будущего главы Лань, — Послушай меня, всё не так просто, как кажется. Он заслужил наказания, но не смерти.       Всё было в разы сложнее, чем самому Лань Хуаню казалось — стоило окунуться в воспоминания, как всё снова стало неточным, неясным.       Когда они вели войска на захват Знойного Дворца, у них на руках были все карты: подробно расписанная местность, прописанные слабые места, расстановка войск. Всё было заточено и отшлифовано. К основным войскам, планомерно занимавшим аванпосты ордена Вэнь по пути к резиденции, постепенно стягивались остальные, и к моменту решающего сражения, пожалуй, лишь треть не успела добраться до назначенного места. Даже так, к сожалению, преимущество было на стороне врага — СиЧень помнил, как тяжело было теснить Вэней, стоявших на своей земле едва ли не до послесмертия. Они словно бы были готовы лить кровь и после гибели, в последние секунды жизни кидаясь прямо на клинки с целью унести с собой противника. Они без сна и отдыха штурмовали окрестности Безночного Города больше суток к тому моменту, когда над полем брани раздалась трель флейты и пронёсся холодный ураган тёмной энергии, а следом пронзительно знакомые по мощи и звучанию ноты гуциня. СиЧень безошибочно мог сказать, что знал, кто играл на струнах, и с холодным ужасом убедился, что и дицзы поёт в руках знакомого человека: Вей Ин заняла позицию на одной из колонн у ворот, и выглядела так, словно приняла в своё тело демоническую сущность, окутанная ореолом тёмной энергии, и играющая острые, режущие слух мрачные мотивы. Спустя не более, чем палочку благовоний, павшие воины стали подниматься с земли, и наследник Лань был уверен, что это конец для всех, но трупы кидались не на воинов четырёх великих орденов — на Вэней. Постепенно картинка из маленьких осколков сложилась в полноценную картину — ими управляли, отдавали приказы с помощью мелодии. СиЧень не присматривался, но был уверен, что подле заклинательницы стоят по меньшей мере два охранника, и старался подавлять в себе интуитивный страх перед идущей с ним плечом к плечу нечисти, пусть и дружественной. Да, мертвецы помогали, бой резко стал идти легче и быстрее, и уже к вечеру они прорвались в главное здание резиденции, но они оставались порождениями тьмы — неразумными кусками плоти, которых влечёт кровь и страдания живых существ.       Когда на поле брани вышел глава Вэнь, у многих подкосились ноги: по каменной площади Знойного Дворца прокатилась волна мощнейшей ци. Небо стремительно начало темнеть, а костры разгораться ярче. Лихорадка боя поглощала с головой, лишая рассудка, пробуждая инстинкты. Наследник Лань очень быстро забыл про сяо, отражая атаки и нападая исключительно с помощью клинка. Беспроглядные массы тел наступали друг на друга, и от этого зрелища на душе было мерзко, противно. Хотелось поскорее закончить, и как только толпа немного расступилась, СиЧень поднял взгляд на то, развернувшуюся у самых дверей дворца Вэней битву и со скрипом в сердце понял, что МинЦзюэ проигрывает в этой схватке — миг, и сквозь его тело пропустили стрелу духовной энергии, вынуждая пасть на колени, лишая сил к сопротивлению. Одолев бросившегося на него врага, молодой человек запрыгнул на клинок и отправился на помощь названному брату, краем глаза замечая, что бой значительно замедлился, что мертвецы, призванные воспитанницей ордена Цзян, оттеснили большую часть противников, что воины четырёх великих орденов методично лишают жизней тех, кого обездвижили или взяли в окружение ходячие трупы.       В тот же момент, когда белый силуэт мелькает в лезвии сабли, и Шоюэ послушно отправляется в полёт, останавливаясь меньше чем в фэне от лица главы ордена Вэнь, МинЦзюэ находит в себе силы подняться на ноги и прокрутить в крепких руках Бася, чтобы нанести новый удар. Они редко сражались бок о бок, их стили были слишком разными — потребовалось время, чтобы войти в один ритм. Удары сабли были значительно медленнее — её хозяин был сильно ранен, но рвался в бой, постепенно восстанавливая духовные силы, а меч рассекал воздух с звонким свистом едва ли не быстрее стрелы, подчиняясь даже самой короткой мысли владельца; очень скоро их действия стали слаженными и мерными: ЖоХань был вынужден следить за сверкающим синей энергией Шоюэ, наносящим удары со всех сторон, и отражать мощные, грубые атаки спереди. Ритм снова сбился в тот момент, когда СиЧень почувствовал ослабевающий контроль над клинком и схватил его рукой, рискнув кинуться в бой самому. Вовремя уйти в бок ему помешала крепкая хватка овеянной духовной силой ладони главы Вэнь. Он резко потянул Шоюэ в сторону, выставляя перед собой наподобие щита, и Лань Хуань сильно упёрся ногами, стараясь освободить своё духовное оружие и становясь совершенно неподвижным, лишаясь своего преимущества в мобильности, скорости. Когда Бася сталкивается с грозным звоном с мечом, вся мощь удара уходит в руки СиЧеня, и он едва ли может заставить себя повести плечами, когда противник с помощью духовной энергии отталкивает оба клинка прочь от себя. МинЦзюэ заметно пошатнуло, но он нашёл в себе силы встать ровно, и перехватить саблю удобнее. Борясь с дрожью в руках, наследник Лань ускорил течение ци по телу, чтобы сбросить оцепенение с рук, на пробу провернул клинок в ладони, и только после этого кинулся следом. Оба клинка останавливаются мощным притяжением невидимых духовных пут, и на лице Вэнь ЖоХань растягивается гадкая ухмылка, и Лань Хуань в тот момент ни на секунду не сомневался в том, что ещё мгновение — и им обоим конец.       Мэн Яо появился очень вовремя, протыкая грудь мужчины своим клинком: он бил явно не в сердце, но давление духовной энергии враз исчезло, и ЖоХань упал на колени, не в силах пошевелиться. Яд? Заклятие?.. СиЧень не знает, но нутром чувствует: он уже не поднимется.       МинЦзюэ смотрит на названного брата, словно стараясь понять, что ему делать дальше, и СиЧень понимает, что с силой вцепился в его плечо, медленно опускает руку вниз. Как долго он витал в облаках?.. — Лань Хуань, — тихо обращается к нему МинЦзюэ, и молодого человека сильно дёргает. На мужчину перед ним накатила волна усталости и боли, гнев отступил, уступая место смиренному разочарованию, и Мэн Яо, стоящий за спиной СиЧеня, вероятно, напрягся, боясь, что его вот-вот отдадут на растерзание. — О чём ты задумался?       «О том, что мы только что чуть не умерли», — хочет ответить он, но мысли приводят к другому, к совершенно отрешённому. К письму, приложенному к карте. — Прошу, не злись на меня, — тихо просит он, убирая руку с чужого плеча, — я не сказал сразу, потому что тогда ты бы, скорее всего, не принял ни одной карты, — В глазах мужчины мелькает осознание, но он лишь плотнее сжимает губы, ждёт вердикта. — Все сведения о Безночном Городе нам передал А-Яо. Он… Он внедрился в ряды Вэней, чтобы стать нашим связным. Я не оправдываю его предательства! Но прошу дать ему шанс.       МинЦзюэ молчит, свирепым, звериным взглядом обводя то наследника Лань, стоящего перед ним бледным призраком, то дрожащего за его спиной Мэн Яо, павшего на колени и сложившего руки в смиренном поклоне. Вместо ответа он отворачивается от них обоих и уходит прочь, с силой ударяя по одной из колонн кулаком. СиЧень крепко сжимает веки, стараясь унять холодную дрожь ужаса и непонятной скорби, пробившую тело, и только потом оборачивается на предателя.       Правильно ли он поступил?..