Доказательство (не)виновности

      Вэй Ин с замершим в горле писклявым счастьем осмотрела одного из коней, приведённых адептами Цзинь: вороной, едва ли не клубящийся, как тающая тень, стройного, с длинной гривой и мощными копытами, с сияющими глазами. Прекрасный конь. Для чудесного наездника. Такого, как она, например. Стоящий по левую руку от неё Цзян Чен сильно хмурится, всем своим видом составляя полную противоположность сестре: не восхищённый, а словно бы разочарованный, не предвкушающий — злой, готовый пинками гнать цзиньских дарителей куда подальше. Конечно же, девушка брата понимала, и с лихвой разделяла его неприязнь к павлиньему ордену, а всё же от подарка бы не отказалась, — непрактично! да и такие кони! — и потому с чувством наступает наследнику Цзян на ногу, останавливая от необдуманных слов. Цзян Чен шипит и смотрит на неё зло и раздражённо, но ничего не говорит. Посланники переглядываются. — Наследник Цзинь передаёт наследнику Цзян свой поклон и свой подарок, — говорит один из посыльных, очевидно, младший адепт ордена: совсем мальчишка, точка киновари на лбу едва ли высохла, а уже такой гордый, — Он надеется, что охота пройдёт удачно для обоих орденов.       Вей Ин давит в себе смешок, а Цзян Чен закатывает глаза. Оба молчат, но думают об одном: на этой охоте им что-то противопоставить сможет разве что орден Не: Лани были умелыми воинами, но их было мало, а орден Цзинь никогда грубой силой и боевыми навыками не славился. На их стороне иньские мелодии, подчиняющие нежить, и численное превосходство; на стороне ордена Не был в первую очередь их глава, человек в бою страшный и свирепый, и сабли. Про них Вей Ин знала чертовски мало, но была твёрдо уверена: они как-то связаны с тёмной ци, и чем дольше думала, тем больше в этом убеждалась. «Надо будет расспросить А-Сана побольше», — думает она, подходя к лошадям и гладя чёрного красавца по шее. Цзян Чен на фоне фыркает и хмурится, явно недовольный её вольностью. Подарок принимать он наверняка не планировал. — Да-да, передавайте наследнику Цзинь наши благодарности! За подарок, разумеется, победим мы и без его любезностей, — звонко щебечет девушка, и тут же хитро щурит глаза. Наследник Цзян чуть хмурится, видя смятение на лицах адептов. Им было нужно ещё что-то. Иначе ушли бы сразу, лишь бы отплеваться от излишней вежливости — знает он их, Цзиней.       Мальчишки и правда переглядываются, прежде чем один из них снова начинает говорить: — А где мы можем найти деву Цзян?.. — спрашивает он и чуть кланяется, словно бы извиняясь за свой вопрос. Брат и сестра враз теряют всё своё скептичное настроение, обеспокоенно переглядываясь. Заметив их смятение, адепт поясняет: — Мы не видели её на общей трибуне, и потому решили, что она со своим орденом.       Цзян Чен нервно ведёт плечом, смотрит за тем, как сестра бодро перенимает поводья у адептов и резкими, непонятными жестами прогоняет их прочь: машет свободной рукой, цыкает, чуть кивает головой… Словно скрывает за этими дёрганьями своё волнение. Всегда искала способы выплеснуть свои эмоции, не рассказывая другим, что у неё на душе: то уходила ловить фазанов, то углублялась в мысли, придумывая самые странные способы борьбы с нечистью, то ещё что… Хорошо, что отпускало её быстро, и всё возвращалось на круги своя. Странности сестры Цзян Чен был готов и терпеть, и понимать, и принимать. Лишь бы с ней всё было хорошо.       «С ними обеими», — думает наследник Цзян, припоминая, что на деле и у Яньли была такая же привычка: терпеть. Привычка скрывать свои страдания от чужих глаз, роняя слёзы в тишине запертой на замок комнаты. Она очень сильная. Они обе очень сильные. И как бы Цзян Чен хотел бы быть сильнее, чтобы оттянуть их проблемы на себя и выдержать их тяжесть. — Шицзе ведь была с госпожой Юй и А-Цин, — хлопая глазами, словно проигрывая перед взглядом всё, что она видела, говорит девушка, и молодой человек улавливает в её голосе нотки волнения. — Мы ведь не успеем сбегать к ним до парада, да?..       Юноша бросает взгляд на одетых в красные ханьфу адептов клана, постепенно занимающих свои места в построении, смотрит на своего снаряжённого для парада коня, вспоминает, что до появления Цзиней они обсуждали стратегию… Пожалуй, времени у них не было. Вот-вот должна была раздаться барабанная дробь и музыка — неотъемлемая часть любого парада. И всё же новость о том, что сестры не было в зрительской ложе его встревожила. Наследник Цзян нервно проводит пальцами по резной рукояти клинка, думает, вспоминает: куда и зачем могла уйти А-Ли? Она обещала посмотреть на их выход, обещала, что кинет цветок и ему, и Вей Ин — глупая традиция, однако, романтичная и милая сердцу девы Цзян. Никто не спорил.       В момент, когда Цзян Чен понимает, что один ещё не поднялся в седло, нервно сжимая в руке Саньду, воздух разрезает торжественный стук копыт шествующего впереди прочих ордена Цзинь и звонкая, гремящая музыка. Сосчитав до трёх и вспомнив, что мать не отдала бы сестру в обиду, он успокаивает своё дурное предчувствие и вскакивает в высокое седло. Верный конь нетерпеливо бьёт копытом и приподнимается на задних копытах, однако, почти лениво, не пытаясь сбросить хозяина — разминается, готовится сорваться с места.       Орден Цзян шествует следом за завершившими свой парадный круг Цзинями под аккомпанемент бурных аплодисментов и гром барабанов. Перед глазами машинально проносятся картины недавно завершившейся войны: боевые ритмы в начале схваток и во время тренировок тоже отбивали бойко, громко. В ушах стучало, как гром и молнии в Пристани Лотоса в сезон дождей. Цзян Чен хмурится от ассоциаций и поднимает взгляд, когда один из цветков падает ему на плечо. Подняв взгляд, он вылавливает в толпе фигуры в фиолетовых одеждах ордена и белое пятно ханьфу Вэнь Цин, и понимает — всё хорошо. Война окончена. Сестра улыбается, видя, что он не выкидывает цветок, а заправляет в складки одежд, и отчего-то ему мерещится в её улыбке что-то лукавое.       Гарцующий чёрный конь напоказ снова поднимается на дыбы, когда наследник Цзян натягивает поводья, а после резво перепрыгивает воображаемое препятствие — за ним то же самое повторяет и Усянь, недовольно ахая, когда кобылица вместо прыжка оборачивается вокруг себя. Толпа — её рёв и грохот — звучит громче музыки, когда представители ордена Цзян выстраиваются в ровные ряды недалеко от колонны Цзиней.       Гул, поднятый женскими писклявыми голосами и настоящий водопад из цветов оповестил всех о том, что на поле вступили легконогие кони ордена Лань, и Цзян Чен почти раздражённо понимает, что даже облачённые в красный, цвет соревнований, заклинатели из Гусу умудрялись выглядеть не от мира сего. «Не одежды, так лошади белоснежные» — думает он. Безупречные, словно бы сияющие, — истинно воспитанники своего ордена. И подумать только: ещё немного, и в толпу этих идеальных статуй вольётся его сестра, вольная и свежая, как ветер — не неподъёмное ленивое облако. Вздор.       Вей Ин, сидевшая в седле по его правую руку, внезапно вскинулась и её кобыла чуть не припустила вперёд. В начале колонны статно возвышались фигуры Двух Нефритов, а за ними красивой колоннадой тянулись два идеальных ряда в такт вышагивающих лошадей, всё таких же белых и от того рябящих в глазах, с всадниками в сёдлах — почти таких же идеальных, как и братья Лань, с развевающимися по воздуху белыми лентами. — Хорош же, А-Чен? — пихая его под бок, спрашивает Усянь. Глаза у неё сияют почти неприличным восхищением, граничащим с обожанием. Пальцы теребят цветок, такой же, как тот, что спрятал в складках ханьфу сам Ваньинь. Наследник Цзян закатывает глаза: кажется, думали они о принципиально разных вещах. — Ну? — Тотем и в Цишане тотем, — ворчит он, уклоняясь от ещё одного тычка. — Хорош, хорош, успокойся и не позорь меня.       Вей Ин фыркает и чуть прикусывает губу, когда кони ордена Лань встают рядом с их. В одно ловкое движение она отправляет цветок в воздух, и тот плавно, почти неестественно опускается на макушку второго нефрита. Цзян Чен снова закатывает глаза, когда сестра тихо хихикает — дурочка.       Лань Чжань бросает на неё тёмный, странный взгляд и ласково гладит лепестки.       Когда на поле появляется лидер ордена Не, женские крики перебарывает вой мужских одобряющих криков, и Цзян Чен почти вздрагивает. Не Минцзюэ в седле смотрится почти непростительно грозно, и не будь они все облачены в красное, наследник Цзян бы охотно поверил, что он только что вернулся с поля боя, что это кровь, а не ткань. За ним с завидным азартом в глазах выехали адепты ордена Не. Они ограничиваются суровым, показательным кругом, прежде чем занимают свои места в рядах орденов.       Глава ордена чуть ухмыляется, осматривая соперников с высоты своего опыта и роста — неизвестно, что из этого пугало больше, — прежде чем бросить в сторону несколько притихшего Лань Сичэня цветок, подхваченный во время парада. Цзян Чен почти оскорбляется, краем уха слыша их разговор: — Примешь вызов? Или молча отдашь победу мне? — Низкий голос главы Не звучит почти издевательски. Лань Хуань нервно, недовольно поджимает губы, прежде чем растянуть их в вежливой улыбке: — Старший брат хорош в бою, лучше многих… И всё же в спарринге я взял верх, — Они оба смотрят так, словно ещё секунда, и вспыхнет пламя от искр, летящих из глаз: одних — яростных и азартных, других — уверенных и заинтересованных. — Вызов принят. Проигравший… — Исполнит желание победителя, — заканчивает за него Не Минцзюэ, слабо пришпоривая набивающего копытом пыль коня. Тот враз замирает, и наследник Цзян впечатлён таким контролем над животным.       На трибунах слышится шёпот, когда организаторы выносят мишени для стрельбы. Красно-белые мишени. Совсем как во время войны. У Цзян Чена дёргается бровь: сначала от символики, потом от павлина. Когда Усянь просит у Ванцзи ленту, чтобы завязать глаза на спор, он буквально не выдерживает — рука с гулким шлепком ударяется о лоб. Хорошо, что Лань Чжань не ведётся на провокацию. Хорошо, что Вей Ин попадает в мишень, и всё это не оборачивается ещё большим позором.       Он очень хочет уйти наконец в лес — бить тварей, а не набивать шишку.

***

      Наследник Цзинь чувствовал себя раненым зверем. После парада они с адептами оставили лошадей слугам, чтобы отправиться в лес, но из толпы спешащих заклинателей его за руку вытягивает младший брат: ГуанЯо смотрит хитро и заговорчески, за руку держит крепко, уводит к другой, словно бы скрытой за деревьями, тропе. Ничего объяснять не спешит — ЦзыСюань и не спрашивает, ещё не совсем пришедший в себя после недавнего разговора с девой Цзян. Недолгого. Почти мимолётного.       Он готовился к выступлению, искал Мэн Яо. А нашёл её, красивую и невесомую. Брат тоже был там, составлял ей компанию, помогал вернуться к зрительской трибуне, и потому, кажется, их диалог вообще состоялся. — Наследник Цзинь, — приветствует его организатор соревнований, склоняя голову и улыбаясь по-лисьему, почти как отец. Сомнений, что они братья, не остаётся. В который раз. ЦзыСюань не уверен, сколько раз искал эти сходства и сколько раз находил. — Девы Цзян, Вэнь и Ло собирали цветы. Ваш покорный слуга их сопровождает. — Лучше бы занимался своими обязанностями! — грубее, чем хотелось, отвечает он, и тут же хмурит брови, замечая грусть на лице бывшей невесты. — Ступай, А-Яо, не отвлекайся. Я сам… провожу их к зрительским трибунам.       ЯньЛи поджимает губы, но учтиво улыбается. Тянет руки для поклона. Её останавливает девушка в золотых одеждах ордена, бойко подходя широкими шагами ближе и смотря на него, как на врага. Как на предателя.       «Я сама покажу подругам, — это слово она выделяет, — куда идти. Ваше снисхождение нам не нужно».       Ло ЦинЯн выбила его из равновесия. Как детская болванка, качающаяся из стороны в сторону, ЦзыСюань до сих пор не мог встать ровно, почувствовать себя в своей тарелке.       Заметив, что старший брат ушёл в размышления глубже, чем было нужно, Цзинь ГуанЯо встряхивает его за руку, ободряюще (или показалось?) улыбается. Говорит вкрадчиво, как обычно: — Молодой господин, я взял на себя больше, чем положено, и надеюсь, что вы не будете гневаться, — Некогда шпион, а теперь — слуга, он умел читать по лицу. И остался доволен тем, что увидел. Интерес. Доверие. Брат, пожалуй, вообще верил ему больше, чем кто-либо в этом ордене. — Я пригласил деву Цзян на прогулку. С вами, — Шок, удивление, опустошение. Мэн Яо хмурится, не понимая, что сказал не так, но продолжает: — Мои помощники очистили от опасной нечисти лесную тропу. Я осмелюсь предложить вам пройти по ней. Вместе.       ЦзыСюань смотрит на себя, облачённого в красное, и почему-то думает, что был бы счастлив увидеть ЯньЛи в тех же цветах. Это было бы похоже…       «Похоже на что?» — одёргивает он себя, прикусывая губу. Права не имел рассуждать об этом. Они пройдут по одной тропе, но не по тропе жизни. Эту возможность он упустил, как птицу в саду — упорхнула, и не вернёшь. — Наследник Цзинь, — Тихо обращается к нему голос со спины, и оборачивается юноша слишком быстро. Уголок губ дёргается, но выглядит он просветлевшим. Мэн Яо выдыхает спокойно, нацепляя на лицо улыбчивую маску довольства. — Господин ГуанЯо.       Учтивая и нежная, ЯньЛи казалась богиней. ЦзыСюань не уверен, когда брат исчезает из их диалога. Он пытается завязать с девушкой диалог, проводя её лесной, крытой сводами деревьев тропинкой к небольшому водопаду — ЦзыСюань вспомнил о нём внезапно. Тут он гулял с матерью в детстве, когда ещё не был обременён долгом наследника столь же, сколько сейчас. Как давно это было вспомнить у него не получается: зато точно в голове всплывает образ матери с клинком в руке, когда из кустов появился измеряющий змей. Впервые он видел женщину с оружием — в последний раз праздно прогуливался с матерью.       Он пытается заинтересовать деву Цзян своими познаниями о местных тварях, но быстро понимает, что бесполезно. Думает, о чём поговорить. Не находит в себе готовности продолжать аккурат в тот момент, когда они выходят к каньону: месту, больше похожему на каменный коридор, ведущий к шумящим источникам. Место таинственное и красивое. — Дева Цзян, вам неприятна моя компания? — спрашивает он, еле найдя в себе силы. Девушка несколько нервно ведёт плечом, чуть улыбается. Смотрит впервые за день прямо. — Вы не правы, — Голос звучит тихо и устало. — Я лишь не понимаю, для чего главы Цзинь продолжают наседать на вас, — Наследник Цзинь хмурится, выглядит недовольным, и в его эмоциях ЯньЛи находит подтверждение своих мыслей. ЦзыСюань же чувствует себя обиженным на весь мир: не стала бы дева Цзян проводить с ним время, не прими она дерзость (помощь, поддержку, толчок к правильному решению) Мэн Яо за волю родителей? — У меня нет причин не быть благосклонной к вам. — Но радости эта прогулка вам не приносит, — хлёстко и точно подытоживает ЦзыСюань, наконец чувствуя в себе силы признаться в том, от чего открещивался. Он не нужен этой девушке. Он оскорбил её. Он ударил её. Он не заслуживает её. — Тогда я могу проводить вас обратно. И мы расстанемся на этом.       Девушка мягко улыбается, отступая на полшага назад и качает головой. Солнце пробивается через листву, и светит на неё так, словно выстилает дорогу на небо. ЦзыСюань кусает губы, не слыша, чувствуя отказ от помощи, когда ЯньЛи проплывает цветочным силуэтом мимо него, направляясь в обратную сторону.       Крик и грохот обвалившихся камней настигает его позднее собственного крика, когда откуда-то сверху летят обломки скалы и два быстрых, резких силуэта в красном. ЦзыСюань не успевает среагировать: ЯньЛи оказывается в его объятиях, сильно откинутая чьей-то рукой, дрожащая и испуганная, а прямо напротив возвышается силуэт огромной змеи. — В сторону! — Крик грубый, но высокий. Словно срывающийся на визг. Наследник Цзинь приходит в себя, уводя девушку в сторону и крепко обнимает хрупкие плечи, словно стараясь закрыть собой, как щитом. Он не видит, кто и как сражается со змеем, да и не волнуется за это. Знает, что справятся без него, отводя девушку за одну из невысоких скал.       Звук боя смолкает, но тут же слышится торопливый шорох шагов, гул голосов и звук выстрела — сигнальный фейерверк. К ним красным вихрем подлетает Вэй Ин, крепко стискивая шицзе в объятиях и вынуждая наследника Цзинь отстраниться. Следом за ней подходит невозмутимый, но словно бы дезориентированный Лань ВанЦзи. В небе виднеются силуэты заклинателей на мечах.       ЦзыСюань отходит к трупу монстра, сразу же обнаруживая около него своих адептов, показывающим спускающимся с мечей старшим заклинателям, что к чему. Он почти уверен, что повергли змея не они. Чем больше смотрит, тем сильнее убеждается в этом: чешуя была не такой, как у обычных тварей, закатившиеся блёклые глаза были красными, а не жёлтыми, на макушке виднелись шипы. Главы орденов толпой сошлись у монстра. Не МинЦзюэ сильно свёл брови. — Проклятый монстр, — коротко, почти зло отмечает он. Стоящий рядом Мэн Яо, пришедший с отцом и главами Цзян, пятится от него на пару шагов. ЦзыСюань запоздало думает, что надо было бы встать рядом с братом, поддержать его. Он упускает тот момент, когда его собственная мать с чувством бьёт приёмного сына по затылку, хмурясь и шипя, словно тот же змей: — Говоришь, территория была зачищена?!       Цзинь ГуанЯо сильно склоняет голову, отходит назад. ЦзыСюань всё же подходит ближе к нему, кладёт руку на плечо. Мать выглядит в этот момент почти разочаровано.       Проходит не больше минуты, как внимание с резко словно бы растворившегося в толпе Мэн Яо переключается на монстра: единогласно принимается решение изучить тварь, поискать подобных на горе и вернуть адептов в башню Кои. ЦзыСюаня же привлекает другая часть происходящего в каньоне — рядовые заклинатели полукольцом собираются вокруг его двоюродного брата, Цзинь ЦзыСюня, которого осаждал молчаливый и сдержанный, но очевидно лишившийся напускного спокойствия Лань ВанЦзи. По обрывкам фраз он понимает, в чём дело: — Вей УСянь! Ты, порочная женщина, как ты смеешь так со мной разговаривать?! Сначала вы с наследником Цзян уводите половину нежити, потом ты бросаешься оскорблениями в адрес моего брата и ордена! Кто тебя воспитал?! — Он чуть ли не плюётся. ЦзыСюань хмурится, выходя вперёд, и едва успевает сказать и слово, как слышится тихий, спокойный голос Цзян ЯньЛи: — Молодой господин, я приношу свои извинения за грубость и неосмотрительность подопечной моего ордена, — Наследник Цзинь давится воздухом, видит реакцию остальных и понимает, что не одинок в своём изумлении. Вей Ин сдерживает молчаливый жених, когда лицо ЦзыСюня украшает гаденькая улыбка. Он что-то говорит о воспитании. И тут же остаётся глотать воздух, ошеломлённый ответной реакцией: — Однако, разве хоть одно правило соревнований запрещает загонять много добычи? И смеете ли вы оскорблять мою сестру лишь по той причине, что она заклинательница, сильнее вас? — Дева Цзян выходит вперёд, складывая руки перед собой и улыбаясь нежно и спокойно. Обезоруживающе. — К тому же, — Её тон звучит заговорщицки. По шее пробегают мурашки. — Раз вы находите меня благовоспитанной, есть ли у вас право говорить о плохом воспитании ордена Цзян? — Да как ты.! — Взвинчивается Цзинь ЦзыСюнь, и наследник золотого ордена прикладывает некоторое усилие, удерживая его на месте. — Я не позволю оскорблять членов моей семьи, — ровно говорит Цзян ЯньЛи, — И требую извинений.       ЦзыСюань чувствует себя, как в момент, когда впервые увидел мать с оружием в руках, а не с веером или пышными бутонами цветов на длинных стеблях. ЯньЛи, как и она, сейчас не была безоружна.       И была прекрасна.