***
Алекс был доволен выставкой. Ну ещё бы! Столько людей, о которых он только читал в учебниках и статьях, вдруг оказались совсем рядом. Алекс с внутренним трепетом, прикрытым очаровательным нахальством снаружи, даже рискнул сунуться к самому Гюставу Эйфелю. Конструктор знаменитой башни, крепкий пятидесятисемилетний мужчина с очень прогрессивными взглядами, гений архитектуры, оказался на поверку отличным собеседником. Он поглядывал на двух русских, говоривших на французском чисто, но со странным акцентом, с явным одобрением. Парни ему нравились. Резвые умом и, судя по всему, с хорошим образованием. Да и в архитектуре довольно сносно разбирались. Глядя на Сержа и Алекса, Гюставу верилось, что с такой молодёжью всех ждёт поистине светлое будущее. Прогресс и процветание. Посетили парни и Русский павильон. Пообедали в русском ресторане, но с соотечественниками Алекс особо не общался. Он так объяснил это Серому: — Пить просто так скучно, о революции говорить не хочу. Ну и вообще… Серый понял: Алекс тоскует по родине, но по странной человеческой особенности, непонятной Серому, в то же время — ехать туда не хочет. Именно сейчас и именно в этом времени. Зато Алекс пришёл в полный восторг от галереи машин, а когда ему позволили прокатиться на автомобиле Бенца, вообще замучил Серого впечатлениями. — Когда вернёмся, то я расскажу Келу и Крэгу про тест-драйв настоящего первого автомобиля! — Алекс вдруг погрустнел и отвернулся от Серого. — Если вернёмся… На этой минорной ноте они и решили покинуть Париж, потому что Алекс захандрил. Плохого настроения ему добавило известие, что тот самый Николас Т., встречей с которым грезил Алекс, внезапно покинул и выставку, и Париж. Серый опасался, что они помчатся вдогонку, но Алекс на удивление лишь пожал плечами и сказал: — Ну, в Штатах тогда пересечёмся, планы менять не будем. Поэтому они спокойно купили билет до Кале, чтобы потом пересесть на паром до Дувра, затем опять по железной дороге добраться до Лондона, следом — Ливерпуль, а там уже пароход должен был доставить их в Нью-Йорк. Билеты на судно «Балтик» знаменитой и на данный момент самой безопасной фирмы «Коллинз Лайн» уже ждали их в конторе пароходства. Путешествие обещало быть спокойным, неспешным и достаточно комфортным. Единственное, чего по-настоящему опасался Серый, — что они будут вынуждены провести довольно много времени наедине. Серый подозревал, что Алекс захочет с ним поговорить. И от этого заранее тосковал. Потому что перед ним вставала дилемма: либо сказать правду, не очень приятную и не совсем понятную даже ему самому, либо — соврать. Соврать было бы легче. Ложь — она и практичнее, и спокойнее. Только опыт, прожитый Серым человеком и другом Кролика, показывал: врать — это плохо. Потому что ложь всё равно всплывёт, в самый неподходящий момент. Как и было совсем недавно. Когда Серый практически прокололся в самой большой своей лжи Кролику. Хотя это вроде и не ложь была… Ну, так, скрыл он кое-что от друга, но ведь из лучших же побуждений! Потому что для Алекса так было на самом деле лучше! Серый до сих пор был в этом уверен на все сто процентов. Они тогда только-только прыгнули в очередной раз. Довольно удачно: приземлились в паре километров от города, даже не зашибли никого при переходе. Серый с содроганием вспоминал, как они однажды попали в сад какого-то восточного правителя, а потом оказалось, что это вообще-то сад гарема. Вот тогда им худо пришлось, удирали так, что пятки сверкали. Всё же преодолевать двухметровые барьеры с Кроликом на плечах — занятие энергозатратное и опасное. А тут им удалось выяснить географические и временные координаты буквально в течение часа. Париж, 1889 год. Связаться со своей конторой, Karim & Jeeves, тоже смогли довольно быстро. Получив от своих поверенных деньги, они довольно сносно устроились в очень неплохой гостинице. Снимать квартиру показалось нецелесообразным: задерживаться они не планировали. Уставшие, но довольные, они сидели в креслах, не зажигая света, и разглядывали мерцающий голубыми искрами кристалл. Серый — со скрытым беспокойством, а Алекс — с незатухающим интересом. — Интересная какая всё же штукенция, — Алекс провёл раскрытой ладонью над самым кристаллом, не касаясь его поверхности, но держа руку максимально близко, — иногда мне кажется, что это магия какая-то. Но ведь откуда магии взяться? Её же не бывает… Серый тогда слишком увлёкся своими размышлениями и ляпнул, не думая о последствиях: — Да я видел вроде идентичное что-то… Сказал — и осёкся, потому что сам вспомнил, где именно видел похожий кристалл. — Где? — Алекс заинтересованно развернулся вместе с креслом к нему. А Серый растерялся, чуть ли не первый раз в жизни не зная, что ответить рыжему. Это ведь надо было бы тогда и про Эфляндию рассказывать, и про Белого Оленя, и про Королеву, и про то, что по желанию Серого Алексу промыли мозги. И что-то Серый сомневался, что Алекс был бы рад таким известиям. Да и не факт, что их кристалл взялся оттуда. Может, просто похож? И рассказывать вовсе и ни к чему? Надо было самому сначала разобраться. Именно тогда, на счастье Серого, к ним в номер стали ломиться какие-то пьяные янки, прибежали служащие отеля улаживать конфликт, и разговор как-то замялся сам собой. Через пару дней Алекс словно невзначай обмолвился, что, мол, прыгают они как-то мелко теперь, какими-то небольшими отрезками времени: десять, пятнадцать лет… Мол, раньше период больше был. Не напутал ли чего Серый при расчётах? Серый тогда скроил умную физиономию и загадочно посмотрел вдаль — всё же он научился напускать туману. Не зря столько лет среди людей жил, да ещё с самим Рыжим Кроликом бок о бок. Так что пусть тот сам теперь и страдает. Потом всё закружилось в вихре выставки, Алекс пытался выйти на след своего кумира, Николаса Т., о котором мог говорить часами. И кудесник он, дескать, и новатор, и самая таинственная личность… Серый даже немного взревновал рыжего к этому неизвестному Николасу, хотя то, что Алекс забыл на какое-то время о проблемах с кристаллом, было ему только на руку. И вот теперь им предстояло очень долгое путешествие. Железную дорогу и паром можно было исключить из потенциально опасных для откровенных разговоров мест. Ну о чём поговоришь за два-три часа? Только уселись, устроились — и уже пересадку делать. А вот когда они поплывут пароходом… Вот там будет совсем другое дело — путешествие затянется на месяц с лишним. Будет время обсудить всё на свете. А Серый так и не решил, какую линию поведения ему выбрать. Врать или не врать — вот в чём вопрос…Глава 1
13 ноября 2020 г. в 06:59
— Здравствуй, Ники, — голос был мягок и чарующ, обещал подарить негу и наслаждение, недоступное простому смертному, да и сама хозяйка голоса казалась прекраснейшей из женщин, которых когда-либо видели луна и звёзды. Само воплощение любви, но не той продажной, которой торгуют дешевые и не очень девицы с улиц красных фонарей во всём мире, а романтической и чувственной одновременно.
Только Николас знал: это всё иллюзия. Нет, любовь она могла подарить, да такую, что век не забудешь, а может, и не один век. Иллюзорность образа, пожалуй, была в другом — юная прелестница перед ним была, во-первых, стара как мир, а может, и ещё старше, а во-вторых, умна, коварна и недобра. Именно так — недобра. Злом в обычном понимании этого слова назвать её было нельзя. Она не хотела уничтожить мир, она не принимала ванн из крови девственниц и не ела котят на завтрак. Просто ей было глубоко наплевать и на девственниц, и на людей вообще. Котята ей, пожалуй, всё же нравились. Ах да, ещё она питала крохотную слабость к белокожим и голубоглазым юношам. Желательно — блондинам. Но это была настолько незначительная слабость, что упоминать о ней было просто глупо.
Поэтому вместо душевного трепета и восторга Николас испытал тревогу, готовую перерасти в страх, и раздражение. Да, она его раздражала, хотя обязан он ей был многим. Да что там многим — самой жизнью обязан! И благополучием, и удачей, невероятной, практически нечеловеческой удачей. Но в этот раз он ослушался её, пусть и несущественно, но ослушался. И ждал заслуженного наказания. А возможно, и не только его. Не пора ли, по её мнению, сделать очередной взнос за все подарки, что она подарила милому пареньку из семьи сельского пастыря, родившемуся в небольшом селе Смилян, затерявшемуся на задворках Австрийской империи?
Николас подавил тяжкий вздох и широко улыбнулся, одновременно почтительно опускаясь на одно колено:
— Рад тебя видеть, моя Королева!
Мягкая и нежная рука небрежно, но ласково потрепала его по голове и тут же, самым естественным образом, оказалась у его губ. Николас подобострастно прильнул к изящным пальчикам и поднял глаза на Королеву. Она благосклонно улыбнулась и чуть наклонила голову, показывая, что ритуал закончен, можно подниматься с колен и переходить от условностей непосредственно к делу.
Хотя этого ох как не хотелось. Он ждал наказания и боялся. Что она потребует от него? Какой услуги захочет? Положа руку на сердце, надобно было признать: до сего дня Королева практически никогда и ничего не требовала, да и вообще нечасто наведывалась к своему крестнику, которого спасла от холеры в далёком 1873 году.
Николас часто задавался вопросом: почему она его спасла? Зачем? По простой прихоти подарила жизнь, а потом и осуществление всех его тайных мечтаний? Не она ли помогла своим волшебством убедить отца освободить его от обязательств перед семьёй и позволить учиться там, где ему хотелось? Ради чего открыла она ему некоторые тайны своего народа, поделилась великими знаниями?
И самое главное — что она потребует взамен? Бессмертную душу? Вечное служение? К этому он был готов — что ему до души?
Как известно, самые болезненные дети бывают у врачей, самые безнадежные неучи — у учителей, а самые завзятые еретики — у священников. Вот и он верил только в науку, даже сейчас, после знакомства с Королевой, вернее, сейчас как никогда раньше.
Но ведь кроме бессмертной души и вечного проклятья существовали и другие страшные вещи. Вдруг она потребует убить дорогого ему человека или предать всё человечество? Или уже наигралась с ним и пришла забрать свой дар, свои знания и бросить его пустой оболочкой без искры, которую зажгла сама?! Это было бы самое ужасное. Пожалуй, за это бы он убил, предал и расчленил столько беззащитных котят и девственниц, сколько нужно Королеве. Ну, или кого она там потребует в жертву.
Королева между тем прошлась по дорогому гостиничному номеру, с неподдельным интересом заглянула в ванную комнату, перенюхала все флакончики на полке, провела пальчиком по резной раме зеркала. То ли проверяя, насколько хорошо работают горничные, то ли удивляясь причудливости орнамента. А потом и вовсе легко опустилась в кресло, подобрав под себя ноги, отчего стала похожа на милую гимназистку из старших классов, пришедшую навестить дядюшку.
Николас тряхнул головой: всё иллюзия, всё обман, но настолько искусный, что он каждый раз вёлся на него, как в первый.
— Милый, милый Ник, как поживаешь? Надолго прибыл в Европу? Отчего тебе не сидится дома, в Америке? Разве мы не договаривались, чтобы ты не приезжал сюда? — Королева улыбалась, но с каждым словом голос звучал всё суровее, мягкие ноты сменялись скрежетом металла, а улыбка будто стекала с лица.
Николас втянул голову в плечи.
— Это Всемирная выставка, я не мог отказаться… И разве пару дней у моих родных сыграют большую роль?
В комнате повисло тягостное молчание. Николас не знал, почему ему нельзя пересекать океан, в глубине души он был уверен, что это просто самодурство Королевы, каприз, чтобы подчеркнуть его зависимость, оторвать его от корней, разрушить все семейные связи. Нет у него семьи, кроме Королевы, и он должен это помнить.
— Ну да… Впрочем, нет худа без добра. Так, кажется, говорите вы, люди? — Королева вновь улыбалась и ласкала его своим голосом. — Пора тебе, Ники, хоть капельку напрячься и отдать крохотную частичку своего долга.
И Ники действительно напрягся — судя по всему, задание предполагалось серьёзнее, чем организовать фейерверк в честь дня рождения Королевы.
— Чем могу служить моей Королеве? — Николас улыбался во все тридцать два зуба, но от напряжения и тревоги у него неприятно подрагивали колени и пальцы. К сожалению, последовать примеру Королевы и примостить свою задницу на какую-нибудь горизонтальную поверхность было нельзя. Этикет должен был соблюдаться до малейших нюансов. Ну, во всяком случае её подданными, к которым сейчас Николас и относился. Сама Королева вела себя обычно в зависимости от настроения: могла быть величественно холодной или беспечно игривой. И неизвестно, что ещё хуже.
Королева молчала, не сводя с его лица задумчивого взгляда, в котором читалось странное для неё сомнение.
Когда тишина стала настолько звенящей, что собственное дыхание начало казаться Николасу оглушительным, ноги от напряжения уже подгибались и возникло непреодолимое желание грохнуться в обморок, как какая-то институтка, Королева наконец-то заговорила:
— У меня пропала одна вещь. Давно, а может, недавно. Сейчас или потом когда-нибудь… Это неважно. Важно, что она очень нужна мне. И кажется, я наконец-то поняла, где она. И ты поможешь мне её вернуть. Сама я действовать пока не могу — я связана словом. Таким словом, которое обойти не могу даже я. Мне нужно, не нарушая слова, нарушить его, — Королева мельком глянула на недоумённое лицо Ника. — Впрочем, не забивай себе голову ненужными думами. Просто ты должен помочь мне забрать эту вещь. Те, у кого она находится, не простые люди. Я бы даже сказала — они не совсем люди. Тебе на них укажут. Пока ты должен сократить до минимума своё пребывание здесь. Собери вещи и жди моего сигнала. Тебе скажут, что и когда делать. Это пока всё, что тебе требуется знать.
Николас перевёл дыхание и с трудом сдержал вздох облегчения: по крайней мере, она не потребовала сердец Марицы и матушки на серебряном блюде. Это уже было хорошо. Он настолько осмелел, что позволил себе спросить:
— Я могу навестить мать и сестру? У меня есть пару дней?
Королева усмехнулась и величественно кивнула:
— Да. Хотя вы очень странные. Вы все, люди. Зачем тебе эти женщины? Ну да ладно. Будь готов.