***
Она была невероятна, эта женщина. Невероятна и непредсказуема. Она была ангелом и демоном. Она была мудрой и взбалмошной. Она была проклятьем и наградой. И той звездой, что вела его по жизни. Далёкой и недостижимой звездой. Даже в те минуты, когда была совсем близко. Николас помнил, как увидел её в самый первый раз. Он тогда умирал. Умирал долго и мучительно. Долгих девять месяцев он сражался один на один с болезнью: сначала с холерой, а потом с её последствиями. Даже врачи оказались бессильны и практически отказались от него. Николас потом много размышлял об этом. Девять месяцев — очень символично. Может, он тогда и вправду умер? А родился другой Николас? И его второй матерью стала Королева. Когда он уже отчаялся, когда смирился, к нему явилась она. Непохожая на земных женщин. Тогда Николас решил, что она — ангел. И даже собрался стать священником, ведь пришествие ангела — знак свыше, знамение. Но ангел оказался — живым. Пусть не совсем человеческой, пусть — иной, но женщиной. Почему она спасла его? Николас до сих пор не знал. Он всегда был хорош собой. И знал это. Он нравился девушкам и даже взрослым женщинам. И хотя своего опыта у него не было совсем, он знал, как всякий деревенский житель, на глазах которого жизнь течёт, не скрывая никаких своих проявлений и аспектов, что именно происходит между мужчинами и женщинами. И он думал, надеялся и предвкушал, что и Королеве он понадобился именно для этого. С некой робостью, но и почти самодовольством. Он мечтал о том, как прекрасная Королева будет таять в его объятьях. Позже, гораздо позже, уже в зрелом возрасте, он прочитает стихи одного русского поэта: Это было у моря, где ажурная пена, Где встречается редко городской экипаж… И даже удивится — поэт писал о том, о чём мечтал тёмными душными ночами Николас. Но не сбылось. Королева нежно перебирала его волосы, целовала в щёку, улыбалась ласково и чарующе, но всё это было почти невинно, как госпожа улыбается своему арапчонку. Он был для неё игрушкой, питомцем, забавой. Она для него — светлой и единственной любовью. Когда Николас понял, что любовником Королевы ему не стать, он нарисовал себе в мозгу образ чистой и непорочной девы. Воздвиг пьедестал для своей богини… Думал о том, как они будут предаваться возвышенным беседам, как лёгкое, невесомое прикосновение к краю белых одежд заменит ему самые страстные ласки, а слияние душ — пошлый и грязный оргазм. Но и этому не суждено было сбыться. Довольно скоро Николас понял: Королева не невинна, ни душой, ни телом. Она охотно дарила страсть и негу многим, но не ему. Да и возвышенные беседы как-то у них не задались. Вернее, беседы были, и даже очень занимательные. Оказалось, Королева разбирается в физике и математике не хуже него, Николаса. Она очень живо интересовалась и его достижениями, и свежими научными новостями. Вот об этом она могла говорить часами. А возвышенные темы вызывали у неё досадливые гримаски. Она говорила своему питомцу, пытавшемуся читать ей стихотворные куплеты: — Ах, дорогой Никки! Восторженных идиотов и стихоплётов возле меня и так в избытке. Расскажи мне лучше, как продвигается работа над электромобилем. Всё же я считаю, что электрический двигатель не только более безопасен для природы, но и более экономичен. Жаль, я проиграла брату лобби на двигатель внутреннего сгорания. Но я надеюсь, люди когда-нибудь одумаются. Николас прошёл все стадии принятия неизбежного. Отрицание — он не верил, что не нужен Королеве, не верил, что она может предаваться греховным утехам с другими, хотя она особо не скрывала своих пристрастий. Гнев — ему хотелось уничтожить себя, белокурых красавцев, с которыми Королева была мила и нежна, саму Королеву. Он сжимал кулаки в бессильной ярости. Торг — он пытался соблазнить Королеву, показать, что и он — настоящий мужчина. Он совершал отчаянно глупые подвиги, пытаясь впечатлить Королеву. Но та лишь снисходительно улыбалась и небрежно трепала его по щеке. Потом Николас впал в депрессию. Его ничто не радовало, жизнь казалось ему серой и унылой. Он лежал, отвернувшись к стене, и почти не реагировал на внешние раздражители. Кстати, Королева, пару раз наткнувшись на небритого, одетого в несвежую сорочку Николаса, нахмурилась, раздражённо поджала губы и перестала к нему являться. И вот тогда Николас по-настоящему испугался. Потому что без его Королевы даже наука теряла свою прелесть. Не всю, но довольно значительную часть. Поэтому он смог преодолеть свою депрессию довольно быстро, даже не успев упасть на самое дно отчаянья. И тогда он смирился и принял неизбежное. Но зато он смог трезво смотреть на Королеву. Он видел её недостатки. Её высокомерие, взбалмошность, эгоизм и непомерное влечение к голубоглазым блондинистым юношам. При всём при этом он не стал любить её меньше. Просто его любовь приобрела горьковатый полынный вкус. Как у абсента, который они пили студентами для бодрости духа и крепости ума. Временами она его раздражала, временами он почти ненавидел её. Не желал видеть, боялся её взбалмошного нрава. Но проходили дни, складывающиеся в недели и месяцы, и он начинал скучать, потом тосковать, а после — не мог дышать, не видя, не ощущая её рядом с собой. Он любил Королеву, преданно и самоотверженно. Из-за неё не мог сблизиться ни с одной женщиной по-настоящему. Николас не был букой, он любезничал, говорил комплименты, волочился за барышнями и небарышнями, но к себе не подпускал никого. Ни одна не могла затмить Королеву в его душе. Они были словно ненастоящие. Тени, слабые подобия. Куклы… Иногда он думал, хорошо ли то, что он тогда выжил. Королева сохранила ему жизнь, но забрала его сердце.***
Николас смотрел на хрустальную слезу на кончике длинной изогнутой ресницы и почти читал Королеву. Что-что, а понимать её он научился. Ей не было жаль русских, хоть один из них и приходился ей родственником. Ей не жаль было мира и людей. Пожалуй, она нашла бы выход из этой ситуации, осталась бы жива, да и часть своих подданных сохранила. Она плакала не от страха, не от жалости, даже не от бессилия. Она плакала от осознания возможности проигрыша. Николас знал: игра и победа в этой игре для Королевы важнее всего остального. Возможно, важнее самой жизни. Но это было неважно… Неважно почему, важно — его Королева плакала, она была расстроена. И это было невыносимо для Николаса. Он знал, чем это чревато, знал: кристалл разъест ему ладонь до кости, если он коснётся его без согласия его хозяина, и даже если он успеет закинуть его в кабинку — не факт, что это поможет… Он знал: это подобно самоубийству. Он знал: это глупо, опасно и бесполезно. И Королева — не оценит. Он знал. …С глухим стуком на пол упал кристалл. Рядом негромко ахнула Ди… — Всё не так плохо, мой маленький Никки… …на ресницах, длинных и пушистых, задрожала хрустальная слеза… Николас бросился вперёд и потянулся к кристаллу. — Никки, нет! — по ушам ударил истошный крик. Он сжал пальцы, но… Николас ожидал чего угодно — удара электричеством, мгновенного взрыва, смерти, — но пальцы лишь прошли сквозь мерцающий камень, не почувствовав на своём пути никакой преграды. Он растерянно моргнул и опять попытался ухватить кристалл, снова и снова… Пока не услышал смешок маленькой феечки. И раньше, чем он осознал, что всё это значит, кристалл растворился в воздухе, оставив после себя всё ту же голубоватую лёгкую дымку…***
Серый довёл Алекса до маленького сухого пригорка, на котором уже сидел Кем. Оба человека были в удовлетворительном состоянии, хотя, судя по всему, переход дался им очень тяжело. Он опустился на землю рядом с Алексом и задумался. Дела обстояли не слишком хорошо. Где они и как отсюда выбираться — он даже не представлял. Кристалл утерян, карты нет, проводника нет… Вдруг краем глаза он засёк какое-то движение. Засёк сам, без процессора. Это было странно. Серый знал, что у органики возможен такой сбой, троян, глюк. Он помнил про цветочки, оленей и прочую лабуду. Он потом выяснил, что это называется морок. Серый медленно повернул голову и непроизвольно сжал ладонь так, что ногти впились ему в кожу: чуть поодаль, всего в десятке метров стоял Карим. Сержант Карим. Его командир. Серый сглотнул и чуть тряхнул головой — Карим не пропал, а лишь приподнял уголки губ в легкой, чуть ироничной улыбке. Так мог улыбаться только он. Сержант Карим. Его командир. Рядом что-то говорил Алекс. Серый рассеянно кивнул и механически что-то ответил. Карим развернулся и куда-то пошёл. Он не звал с собой Серого, лишь мимолётно глянул на него через плечо и опять чуть улыбнулся. Серый поднялся, но просто так уйти, не позаботившись о Кролике, он не мог. Серый принюхался: состав воздуха был далёк от идеального, но не опасен. Он достал плоскую фляжку с питьевой водой и отдал Алексу. — Я быстро, — он хлопнул Ала по плечу и решительно шагнул за Каримом. Он верил ему. Даже если он и морок. Шли они недолго и недалеко. Впрочем, далеко идти тут было и некуда. Серый видел, что островок твёрдой земли среди болотной трясины совсем небольшой: от одного края до другого около полутора километров. А если быть точным — тысяча триста пятьдесят метров по самой длинной стороне. Так что далеко от Ала он уйти не мог. Если у Кролика в очередной раз проснётся талант вляпываться в неприятности, то Серый успеет вернуться до того, как ситуация станет критичной. Карим остановился у ничем не примечательной лужи жидкой грязи. С её поверхности поднимался лёгкий туман испарений. Судя по всему, тут находился какой-то горячий источник. Да и температура самого болота была выше температуры воздуха. Где-то под землей явно били ключи, близкие к температуре кипения. Время от времени от них поднимались большие пузыри горячего воздуха и с шумом лопались на поверхности. Даже почва была тёплой. «Алекс и Кем не замёрзнут, пока я хожу». Серый внимательно смотрел на Карима, но перестать думать о Кролике — не мог. Всё же мы в ответе за людей, которых взяли под свою опеку. Особенно если эти люди — рыжий Крол. Карим молча присел на корточки, внимательно разглядывая поверхность лужи, потом махнул рукой Серому. Тот подошёл, присел рядом и тоже тупо уставился на грязную воду. Он честно не понимал, чего от него хочет командир. Они так и сидели почти минуту, когда Карим вдруг встрепенулся и протянул над лужей раскрытую ладонь. Серый повторил его жест, и Карим удовлетворённо кивнул. Прошло не более десяти секунд, когда над серой поверхностью воды вдруг поднялось лёгкое облачко сиреневого цвета. Оно смотрелось инородно, слишком ярко на фоне блеклого одноцветного ландшафта. Серый почувствовал, как его сердце, до этого бившееся ровно и ритмично, пропустило удар. Там, в этой липкой грязи, что-то происходило. Он это чувствовал. Он это просто знал. Он затаил дыхание, не спуская глаз с ровной поверхности лужи. — Чпок! — что-то твёрдое и гладкое ударило Серого прямо в середину ладони. Он инстинктивно сжал пальцы и почувствовал у себя в руке нечто ребристое, прохладное и очень знакомое. Серый сам не заметил, что улыбается. Он раскрыл ладонь. Кристалл… Серый неверяще покачал головой и нерешительно тронул пальцем тонкую грань. Действительно, это был он, его кристалл. Но как? Откуда? Серый вскинул глаза на Карима, но напротив него никого не было. Морок… Или нет? Он вскочил на ноги и быстро огляделся по сторонам. Сержант пропал так же неожиданно, как и появился. Но он помог. Как и много-много лет вперёд. Помог своему киборгу. Своему другу… Серый крепко зажал в кулаке кристалл. Где-то в груди разлилось что-то горячее, в глазах неожиданно защипало, и Серый очень несерьёзно шмыгнул носом. Но тут он опять уловил какое-то движение и насторожился: теперь это был не морок, теперь он точно видел, что его подопечные за каким-то фигом шляются по островку, подходят к воде, возвращаются на пригорок… Серому это не понравилось. Совсем не понравилось! Он бегом бросился к Алексу и Кему. Они нашлись там же, где Серый их оставил. Физическое состояние людей не внушало опасений, но Алекс сидел, крепко зажмурившись, и беззвучно шевелил губами. Серый с силой тряхнул его за плечо. Ал открыл глаза и пробормотал полную околесицу: — Не думать о белом медведе…