Я удержу тебя на свету.

Барнаби Брукс младший лежал на своей кровати и бесцельно пялился в потолок. Неосознанно юный лорд потирал двумя пальцами висок, пытаясь изгнать из головы ноющую боль, тупую и непривычную, сродни зубной. Его не оставляло странное чувство: оно поселилось в груди и завязалось тугим узлом, не давай вздохнуть полной грудью. Барнаби поморщился и уткнулся носом в подушку. Сон навалился сверху неподъемным, тяжелым одеялом, под которым совсем не было воздуха. Его втолкнули в комнату дядюшки, и дверь захлопнулась за спиной: Барнаби бессильно сжал кулаки и заставил себя не оглядываться. Маверик сидел в кресле, тяжело опираясь на локоть, и его взгляд заставил мальчишку зябко поежиться. - Зачем же ты ушел без охраны? - регент вскинул седые брови, и Барнаби упрямо вскинул нос. - И почему позволил себя похитить? - Похитить? - лорд мотнул головой, подходя ближе. - Меня никто не похищал! - Бедный мальчик, - мужчина покачал головой и поднялся на ноги, шагнул к нему, не отпуская мерцающего яркого взгляда, - не бойся. Ты в безопасности. - Почему вы... - Барнаби нахмурился и поджал губы. - Я не был в опасности, дядя. Маверик одобрительно кивнул ему и достал из-за пазухи узкую серебряную флягу. - Не волнуйся. Я всего лишь волнуюсь за тебя, Барнаби. Давай, сынок, выпей немного вина, и поговорим, как мужчина с мужчиной. Серебро обожгло ладонь лорда холодом, но он послушно открутил крышку и сделал глоток. Вино будто загорелось у него в глотке, ледяным, парализующим огнем растеклось по венам, и сквозь густеющий туман перед глазами Барнаби увидел, как мир качнулся, накренился и рухнул оземь. Маверик присел над ним, и его губы дрогнули в пренебрежительной улыбке, а морщинистая ладонь легла на спутанные светлые кудри. Регент-опекун тихо зашептал слова древних заклятий, и сила мрачного колдовства потекла сквозь его пальцы к юному лорду, путая его мысли, лишая воспоминаний, заставляя корчиться на полу от боли. - Я не хотел причинять тебе страдания, мальчик, но ты не оставил мне выбора, - улыбнулся дядюшка, поднимаясь на ноги, и позвонил в колокольчик, вызывая слугу. – Юному лорду нехорошо. Доставьте его в покои. И мир покачнулся снова. Барнаби вскрикнул и проснулся, весь в липкой испарине, с дыханием, перехваченным у самого горла. Сел на кровати, цепляясь пальцами за сбившуюся простыню, схватился за голову, но не смог вспомнить ни мгновения из стремительно сгоревшего в дневном свете сна. Голова теперь болела еще сильнее. - Мой лорд, - в дверь робко поскребся слуга, - вас ждут на допросе. Ах, да. Преступник. Тот, что похитил его, держал в сыром подвале, полном теней и крыс, а затем совратил, пользуясь слабостью и беспомощностью, подло околдовал и обокрал. Кабураги Котецу. Человек, к которому он испытывает гораздо меньше ненависти, чем стоило бы. Барнаби поднялся на ноги, покачнулся и удержал равновесие. Облизнул губы и умылся ледяной водой. На бедрах, плечах и на поясе цвели синяки, цветастые, не очень болезненные, но слишком заметные. Лорд поморщился, одеваясь, накинул рубашку и снова посмотрел в зеркало. На длинной шее, под ухом, красовался укус, а рядом с ним - след от горячих ласковых губ, и Барнаби скривился, закрывая горло плотным шейным платком. - Веди, - слуга испуганно шарахнулся от него, но кивнул. - Посмотрим на него еще раз. Может, тогда воспоминания станут хоть немного яснее. *** Котецу сидел на полу на редкой колючей соломе и пытался вытащить занозу из подушечки пальца. Плотный ошейник, облегающий шею, лишил его любых возможностей помочь себе колдовством, поэтому он ковырял указательный палец уже почти час, осторожно выуживая длинную щепочку из-под кожи. В замке провернулся ключ, и послышались голоса. Ведьмак посмотрел на еще горячий обед, который ему принесли, и нахмурился. Это явно были гости. Что особенно радовать не могло. Будто в поисках уверенности и поддержки, он коснулся отметины на шее - маленького красного пятнышка с едва заметным отпечатком зубов. Барнаби не мог не знать, что его сюда притащили. Он точно найдет способ, чтобы недоразумение утряслось. Дверь, наконец, открылась, и Кабураги словно прирос к полу. Перед ним стоял сам лорд, гордый, надменный, как в первый день их знакомства. Ледяные глаза скользнули по колдуну. А того словно в воду бросили. Чужая магия, так аккуратно наложенная на Банни, шарахнула чувствительного к подобным вещам Тигра. Стало почти нечем дышать. Котецу ощущал, что эта магия полностью заволокла Брукса, веяла от него, впиталась ему под кожу. И это была магия Изменения. Чертов ошейник даже не давал возможности закрыться от горячей волны чужого темного колдовства, и мужчина отшатнулся к дальней стене, хватая ртом воздух. Барнаби недоуменно нахмурился, обернулся к стражнику, показывая пальцем на застывшего человека. - Почему он так себя ведет? Закованный в доспехи солдат пожал плечами и ухмыльнулся. - Может, в него дьявол вселился. Кто их знает, этих колдунов. Лорд поморщился и махнул рукой. - Свяжите и отведите в пыточную. Конечно, у них давно не было палача, но даже ржавые пыточные инструменты вселяли достаточный ужас в несчастных заключенных. - Я не знал, что у тебя такие увлечения, Барнаби, - Котецу откашлялся и глянул из-под челки, внимательно и чуть насмешливо, пытаясь понять, откуда в зеленых глазах столько пустоты. - Средь бела дня, ай-ай-ай... Он пытался судорожно найти в мерцающей ауре лорда остатки своей, хоть какие-то следы своих прикосновений, но все было словно вычищено, выбелено, словно кто-то очень старательно удалял любое воспоминание о колдуне. Когда человек знакомится с кем-то, в его ауре всегда остается маленький, едва заметный отпечаток. И Кабураги мог поклясться, что еще накануне в светящемся полотне сознания Банни ровно половина была темно-зеленая, в цвет ауры Тигра. - Тебе и неоткуда было знать, колдун, - отчеканил Барнаби, сощурив ледяные глаза, - или ты следил за мной еще до похищения? Стражник крепко связал преступнику руки за спиной и грубо вздернул за локоть, заставляя согнуться перед лордом. Дверь в пыточную громко скрипнула, и Кабураги бросили на жесткий стул. Брукс остановился рядом, провел ладонью по пыльному столу, нарочито не глядя на своего невольного собеседника. - Я жду ответа. Котецу хрипло хохотнул, чувствуя, как обида и тоска жгут изнутри. Хотелось встряхнуть этого гордого глупца, хорошенько приложить его магией или просто смазать по лицу, чтобы он снова стал тем самым - немного растерянным, удивленным, но, черт побери, таким милым и красивым. - Да кому ты нужен? - Кабураги презрительно отвернулся, вскидывая подбородок. - И без тебя дел по горло... Котецу дернул руками, которые затекли от неудобного положения. Почему-то уверенность, что все будет хорошо, медленно улетучивалась, сменяясь обреченностью. Ему нужны его силы, чтобы вытащить Банни из этого дерьма. Но ошейник, мешающий нормально вздохнуть, не позволит магии вернуться в усталое тело. - И как несвежая роса, в стаканах водка мается. И я молчу, и он молчит... А память не ломается, - он произнес это очень тихо, словно сам себе, ссутулившись на стуле. - Чтобы что-то получить... - Надо что-то отдать... - прошептал Барнаби и вздрогнул, коснулся кончиками пальцев своих губ, не понимая, откуда взялись слова. Преступник вдруг вскинул на него глаза, яркие, пронизывающие до костей, и лорд невольно отшатнулся от того, сколько в карей глубине светилось надежды. Сглотнул, одернул камзол и скривил губы в улыбке. - Мне все ясно. Увести его в камеру. Стражи вздернули ведьмака на ноги и поволокли к выходу, а Барнаби отчеканил ему в спину: - За твои преступления, колдун, я приговариваю тебя к смерти через сожжение. *** Было невыносимо. Стены просторных покоев давили, будто узкие коридоры казематов, накрытый по-королевски стол простаивал без дела, лишенный внимания, кровать зияла досками под сбившейся периной и покрывалом. Барнаби прикусил губу и поморщился от боли, слизнул капельку соленой как слезы крови и резко вскинул голову, когда в дверь постучали. Его взгляду предстала девочка немного младше его, с любопытством в карих глазах и недавно лишь наступившим осознанием своей красоты. Она робко улыбнулась своему лорду и спустила с плеч лямки простого легкого платья. Барнаби равнодушно окинул её взглядом и отвернулся к окну. - Пойди прочь. Она непонимающе проговорила что-то, но Барнаби не удостоил её более и словом, смотрел в окно, старательно игнорируя деревянный помост, который плотники быстро возводили посреди площади. Девчонка исчезла, все стихло, и тоска сжала сердце лорда еще сильнее. Непонятная, злая, колючая, бесконечная тоска. Барнаби ударил кулаком по безвинному подлокотнику и глухо всхлипнул, откинувшись на спинку кресла. Котецу не спал ни минуты, смотрел безотрывно сквозь узкое окно на площадь, на которую стражники медленно стаскивали сухие дрова и солому. В самом центре широкого двора уже стоял столб, и вокруг него люди лорда старательно раскладывали основу для будущего костра. Котецу смотрел на них и слышал оглушающий треск бушующего огня, слышал стоны долгой агонии и видел, как наяву, зелень глаз, в которых утонул, как в бездонном сыром колодце. В груди, между ребрами, жгло от боли, обиды и страха, но ведьмак не был бы собой, если бы перестал надеяться. В его жизни не было ночи темнее этой. *** Обрывать старые жизни и начинать новые положено на рассвете, но Барнаби изменил старой традиции с дикой головной болью. Ведьмака вывели на площадь, когда солнце уже взошло, и по его лицу лорд понял, что преступник, как и он сам, не сомкнул глаз ни на минуту. Вокруг помоста было полно народа, люди собрались поглазеть на публичную казнь, и никто не обратил внимания на маленькую девочку, стоящую у самого помоста. Её лицо было опухшим от слез, но собранным и сосредоточенным, а взрослые лишь снисходительно скользили по ней невидящими взглядами, не задумываясь о роли ребенка в том, чему суждено случиться. Котецу смотрел на толпу сквозь ресницы, пока его привязывали к столбу, как преступника, пока связывали руки за спиной, выворачивая запястья. Распластавшись спиной по столбу, ведьмак глубоко вдохнул и облизнулся, глядя на пустующее кресло, приготовленное для Барнаби, на соседнее кресло, побольше, занимаемое регентом королевства. Маверик смотрел на него со странной смесью торжества и спокойного удовлетворения, и в глубине его мелких глазок Котецу вдруг разглядел тот же оттенок силы, что овладел разумом его лорда. От ярости потемнело в глазах, сами собой полезли клыки, приподнимая губы, и по площади прошелестело тихое рычание, которого не услышали гомонящие люди. Но Маверик услышал, услышал и покровительственно улыбнулся. По его губам Котецу прочел всего лишь три слова. "Барнаби будет моим". Генри подошел к кострищу, искусно делая вид, что занимается приготовлением казни. Однако его внимательные глаза скользнули по поникшим плечам, по едва заметно дрожащим губам. Одернув плащ, начальник стражи шагнул еще ближе. Котецу чуть приподнял голову, глядя исподлобья, на секунду на лице мелькнула эмоция. На мгновение. И было на что реагировать. Лицо Генри было покрыто ссадинами, кровоподтеками, и у него немного заплыл левый глаз. - Ударился обо что-то? - едва заметная ухмылка растянула губы. - О дверной косяк. Десять раз, - огрызнулся Генри, не собираясь рассказывать, как его отлупцевал собственный едва живой брат, когда узнал о предстоящей казни. - У тебя есть желание? Я его выполню, я обещал. Сам понимаешь, я не могу... - Ты уже сделал намного больше, чем должен был, - печальный взгляд едва не метнулся к детской фигурке за оградой. - И за это тебе спасибо. Больше мне ничего не надо. А то, что надо, не в твоих силах. Хотя... Генри вскинул голову, вглядываясь в чужое лицо, щуря здоровый глаз из-за солнца. - Подожги ты? - Кабураги чуть улыбнулся, склоняя голову. - Что?.. - Мужчина удивленно поднял брови. - Костер. Подожги ты. Примета хорошая - умирать от руки друга. Из толпы послышался гомон. Ведьмак краем глаза увидел, что его дочь куда-то побежала. Почему она здесь? Антонио не мог не выполнить просьбу. Это точно. Снова опустив голову, он закрыл глаза, наслаждаясь солнечными лучами. Шею жег и сжимал ошейник, любая попытка использовать магию болезненно отзывалась в каждой клеточке тела. Кажется, вот теперь он действительно доигрался. - Кому-то повезло, попутный ветер стих. Мы будем всем на зло живее всех живых... - Котецу чуть улыбнулся, поднимая голову, и напоролся на внимательный взгляд зеленых глаз. Лорд появился на площади незамеченным, когда невыносимо стало смотреть на помост из распахнутого окна, когда воздуха в комнате стало катастрофически, болезненно не хватать. Он рванул с шеи мокрый от пота платок, дернул верхнюю пуговицу на камзоле, задыхаясь, как будто кто-то накинул одеяло ему на голову и затянул на шее петлю, душил медленно, старательно, лишая воздуха и жизни по крупице, по вздоху. Его волокло и тянуло к помосту, к своему мучителю и преступнику, и прикладывать к нему слово "мой" почему-то было сладко и больно. И сейчас Барнаби смотрел так, будто спал наяву, причем грезил своим кошмаром, ярким и цветным, выпуклым, как реальность. Он смотрел на растянутого по столбу ведьмака и не мог отвести взгляда, хотя перед глазами плыло, и мир покачивался на волнах кошмарного утра. У Кабураги в глазах, в черноте зрачков, что не имеет дна, плескался целый мир, цветной и звучный, и в этом мире звучал детский смех и затылок щекотало горячее дыхание безоглядной влюбленности. Барнаби не мог оторваться от этого отблеска, прикипел взглядом и не мог выбраться, только хватал ртом воздух и стискивал подлокотники кресла, плохо сбитого, нового, загоняя в ладони занозы. Маверик разглядел в нем эту сумасшедшинку, нахмурился, потянул за плечо и ощутил, как натягиваются нити заклятия, как трещат по швам наложенные блоки, а швы медленно, по одному, лопаются с мерзким писклявым звоном, отдаваясь болью в кончиках пальцев. Регент злобно сощурился и с силой потянул за одну из целых нитей, вырвав стон боли у непокорного мальчишки, надавил своей волей, принуждая к действию. Барнаби страдальчески заглянул в его глаза и, явно сам не веря себе, поднял руку. На площади мгновенно замерла, закаменела неживая, густая тишина. - Начинайте, - произнесли белые губы, и еще одна нить лопнула, ударив по заклинателю сильнее, чем он предполагал. У Маверика потемнело в глазах, а Барнаби будто лишился сознания на несколько мгновений, вскинулся резко, бледный до синевы, когда факел коснулся пропитанных зажигательной смесью поленьев. Мир потерял четкость, остались только живые глаза Котецу, поблекшие от безнадежности, но по-прежнему горящие изнутри каким-то особым, горячим огнем. Ведьмак медленно вдохнул, ощущая, как на шее остаётся ожог от обжигающе горячего ошейника. Он смог вырвать немного чужой магии из сердца Лорда, но времени и сил оказалось слишком мало. Приказ резанул обострившийся напряженный слух. Мужчина снова поднял голову, скрипя зубами от боли. Генри сделал шаг ближе, держа в вытянутой руке факел. - Прощай, ведьмак. Котецу лишь улыбнулся, стараясь не обращать внимания на предательскую дрожь. Он в последний раз попытался дернуть руками. Ничего не произошло. Выхода не было. Глупая смерть. Ему бы ещё немного времени, чуть больше сил. Если бы в чужим сердце оказалось достаточно чувства, чтобы разрушить заклятие. Огонь взметнулся по сухим веткам вверх, зашипел, жадно заглатывая жертву. Треск разлетелся по площади. А вслед за ним в воздух взметнулся крик. Совершенно нечеловеческий крик боли. Он сменился звериным рычанием, которое постепенно перешло в скулеж, заставив людей в ужасе закрыть уши. А потом снова раздался крик. Котецу ослеп от той боли, что пронзила его тело. Он смотрел туда, где должен был его Лорд, но ничего не видел, рвался из пут, выламывая запястья, стараясь уйти от этой пытки, от шипящей и острой боли. А безжалостная стихия поднималась по ногам, охватывая все тело. - Стойте! - Натан метнулся вперёд, попадая в руки охраны. - Огонь не чёрный! Он не колдун! Он никому не причинил вреда! Остановите это! Помогите ему! Его скрутили, повалили в грязь, заглушая крик. А Кабураги казалось, что это будет длиться вечно. Он горел изнутри. По горлу стекали раскаленные капли, жгли даже сильнее лижущего ноги огня. А в ушах стоял треск. И смех. Чужой неприятный смех. - Банни! - сорвав чужие имя в конце, он закричал, не в силах выносить жгучую боль, обнявшую его крепче самой страстной любовницы. Потому что огонь охватил все его тело целиком. У него горело горло и язык, у него плавилась кожа. Он умирал.