Пианист

      После они остались лежать на кровати, не выпуская друг друга из объятий, пока за окном продолжал хлестать дождь – но им двоим было так тепло; не существует в мире лучшего способа согреться, чем этот.       Голова Тэхена лежала у Чонгука на груди, и они аккуратно прикасались к друг другу, обоюдно водили пальцами по телам, сплетали руки, и больше им ничего не нужно было. Они провалялись так несколько часов подряд, разговаривая обо всем на свете – шепотом и так откровенно. Например, Тэхен рассказал Чонгуку о своем прошлом, потому что тот ласково интересовался, был ли у него кто-то до этого. Тэхен признался, что был:       - Мы расстались примерно два года назад.       - Почему? – шепчет Чонгук.       - Потому что… Со мной тяжело, Чонгук… Я предупреждал тебя об этом. Он не выдержал, потому что я не мог давать ему взамен ничего того, что он давал мне. Это трудно. Встречаться с человеком, который большую часть времени похож на живой труп. Сначала он держался на чистых гормонах, на привязанности, на эмоциях, но потом признал, что не выдерживает. И ушел от меня.       - Как ты пережил это?       - Тяжело. Но я все понимал. На его месте я бы наверняка поступил также.       - Ты любил его?       - Не знаю. Возможно. Мы начали встречаться, когда нам было по семнадцать лет. Наверное, это первая влюбленность. Я не знаю…       - А после этого расставания… Тебе… Стало хуже?       - Конечно.       - Но как ты справился с этим?       - Не знаю. Благодаря близким. И музыке. Наверное, так. Если честно, мысль о… ты понял… тогда была настолько навязчивой, но родные не давали… Оставаться мне одному. Я начал ходить к психиатру. И принимать таблетки. И через какое-то время стало не так плохо, стало лучше…       - Это же… помогло?       - Да, в какой-то степени. Знаешь, все эти антидепрессанты и транквилизаторы действительно помогают нивелировать мысли о смерти, но… Их побочный эффект состоит в том, что становится абсолютно все равно. Вместо тоски и тревоги – апатия.       - Не знаю, что хуже.       - Я тоже.       Они полежали так молча еще какое-то время, переплетая пальцы. И Чонгук решил, что сейчас – единственно подходящий момент, чтобы расспросить его. Момент этот настолько интимный, от этого такой редкий, и потом просто может не быть возможности. Поэтому он решается:       - Тэхен… Когда тебе… поставили диагноз? – шепчет как можно более ласково.       - Какой именно? – Тэхен усмехается. – Депрессию – в шестнадцать. ОКР – еще в пятнадцать. Тревожное расстройство – в девятнадцать…       - Но почему… Что… Было предпосылкой?       - Ничего.       - Разве так бывает?       - Это называется эндогенная депрессия, Чонгук. Депрессия необязательно является проявлением какого-нибудь посттравматического стрессового расстройства, если ты об этом. А ОКР, например, вообще может передаваться по наследству.       - Правда не было ничего такого, что довело тебя до этого?       Тэхен вздохнул и сел на кровати:       - Я не вру тебе, Чонгук. У меня все хорошо, - кивает головой и смотрит на него, оборачиваясь. – У меня обыкновенная полная семья, добрые и любящие родители. Меня всегда окружали заботой и вниманием. В школе меня никто не травил, никто надо мной не издевался, меня никто не бил, не насиловал. У меня никто не умирал. Все всегда шло своим чередом, это абсолютная правда. Просто моя психика устроена так, вот и все.       Чонгук вздрогнул. Тэхен положил голову ему обратно на грудь. И спросил:       - А у тебя. Кто у тебя был до меня?       Чонгук глубоко вздохнул:       - Давай потом, - выдохнул. – Расскажи мне лучше, пожалуйста, как ты чувствуешь себя сейчас? Тебя мучает твое состояние… В последнее время?       - Нет, - говорит Тэхен тихо и задумчиво. Чонгук нежно гладит его по волосам. – Но это ненадолго. Пока что мы сидим на гормоновой игле, а это ненадолго.       - Тэхен… Ты правда веришь в то, что сейчас говоришь..?       - Конечно. Мы с тобой нравимся друг другу – так случается. Люди встречаются и привлекают друг друга. Но это все ненадолго. Бесконечных чувств не существует. Все проходит. Все заканчивается. Нет ничего вечного.       Удивительно, но Чонгука не разозлило то, что он услышал только что. Это было не обидно, потому что эти слова казались такой наивной глупостью. Он даже умилился от чего-то и продолжил водить пальцами по его волосам, по его лбу. И лишь усмехнулся.       - Почему ты смеешься?       - Потому что худшего бреда я в жизни не слышал.       Тэхен ухмыляется и переворачивается на живот, кладет руки ему на грудь и смотрит в глаза, ожидая объяснения:       - Да? А что ты думаешь? Правда веришь в сказки про вечную любовь?       - Да, - просто и спокойно отвечает Чонгук.       - Неужели ты такой идеалист?       - Наоборот. Я самой чистой воды рационалист.       - Тогда я не понимаю.       - Слушай, Тэхен. На Земле живет семь с половиной миллиардов людей. Знаешь об этом? Представь, какая сама по себе редкость, что два случайных абстрактных человека встречаются и влюбляются в друг друга. Два разных, два незнакомых человека. С разными судьбами, с разными жизнями. Но они встречаются, и у них происходит какой-то физиологический сбой, их влечет к друг другу. Неужели это само по себе не редкость? Обоюдное влечение. Когда оба чувствуют одно и одновременно. Но это еще ничего, это – пустота. Потому что желание, ты совершенно прав, оно угасает, оно ничтожно само по себе. Оно ничего не значит. Но представь дальше: этих двух незнакомцев влечет, манит, а потом они начинают узнавать друг друга. Представляешь, и случается такое, что среди семи с половиной миллиардов людей встречаются две родственные души. Ты начинаешь общаться с человеком, о котором ничего не знал, к которому изначально испытывал одно лишь тупое влечение, а он оказывается твоей родственной душой. Вы чувствуете, что течете на одной волне, плывете в одной лодке. Понимаете друг друга и ощущаете даже без слов. Разве это не редкость? Разве возможна такая случайность? А потом вы начинаете совпадать в чем-то еще. Оказывается, что у вас во всем одинаковые вкусы, предпочтения, что вам нравятся одни и те же вещи. Оказывается, что вы одинаково смотрите на мир, одинаково видите вещи. Оказывается, что мысли, которыми другой человек с тобой делится, – это и есть твои собственные мысли. Как так, Тэхен? Фантастика какая-то, тебе не кажется? Но в жизни так случается, и люди несколько тысяч лет назад уже дали этому отличное название.       Тэхен усмехнулся, но смотрел на него по-прежнему влюбленно.       - И все-таки ты такой романтик, Чонгук.       - Называй меня, как хочешь. Но я точно знаю, о чем говорю.       - Правда?       - Да. Вечная любовь правда существует.       - Почему ты так уверенно об этом гово...       - Слушай, - неожиданно перебивает Чонгук. – Ты же мне обещал что-то, м? – смотрит на Тэхена и улыбается.       - В смысле? – Тэхен коротко смеется.       - Кто-то обещал приготовить ужин.       - О го-о-осподи, точно! – молвит и смеется. – Пойдем… Я совсем забыл. Точнее, о самом обещании я не забыл. Только там, наверное, остыло уже все, но пойдем; я надеюсь, это хоть немного вкусно, - говорит Тэхен, вставая с кровати и одеваясь.       Они проследовали на кухню. Лазанья, конечно, давно приготовилась и успела остыть. Тэхен достает ее из духовки, смеется и говорит:       - Подгорела совсем немного. Сейчас я разогрею.       Чонгук улыбается. Через несколько минут он ест ее прямо с противня вилкой, а Тэхен ласково наблюдает за ним, оперев голову на свою руку:       - Ну как? – усмехается, потому что знает, что это наверняка ужасно на вкус.       - Самая вкусная из всех, что я ел в жизни, - говорит Чонгук.       Смеются.       - Эй, не ври мне.       - Я не вру тебе.       - Никогда не ври мне. Ни в чем, ладно? Никогда. Обещаешь? Не ври мне никогда, - Тэхен вдруг стал слегка серьезным.       - Ладно. Я обещаю, - произносит Чонгук и смотрит ему глубоко в глаза.       Через несколько дней Чонгук пригласил Тэхена на привезенную выставку знаменитого японского художника Амано Ёситака.       Чонгук любил искусство, но больше он любил Тэхена, смотревшего на искусство. Это было по-настоящему красиво: наблюдать за тем, как тот всматривается в полотна, распахивая свои глубокие темные глаза, как важно складывает руки на груди, как то приоткрывает рот от задумчивости, то поджимает и прикусывает губу. У него была такая милая и вместе с тем такая сексуальная привычка – закусывать губу, когда он задумывался о чем-то. Чонгук не мог оторвать от него взгляд.       Но вообще-то он привел его сюда неслучайно. Интересно, долго ли Тэхен собирался скрывать, что у него через неделю день рождения? Чонгук узнал об этом совершенно случайно от Намджуна, когда пару дней назад забирал Тэхена из консерватории и, ожидая, когда тот закончит заниматься, разговорился с профессором, вышедшим на улицу покурить и встретившим Чонгука. Но, похоже, Тэхен отчего-то не любил дни рождения и рассказывать о нем Чонгуку не собирался; а у того созрел план сюрприза – он обязательно сделает так, что его мальчик полюбит дни рождения.       Вот так Чонгук и бродил за ним, разглядывая свое красивое видение, обменивался комментариями и спрашивал:       - Кто тебе нравится из художников, Тэхен?       - Сложный вопрос… - отвечал тот, не отрывая напряженного взгляда от очередного полотна, а потом перевел его на Чонгука. – Ну, например… Анри Матисс?       - Вау. Ничего себе.       - Почему ты удивляешься? – спрашивает Тэхен и улыбается.       - Потому что у Матисса очень цветные картины.       Тэхен усмехается:       - Мне вообще нравятся модернисты. Знаешь, фовисты, футуристы, супрематисты, синхромисты… Мане, Шагал… Джеффри Смарт, например.       Чонгук широко улыбается и продолжает молча любоваться им. Он обязательно потом покажет ему репродукцию картины «Labyrinth» Джеффри Смарта, висевшую у него в кабинете. Но сейчас он лишь продолжает следовать за своим мальчиком и ласково наблюдает за ним, ожидая, когда что-нибудь привлечет того.       И вот они уже заканчивали обзор выставки, обходя все картины еще раз, чтобы в последний раз взглянуть на них. И Тэхен останавливается возле одной. Стоит подле нее несколько минут, напряженно вглядываясь. А потом произносит:       - Вот эта такая красивая.       Чонгук запомнил. Было удивительно, что Тэхен обратил внимание именно на нее. Чонгук вздрогнул от этого. Потому что если бы внутренний мир пианиста в данный период его жизни можно было бы нарисовать, то это непременно была бы именно эта картина. И это так… поразительно?       - Ну, вот и все. Спасибо, что сводил. Мне очень понравилось, - говорит Тэхен, оборачиваясь к Чонгуку. – Я в туалет. Может… тебе тоже надо?       - Нет, я подожду тебя у выхода, - непринужденно отвечает Чонгук, не поняв намека.       - О-о, как жаль, - протягивает Тэхен, неожиданно проводя своей рукой по его груди и собираясь уходить, задерживая на нем свое прикосновение, шепчет, ехидно и тихо растягивая слова. – Как жаль, а я думал, что тебе тоже… нужно… в туалет…       Чонгук замирает и нервно сглатывает.       Глубокий и страстный петтинг в общественном туалете национального музея – это прекрасно.       Но еще более прекрасно, когда ты едешь со своим любимым мальчиком в своей машине, а тот так ерзает на пассажирском сиденьи и излучает такие возбужденные флюиды, что ты про себя материшься, останавливаешь машину, свернув с шоссе куда-то в лес, и ведь слава богу, что уже вечер, и слава богу, что здесь их никто не увидит. Потому что заниматься сексом со своим любимым мальчиком, когда он сидит на тебе прямо внутри салона твоей машины, – это прекрасно. Прекрасно, как он стесняется, но не может сдержать подступившее, палящее изнутри желание; прекрасно, как он закатывает глаза и как медленно и неуклонно он сгорает от всего этого. Прекрасно, как он хватает тебя дрожащими от восторга и возбужденного исступления пальцами. Прекрасно, как он стонет твое имя тебе в ухо, а ты не успел еще сообщить ему, что уши – это твоя особая эрогенная зона, и тепло его губ там – это прекрасно. В нем все – прекрасно. А тем временем пронеслась еще одна влюбленная неделя, и у Тэхена наступил день рождения.