Пианист

      Тэхен проснулся в заведомо плохом настроении. Он плохо спал сегодня ночью.       Он и правда не любил свой день рождения. Считал его истинно проклятым днем. Не любил. Когда ему было восемь лет, в его день рождения умерла его любимая собака, которая была его лучшим другом с самого его рождения, добрый немецкий дог. Когда ему было пятнадцать лет, он, кажется, единственный раз в жизни допустил ошибку, играя на фортепиано. В свой день рождения. В тот день он выступал на обыкновенном школьном концерте и играл не такой уж и сложный этюд Глюка. И запнулся на середине. С тех пор он зарекся играть Глюка и зарекся праздновать день рождения, потому что в тот день его обсессии накрыли его с головой, он бился в истерике тогда; его чудовищный перфекционизм, являющийся главным симптомом этого расстройства, не терпел такого – он не мог допускать ошибок, не имел на это права. А ровно два года назад в его день рождения его бросил его первый молодой человек. Тэхен не любил день рождения.       Утро началось для него с приступа жуткой беспричинной тревоги и неконтролируемой паники. Тэхен хорошо знал это чувство. Чувство необратимого испуга, страшного беспорядка, черного страха накрыло его, он начал нервно ходить по комнате взад и вперед, не в силах пережить этот жуткий приступ. Он пытался отдышаться, но тщетно – грудную клетку спирало изнутри; он свернулся калачиком на кровати и начал рыдать – беспричинно и бесконтрольно.       В то утро Чонгук, хотевший сделать ему сюрприз, впервые столкнулся с тайнами его психики один на один – увидел вживую то, о чем раньше только слышал и догадывался. В то утро он тихо вошел к нему в квартиру, с подарком, с праздничным тортом и цветами, бесшумно зашел на кухню, расставив все это на столе; и старался не шуметь, потому что думал, что его мальчик все еще спит – не хотел разбудить. Но потом он услышал, как из его комнаты доносится какой-то шум.       Чонгук был взрослым мужчиной, но почувствовал себя таким жалким и беспомощным подростком, потому что не знал, как помочь ему. Он обнаружил Тэхена вот такого, одиноко свернувшегося на своей кровати и бившегося в каком-то треморе и в слезах, – эта картина была такая тяжелая и отчаянная, что у самого в груди все сжималось.       Он стиснул брови и лег рядом с ним, стал обнимать, покрывал короткими поцелуями и мягко водил руками – конечно, все было тщетно. Он тихо поинтересовался, как может ему помочь, что может сделать для него, а Тэхен лишь закачал головой и продолжал плакать. Чонгук шепнул: «Тогда можно я просто полежу рядом с тобой?», а Тэхен, разнежившись, кивнул головой и сам прижался к нему.       Чонгук крепко и мягко, нежно прижимал его к себе, обнимая, шептал тому, что все хорошо, что он рядом, аккуратно целовал в лоб, пока тот дрожал рядом с ним.       Они пролежали так полчаса, и Чонгук начал чувствовать, как тот постепенно расслабляется, как его дрожь проходит, как он стихает, как успокаивается, как он прижимается к нему своим телом все ласковее. Потом Тэхен медленно поднял на него свое искореженное каким-то внутренним потрясением лицо и потянулся к его губам.       После поцелуя Чонгук смотрит ему в глаза и шепчет осторожно:       - Все хорошо?       Тэхен смотрит на него грустно, но кивает головой. Потом утирает лицо ладонями, окончательно приходя в себя. И шепчет:       - Почему ты пришел?       Чонгук улыбается плавно и шепчет, обнимая его лицо ладонями:       - С днем рождения.       Лицо Тэхена преображается изумлением:       - Как ты узнал?       Чонгук смеется в ответ:       - Наш профессор совсем не умеет держать язык за зубами.       Тэхен и правда окончательно расслабился. Его страхи, его колючая тоска отпустили его, потому что рядом был Чонгук; а пока он рядом, то Тэхена все раздирающее изнутри, все страшное мгновенно покидало. И это было поразительно.       Чонгук старается все больше смешить Тэхена разными глупостями и в конце концов заманивает его на кухню. Тэхен был такой милый в своей пижаме и с немного растрепанными после сна волосами – Чонгук не мог перестать умиляться, глядя на него.       Когда Тэхен зашел на кухню, то ахнул от удивления:       - Чонгук!!!       На столе стоял гигантский торт со свечами, в вазе благоухал невообразимых размеров букет свежих полевых цветов. Очень красивый. Чонгук улыбается и обнимает его сзади:       - С днем рождения. Двадцать один, да?       - Да, - улыбается Тэхен и принимается обнимать его.       - Совсем взрослый, - шепчет ему тот.       Тэхен замечает, что на стуле лежит очень широкое и прямоугольное что-то, так профессионально завернутое в нарядную упаковку, с красивым голубым бантом поверх. Чонгук замечает, что взгляд его упал на предмет:       - Это твой подарок. Посмотри.       Тэхен приходит в состояние ошеломления и даже боится открывать. Но становится жутко интересно, а Чонгук ласково усмехается, наблюдая, как его любимый мальчик разворачивает упаковку, совсем как маленький ребенок. Это было ужасно мило.       Когда Тэхен расправился с подарочной оберткой, то взял картину в руки и, кажется, превратился в онемевшую статую, распахнув глаза и напрочь перестав дышать.       - Тэхен? – шепчет Чонгук, испугавшись такой реакции.       А тот переводит свой испуганный распахнутый взгляд на него и шепчет еле-еле:       - Ты что… совсем… сумасшедший?       Чонгук начинает смеяться:       - Нравится?       - Нравится?! Да ты с ума сошел дарить такое... Я не могу ее принять, Чонгук. Она же наверняка стоит целое состояние, о господи!..       - Мелочи, - отнекивается Чонгук.       Это была та самая картина знаменитого японского художника, которая так понравилась Тэхену тогда на выставке. Он был в восторге. Тэхен разглядывал ее минут семь, аккуратно прикасаясь к засохшим мазкам краски, пока Чонгук любовно наблюдал за его реакцией. Тэхен аккуратно кладет ее на стол, как священную драгоценность. И еще раз окидывает взглядом все то, что лежит на столе. А потом поворачивается к нему и смеется:       - Боже, ты даже с тортом угадал. Я обожаю ягодные торты, - Тэхен потирает лоб рукой, а Чонгук смеется в ответ. – И цветы… Такие красивые. Больше всего люблю полевые цветы – они настоящие, не искусственные. Спасибо… Спасибо, Чонгук, ты…       Тэхен замолкает и плавно подходит к Чонгуку, кладет ему руки на плечи, обнимая за шею. Чонгук обнимает его за талию. Они смотрят влюбленно друг в друга несколько минут подряд, не отрываясь. И в конце концов Тэхен шепчет:       - Чонгук. Я тебя…       - Можно я первый? – перебивает его Чонгук таким же шепотом.       Тэхен улыбается, затихает и коротко кивает головой.       - Я люблю тебя, Тэхен.       - Я тоже люблю тебя, Чонгук.       После поцелуя они закрывают глаза, сталкиваются лбами и смеются.       А потом Тэхен начинает вторить:       - Нет, Чонгук, ну правда, она же, наверное, безумно дорогая, да? Я не могу, я не могу ее принять. Это слишком дорого. Я не смогу отплатить тебе за нее.       - Вообще-то ты можешь отплатить мне. И тогда примешь ее, ладно?       - В смысле?       - Картина стоила каких-то денег, но то, что я хочу попросить тебя взамен, – это по-настоящему бесценно. Согласишься?       - Если перестанешь говорить такими ванильными фразами, то я подумаю, - смеется Тэхен, а Чонгук тепло улыбается. – Но что ты имеешь в виду?       - Сыграй для меня.       - Легко.       - Стой, ты не дослушал.       - М?       - Сыграй для меня в честь твоего праздника что-нибудь веселое.       Тэхен понимающе улыбнулся:       - Ладно. Пойдем.       Они заходят в гостиную, и Тэхен садится за пианино, начинает рыться в нотах, пока Чонгук устраивается на диване, предвкушая наслаждение. Потом Тэхен шепчет: «Нашел». И начинает играть.       *Mozart – Serenade No. 13 in G Major, K. 525. Eine kleine Nachtmusik: IV. Rondo. Allegro*       Чонгук начинает расслабленно смеяться вслух, когда слышит эту банальную, такую избитую, но вообще-то действительно очень радостную мелодию. И смотрит на Тэхена, который расплывается в широченной улыбке и тоже весело усмехается, играя.       Вообще-то сегодня очень солнечный день – теплое солнце за окном бьет прямо в лицо. Перед ним сидит человек, которого он так любит и который только что сказал, что любит его тоже. Чонгук был искренне счастлив, истинно. Не мог представить, что может чувствовать себя так. Все ощущается так непринужденно, так свободно, так легко. Чонгук спокойно дышит полной грудью, пока по его телу разливается тепло, именуемое любовью. Тэхен кажется таким оживленным и игривым; он покачивается в такт играемой музыке, и в какой-то момент даже начинает подпевать доносившейся из-под его пальцев мелодии с закрытым ртом, как будто мыча. Чонгук не может перестать улыбаться, наблюдая за этой очаровательной картиной. Это пленит. Это невыразимо. Все ощущается, как свет.       Закончив играть, Тэхен улыбчиво оборачивается на Чонгука. Тот говорит, смеясь:       - Да. Моцарт – это не Шуберт, конечно.       Тэхен смеется в ответ и говорит:       - Еще что-нибудь? – Чонгук в ответ коротко кивает головой.       *Mozart – Piano Sonata No. 11 in A Major, K. 331/300i*       Обоим невозможно сдержать эту улыбку, от которой трескались щеки. Самое, что ни на есть непринужденное, легкое и искусное, что может быть. Эта соната Моцарта чуть более одухотворенная, насыщенная и глубокая, чем предыдущая серенада. Но Тэхен расправляется с ней так мастерски, великолепно выдерживая рваный ритм. Эта мелодия чувствуется, как бегущий по лицу солнечный луч. Как зеленый луг, залитый светом, на котором растут красивые цветы. Эта музыка, она как улыбка, как объятие, как бег в жаркий летний день. Как теплый воздух, вливаемый в легкие. Как нежность, как сладость, как самое беззаботное детство. Как радуга, как полное отсутствие тоски, как удовлетворенность жизнью, как сама жизнь, как наполненность, как удовольствие, как нега. Как блаженство.       Счастливый восторг с начала третьей минуты – как апогей волшебства, блаженства и бесконечного довольства. Как гимн чистоте, радости, свежести, юности и ликованию.       Нет никакого сомнения в том, что они уже не просто влюблены в друг друга, а что любят, что они не соврали друг другу ни на секунду, сделав это признание. Тэхен никогда не чувствовал ничего подобного. Чонгук лечил его, он был его ангелом-хранителем, которого он так сильно полюбил.       Он сидел рядом со старшим на диване, поджав ноги, и обнимал его. Чонгук спросил:       - Чем ты хочешь заняться сегодня? Давай сделаем все, что ты захочешь. Я так хочу, чтобы ты полюбил свой день рождения.       - Я уже, - улыбается Тэхен. – Это мой лучший день рождения в жизни, Чонгук. Давай просто останемся дома, ладно? Просто хочу быть рядом с тобой сегодня.       Чонгук кивает, улыбается и целует его.       Спустя час они сидят на кухне, смеются о чем-то, разговаривая, едят торт, запивая горячим кофе, даже не разрезав его на куски, просто большими столовыми ложками зачерпывают ягоды с кремом и бисквитом и уминают за обе щеки – и это так весело, как-то настолько по-ребячески, оттого особенно очаровательно. Чонгук действительно даже зажег двадцать одну свечку и правда заставил Тэхена загадать желание, хотя тот отнекивался и, кажется, так искренне говорил, что ему нечего больше желать. Он правда так считал.       Еще Тэхену звонили родители, чтобы поздравить, и Чонгуку показалось, что они, должно быть, и правда очень хорошие люди. То, что они говорили сыну, он, конечно, не слышал, но видел довольную реакцию своего возлюбленного, отчего радовался.       Спустя еще два часа они лежат на диване в гостиной в обнимку, смотрят какое-то незамысловатое телевизионное шоу, от глупости которого смеются, жуют остатки пиццы, которую заказали недавно, и, кажется, просто растворяются от восторга и накрывшего их ощущения такого невыразимого обоюдного счастья.       Вдруг они слышат, что в квартиру кто-то вошел. Чонгук слегка испугался и вопросительно посмотрел на любимого:       - Кто это?       - О, это, наверное, Юнги пришел меня поздравить. Мой лучший друг, помнишь, я рассказывал? Вот и познакомитесь, - ответил Тэхен, улыбаясь, встал с дивана, пошел в сторону прихожей и вместе с этим закричал. – Юнги-и, это ты?       Чонгук услышал тихое: «Ага», произнесенное в прихожей, и встал с дивана.       - Юнги, знакомься, это Чонгук, - говорит Тэхен, проводя друга за руку в комнату.       - Здравствуйте. Или привет? Как к вам обращаться… Или к тебе? – говорит Юнги, а Чонгук в ответ чуть ли не обиженно смеется:       - Э-эй, да почему все вокруг меня за старика какого-то принимают. Неужели я так плохо выгляжу? – Тэхен тоже смеется, а Юнги говорит:       - Да нет, просто вы же такой серьезный человек. Это пугает.       - Умоляю, Юнги, только на «ты». А то я провалюсь сквозь землю от стыда.       - Хорошо, Чонгук. Как скажешь. Приятно наконец познакомиться, - они жмут друг другу руки, а Тэхен нежно улыбается.       - Ну что, именинник, поздравить-то можно? Вот держи, поздравляю. С днем рождения, - говорит Юнги, протягивая подарочный пакет. – Ничего особенного, все по заказу.       - О, супер, - протягивает Тэхен, выуживая из пакета три виниловые пластинки с записями фортепианных концертов: третий Бетховена, третий Рахманинова и второй Шопена. – Спасибо, Юнги. То, что нужно.       - У тебя что, есть виниловый проигрыватель? – спрашивает Чонгук.       - Сломался. Но пластинки я все равно коллекционирую, - протягивает Тэхен, расставляя их с чрезмерным педантизмом и крайне аккуратно на полке в стеклянном шкафу, рядом с остальными. А Чонгук мысленно ставит себе пунктик в голове: купить виниловый проигрыватель.       Удивительно, как легко Чонгук и Юнги, такие разные и по статусу, и по возрасту, и по роду деятельности нашли общий язык. Они почти сразу же подружились, а Тэхен весь расплывался от удовольствия, наблюдая за ними.       Очень скоро Тэхен выудил из небольшого винного шкафа у себя на кухне бутылку красного. Очень скоро в ход пошла и вторая бутылка. Они трое здорово разговорились и много смеялись.       - Однажды, Чонгук, представляешь, когда мы были на первом курсе, - рассказывает Юнги. – У нас был отчетный концерт первокурсников, и тогда…       - О не-е-ет, не рассказывай, я умоляю, - смеется Тэхен и руками пытается заткнуть друга, а тот хохочет и продолжает рассказывать, обращаясь к улыбающемуся Чонгуку:       - И короче тогда… Я следил за тем, как Тэхен выступал из-за кулис. И сразу заметил, что, как только он начал играть, что-то пошло не так. Его лицо прям искривилось тогда.       - Юнги, ну пожалуйста, - начинает хохотать Тэхен.       - И вроде все прошло нормально, он не подавал виду, но когда он встал из-за фортепиано под шум аплодисментов, я заметил, что точно что-то не так. Он встал с места как-то странно, боком. И так смущенно поклонился залу и начал идти к кулисам, боже, - друг громко смеялся. – Боком. Пятился, как какой-то краб. Я уже тогда начал ржать, естественно. А когда этот зашел за кулисы, я спросил его, мол, что такое? А он… Вместо ответа поворачивается ко мне спиной…       - Юнги-и!       - И что? – весело спрашивает Чонгук.       - И я вижу, что у него порвались штаны, и я вижу его трусы… с утятами.       Все трое залились смехом, а Тэхен смущенно закрыл ладонью глаза.       - Они порвались, как только я сел за инструмент, - протягивает Тэхен, оправдываясь.       - Я до сих пор не понимаю, - ржет Юнги. – Как можно было играть Баха с таким серьезным видом, когда буквально сидишь голой задницей на стуле. Это было нечто. С абсолютно невозмутимым лицом он играл отрывок из шестой симфонии Баха, как сейчас помню, знаешь, фортепианную вариацию, а это серьезное произведение такое, депрессивное, напряже-е-енное очень. Когда у тебя в этот момент штаны порвались, и ты сидишь одними труселями на стуле.       Чонгук не может перестать смеяться:       - Солнышко, я бы никогда не подумал, что ты похож на человека, который носит трусы с утятами.       А Тэхен готов сгореть от стыда, но ему так хорошо и весело рядом с ними.       В какой-то момент он слышит, как раздается телефонный звонок.       Встает из-за стола и говорит:       - Это профессор Ким звонит. Наверное, хочет поздравить. Я пойду переговорю с ним и заодно переоденусь, а то вечер уже, а я до сих пор в пижаме!       - А мне нравится пижама. И передавай привет ему, - отвечает Чонгук.       Тэхен поднимает трубку, произносит: «Алло», и выходит из кухни.       Юнги и Чонгук остаются наедине. Друг становится слегка серьезным вдруг и говорит:       - Чонгук, спасибо тебе.       - М? – протягивает Чонгук, подливая им вино. – За что?       - За Тэхена. Я никогда не видел его таким.       Чонгук мягко улыбается. А тот продолжает:       - Серьезно, я не мог представить, что когда-нибудь увижу Тэхена таким... счастливым. Это просто невероятно. Правда спасибо. Искренне. Даже не могу описать, как сильно я благодарен, - Юнги усмехается. – И не обижай его, ладно? Он не выдержит.       - Как я могу посметь…       - Знаю. Знаю. Тебе можно доверять. Мне кажется, ты реально хороший мужик.       - Ну это уже совсем… Меня так еще никогда не называли! Чувствую, будто пью не вино в квартире гениального пианиста, а пиво за гаражами, - говорит Чонгук, но все-таки смеется от этой реплики, и Юнги тоже расплывается, усмехаясь.       Он ушел еще через пару часов. А Чонгук с Тэхеном, оставшись одни, занимались любовью, отдаваясь друг другу со всей нежностью и заботой, с ласковым теплом, после чего лежали на кровати еще долго, просто целуясь и бесконечно смотря друг на друга. Тэхен сказал Чонгуку, что впервые, наверное, за всю жизнь чувствует себя счастливым. Чонгук растекался, хотя не знал, куда еще сильнее можно растечься. Чувства переполняли их так сильно. Тэхен сказал, что это был его лучший день рождения в жизни. И, наверное, вообще лучший день в его жизни. Чонгук еще примерно сто раз сказал, что любит его, а тот, смеясь, наверное, целую тысячу раз поцеловал его то нежно, то страстно и тоже не уставал повторять, как сильно полюбил Чонгука.