***
— Брускетта с ростбифом, зеленым маслом и лепестками из яблок. Зеленый салат с ростбифом и, наконец, ростбиф в цитрусовой глазури с гарниром из сладкого картофеля. — Официант расставлял тарелки на столе, при этом почти задорно улыбаясь. — Кажется, господа, со звездой сегодняшнего вечера вы определились. Желаю вам приятного аппетита и хорошего вечера. Прежде чем удалиться, он наполнил успевшие подопустеть бокалы. — Итак, что ты выбрал для меня? — Джин уже начинал захлебываться слюной при виде всего выставленного на столе многообразия красок, текстур и ароматов, которые, несмотря на присутствие во всех трех блюдах мяса, были легкими и дразнящими. — Собственно, это все я взял на двоих. — Тэхен уже думал, с чего бы начать. — Чтобы можно было попробовать как можно больше блюд, не рискуя впасть в кому от переедания. — Джин кивал, уже представляя, как вонзит зубы в аппетитно золотящийся под розовым сочным мясом багет. — Очень умно. Тем более, размер порций позволяет. — Я рад, что ты оценил. — Тэхен, видя с каким вожделением Джин смотрел на закуску, сделал рокировку на столе, подвинув ближе брускетту. — И ты собираешься меня кормить, правильно я понимаю? — Кажется, Джин перестал испытывать по этому поводу всякое сомнение и стеснения, теперь испытывая лишь голод, который от развернувшегося перед вкусовыми рецепторами изобилия стал слишком очевидным. — Если так, то тебе стоит приступить, пока я не упал в голодный обморок. Джин послушно открыл рот, и Тэхен не мог поверить такой покорности, решив все-таки не испытывать терпение Джина на прочность. Он взял в руки золотистый ломтик подсушенного багета, источавший аромат базилика и сливочного масла, который, чуть подтаяв на горячей поверхности хлеба, смог раскрыть все находящиеся в нем ароматы трав, среди которых можно было заподозрить даже мяту… На багете лежали тонкие ломтики зеленого яблока, поверх которого затейливыми вензелями был разложен очень тонко порезанный ростбиф средней прожарки, с сочной розовой серединой, уже переставшей источать кровь, но сохранившей в себе весь возможный сок. Сверху мясо было украшено тоненькими веточками кресс-салата. Как только брускетта оказалась между пухлых губ, сразу раздался волшебно мягкий хруст, который явственно давал понять, что багет был подсушен до идеального состояния: легкая хрустящая корочка и теплая воздушная мякушка. Стоит сказать, и Тэхен не мог пропустить это мимо ушей, что вместе с хрустом хлеба раздался затерявшийся где-то внутри Джина довольный стон. Он даже закрыл глаза, и Тэхену, совершенно против его воли, пришли на ум не слишком уместные эротические ассоциации. Тем временем, Джин открыл глаза, активно работая челюстью. — Ну как? — Тэхен испытующе смотрел на него, сконцентрировав все свое внимание на пухлых губах. — По-тря-са-ю-ще. — Джин закатил глаза. — Еще! Он явно надеялся доесть находившийся в руках Тэхена ломтик брускетты, при чем, за один укус, и Тэхену пришлось помочь ему пальцами, чтобы все ингредиенты закуски оказались за пухлыми губами, а не на них. Он еле сдержался, чтобы не провести по ним пальцем, уже успев однажды тактильно ощутить их потрясающую воображение мягкость. — Так, теперь себе. — Джин быстро справился с пережевыванием. — Хотя нет, теперь я. Он взял в руки порцию брускетты, часть которой тут же оказалась во рту Тэхена, который сперва ощутил приятную кислоту явно вымоченного яблока, а затем пряную нежность сочного мяса, которое из-за своей филигранной нарезки буквально таяло на языке. Сливочное травяное масло и хрустящий хлеб лишь дополняли два этих ярких вкуса, являясь для них интригующим фоном. — Тебе нравится? — Джин с любопытством наблюдал сосредоточенное жеванием лицо Тэхена, на котором тут же появилась улыбка. — О да. Хотя, я знал, что это будет великолепно. Даже вымоченное яблоко. — Да, я тоже его оценил! — Джин взялся за один из двух оставшихся ломтиков брускетты. — Закончим с этим и преступим к салату! Закончили они довольно быстро и с большим удовольствием, и Джин уже придвинул к ним прекрасное по своему цветовому решению блюдо. — Здесь каждый за себя. — Он тут же схватился за вилку. — Меня восхищает твой аппетит. — Тэхен засмеялся, увидев, как сосредоточен был Джин. — Большинство людей может выбрать, что любит больше, еду или секс, а я никогда не мог определиться. — Джин уже аккуратно ковырялся в салате. — Ростбиф, авокадо, руккола, салат романо, мангольд и молодая зеленая фасоль. Восхитительно. О, еще оливки. Срочно нужно пробовать. Он наколол все верно распознанные ингредиенты на вилку, и через мгновение она уже была во рту. Первое, что приятной пеленой накрывало все вкусовые рецепторы — заправка, с пряной ноткой дижонской горчицы, которая наилучшим образом сочеталась со сладостью меда и почти невесомой, придающей легкости лимонной кислинкой, которая смягчалась оливковым маслом. На этом прекрасном фоне сочный, нарезанный соломкой ростбиф как-то особенно приятно таял на языке, сопровождающийся хрустящей свежестью салата и масляной мягкостью идеальной спелости авокадо. Все вкусы настолько гармонично играли друг с другом, что невозможно было выделить что-то одно. Совершенное единство вкуса. — Я не знаю, насколько сильно на мне сказывается голод, но по-моему, это идеально. — Джин позволил себе говорить, не прожевав до конца находящееся во рту гастрономическое великолепие, с удовольствием наблюдая за тем, с каким аппетитом Тэхен то и дело прикладывался к салату, предпочитая пробовать находящиеся в нем вкусы по очереди, позволяя им лишь на языке постепенно сливаться в восхитительную гармонию. — Вообще, ты должен был спросить у меня, понравилась ли мне твоя семья. Джин ловко орудовал вилкой, вежливо то и дело уступая Тэхену, который успел также проникнуться салатом. — Я знаю, что они понравились тебе. Так же, как и ты им. Зачем говорить об очевидным вещах? — Тэхен невозмутимо поднял на него взгляд, который красноречиво транслировал его полную уверенность в собственных словах. — Самонадеянно и чертовски верно. — Джин улыбнулся. — Спасибо за оказанное доверие. — Рано или поздно ты все равно должен бы был с ними познакомиться, но… — Тэхен ненадолго задумался. — Я не хочу говорить об этом. Лучше наблюдать. — За тем, как все решается само. Я опять с тобой согласен. — Джин отложил вилку, откинувшись на мягкую спинку. — Знаешь, чувство голода явно идет тебе на пользу. — Тэхен аккуратно собирал оставшиеся на блюде листики чуть пряно-горчичной рукколы, свою свободную от вилки руку расположив на колене Джина, который совершенно ему не препятствовал. — Мне не терпится попробовать горячее. Поэтому я такой добрый. — А я думал, ты такой добрый, потому что я нравлюсь тебе… — Тэхен взял в руки бокал Джина, тут же передав его ему. — Я сговорчивый, потому что ты нравишься мне, а добрый я, в принципе, всегда. — После этих слов раздался приятный звон тонкого стекла. — За этот вечер. Потому что потом мне придется пить в одиночестве. Но только после горячего. Горячего, которое только укрепило уверенность в том, что в данном ресторане исключительно талантливая кухня. Цитрусовая корочка на сочной говядине содержала в себе сразу несколько гармонично переплетенных между собой вкусов: ароматную сладость красного апельсина, сопровождающуюся медовым нотами, легкую горечь грейпфрута, на фоне которой сладость апельсина лишь выгоднее подчеркивалась, и свежую кислинку лайма, которая заботливо обрамляла сладость и горечь, придавая им особую пикантность. Мясо было украшено свежим розмарином, легкий, чуть хвойный аромат которого очень выгодно оттенял развернувшуюся на поверхности мяса цитрусовую симфонию. Пюре из сладкого картофеля было воздушно сливочным, его текстура была настолько нежной и так гармонично сочеталась с чуть сладковатым крахмалистым вкусом, что от него буквально невозможно было оторваться. Особенно при непосредственном соприкосновении его с мясом. Это было чистой воды удовольствие. Гастрономическое удовольствие. Но вот свои места, наконец, заняли музыканты.***
Официант избавлял стол от "доеденных" блюд, Тэхен выбирал, что теперь он будет пить, а Джин с интересом наблюдал за расположившимися за музыкальными инструментами людьми, которые пребывали в прекрасном расположении духа и, кажется, готовились поднять настроение всем присутствующим. — И что ты выбрал? — Джин откинулся на спинку дивана, через плечо заглядывая в изучаемую Тэхеном барную карту, раздел «безалкогольные напитки». — Клубничный лимонад. Крем-содовая, мята, лед, клубничный сироп и свежая клубника. Как думаешь? — Тэхен отложил барную карту, быстро подозвав официанта и озвучив свой заказ, не дождавшись того момента, как Джин одобрит или не одобрит его выбор. — Я думаю, что тебе бы стоило пить со мной вино, оставить здесь машину и добраться до дома на такси. Так мы бы были на одной волне. — А так я смогу тебя подвезти до дома. — Я не приглашу тебя подняться. — Джин улыбнулся, но его слова, кажется, на взывали в Тэхене никакого волнения или возмущения. — Разумеется, потому что теперь ты должен побывать у меня в гостях, так как я у тебя уже был. — Тэхен также откинулся на спинку дивана, но Джин поспешил подняться, чтобы внимательно посмотреть в его глаза. — То есть, если бы я тебя пригласил, ты бы отказался? — Конечно. — Тэхен на мгновение поджал губы, задумчиво подняв взгляд к потолку, а затем, когда заметил на лице Джина крайнюю степень недоумения, широко улыбнулся, вот-вот собираясь засмеяться. — Интересно, как бы ты отреагировал, если бы я отказался в ответ на твое приглашения? Тэхен мягко взял Джина за плечо и потянул на себя, и Джин решил не сопротивляться, в следующий момент оказавшись под деликатно и осторожно обнимающей его плечи рукой. Для всего этого теперь была слишком подходящая атмосфера, особенно когда баритон-саксофон выпустил первые интригующие гармоничным бархатом созвучия. Ресторан сразу замер, под тихое ритмичное сопровождение какого-то неизвестного Джину ударного инструмента, который не давал совершенно затеряться в саксофонном звучании. Фортепианные трели, легкие и незатейливые, то и дело раздающиеся в перерывах между трелями саксофонными, очень приятно разбавляли тягучую насыщенность духовой музыки. — Знаешь, я всегда знал о существовании джаза и саксофона в частности, но мне почему-то никогда не приходило в голову послушать. — Джин, успевший проникнуться завораживающим легким джазовым мотивом, задумчиво вертел в руках опустевший бокал. — Странно, правда? — Ничего странного. — Тэхен поднес к губам Джина соломинку, которая торчала из его сладко пощипывающего язык лимонада, и Джин тут же сделал глоток, благодарно кивнув. — Джаз теперь не столь популярен, и многие не слушают его не потому, что им не нравится или он плохой, а потому что просто с ним не сталкиваются. — Тэхен, продолжая своей рукой мягко обрамлять плечи Джина, потянулся к опустевшей на половину винной бутылке, чтобы наполнить полностью опустевший бокал, который Джин тут же поставил на столик. — Но вот если мы возьмем саксофон, я могу с уверенностью сказать, что его музыка это как… Твой лучший друг. Он быстро и аккуратно наполнил бокал, который тут же оказался в руках совсем немного, совершенно интеллигентно разомлевшего от создавшейся атмосферы Джина, который повернул к нему голову. — В смысле? — Он с сомнением и любопытством смотрел в глаза Тэхена, взгляд которого с каким-то неконтролируемым упоением метался по его лицу, не имея возможности определиться с тем, на чем хочет остановиться и чем именно обстоятельнее насладиться. — Саксофон подстраивается под твое настроение, и, каким бы оно ни было, он всегда дает надежду на то, что потом все будет немного лучше. — Низкий, такой же бархатный,как приглушенное джазовое звучание, голос Тэхена теперь раздавался в непосредственной близости от уха Джина, и ему вдруг захотелось чуть сползти по диванному сидению вниз, положить свою голову Тэхену на плечо и наблюдать за тем, как шевелятся его губы во время того, как он говорит. Близко-близко. Настолько близко, что можно почувствовать теплое сбивчивое дыхание. — Если ты грустишь — саксофон даст тебе надежду на то, что эта грусть закончится, а пока она не закончилась, есть шанс ею насладиться, без риска окунуться в депрессию. Если ты радуешься — он немного смягчит острые эмоции и продлит их, позволив тебе задуматься на тем, какое счастье ты ощущаешь здесь и сейчас. Если ты плачешь — саксофон будет той самой жилеткой, которая не остановит твои слезы, разумеется, нет, но обязательно подарит тебе облегчение и надежду на свет в конце тоннеля. — Почему ты перестал играть на саксофоне? — Джин ощутил, как большая и красивая ладонь вновь опустилась на его колено, но в этом телодвижении не было никакой интригующей дальнейшими намерениями пошлости, Тэхен просто касался его, легко и деликатно, как будто боясь спугнуть, и Джин все больше это ценил, именно поэтому позволяя все больше и большей чувственно-романтических проявлений. — У меня болел рот. Да-да, я знаю, это смешно и неправдоподобно, но от постоянного соприкосновения с мундштуком и выдувания воздуха очень напрягались... лицевые мышцы. Было немного мучительно. Джин вопросительно посмотрел на него, а затем рассмеялся, очень самоотверженно пытаясь сдержать звуковое сопровождение, лишь мерно содрогаясь, при этом схватившись за колено Тэхена. — Эй, ты не должен смеяться! — Он сердито посмотрел на Джина, затем, правда, улыбнувшись, но серьезный взгляд успел возыметь на Джина действие — он тут же стих. — Извини, просто это самый оригинальный повод для отказа от игры на музыкальном инструменте. — Ай, просто никто не говорит о таких вещах вслух. Но рот действительно болит. — И после этого ты решил, что твой рот теперь будет заниматься исключительно приятными вещами… — Джин запнулся, затем торопливо продолжив. — И ты ушел в гастрономическое искусство. Тэхен ничего не ответил на это, потому что именно в этот момент сменилась джазовая мелодия, заместив энергичный мотив мелодичным, чувственно протяжным. Саксофон солировал без какого-либо сопровождения. Его глубокий, ничем не заглушаемый звук на вершинах неторопливых созвучий пробирал до мурашек и заставлял сердце то и дело замирать. — А что делает саксофон, если ты влюблен? — Джин задал этот вопрос, уже, кажется, зная ответ. — Напрочь выключает голову и заставляет сердце солировать. — Тэхен как завороженный смотрел на саксофониста, явно описывая свои актуальные ощущения. Да, именно так мог бы охарактеризовать свои чувства Джин, который, кажется, смог полностью отдаться моменту, волшебство которого становилось очевиднее с каждым новым расплывчатым и медленно замолкающим в воздухе музыкальным переливом. В этом была эстетика. Именно эстетика, не имеющая ничего общего с просто романтическим, когда чувства и желания полностью берут верх над разумом, по уши погружая тебя в совершенно определенные эмоции. В этой обстановке была чувственная эстетика, которая ощущалась всеми рецепторами одновременно. Волнующая саксофонная мелодия. Мягкий, приглушенный теплый свет, который с появлением в воздухе музыки стал еще деликатнее. Оставшаяся на языке приятным послевкусием изысканная кухня. И, наконец, сильная, чуть неуверенная рука, обрамляющая широкие плечи и находящаяся на бедре ладонь. Не было ничего необычного, нелогичного или шокирующе внезапного в том, что Джин в следующее мгновение ощутил за своим ухом нос, который, мягко скользнув по волосам, оказался на тонкой чувствительной коже. А затем на ней оказались губы, все также, едва касаясь, но от этого все становилось чувственнее. Чуть приоткрытые губы то задерживались на коже, то вдруг оказывались в волосах, как будто промахиваясь мимо цели. Джин слегка наклонил голову, что в создавшейся ситуации было просто безусловным ответом организма на деликатную ласку. — Тебе нравится? — внезапный вопрос, прозвучавший завороженным тихим баритоном заставил Джина вынырнуть из накрывших его с головой ощущений и сделать давно необходимый вдох. — Нравится. — Джин взял медленно скользнувшую вверх по его бедру ладонь в свои руки, переплетя их пальцы, и в ответ на это губы Тэхена в чувствительном деликатном поцелуе остановились на мягкой коже у основания его шеи. — И мне. — Тэхен оставил там же еще один поцелуй, затем подняв голову, вновь обратив свое внимание на музыкантов, при этом чуть крепче прижав Джина к себе. Могло показаться, что именно теперь настал тот самый момент, когда можно перейти к более решительным действиям и заполучить долгожданный первый поцелуй, но за вечер было слишком много волнительных ощущений, в том числе, гастрономических, и на их фоне вкус пухлых губ неминуемо бы померк, а Тэхен хотел максимально четко запечатлеть его. Нет, он не хотел. Теперь, когда Джин стал намного теплее, он этого жаждал.