Меж днём и ночью

      Усталость всё же взяла своё. Я намеревалась встать поутру, но в итоге пробудилась только после обеда. Яркий свет заливал келью, проникая сквозь небольшое, высокое окошко. Теперь, в свете дня, обстановка уже не казалась мне мистической – скорее, просто рассказывала о весьма необычных вкусах хозяина помещения. Который, кстати, сидел в той же позе, в какой я запомнила его перед тем, как провалилась в сон. Можно было подумать, что он и пальцем не пошевелил за всё это время, однако появившаяся на столе корзинка, поставленная прямо на ворох бумаг, явственно свидетельствовала о том, что монах вовсе не бездействовал и не забыл своего обещания накормить меня.       - Отвернитесь! – потребовала я, садясь на постели и прижимая к груди одеяло.       Поп безропотно подчинился, поднявшись с кресла и повернувшись лицом к выходу. Проворно выскользнув из-под покрывала, я быстро укуталась в валявшийся ровно там же, где его бросили, плащ.       - Всё, можно смотреть, - я уже извлекла из корзины ржаной хлеб и головку сыра и теперь оглядывалась в поисках ножа. – Скажите, у вас, часом, не завалялось где-нибудь ещё одного кинжала?..       - Я нарежу, - Фролло сделал два шага, безошибочно извлёк из-за груды склянок внушительных размеров тесак и взял у меня из рук хлеб, а затем и сыр.       Молча сложив ломтики на подозрительного вида подкопченное местами металлическое блюдо, отыскал и пару стаканов. С сомнением заглянув в каждый, очевидно, нашёл чаши пригодными для питья и разлил вино, щедро разбавив водой.       - Я принёс для тебя яблочный джем. И мёд. И немного кровяной колбасы. Скажи, что тебе ещё нужно – я схожу сам или пошлю кого-нибудь. Ты… ты, наверное, могла бы готовить прямо здесь, у меня есть посуда…       - Страшно представить, что в ней кипело прежде, - невольно усмехнулась я. – Однозначно не луковая похлёбка.       - Я проводил некоторые… эксперименты. Не бойся, девушка, я не дам тебе для готовки котёл, в котором вываривал кости.       При этих словах я поперхнулась и раскашлялась до слёз. Собеседник, поняв, очевидно, что сморозил глупость, смущённо отошёл и сел обратно в кресло.       - Что дальше? – спросила я, утолив сильный голод и теперь с аппетитом хрустя сладкой вафлей. – Предлагаете мне жить в этой келье в качестве ещё одного экспоната?       Фролло помолчал. Зыркнул на меня и вновь отвёл взгляд. Наконец медленно заговорил:       - В Париже тебе делать нечего: рано или поздно тебя изловят и все мои старания пойдут прахом. Я уже говорил: нам нужно бежать. Думаю, необязательно покидать Францию. Мы могли бы уехать, к примеру, в Гасконь – она достаточно далеко от столицы, вряд ли имеется хоть единственный шанс встретить там твоих прежних знакомых. А вот у меня, напротив, в Даксе живёт один старинный приятель. Когда-то давно мы с Жеромом учились вместе, а по окончании коллежа его дядя, не последний человек в тамошнем епископстве, добился для племянника местечка в Соборе Богоматери ¹. Мы долгое время ещё поддерживали переписку; правда, последнее письмо я получал, кажется, лет пять назад, но это не значит, что Жером будет не рад меня видеть. Думаю, он поможет мне обустроиться, подыщет какую-нибудь должность – не в соборе, конечно, а в школе или ещё где… Дакс ведь довольно богатый город, хотя и прожил триста лет под англичанами. Там, кстати, пролегает паломнический путь к Сантьягскому собору, что в Испании; мы могли бы тоже посетить его однажды. А ещё, помнится, Жером рассказывал, будто у них дважды в год проходят двухнедельные ярмарки. Сам я не одобряю эти развратные торги, где продавцы мечтают надурить покупателей, воров шныряет больше, чем добропорядочных горожан, а по вечерам и вовсе устраиваются бесовские вакханалии. Но зато город процветает: торговцы, бродячие артисты, кутилы и студенты из ближайших окрестностей – все стекаются в Дакс, и не с пустыми карманами, конечно. Поэтому не думаю, что у меня возникнут сложности с поиском хлебного места: наверняка там полно детишек разбогатевших, но не поумневших буржуа, которым нужен строгих нравов учитель, чтобы воспитать из них приличных людей. Так вот, думается мне, этот город – неплохая гавань. Для нас с тобой.       Сначала мне хотелось с криком прервать сумасшедшего монаха. Затем – разразиться истерическим хохотом. К концу его речи я взяла себя в руки и, повторяя, точно молитву «Спокойно, Агата, с безумцами не спорят – тебе только нужно выгадать время», чуть подрагивающим от напряжения голосом произнесла:       - Прекрасно. И каким образом вы планируете провернуть этот побег? И как скоро?..       - Так ты… - монах вскочил с кресла и, возбуждённо пройдясь в волнении по келье, обратил на меня торжествующий взор. – Выходит, ты согласна бежать со мной?       - А у меня есть выбор? – недоуменно вскинутые брови – ещё один аргумент для свихнувшегося святоши.       - Нет. Теперь уже нет. Мы слишком увязли в этом деле. Мы оба. Одна паутина для двух мух… И имя ей – рок.       - В таком случае, я повторяю вопрос. Когда вы хотите покинуть Париж?       - Всё не так просто, девушка, - архидьякон поморщился и отвернулся к окошечку, задумчиво глядя на лившийся снаружи свет. – Меня не отпустят из монастыря. Придётся бежать. Нужно всё подготовить, выбрать удобный момент, собрать кое-какую наличность… Кроме того, у меня ведь брат. Придётся прежде поговорить с Жеаном, убедиться, что он не пропадёт без меня. Я вряд ли управлюсь раньше, чем через пару недель: необходимо привести в порядок дела, подготовить платья, лошадей. Наконец, написать Жерому. Да, раньше двух недель никак не поспеть.       - И что же, всё это время вы предлагаете мне просидеть здесь?! – возмутилась я, но в душе обрадовалась: две недели вполне достаточно, чтобы найти способ дать о себе знать, а также придумать, как улизнуть от сбрендившего попа. – Если вы собирались бежать со мной, отчего ж раньше обо всём этом не позаботились? У вас, кажется, было предостаточно времени: судя по погоде и пышно разодетой зеленью растительности, уже начало лета, а в темницу я угодила в конце марта. Что, двух месяцев вам не хватило?       - Я… - Клод смешался. – Дитя, я ведь не знал, что ты согласишься… Да и не мог я в ту пору думать о планах побега: все мои мысли были только о тебе – несчастной мушке, попавшей в лапы палачей!..       - Ладно, чего уж теперь, - я сменила гнев на милость. – Не подготовились – и бог с вами. Но сейчас хотя бы не теряйте времени! Пишите ваши письма, собирайте наличность, наставляйте брата. Только я не собираюсь всё это время сидеть тут, ясно вам? Мне нужно хоть иногда дышать свежим воздухом. Мы вчера проходили, кажется, колокольную клеть?.. Она ведь тут совсем рядом, прямо под нами, правда? Так вот, эта малюсенькая площадка вполне подойдёт мне для вечернего променада.       Сказать, что мэтр Фролло удивился – ничего не сказать. Я едва сдержалась, чтобы не хихикнуть самым непочтительным образом. Думаю, такую смесь непонимания, изумления и негодования на лице этого алхимика могла бы вызвать разве новость о том, что золото нынче не в цене, полученная им на следующий день после удачной пробы философского камня.       - Но, Эсмеральда, послушай… - попытался возразить он.       - Нет! Не желаю ничего слушать. Я два месяца по вашей милости провела в клетке и больше ни единой секунды не желаю находиться взаперти. Вы ведь говорили, что любите! И обещали сделать счастливой. Что ж, я даю вам шанс. Но в четырёх стенах я точно не буду счастлива. Уверена, на эту колокольню редко когда поднимаются, так что я вполне могу позволить себе немного там погулять.       - Но если тебя увидят с площади? – на сей раз монах решил воззвать к голосу разума.       - Не увидят. Я что, совсем дура, по-вашему?! Думаете, буду высовываться с колокольни и привлекать внимание? Во-первых, я буду гулять в сумерках или темноте. Во-вторых, подходить к краю площадки я не планирую хотя бы потому, что боюсь высоты. Ну и виселицы тоже боюсь, если уж на то пошло. Поэтому сегодня вечером вы меня проводите. Хорошо?..       Последний вопрос я произнесла мягким, кошачьим голосом, с придыханием, сопроводив нежным, упрашивающим взглядом. Я знала, что священник – если он и вправду влюблён – не устоит перед такой просьбой. Так и получилось.       - Дитя!.. – мужчина порывисто поднялся, в секунду оказался рядом со мной, поднял со скамьи и притянул к себе.       Вчера я как-то не успела заметить, какой он на самом деле высокий. Моя макушка едва достигала его подбородка, так что он без труда зарылся носом в копну чёрных волос, стискивая меня в медвежьих объятиях. С полминуты я не шевелилась, потом всё же высвободилась из его хватки.       - Давайте только сразу договоримся, - делая шаг назад, я предупредительно приподняла руки. – Никаких посягательств на мою честь в пределах этой святой обители. Для начала уедем в Дакс, обустроимся. Мне нужно время, чтобы привыкнуть к вам. Вы ведь не откажете мне в этой малости, правда?.. Как уже говорила, мой опыт в делах подобного рода весьма ограничен; к тому же это не самая счастливая страница моей биографии. Я хочу узнать вас, прежде чем… Ну, вы понимаете.       - Хмм… - неопределённо буркнул Фролло, явно находясь в некотором замешательстве. – Что ж. Твои речи нельзя назвать неразумными. Пусть будет по-твоему. Хорошо. Я постараюсь держать себя в руках. Хотя, видит Бог, девушка, что в жизни дьявол ещё не расставлял для меня более хитроумных ловушек! В таком случае, я немедленно составлю письмо старинному приятелю, а ты пока можешь отдохнуть.       Монах, действительно, сел за стол. Извлек с полки – и как только отыскал в этих завалах! – перо, чернильницу и бумагу и начал писать. Я же допила вино и вернулась к разложенному тюфяку. Улеглась, укутавшись в одеяло, и стала размышлять, что же делать дальше.       Перво-наперво нужно было предупредить дорогую сестричку. Благо, теперь я знала, где найти письменные принадлежности – оставалось отыскать гонца.       - Святой отец, - Клод оторвался от письма и вопросительно уставился на меня, – здесь, на площади, выступал иногда со мной молодой человек в жёлто-красной куртке. Скажите, вы случайно не видели его после моего ареста?..       - Пьер Гренгуар? – подозрительно сощурился поп. – Твой, якобы, муж? А на что он тебе?       - Так вы его знаете? И про обряд разбитой кружки, и про?.. Послушайте, никакой он мне не муж: этого шута хотели повесить, я вступилась за него – вот и вся история. А он начал таскаться за мной, чтобы тоже заработать на кусок хлеба – не мне же его содержать, в самом деле!       Фролло немного успокоился. Слова цыганки полностью повторяли и подтверждали рассказ поэта, поэтому вспыхнувшее было ревнивое подозрение мгновенно погасло. Архидьякон небрежно махнул рукой:       - Да, я видел его как-то на днях. Кажется, он снова выступает на Соборной площади.       - А вы не могли бы привести его сюда?.. Мне нужно…       - Нет! – повысил голос мужчина. – И думать забудь.       - Но мои друзья…       - Забудь о них. Никто не вспомнил о тебе, пока ты сидела за решёткой. Никто не озаботился твоим спасением – никто, кроме меня. Думаешь, бродяги беспокоятся о тебе? Да они уже не помнят о твоём существовании! Забудь о них, повторяю. С этого дня ты больше не принадлежишь к их племени – теперь ты моя. И, как твой покровитель, отныне я запрещаю тебе общаться со всяким сбродом!..       - Но Гренгуар – драматург, он не бродяга… – хотела возразить я, но священник прервал.       - Неважно. С ним ты тоже больше не увидишься. И хватит об этом, девушка.       Дальнейший спор представлялся бессмысленным, поэтому настаивать я не решилась. Чёрт! Что же делать? Привязать к записке камень и запустить поэту под ноги, когда он начнёт вышагивать со стулом в зубах?.. А вдруг я попаду в него самого или, ещё хуже, в кого-нибудь из зрителей? Пущенный с такой высоты, камень наверняка убьёт беднягу, а моё послание попадёт неизвестно в чьи руки, и добром это всё уж точно не кончится… Ладно, напишу записку, а там видно будет. В конце концов, за две недели много что может случиться.       - Эсмеральда? – окликнул поп; я подняла голову. – Я поищу, кто бы мог передать письмо в Дакс, а потом вернусь. Тебе нужно что-нибудь?       - Ночной горшок, - невозмутимо ответила я.       - Вон там, - мой похититель неопределённо махнул в сторону дальнего угла. – Из еды, я имею в виду.       - Говяжьи рёбра для супа и каких-нибудь овощей. Если вас не затруднит, - вежливо ответила я, стараясь не выдать радостное волнение: наконец-то тюремщик оставит меня в одиночестве!       - Хорошо. И я постараюсь найти для тебя какую-нибудь одежду, если лавки ещё открыты.       - Спасибо.       Стоило двери захлопнуться, я бросилась к столу, на котором остались неубранные чернила. Покопавшись, нашла на полке чистый лист бумаги и в спешке нацарапала пару строк.       «Я в Соборе Парижской Богоматери. Всё хорошо. Выберусь отсюда, как только смогу. Надеюсь, в ближайшие дни. Встретимся в «Славном кабане», к северу от Парижа (Ферка, ты должен его помнить: отбивная без единого намёка на мясо и вино, приготовленное, очевидно, без добавления винограда).       Пожалуйста, будь осторожна! Меня ищут. Прячься от стражи, иначе – виселица».       Увы, письму мы с Эсме научились по случаю и весьма посредственно, но сейчас я благословляла путешествовавшего с нами грамотея, от скуки взявшегося за наше образование. Тогда оно казалось ненужной пустышкой, и мы больше посмеивались над «учителем», чем слушали его, хотя теперь я готова была расцеловать старого Матиса. Жаль, он уже четыре года как лежит в могиле под Амбуазом.       Итак, послание было готово, а пара неаккуратных клякс вместо подписи не позволят сестричке усомниться в имени адресанта. Осталось просушить чернила и придумать, где бы найти гонца.