Как приручить Большую Птицу

      День седьмой       Табаки       Разобраться с часами попросил Стервятника. Пришлось долго уговаривать Сфинкса, что это пойдёт в счёт оплаты за помощь с Крабом. Что я, не человек что ли? В итоге всё сложилось как нельзя лучше, даже очень.       Путь до столовой прошёл в глубоком молчании. Я был слишком напряжён, чтобы что-то говорить. Мне это не свойственно, но уж обстоятельства так сложились в этот раз. Светил фонариком и ехал себе молча, а Стервятник ковылял рядом, негромко постукивая тростью и стараясь поспевать за мной. Очень уж хотелось поскорее расправиться с ненавистными часами. Торопились.       Роста вожака третьей не хватало совсем чуть-чуть, чтобы достать злосчастный тикающий кругляш руками. В свете фонаря птица ловко взмахнул тростью аки волшебным жезлом, подцепляя часы, и опустил их ко мне на колени. Хотел было разбить пластиковый корпус об угол стоящего поблизости кухонного стола, но этот вариант оказался бы слишком шумным, пришлось снимать заднюю панельку, ломая защёлки. Сунул в механизм прихваченную заранее вилку, выковырял пару блестящих шестерёнок — в коллекцию — и оставил изуродованный труп прямо на полу, под местом, где они и висели, будучи живыми.       На обратной дороге я ехал уже не так быстро, чтобы Стервятнику было комфортнее идти. Пару раз пытался завести разговор, но поникшая птица мало того, что великолепно раскрытые мною темы не поддерживал, он меня даже почти не слушал. Ну, слушал, конечно, но так, как слушают, когда хотят сделать вид, что слушают, а на самом деле не слушают. Только в двух шагах от двери в третью Стервятник замедлился и звякнул связкой ключей, доставая.       — Табаки, — два жёлтых глаза устремились на меня, — вы уже составили список? — я сначала не понял, что он имел в виду.       — Какой список?       — Новый Год скоро.       — Ааа… этот список. Нет, ещё не писали, спасибо, что напомнил, — я не успел закончить фразу, когда птица открыл дверь. Бросив на меня ещё один взгляд, он просипел «пожалуйста» и скрылся во мраке комнаты.                            День восьмой       Табаки       — И всё-таки, — громогласно начал я очень издалека, закатываясь в комнату на следующий день после обеда. Все сразу обратили на меня внимание, прервав свои дела, напряжённая пауза затянулась, пока я не забрался на центральную кровать. — Кто в этом году будет заниматься списком? Праздник на носу всё-таки.       — В этот раз Волк не сможет, — за подобное замечание слазивший со своего места Лэри тут же был награждён упрекающими взглядами состайников, но выводов не сделал. — Да и Слепой в изоляторе, — Сфинкс, сидевший скрестив ноги на спинке кровати, слез и пнул её по ножке, тут же об этом очень громко жалея. Курильщик озадаченно уставился на Лэри, затем перевёл взгляд на койку Чёрного, хозяина которой на месте не было.       — Ну, может, — Горбач начал не совсем уверенно, — Сфинкс напишет? — тот в свою очередь покосился на Горбача, потом на сломанную пишущую машинку на полке, затем на меня, снова на Горбача и на машинку. Забрался обратно на спинку кровати и скрестил ноги.       — Надо подумать.              Лорд       Когда я появился в доме, пишущая машинка уже стояла там, где стоит сейчас. На одной из верхних полок, нависая и угрожая свалиться, расшибив кому-нибудь голову. Раньше новогодний список желаний писал Волк. Тихо и никого ни о чём не спрашивая. Так было заведено. Табаки как-то рассказал, что Волк всегда этим занимался, причём выходило у него это, видимо, очень хорошо. Все в итоге оставались довольны подарком, даже если доставался он кому-то одному. За год до моего появления непонятно как он выпросил кофеварку. В общем-то, кофеварки были и есть, наверное, в каждой комнате, но наша, оказывается, самая что ни на есть легальная. В Доме запрещено держать электроприборы, а нам кофеварку можно. В этом году Волк уже не сможет ничего написать…       Слепой в изоляторе уже восьмой день и неясно, когда оттуда выйдет. Когда речь зашла о том, чтобы дождаться его, Сфинкс сильно озадачился.       — Слепой, конечно, умеет писать по Брайлю, но я не уверен, что стоит доверять ему составление списка…       — О чём речь?! — возмутился Табаки. — В этом году составляем список все вместе!       — Так что за список? Я не понимаю, — влез Курильщик. Лэри, стоящий рядом, отмахнулся, а Табаки свесился с подоконника и шёпотом стал давать пояснения.       — Раз составлять список будем все вместе, тогда пишет пусть тот, у кого самый разборчивый почерк. Нанетта клювом рисует разборчивее, чем я пишу, так что не участвую, — ворона, сидевшая на плече Горбача, любовно клюнула его в ухо, услышав своё имя.       — И Табаки тоже, — вновь подал голос Сфинкс. Табаки вынырнул из объяснений.       — Это ещё почему? – в голосе чувствовалось вселенское возмущение. — Если вас не устраивает мой почерк, пусть Лорд пишет.       Я, наблюдавший за процессом со стороны, не желая в нём участвовать, совершенно не ожидал такой подставы.       — Решено. Всем к завтрашнему вечеру придумать по два пункта. Напишем сначала все, а потом решим, какие войдут в итоговый список.                            День девятый       Лорд       — Зачем тебе полтора километра проводов? — Сфинкс садится рядом со мной на подоконник и чешет подбородком коленку.       — Хочу соорудить телефон!       — Нам и в учительской хватает телефона. Ему не надо столько, — Горбач кормит Нанетту, так что пишем мы под негромкий стук клюва.       — Да и… как этот твой телефон с проводами будет полезен всей стае?       — Это будет телефон для связи с женской половиной. Или вы не хотели бы с ними поболтать? А так раз, позвонил, и идти никуда не надо!       Горбач закатил глаза и отодвинулся.       — Мне такое счастье точно не нужно.       — И можно будет говорить с кем захочу? — а вот Лэри стало интересно. Явно захотел попробовать так пообщаться со Спицей.       — Ну, да! Два ящика моркови и коробку лака для волос, которые попросил Лэри, вы почему-то записали, а мои провода что? Хуже, что ли?       — Я написал про провода. Договорились же: сначала пишем, потом обсуждаем. Хотя идея, конечно, интересная, но я предпочитаю живое общение.       — Ну и хрен с вами, достану каким-нибудь другим способом, — Табаки удаляется в туалет, явно обидевшись. Эти столовские часы совсем его довели. Похоже, до конца недели будет в плохом настроении.       — Он второй вариант так и не сказал, — тяжело вздыхаю.              Чёрный       Сидим уже девятый день. Делать нехрен, начал уже как Слепой сидеть, уставившись в одну точку. Мозг не соображает ничерта, хочется сдохнуть. Вчера выкурил последнюю сигарету. Курить хочется, аж сил нет, кулаки снова начали чесаться.       Достаю из куртки шахматы. Хоть чем-то себя займу. Открываю коробку, расставляю фигуры. Кто-то оторвал голову белому слону. Нет чёрной туры, заменяю её бычком. Кошусь на соседа.       — Слепой, сыграем в шахматы? — никогда не понимал, как он может играть во что-то. Не видит же ничего. Выходит из оцепенения только спустя пару секунд и молча придвигается ближе. Садится точно напротив и проводит кончиками пальцев по краю поля, затем по своим фигурам.       — Отдаёшь мне белых?       — Это ты сломал слону бошку?       — Нет, Толстый отгрыз.       Играем, приходится озвучивать свои ходы и внимательно следить за его руками. Он, занавешенный патлами, делает вид, что смотрит на меня. Аж жутко становится. Переставляю фигуру.       — А… — снова забыл озвучить, — Конь на е4.       Слепой не двигается, думает, переставляет безголового слона.       Успели сыграть полторы партии, потом выключили свет. В отличие от Слепого, не умею играть на ощупь.                            День десятый       Чёрный       После завтрака снова стали играть в шахматы. Я не успел отставить тарелку в сторону, как Слепой молча подобрался ближе и сел у доски.       — Ты двигал фигуры?       - Нет, я в темноте, в отличие от тебя, не вижу.       — Я тоже в темноте не вижу, — занавесился патлами и передвинул ферзя.       Вспоминаю, чего мы там вчера наиграли. После пары ходов подбираюсь конём к королю.       — Шах и мат. Один-один.       Так и просидели до самого вечера с перерывом на обед. Вернее, прерывался я, а Слепой выпил нечто, называемое чаем, откусил один раз хлеб и вернулся к доске. Да, морковная котлета с гороховой кашей, конечно, не пища богов, но чтоб вообще ничего не жрать... То-то он такой тощий. Сидит, скрестив ноги, поджав одно колено к груди и опустив на него подбородок. Какой-то совсем мелкий.       — Чёрный, тебе не нравится то, что я — вожак? — я с таких заявлений аж подавился овощным рагу, которое давали на ужин.       — Мне не нравится то, как вы себя ведёте, — отвечаю коротко, выскребая с тарелки растёкшуюся массу с уплотнениями.       — Значит, само моё положение тебя не беспокоит? Псы до сих пор ходят без вожака. Привело это к летальному исходу. Непорядок, — он берёт в руки своего ферзя и придвигает к моему королю. — Мат, — не поворачивая головы в мою сторону, продолжает пялиться на доску. — Может, стоит тебе стать их новым вожаком? — давлюсь второй раз. — Голова у тебя на плечах есть, по стопам Помпея, думаю, не пойдёшь, но сможешь навести порядок и присмотреть за псами.       Я молчу, прикидываю плюсы и минусы. С одной стороны, предложение выглядит чересчур подозрительным. Подвохом так и веет. С другой — смогу свалить из четвёртой и не видеть эти кислые морды, не слушать их нытьё и бредовые рассказы. Смогу устанавливать свои правила, спокойно говорить о выпуске, не трясясь и не шикая, как будто это конец света.       — Я согласен.              Ральф       Вместо того, чтобы выполнять свои прямые обязанности, Ральф, как достаточно ответственный воспитатель, погряз в куче макулатуры, что от части тоже являлось выполнением его обязанностей. Год подходил к концу, планы, отчёты, списки и прочая бредятина портили бумагу, способствовали вырубке лесов и тратили нервы и без того беспокойных воспитателей. Акула так и сказал: «Ничего личного. Работа» и сунул в руки увесистую стопку бумаги.       В один из вечеров, сидя за своим столом и обложившись макулатурой, Ральф услышал очень вежливый стук в дверь.       — Кто там? Заходите, открыто! — крикнул мужчина, чтобы за двумя дверями его услышали. Последовала пауза, сопровождающаяся характерным шумом, во время которой Ральф успел ещё раз пробежаться взглядом по заполненному бланку и громко выругаться, заметив мелкую ошибку в самом начале. Комнатная дверь приоткрылась, за ней показалась коляска и мелькнуло лицо.       — А, Лорд, это ты, — воспитатель поднялся. — Тебе помочь?       — Нет, я сам. Спасибо, не вставайте, — вскоре коляска стояла перед столом Ральфа. — Я принёс список, — на стол лег чистый лист в клетку, на котором ровным удлинённым почерком были выведены пять пунктов с небольшими пояснениями.       — Не ожидал, что именно ты его принесёшь.       — Да. Ральф, я так нормально вас и не поблагодарил. Огромное спасибо, что забрали меня… — он немного помедлил, — оттуда.       Р1, мысленно продолжавший находиться в мире отчётности, внезапно опомнился. Перед ним сидел парень. Худой, осунувшийся, уже немного обросший, невероятно замученный жизнью на вид, но глаза… глаза снова горели так, как не горели уже довольно давно.       — Это было непросто. Хорошо, что получилось. Похоже, ты действительно рад, что вернулся.       — Очень, — порывшись в кармане, Лорд достал несколько купюр и положил их на стол воспитателю, бровь которого подлетела вверх. Такого он совершенно не ожидал. — Р1, я хотел бы попросить вас ещё кое о чём… — медленно, но решительно. — В Мёртвом Доме были конфеты, — лицо парня немного исказилось, он отвёл глаза. — Такие в ярких обёртках и довольно вкусные. Я хотел бы сделать новогодний подарок. Могли бы вы, пожалуйста, купить их, всяких разных, на все деньги и отдать мне ближе к празднику?       Ральф знал, что часть местных жителей выходит из Дома и по возможности выполняет заказы, но чтобы кто-то просил его самого о чем-то…       — Хорошо, — немного подумав, воспитатель положил деньги в нагрудный карман пиджака. — Куплю на днях. Заберёшь, когда посчитаешь нужным, — на самом деле сумма была не такой уж и большой, Ральф подумывал даже оставить деньги Лорду и купить на свои. Но он, вероятно, счёл бы это оскорбительным.              Чёрный       Свет погасили, а сна ни в одном глазу. Всё думаю о «назначении». Курить хочется до дрожи в руках, особенно после этого разговора. Горло саднит, поворачиваюсь на спину и пялюсь в потолок. Тишину нарушает звук рвущейся ткани. Вскакиваю.       — Ты чего там творишь?       — Ходят слухи, что Волк зашил в стенах изолятора пачку сигарет. Это не слухи, — снова рвущаяся ткань.                            День одиннадцатый       Чёрный       Звук упавшего подноса, поворачиваюсь на грохот.       — Вы совсем охренели что ли? — Ящик стоял за дверью, поднос, разбитая посуда и размазанная еда красовались перед ним. Судя по всему, бухал он всю ночь. И непонятно, что привело его в чувство: увиденная картина или возглас Ральфа. Это был не крик, а именно возглас. Лицо Р1 выражало глубокое спокойствие, ну, не считая его обычного взгляда, будто он хочет тебя убить. Воспитатель широко прошагал к ещё лежащему Слепому, вздёрнул его за грудки и ощутимо встряхнул. Невысокий Слепой потерял контакт с полом и нехотя разлепил глаза.       — Нахрена было раздирать стену?       — Нахрена было держать нас тут десять дней? — Слепой ответил еле слышно, с хрипотцой после сна.       Я только сейчас обратил внимание на стену за его спиной, ночью мы делали всё почти наощупь и только сейчас я увидел наше творение при свете. Куска ткани площадью примерно с метр не было, как и большей части мягкой подкладки. Белая стена уныло серела, а кое-где даже проглядывали кирпичи. Пальцы, рот и одежда Слепого были вымазаны. Опять жрал побелку. Ральф ещё раз осмотрел стену, потом Слепого, потом меня и остановился на шахматах.       — Брысь отсюда, оба, — процедил он и опустил Слепого, толкая его в сторону выхода. — Чтоб через 10 секунд и духу вашего тут не было! — я заметил, пока собирал шахматы, как он провёл ладонью по лицу.                            Позднее       Новогодние праздники свалились как-то слишком неожиданно. Акула где-то откопал невообразимого вида красные колпаки и заставил весь воспитательский состав ходить в них последнюю неделю года. Зрелище конечно… Ральф за это время услышал далеко не одну шуточку в свою сторону по этому поводу. Основная масса шуток исходила от Крыс и охватывала всех воспитателей в целом, на втором месте в списке новогодней ненависти мужчины была Душенька, вот уж у кого рот просто не закрывался, на третьем месте Р1 ожидал увидеть Стервятника, но парень отчего-то в последнее время воспитателя словно избегал.       Со списком вожак третьей довольно сильно затянул, что было ему совсем не свойственно. Подсунул под дверь через неделю после крайнего срока свёрнутый, покоцанный лист в жёлто-коричневых пятнах, на котором тонкими угловатыми буквами было нацарапано:       1. Мешок земли для комнатных растений — 5 л — 2 штуки.       2. Горшки керамические(зачёркнуто) пластиковые, разных размеров — штук 10-15.       3. Семена Atropabelladonna, или Красавки обыкновенной.       4.       5.              Внизу листка красовались какие-то синие каракули, судя по всему, Слон рисовал цветочный горшок с каким-то растением. А рядом синим же карандашом, но уже более аккуратно была пририсована, скорее всего, кофеварка.                     Лорд       Что такое новогодние праздники для серодомного люда? Праздниками они особо никогда и не были. До последнего выпуска нам устраивали большие новогодние ёлки с Дедом Морозом, Снегурочкой, рассказыванием стишков на табуретке, пением песен. В то время подобный цирк не особо пользовался популярностью. Наверное, только фазаны горели желанием во всем этом участвовать.       Я думаю об этом уже раз четвёртый за день. Как же невыносимо бывает ждать. Звонок на ужин отзывается где-то в желудке, но поедим мы ещё не скоро.       Теперь празднование Нового Года — это получасовая речь Акулы, зажигание ёлки без особого энтузиазма и праздничный ужин, который отличается от обычного только тем, что дают разные фрукты, кому можно их есть. Живот урчит, но, вырулив из комнаты, отправляюсь не в столовую.       По мне снова бегут зелёные ящерицы. Наверное, Македонский решил, что это будет мой свитер для особых случаев. Интересно, на выпуск он меня тоже в него одеться заставит? Даже если на улице будет плюс тридцать?       Еду медленно, мимо ковыляет Валет. Киваю в знак приветствия. Поворачиваю, как только замечаю, что никто особо внимания на меня не обращает.       Пусто, темно, холодно? Уютно и свободно — в самый раз. Табаки сидит на подоконнике классной комнаты, подъезжаю поближе.       — Эй, помоги мне, я тоже хочу наверх, — повторяю фразу, когда-то брошенную им прямо здесь. Пока Табаки, пялившийся в окно и, видимо, немного задремавший, соображает, что происходит, достаю из рюкзака одеяльный свёрток. Шакал заглядывает в глаза всего на мгновенье и протягивает руку. Забираюсь, устраиваюсь с краю, кладу свёрток на колени.       — Так и думал, что застану тебя здесь. Про одеяло ты, похоже, не подумал.       — Гулял, решил посидеть тут, поболтать сам с собой. Тоже иногда полезно, — Табаки уже понял, что я решил ответить и, мельком улыбнувшись, добавил. — Вслух.       Развязываю уголки одеяла и расправляю его на наших ногах. Табаки кутается и делает вид, что ничего заметил, отворачивается и укрывается с головой. Держу в руках ещё один подарок.       — Там… я кое-что понял. Понял, что уже не могу жить без вас, без стаи. Эти два года стали для меня настоящим испытанием и, думаю, оно изменило меня в лучшую сторону, — вздыхаю, доставая сигарету и зажигалку. Закуриваю.       — Не можешь жить? Без всей стаи, да? — затягиваюсь и прижимаюсь лбом к его голове, предположительно над ухом. Прикрываю глаза и медленно выдыхаю через нос. Чувствую, как бьётся его сердце, эхом разносясь по венам.       — Не заставляй меня говорить об этом в слух, — в ответ только тихое бормотание в духе «ты о них заботишься, а они…» и «как быстро вырастают мои драконята…». — Табаки, как думаешь, твоё плохое настроение исправится парой подарков?       — Нормальное у меня настроение! — из одеяла высунулись нос и один глаз. — Очень даже замечательное! Но подарки — это всегда хорошо, — вылазит. Теперь у меня на коленях красный свёрток и пепельница. Докуриваю, тушу сигарету и убираю пепельницу в сторону. Табаки берёт свёрток, рукав падает, и в глубине, негромко шурша, показывается целлофановый кулёк. Шакал разворачивает ткань и в тусклом свете фонарного столба видит переливающиеся фантики.       — Ого! Это чего такое? — развязывает кулёк.       — Когда я был… в Мёртвом Доме, там давали невероятного вида и вкуса конфеты. Почти всё время думал о том, чтобы угостить ими тебя.       — Почти всё? А как же остальное время? — берёт одну, разворачивает с трепетом и засовывает в рот. Раздаётся счастливый писк слишком близко, настолько громкий и противный, что морщусь и затыкаю ухо.       — Тебя, наверное, даже в актовом зале слышали.       — Ну, и пусть! Они потрясающие. И хрен с ними, с конфетами, ты на фантики посмотри! Это будут бусы! Или, может нашивку сделать? — он прикладывает серебристый шуршащий фантик к красной ткани и заинтересовывается сочетанием. Вертит в руках камзол с отворотами и фалдами, немного потрёпанный временем, но Табаки, похоже, это наоборот нравится.       — Если ты сделаешь себе такие бусы, будешь точно как новогодняя ёлка, — смеюсь, а он начинает лупить меня рукавом. Еле удерживаю равновесие, чтобы не свалиться. — Они как раз такие и бывают: яркие, пёстрые, колючие и противные. Надо будет попросить Македонского повесить на тебя спящего гирлянду.