Как приручить Большую Птицу

      «Для кого синей краской мы рисуем траву, а красной — небо?»       «Шахматный туринир. Запись до пт. 13. Спр. в коф.»       «Следующий круг ждёт тебя!»       «Вилки держите при себе. Достали. Мартышка»       Стены по обыкновению пестрили росписями и рисунками. Ральф тяжело вздохнул, заметив огромное жёлтое пятно на потолке примерно посередине отрезка между комнатами второй и третей. Вечер, наконец, обещал быть тёплым, однако желание выпить чашку согревающего кофе скреблось на кончике языка. Мужчина закрыл обе двери в своё логово, запустил кофеварку и устроился рядом с блокнотом и огрызком карандаша.       — Синяя трава и красное небо… Это про закат?       Карандаш сломался при попытке написать слово «закат» под «небо». Кофеварка замолчала, сообщая о готовности напитка. Очень сильно захотелось курить. Ральф не глядя выдвинул ящик стола и запустил в него руку, открыл пачку, поднёс её ко рту и осёкся. Коробочка оказалась пустой. Тогда, отложив блокнот и уместив карандаш за ухом, мужчина залез в шкаф и осмотрел привычное место на предмет наличия сигаретного блока. Там наблюдалось абсолютное отсутствие чего-либо. Разве что пыль, как всегда, была на месте. Пачка в пиджаке также оказалась пуста, Ральф вспомнил, что вчера, сидя у Шерифа, поделился с ним последней сигаретой.       Пепельница стояла пустая. Ральф утром вытряхнул её содержимое в пакет и вынес накопившийся мусор. Это сильно огорчало. Стало очевидным, что сигарет нет. Этот вывод и только усиливающееся желание курить приводили к двум вариантам. Первый — просить у кого-то. У Шерифа, судя по всему, курево кончилось, теперь будет клянчить ещё неделю у всех подряд или отберёт у Крыс; Ящер, как основной объект попрошайничества Шерифа, будет ворчать и не даст; у кого-то ещё просить совершенно не хотелось. Второй — сходить в круглосуточный магазин.       Ральф выглянул в окно и положил на стекло руку. Оно приятно холодило кожу. Шапка, шарф, куртка, и вперёд, на улицу. На самом деле выходить ночью из Дома категорически воспрещалось не только воспитанникам, но и работникам. Однако сейчас за этим никто особо не следил, и ключи от запираемых дверей имелись у многих. На подходе к выходу Ральф заметил, что не один блуждал в ночи по коридору около дверей, однако высокую тощую фигуру, скрывшуюся в темноте, опознать не удалось.       Морозный воздух обжёг лёгкие и заставил поёжится. Снег приятно хрустел под ногами, переливаясь в свете луны и фонарей. Покинув территорию Дома, Ральф обогнул его слева и пошёл вдоль недалеко стоящей пятиэтажки. На углу квартала, во дворе на долгие годы обосновался ларёк с круглосуточным дежурным.       Ральф постучался в закрытое металлическое окошко. По ту сторону убавили телевизор и подошли, шаркая ногами в разношенных тапочках.       — Здрасьте. Чего тебе надо на ночь глядя? — в открывшемся проёме показалась щёлкающая семечки Кудряшка. Когда-то невероятно красивая, она быстро постарела после того, как её муж начал сильно пить запоями, а иногда и поколачивать молодую женщину. И сегодня на румяной щеке красовался синяк.       — Привет. Дай блок «Винстона», пожалуйста, — Ральф протянул в окошко купюру. — Он снова руки распускал?       — Не твоё дело, — негромко фыркнула продавщица. — Где я тебе целый блок достану? Хозяйка сказала больше двух пачек в одни руки не продавать. Дефицит.       — Не ври, — чуть наклонился мужчина, чтобы лучше видеть собеседницу в низко расположенном для него окошке. Она смерила его недовольным взглядом, поправила вязаную жилетку и углубилась в магазин. Через пару минут в окошке показалась большая упаковка с лежащей на ней сдачей. Ральф сунул блок в пакет, а деньги — в кошелёк. — Ты выросла на моих глазах. Не могу смотреть, как он с тобой…       — Не вздумай вмешиваться, — Кудряшка высунулась из окошка и зашипела. — Только попробуй сунуться.       Ральф вздохнул и зашагал обратно в Дом. Ещё два года назад, когда муж впервые ударил Кудряшку, он дал слово, что не будет вмешиваться. Теперь сильно жалел об этом, видя, во что превратилась девушка.                            Мелко переливаясь, снег лежал на поле ровным слоем, ярко освещаемый полной луной. Только кое-где в проплешинах оставшейся под ним травы мягкий ковёр проваливался и затенялся, создавая хоть какой-то рельеф.       Вещь за вещью слетала с бледного тела. Сначала он скинул сюртук, затем — обувь и носки. Блузка, майка, штаны, атласная лента, удерживающая волосы в косе. Шаг за шагом, обнажаясь, он всё сильнее сливался с окружающей белизной. Он зачерпнул в руку немного снега и вытер лицо. Капли воды с чёрным гримом скатывались по щекам и срывались с острого подбородка на белоснежную гладь. Ключи он прицепил к длинной нитке и повесил на шею. Заледеневший металл жёг кожу на груди и ушах, но он не обращал на это внимания. Пальцы уже не чувствовали ледяных ожогов от замерзающих колец.       Он сам не знал, сколько брёл по снегу, как не знал и том, в какой именно момент худое тело начало покрываться перьями. Он думал, что от холода уже перестал что-либо чувствовать, но вот спина зазудела с невероятной силой, нос разболелся, стало трудно дышать. Сколько времени прошло до полного обращения тоже было непонятно, а после на искристом поле в свете луны взмахнула крыльями крупная светлая птица с чёрными прожилками на перьях, словно следами от подтёков грима. Взмахнула крыльями и устремилась ввысь.                            Он стряхнул снег с верхушки и шлёпнул веткой по бедру очередного пса, желающего его пометить. Ну уж нет. Не в такой мороз. Тот высоко скульнул и резво ускакал куда-то в глубину леса. Конечно, не каждый день тебя бьют деревья.       На ветках почти не осталось листьев.       После каждого пробуждения теперь в течение первого часа он продолжал невыносимо хотеть спать.                            Время перевалило за полночь. Стены дома, всё ещё слишком холодные, пропахли сыростью ночи и становились на ощупь всё более липкими с каждым прикосновением тонких длинных пальцев. Слепой брёл по коридору тяжело дыша, каждый шаг давался ему всё труднее. Время неумолимо бежало и вытягивало из тощего тела силы. Живот скрутило. Что он ел в последний раз? Когда? Кажется, это были пара свистунов прошлой ночью. Похоже, они уже переварились. Ужасно захотелось курить. Слепой сунул свёрток подмышку и зажёг сигарету. По полю заснеженной, дурманной травы разнёсся запах табака.       — О, не ожидал встретить тебя в коридоре в такое время, — у двери в третью Папа Птица растянулся в приветственном оскале и звякнул ключами, отпирая замок. — Ты к нам?       — Выполнял одну просьбу. А ты чего ещё бродишь? — ответа на вопрос не последовало, Слепой просто скользнул в комнату следом за Большой Птицей. — Мне нужен Ангел. Желательно здесь.       — Сегодня день сбора клуба картёжников. Сейчас, я приведу его, — вожак третьей скрылся в темноте комнаты и выдернул из хихикающей компании одного из птенчиков. Раздался негромкий скрип коляски. — Вот, как ты и просил. Я прослежу, чтобы никто не подслушивал.       Слепой дождался, когда Папа Птица удалился в комнату и громко шикнул на любопытных деток.       — То, что просили, — цепкие пальцы выхватили свёрток из протянутой руки и зашуршали бумагой, крепко прижимая его к груди. Слепой наклонился куда-то, где примерно должны были находиться уши белобрысого. — Помните о цене.       - Спасибо, - тихо шепнул Ангел и лучисто улыбнулся, Слепой слышал это по его голосу. Юноша томно закатил глаза от восторга, ещё крепче прижал свёрток к себе и нежно, очень невинно прикоснулся губами к скуле Хозяина Дома. — Я помню.