Синдром Персефоны

      Прокурор Кейд Прурнел подчеркнула именной серебряной ручкой с гравировкой в виде летящей кукушки привлёкшие её строки в отпечатанном заявлении. Подняла светло-голубой взор на Джека Кроуфорда, следом на Алану Блум, что надела сегодня платье с животным алым принтом. Осталось неясным, одобрила ли прокурор вкус Аланы в одежде, но точно ясным становилось, что сложившейся ситуацией была довольна в принципе, а также тем, кто оказывается крайним.       — Доктор Блум утверждает, что не рекомендовала тебе использовать в работе Уилла Грэма, — начала она.       Кроуфорд поджал губы и покорно кивнул, косо глянув на Алану:       — Да, это так.       — А ты знал, что она напишет рапорт, в котором отразит, что ты привлекал к расследованию уголовных преступлений несовершеннолетнего? Ведь Уилл Грэм даже не является абитуриентом академии ФБР.       — Да, она сообщила о своих намерениях, — снова покорно поднял обе лапы вверх Джек Кроуфорд.       Кейд старалась изо всех сил сдерживаться, чтобы ликование и пренебрежение очередным ляпом Зевса не являли себя очевидно. Но ей было сложно, поэтому яркий и влажный эмоциональный восторг Геры лучился во взгляде.       — И ты не пытался отговорить её?       — Я посоветовал ей поступить так, как она сочтёт нужным, — Кроуфорд сцепил пальцы и смиряющим жестом уложил обе ладони у себя на животе. — И, очевидно, она считала нужным подать жалобу.       — И теперь тебя обвиняют в должностном преступлении, Джек. Всё серьёзно, — почти вдохновенно сообщила Гера Кейд Прурнел, тоже сцепляя тонкие музыкальные пальцы и укладывая ладони на раскрытый файл.       Алана повела стремительной бровью и косо посмотрела на Кроуфорда. Тот покаянно кивал седеющей чёрной головой.       — Я не писала о несоответствии должности, — хмуро заявила Алана. — Он просто принял неверное решение.       Но напор Кейд был ожидаем, она с радостью ухватилась за предлог ткнуть Кроуфорда носом в последствия его самонадеянной инициативы.       — Ваш руководитель, доктор Блум, совершил должностное преступление, — чуть подалась к ней Кейд. — Будет внутреннее расследование.       «Ух, — подумал Гипнос Аланы Блум, сдвигаясь чуть дальше в кресле, — занялась что полымя».       Но вовремя спохватившись, Алана поддакнула, одновременно ткнув Кроуфорда в лодыжку острым носком туфли:       — И правильно.       Тот закатил глаза и отвернулся в сторону.       — Есть такие следователи, которые прибывают на поле битвы и добивают раненых штыками, — торжественно пообещала Кейд.       Алана подобострастно хлопнула глазами.       — Вы ранили агента Кроуфорда. Угадайте, кому достанется штык?       Зевс Джека Кроуфорда вернулся, нервно покачиваясь в своём кресле и смотря на Кейд исподлобья. Не будь он обескуражен собственной слепотой и неспособностью учиться на собственном же опыте постигать все выебоны женских коварства и мстительности, которых всегда от Геры ему перепадало сполна, давно бы уже вскочил и заорал блажным матом всё, что думает о склочной бабской натуре, коею являла собою богиня. Конечно можно было утверждать, что её склочность, язвительность и хитрость возникали не на пустом месте. Потому что он, чуть ли не опережая в блядстве и количестве романов саму Афродиту, охотно давал Гере повод для ревности и подозрительности. Но у него тоже имелось веское основание своим адюльтерам. Одно единственное, но какое... Чёртова баба. Всегда, всегда она была занята тем, чтобы мериться с ним хуями. Метафорично, конечно, но как ещё можно назвать стремление твоей сестры и жены (Как он вообще мог попасть в этот капкан?) перехватывать у тебя инициативу во всём. Это касалось чего ни возьми. К примеру Зевс, экспериментируя, выносил (сам, вы только оцените) в своей голове Афину. Ну была ли ещё такая умница у кого в дочерях? Справился на отлично. А что сделала Гера? Тоже сама (кто бы сомневался, что это слово «сама» можно выбить девизом над её супружеским ложем), сама выносила Гефеста. Ну, печальное уродство того было таким разочаровывающим, что мальчишка канул в пучину. Скажем так. Мягче, будь Гера хоть на гран мягче, терпимее и не так заносись с тем, что она, только она и никто более, узаконенная супруга самого Зевса, да так бы и оставалась узаконенной супругой. И единственной. Но она же не была.       — В бюро есть люди, которые будут рады, если ситуация разрешится тихо и мирно, — тем временем прикинулась сочувствующей Кейд.       — Уж не относишь ли ты себя к этим людям? — в сердцах проронил Кроуфорд.       Кейд вскинула тонкие светлые брови и улыбнулась:       — Откуда такое сомнение в вопросе, Джек? Я даже хотела предложить доктору Блум отозвать свой рапорт. Она сделает это, а ты отстранишь своего приёмыша от дел. И всё уладится.       «Вот оно, — мысленно вскипел Зевс Джека Кроуфорда. — Дети. Мои побочные дети, вот что стояло и стоит у неё костью в горле. Я болван и слепец. Гадес прав. Это сделала она».       Вслух же сказал:       — Где ты держала её?       — О чём это ты? — хлопнула глазами уже Кейд и быстро собрала папку.       «Что если Зевс в припадке ушибленного прозрения прикончит Геру?» — спросил Гипнос Аланы Блум двумя днями ранее, когда Гадес Ганнибала Лектера приказал ему спровоцировать верховную богиню.       «Это маловероятно. Он всегда находил в себе силу духа и благородство оставлять её в живых, как бы Гера ни изгалялась, реагируя на неверность и унижение её статуса супруги. Но если так и случится, я воспользуюсь подвернувшимся случаем».       «А если не случится? Если Гера не попадёт в твоё мрачное царство, господин мой?»       Гадес поднял невыносимый взор, некоторое время смотрел в жестокие и любопытные глаза Гипноса, наконец ответил:       «Мне нужно подтверждение её сопричастности похищению Персефоны, данное самой Герой. И пускай Зевс лично услышит это».       «Я могу, ты же знаешь, я могу заставить её говорить», — почти взмолился Гипнос Аланы Блум.       «Ты сделаешь это с Уиллом Грэмом», — сказал Гадес.       Гипнос непонимающе свёл брови.       «Он очень умный мальчик, но не знает, как назвать ту локацию, где удерживали Персефону, потому что не видел всего. А она, в свою очередь, испытывает страх перед этим местом и не показывает его Уиллу до конца. Заставь их смотреть и анализировать одновременно. Узнай, где была Персефона».       «Бр-р-р», — подумал Гипнос Аланы Блум.       — О чём это я?! — зарокотал Зевс Джека Кроуфорда. — О Персефоне, моей дочери. Девочке, которая тебе лично не причинила никакого вреда.       — Да с чего мне твоя девочка сдалась? — Кейд обогнула угол стола и сунула файл в сумку.       — С того же, отчего ты не давала житья Лето, Ио, Семеле…       — Уволь меня вспоминать всех твоих блядей, — выпустила когти Гера Кейд Прурнел.       — И Дионису, и Гераклу, и Персефоне…       — Сложил, значит, два плюс два. Ну ты и тугодум, — Кейд попыталась выйти.       Но Кроуфорд преградил ей путь, вынуждая вернуться к столу и чуть ли не сесть на тот:       — Что тебе сделала она?       — Ох, — Кейд закатила глаза, — да она, как ты провёл параллели, просто оказалась твоей дочерью.       — Боги всемогущие, Гера, она же твоя племянница.       — Нет, в первую очередь, она твоя дочь, бывшая до невозможного счастливой и глупой новобрачной. Почему ты не рассматриваешь мою затею как акт милосердия?       — С хуя ли?       — Я оставила Персефону в живых. Оцени моё родственное великодушие. Просто решила избавить её от незавидной участи быть женою одного из нашей выдающейся семейки. Что её ждало в этом некрополе? С этим твоим заебательским братцем, который до сих пор ест людей, как наш отец съел всех нас в своё время? А может, вы с Гадесом похожи, и девочка всю свою жизнь снимала бы его с других?       — Гадес и твой заебательский брат, — отошёл Кроуфорд, запихивая руки в карманы и там сжимая в кулаки.       — Может, оттого что мы все друг другу кровные родственники, у нас и мозги набекрень? — иронично развела руками Кейд.       Кроуфорд оставил её вопрос без ответа:       — Значит, ты по-прежнему хотела досадить мне?       Гера Кейд Прурнел долго и тяжело вздохнула:       — Знаешь, а так даже лучше, что ты (всего-то несколько тысяч лет прошло) обо всём догадался. Считай, завершился очередной этап твоей биографии. Как и завершится твоя карьера в ФБР. Будет паршиво, Джек.       — Уже паршиво.       Кроуфорд позволил ей уйти. Обернулся к Алане, которая, почти не подавая признаков жизни, увлечённо следила за божественной сварой.       — Ты всё слышала.       — О да, — кивнула Алана. — Что ты намерен с этим делать, Джек?       — А что намерен делать с этим Лектер?       Алана опустила ресницы:       — Присматривай за Уиллом. Как верно заметила Кейд, в прошлый раз она оставила его в живых. Везёт ли так дважды?

***

      — Я буду рядом, — пообещал Ганнибал, ловя лицо Уилла ладонью и удерживая близко к своему, — просто помоги мне.       — Гипнос будет рыться у меня в голове? — взбрыкнул тот, уходя из-под ладони.       — Я бы попытался сделать это сам, и с удовольствием, если ты понимаешь меня, — Лектер не позволил Уиллу выбраться из хватки. — Но я слишком заинтересован в тебе. А Гипнос Аланы Блум не знает равных в своём деле. Доверься мне. И ему.       Уилл пытался угомониться в руках Лектера. Тёплые и ограничивающие ладони за лицо держали мягко, а после и вовсе обняли и прижали. Уилл встал тесно, уткнулся напряжённым лбом в непререкаемое плечо.       — Я не хочу вспоминать.       — Как скажешь. Гипнос запретит тебе помнить после пробуждения, — Лектер удерживал и оглаживал брыкучее любимое тело. Коротко, сухими губами, поцеловал Уилла в шею.       — Помнить нужно тебе?       — Именно.       Уилл, словно сдавшись, выдохнул и враз ослаб, опираясь всерьёз и уже сам зацепившись за плечи Лектера ладонями со спины.       — Я опущу тебя в Эреб, домой. Для твоей же безопасности на некоторое время. Ни Гера, ни иной бог не способны быть там.       — Кроме Гермеса Джимми Прайса.       — Кроме Джимми Прайса. Уж он такой.       Уилл хмыкнул, чуть отвёл голову и сунулся губами для поцелуя. Лектер ответил, заставив Уилла впустить свой язык в рот, потому что понимал: сейчас физическая близость приносит Уиллу ощущение безопасности. Поэтому держал его крепко и целовал глубоко. Пока Уилл сам не вырвался, дыша часто, и пока бледные скулы его не стали яркими и горячими.       — Ну хорошо. Только давай сделаем это быстрее.       Эреб тут же разверзся, а с улицы в дом зашёл Гипнос.       — Моя госпожа, — Гипнос кивнул и рукой пригласил Уилла занять место за столом.       Он подчинился, отмечая, что Лектер становится позади. Почувствовал, как его ладонь ложится на затылок, потом скользит по шее, оглаживая, и пальцы, поддев воротник футболки, спускаются до лопаток. Уилл хмыкнул, но к ладони прижался и сел чуть удобнее, разбросав колени.       Гипнос не стал занимать стул напротив. Он оперся правой ладонью в крышку стола, а из левой выпустил перед Уиллом маленький молчащий метроном.       — Но он даже не работает, — улыбнулся Уилл.       — В самом деле, моя госпожа? — Гипнос склонился к нему через стол, опираясь уже обеими руками, лицом к лицу. Так близко, что Уиллу показалось: ещё дюйм и он поцелует. — Не может такого быть. В своё время ты обязательно его услышишь.       — Стрелка не ходит, — упирался Уилл, смотря в близкое лицо Гипноса и отмечая, что вместо зрачков в прозрачных глазах бога распустились два чёрных мака.       — Ну что же, тогда просто слушай мой голос, — согласился Гипнос и сдвинулся обратно. Он выровнялся вертикально и кивнул Гадесу.       Метроном, между тем, щёлкая, вовсю отсчитывал равные промежутки времени. Вокруг Гипноса маковыми лепестками клубилась мгла. А сам Уилл оказался опутан этой мглой, словно липкой паутиной.       — Ты слушаешь мой голос, госпожа?       — Да, — согласилась Персефона.       Гипнос слабо дрогнул губами, отмечая тихий девичий голос, высокий, но нежный.       — А ты, Уилл, слушаешь мой голос?       — Да, — уже знакомо откликнулся и тот.       — Госпожа моя, вернись в ловушку, куда попала по вине богини Геры, и покажи её Уиллу.       Персефона заплакала. По лицу Уилла из-под сомкнутых век текли слёзы, быстро и много, словно он стоял под проливным дождём совершенно незащищённым.       — Уилл, говори мне, что ты видишь, — чёрные маки закрыли Уиллу мокрое лицо, лепестки, словно промоченные бурей, облепили и попытались пристать намертво.       — Прекрати, — сказал Уилл.       И чёрные лепестки отпрянули, чтобы снова открыть бегущие из-под век и скатывающиеся с подбородка слёзы.       — Прекрати заставлять её возвращаться сюда, — сказал Уилл.       — Скажи мне, Уилл, что ты видишь. На что это похоже?       — Безбожие, — процедил Уилл. — Здесь нет ничего, кроме безбожия. Она здесь умерла. Не заставляй её смотреть на это и вспоминать снова.       Гипнос коротко глянул на Гадеса. Тот стоял, спустив голову и ладонью касаясь голых лопаток Уилла. Но почти сразу поднял нетерпеливый взгляд. Гипнос понял:       — Госпожа моя, ты чувствуешь прикосновение своего бога?       Персефона кивнула и судорожно вздохнула.       — Не бойся. Ты в безопасности. Дай Уиллу оглядеться. Совсем скоро я заберу тебя оттуда, — пообещал Гипнос, и чёрные маки его снова сомкнулись вокруг заплаканного лица.       — Религиозный парадокс, исключающий самого себя, — сказал Уилл. — Атеистическая ловушка. Отрицание любой религии со временем обернулось новым религиозным течением, которое закрепилось в человеческом и вселенском подсознательном как то, где ничего нет, но то, что имеет определённую локацию в метафизическом пространстве. Потому что любая идея и мыслеформа никогда не исчезают бесследно, а занимают своё место в мироздании. Они есть акт творения, — Уилл замолчал.       Гипнос снова посмотрел на Гадеса. Тот двинул подбородком, вынуждая продолжать спрашивать.       — Кто она, которая там умерла, Уилл?       — Персефона. Она здесь умерла. Это позволило ей выбраться и родиться в теле ребёнка. Мною. Ей страшно. Прекрати, — сказал Уилл.       Гадес сделал знак отпускать.       — Госпожа моя, возвращайся. Уилл, возвращайся. Слышишь ход метронома?       — Да, — голос был двойным, словно эхо говорящего среди скал, потому что Уилл и Персефона согласились одновременно.       — Ты хочешь помнить?       — Нет.       — Тогда забудь об атеистической ловушке, смерти и перерождении. Возвращайся домой.       Уилл услышал оглушительные щелчки метронома, повернулся в ту сторону и открыл глаза.