«Возможно, сегодня будет последний день моей жизни», — обречённо подумал Сириус, спускаясь в подвал. Он ушёл от Ремуса в полдень и оставил записку, что вернётся позже: под этим «позже» подразумевалось несколько часов, но время уже близилось к закату. Минуты ускользали со страшной скоростью, а он до сих пор не был готов.
Он три часа возился с этой грёбаной дряхлой гитарой, пытаясь вывести на струнах необходимую мелодию. Уловить её было несложно, благо, слух в нём вырабатывали с рождения, но аккорды получались мёртвые. Картонные. В них не было и десятой доли той чувственности, которая была в неумелой, но пронзительной игре Рема. Это злило Сириуса.
Он ненавидел свою гитару. Он видел людей, которые боготворили свои инструменты, ласково называли крошками и бледнели от малейшей царапины — Сириус был уверен, что станет таким же, когда купит себе электрогитару. Ему нужна электрогитара — вот тогда всё будет по-другому!
Но сегодня его мягкий акустический инструмент резко стал жизненно необходимым, да и играть Сириусу надо было вовсе не рок. Получалось паршиво: он привык тарабанить на гитаре со всей дури, а сейчас надо было играть спокойно и мягко. Мелодия получилась, но
чего-то в ней не хватало. Не хватало и времени, чтобы это
что-то найти.
К Ремусу Сириус возвращался почти бегом. Один переулок, второй, третий. Забежать к мяснику по дороге. Снова бегом. Таунхаусы и улочки однообразных домов сменялись унылыми многоэтажками. Когда он влетел в здание, солнце уже вот-вот должно было скрыться за горизонтом. Ремус как раз отпирал дверь. Заслышав шаги, вздрогнул и перепугано обернулся.
— Я ждал, — он скользнул растерянным взглядом по чехлу с гитарой. — Зачем ты…
Ремус вдруг впился взглядом в насквозь промокший бумажный пакет, из которого отчётливо пахло завёрнутой в газету свининой, и попятился назад. Зрачки расширились.
— Прости, нет времени объяснять, — быстро заговорил Сириус. — Но я во всём разобрался. Во всяком случае, мне так кажется.
— Убери это, — прошептал Ремус, не сводя жадных глаз с протекающего пакета. — Пожалуйста, убери, ты же видел, что…
Он испуганно выдохнул, ринулся вглубь подвального помещения — увидев, что Сириус последовал за ним, с ужасом шарахнулся в стену.
— Что ты делаешь?! — прохрипел Ремус слабым голосом, отталкивая его дрожащими руками. — Уйди!
— У меня есть идея, Рем. Я не знаю, сработает это или нет, но я очень надеюсь…
— У тебя крыша поехала?! Убирайся, сейчас же начнётся! — Ремус сорвался на крик. — Уйди, я же убью тебя, уйди!
Поздно — Сириус уже щёлкнул ключом в замке. Обморочно задышав, Ремус отпрянул от него и забился в угол. В помещении было совсем темно, только из крохотного оконца на самом верхе двери пробивался тусклый свет лампочки. Не медля ни секунды, Сириус расстегнул чехол и вынул гитару.
— Сейчас же начнётся, идиот, — обессиленно прошептал Ремус. — Сейчас начнётся, а ты… ты мне дорог… ты мне очень дорог, Сириус…
Он вскрикнул, упал навзничь и резко выгнулся в спине, беззвучно глотая воздух. Пальцы Сириуса судорожно сжали музыкальный инструмент, кое-как нащупывая струны, на лбу выступил пот. Адреналин вдарил в кровь: он только сейчас осознал, что это всё — по-настоящему.
«Чёрт, а вдруг не сработает?»
«Я же совершенно не умею играть».
«Нет, умею, но не так, как Рем».
«Я могу разыграть любой этюд и набренчать любой панк, но это не будет и на десятую долю так, как это сделал бы Рем».
Руки и ноги Ремуса напряглись до предела: Сириус отчётливо услышал, как затрещала его кожа, а кости захрустели. Пальцы до крови впились в ладони, на плече вскрылась едва успевшая затянуться сегодня утром рана. Подвал пронзил рваный крик.
Это дало необходимый толчок. Мысли вылетели из головы — зажмурившись, Сириус заиграл.
Пальцы перебирали струны неуверенно. Сириус не знал ритма, не знал слов, сомневался, что угодил в тональность той мелодии, которую ему утром наиграл Рем — чёрт, он понимал, насколько это всё было опрометчиво.
Но он не мог позволить, чтобы Ремус провёл так ещё одну ночь. Даже одну.
«Надо успокоиться».
«Просто думай о Реме».
«Не думай об этой грёбаной гитаре, думай о Реме».
«О Реме и о колыбельной…»
Тело Ремуса, вспоротое уже в нескольких местах, вдруг обмякло. Он тяжело задышал, расслабляясь. На остекленевших глазах выступили слёзы.
— Я здесь, Рем, — тихо сказал Сириус. Он начал играть громче, пальцы перебирали струны увереннее. Ремус больше не кричал. Его тело не разрывалось на части.
— Я здесь, — повторил Сириус. Он играл всё громче и громче, делая осторожные шаги к съёженному на полу парнишке. — Чёрт, я должен был быть здесь вчера, а ещё лучше несколько лет назад. Но я здесь сейчас, Рем. Я не оставлю тебя одного. И я не боюсь тебя, слышишь? Я не боюсь твоего волка.
Пальцы окрепли вконец, брали аккорды уверенно. Силуэт Ремуса менялся, сжимался, приобретая изогнутую форму. На небольшом светлом пятне, куда падал слабый свет из оконца, лежала его ладонь — Сириус отчётливо увидел, как ногти на ней удлинились и заострились, а многочисленные светлые волоски становились темнее и жёстче.
Вскоре на её месте была волчья лапа. Она отползла в тьму, откуда раздалось тихое фырчание. В темноте загорелись два глаза, внимательно изучая стоящего перед ними парня. А потом на светлое пятно вышел волк.
Настоящий волк.
На миг Сириус даже перестал играть. Волк тут же ощетинился, глухо зарычал, но стоило пальцам снова поспешно коснуться струн, как он успокоился.
Это действительно был волк. Не какой-то монстр или чудовище, а самый обычный волк. Как в лесу. Вернее так — волчонок. Подросток.
— Так вот ты какой, значит, — прошептал Сириус. Зверь бесшумно приблизился к нему. Обнюхал инструмент — его нос и клыки были опасно близко от пальцев, и Сириус затаил дыхание, но не отдёрнулся. Страх пропал напрочь: волк выглядел совершенно безопасно. Он был маленький, тощий, шерсть кое-где облезла, когти были обломаны, а на худом теле отчётливо проступали рёбра. Сириусу даже стало немного смешно: и это — то ужасное чудовище, которого все так боятся?
«Вот так оборотень…»
Они стояли, замерев и глядя друг другу в глаза. Сириус не мог сказать, сколько времени — то ли минуту, то ли час. Он просто смотрел на волка, как загипнотизированный, а пальцы играли машинально. Казалось, музыка доносится откуда-то извне.
«Он такой худой…»
В конце концов волк улёгся на пол и слегка вильнул хвостом — словно предлагал перемирие. Он недовольно заворчал, когда Сириус прервал игру, но всё ещё не выглядел так, будто собирался порвать его на куски.
— Я потом тебе поиграю ещё, договорились? — Сириус осторожно присел на корточки. Не отводя взгляд от зверя, развернул пакет с сырым ошмётком мяса. Волк облизнулся, жадно пожирая его взглядом, но приблизиться не решился.
— На, держи. Ты же голодный, правда? Вижу по морде, что голодный…
Сириус пнул пакет с мясом в сторону волка. Он молча смотрел, как тот накидывается на свинину, даже не обнюхивая, раздирает её клыками, давится большими кусками и жмурится от удовольствия. Невольно вспомнился Рем, который ел так же — быстро, грязно, словно боясь, что отберут.
Вскоре на полу валялись лишь пустые обрывки газет. Волк снова облизал морду, улёгся и уставился на Сириуса своим внимательным взглядом.
— Кто ты? — тихо спросил тот. — Ты разумное существо, с которым можно договориться, или обычный зверь? Хрен тебя поймёшь. Как бы то ни было, ты должен прекратить мучить Ремуса.
На последнем слове волк вдруг прижал уши к голове и заскулил. Сириус замер.
— Ремус, — повторил он и проследил, как волк беспокойно попятился назад. — Тебе хорошо известно это имя. Ты… ты боишься Ремуса?
Нет, это было только частью проблемы. Сириус не знал почему, но отчего-то он был уверен, что дело было не только в этом.
«Рем сказал, волк рвётся наружу, когда он испытывает негативные эмоции», — вдруг осенило его.
— Или ты боишься за Ремуса? Ты пытаешься его защитить, да? От всяких типов вроде Джеймса?
Волк зарычал, обнажая клыки. Сириус слегка улыбнулся. Мать Ремуса была права — волк действительно оберегал его.
— А имя Мальсибер тебе что-то говорит?
Волк метнулся в угол, поджал хвост и снова заскулил. Когда Сириус сделал шаг в его сторону, ощетинился — но прижатые уши говорили о том, что волк не столько злился, сколько боялся.
Страшно, наверное, жить, когда тебя все боятся.
— Ты не хочешь зла, я понимаю, — тихо сказал Сириус, медленно вытягивая ладонь вперёд. — Ты так же пытаешься защитить Рема, как и я. Но у нас не принято загрызать обидчиков в качестве защиты. Ремус боится тебя. Он ведь не знает, что ты пытаешься ему помочь, всё, что он чувствует, это твою злобу. Он сопротивляется, и тебя это злит, ведь ты пытаешься ему помочь. И ты ещё сильнее бьёшься. Ты душишь его, а он душит тебя. Если вы будете продолжать в том же духе, то просто уничтожите друг друга… Ты ведь спас его в детстве от болезни, да? Не знаю, как ты смог это сделать, но это ведь был ты…
Его рука была в паре дюймов от пасти скалящегося волка.
— Хоуп была права, ты просто защищаешь Рема, — повторил Сириус. И тут волк вдруг дёрнулся, забился в угол и завыл. Это был жалобный, полный горечи вой.
— Ты скучаешь по ней, — прошептал Сириус. — Наверное, она была единственной, кто не боялся тебя. И с Ремусом тогда всё было хорошо, а с её смертью это изменилось. Так ведь?
Он осторожно коснулся тёплой шерсти. Волк зарычал, но как-то нерешительно: один рявк — и он сразу же затих. Осмелевший Сириус погладил его между ушами. Пальцы мягко зарывались в шерсть, чесали, осторожно нащупывали идентичные Ремусу шрамы. Зверь терпеливо сносил эту ласку. Закрыв глаза, неожиданно сам толкнулся Сириусу в руку. Поджатый хвост расслабился и завилял.
Нет, он вовсе не внушал страх и трепет. Он был таким же потерянным и напуганным зверьком, как и сам Ремус. Приручённым одной-единственной мелодией, благодаря которой он знал, что когда звучат струны, то он в безопасности. И что единственный человек, которому можно доверять, который никогда не причинит боль ни ему, ни Ремусу, должен знать мелодию той самой колыбельной.
***
Сириус проснулся от прохладного воздуха на плечах. Ещё не открыв глаза, он смутно чувствовал, как мягкий мех под рукой, согревающий его ночью, постепенно пропадает, а вместо него чувствуется горячая человеческая кожа. Видимо, наступило утро. Сириус со вздохом поднялся и растёр глаза.
«Чёрт, я же опять забыл предупредить домашних», — машинальная мысль улетучилась прочь, стоило перевести взгляд на Ремуса. Сириус слегка улыбнулся, с облегчением отметив, что новых шрамов не прибавилось. Ремус дышал спокойно и ровно, прижимая колени к груди.
— Эй, Рем, — Сириус погладил его по плечу. — Вставай, а то ты и так вечно простуженный.
Ремус приоткрыл глаза, скользнул по Сириусу мутным, сонным взглядом. Вздрогнув всем телом, подскочил.
— Ты… — он застыл, видимо, вспоминая события вчерашнего вечера. В глазах отразился панический ужас. — Ты как… зачем… Я мог тебя убить…
— Эй, эй, всё хорошо, я живой, видишь? — Сириус быстро заговорил. Поднявшись, взяв его лицо в ладони и заглянул в глаза. — А вот тебе намного лучше, чем вчера.
— Я мог тебя убить, — Ремус судорожно выдохнул. — Зачем… зачем ты…
— Тихо, тихо, Рем…
— Я мог тебя
убить!
— Не мог.
— Заткнись! Ты не знаешь… ты… ты видел, что я могу… Он даже меня пытается убить… — Ремус обессиленно ударил его дрожащей рукой. Он дёрнулся, когда Сириус прижал его к себе — закашлявшись, согнулся в три погибели.
— Он не пытается тебя убить, Рем, он пытается тебя защитить. Поэтому он пытается вырваться наружу, когда тебе плохо, слышишь, Рем? Твоя мать была права, он не желает тебе зла!
— Ты не знаешь этого!
— Я знаю. Знаю, Рем, и мне кажется, что глубоко внутри ты сам понимаешь это, — прошептал Сириус, продолжая обнимать Ремуса. — Чем сильнее ты сопротивляешься, тем хуже для вас обоих. Тебе надо его отпустить.
— Ты так легко об этом говоришь, — еле слышно выговорил Ремус. — Знаешь, Ксено тоже так делал. Вам всем об этом легко рассуждать, потому что вы с этим не живёте.
— Я понимаю, — Сириус прижался к его лбу своим. — И я ничего от тебя не прошу. Но я понял, в чём проблема, и я не оставлю тебя наедине с ней. Это просто зверь, Рем. Просто дикий зверь, которого тебе надо приручить. Тебе, а не кому-либо ещё, именно потому, что
тебе с ним жить. Только ты можешь с ним примириться…
Он ещё что-то говорил, шептал успокаивающие слова, и постепенно паника сходила с лица Рема. Он отвернулся, вытер запястьем глаза. Потом опустил взгляд под ноги — выдохнув, резко отстранился от Сириуса.
— Мне нужна одежда, — сипло сказал Ремус. — Если её не разорвало от обращения, я не… не успел снять… из-за тебя…
Он вдруг осёкся.
— У меня ничего не болит.
— Наконец-то дошло, — Сириус хмыкнул, зашарив рукой по помещению. Кое-как нащупав в темноте смятую ткань, он протянул её Ремусу.
— Отвернись, — тихо попросил тот.
— Здесь и так почти ничего не видно, — Сириус слегка улыбнулся, но всё же отвернулся. Сзади тут же послышалось шуршание одежды.
— Вообще ничего не болит, — Ремус звучал слегка растерянно. — Даже голода почти нет. И я спал. Я никогда не сплю на полнолуния. В последний раз я так легко переносил полнолуние… не помню когда. Почему, я же…
— Ты ведь сам сказал, что волк успокаивается от музыки. Я и поиграл ему… — Сириус повернулся вполоборота, чтобы столкнуться с оцепеневшим Ремусом глазами, и снова отвернулся. — И тебе.
Позади него послышался ошалевший вздох.
— Это было очень рискованно.
Сириус самодовольно улыбнулся.
— Да я вообще рисковый парень.
— Я заметил, — кажется, Ремус усмехнулся. — И что ты такое сыграл, что он оставил меня в покое?
— Ту колыбельную. Твою.
Закончил одеваться Ремус в молчании. Потом подошёл к Сириусу и нерешительно коснулся его руки.
— Мою? — глухо переспросил он.
— Ну… да. Он успокоился, потом я его покормил, чтобы он точно меня не сгрыз, и…
— Ты можешь её ещё наиграть?
— Конечно, — Сириус слегка растерялся от напряжённого взгляда Рема. Пальцы уже совсем легко нащупали необходимые ноты на грифе, и вскоре в подвале заиграла мягкая, нежная мелодия. Ремус молча слушал, жмясь лопатками к стене. А когда Сириус доиграл последний куплет и молча поднял взгляд, вдруг припал к его губам.
Сириус неуклюже потянулся за поцелуем — гитара неудобно вжалась в тело, хотелось её скинуть, но было страшно разорвать эту неожиданную близость. Сириус упёрся обеими руками в стену, нависая над Ремом, прижался к нему, а когда тот слегка приоткрыл рот, интуитивно коснулся его языка своим. В штанах брызнуло жаром, стало тесно — судя по судорожному вздоху Ремуса, у него тоже. Больше всего на свете Сириусу сейчас хотелось проверить, так ли это, и если нет, то сделать всё, чтобы и у него… У него тоже…
Нет.
Нельзя.
Сделав усилие, Сириус разорвал поцелуй. Ремус выдохнул, беспомощно глядя на него во все свои громадные глаза: кажется, он сам немного испугался.
— Спасибо, — прошептал он. Немного помолчав, тихо добавил:
— Ты очень хорошо играешь, Сириус.
Сириус слегка усмехнулся. Сердце всё ещё стучало от нахлынувших чувств.
— Если хочешь, могу поиграть ещё. Хоть прямо сейчас.
— Хочу, — Ремус несмело улыбнулся и шмыгнул носом.
Они сели рядом. Рем робко прислонился к плечу Сириуса, и тот снова заиграл. В мелодию слилось всё то, что он никогда бы не смог выразить словами. То непонятное чувство, которое он испытывал к Ремусу — настолько странное, что об этом нельзя было признаться себе даже в мыслях. Так можно думать о девчонке, когда внезапно смотришь на неё и понимаешь, что влюбился по уши. Думать о том, что с ней непременно нужно быть бесконечно нежным, целовать её, держать в объятиях, шептать на ухо слащавую ерунду. Но Ремус парень — о нём так думать нельзя.
***
В захваченном оборотнями заброшенном здании было сыро, воняло звериным запахом. По углам скопился мусор, плесень и грязь. Сириус поморщился: настоящее логово.
— Гляньте кто к нам пожаловал, — раздался смешок. На свет вышел Мальсибер.
— Этот панк, видимо, мало получил в прошлый раз, — за ним выглянул Эйвери, а дальше и остальные подтянулись. В общей сложности Сириус насчитал шестерых оборотней — разбитых и усталых после полнолуния. Мальсибер выглядел хуже всех.
— Кончайте зубоскалить, шавки, — Сириус обвёл их настороженным взглядом. — Я знаю, что вы такое.
— В таком случае ты должен иметь больше мозгов, чем заваливаться к нам после полнолуния, — Мальсибер ощетинился, но вышло неубедительно: полнолуние явно сказалось на нём не в лучшую сторону. Это придало уверенности.
— Я пришёл насчёт Ремуса, — резко сказал Сириус.
— А мы поняли, — ехидно протянул Эйвери. — Пришёл заступаться за нашего щеночка?
— Он не ваш. Поиграли и хватит. Отвалите от него.
— Это не поможет, — с ухмылкой сказал Мальсибер. — Его волк — часть стаи. Его всё равно будет сюда тянуть.
— Не будет, — скучающе сказал Сириус. — Знаете, почему? Вы дикие волки. У тебя, Мальсибер, родители непробудные пьяницы, а тебя, Эйвери, избивали так, что твои вопли было слышно на всю улицу. Насчёт остальных не знаю, но что-то мне подсказывает, что дела обстоят не лучше…
— И что? — язвительно перебил его Мальсибер. — Тебе до этого какое дело?
— Мне нет до вас дела, — Сириус усмехнулся, глядя, как лица парней перекосились от злости. — Вы обиженные на мир недолюбленные дети, а у Ремуса, в отличие от вас, была мать, которая его любила. У него была настоящая семья, и он помнит об этом. Он — одомашненный волк. Ему не сдалась ваша стая.
Оборотни нехорошо оскалились.
— Мы всё равно от него не отстанем, — Эйвери прошипел.
— Отстанете.
— Кто сказал?
— Я.
Стая загоготала.
— И что ты нам сделаешь? — почти ласково спросил Мальсибер. — Ты думаешь, если мы возьмёмся за него всерьёз, ты сможешь нас остановить?
Сириус не ответил — только взгляд стал жёстче. Мальсибер подошёл к нему ближе.
— Знаешь, что мы с ним однажды сделали? — он продолжил тем же странным тоном. — Полтора года назад. Лето, духота, жара — сам понимаешь, неприятно… Он тогда очень нехорошо поступил, Сириус. Он попытался ударить меня, хотя я вожак. Поэтому мы держали его здесь, в подвале, обещая отпустить, когда он попросит прощения. Он просил только воды. Нам показалось, что он недостаточно хорошо понял своё положение, и когда он в очередной раз достал нас своим нытьём, мы решили дать ему, что он просит.
Кровь в жилах застыла от ярости, но Сириус снова промолчал: сейчас главным было сохранять спокойствие. Мальсибер заметил его злость.
— Мы тогда
все пометили его, — с довольной ухмылкой сказал он. — По очереди. И мы бы отпустили его, если бы он осознал своё место. Раскаялся. Он даже не заплакал. Поэтому он валялся здесь, в духоте, загнивая от нашей мочи до поздней ночи. Мы пометили его, и он никогда от этого не отмоется, Блэк. Он принадлежит нам. Только нам.
— Похоже, ты страдаешь от недержания, — равнодушно сказал Сириус. — Неприятная проблема, рекомендую обратиться к врачу.
Мальсибер снова ощетинился — и вдруг расслабился. Ухмылка стала шире.
— Погоди-ка. А чего ты вообще с ним так носишься, Блэк? Ты, часом, не из
этих?
Эти слова. Эти чёртовы слова. Внутри Сириуса всё задрожало от злости, захотелось схватить этого Мальсибера и впечатать его в асфальт.
Но всё же не зря он воспитан, как Блэк.
Губы Сириуса расплылись в тонкой холодной улыбке.
— Кто я и из
каких, тебя, тварь, не касается, — спокойно сказал он. — А от Ремуса вы отвянете раз и навсегда. Потому что я, на минуточку, Блэк. Ты знаешь, что это значит? Стоит мне подать один сигнал, как на вашу шайку обратят внимание все самые влиятельные люди в этом городе. И рычи не рычи, Мальсибер, а они вас сотрут в пыль. Не посмотрят на то, что вы оборотни. Вас закатают в асфальт, и никто об этом не узнает.
Мальсибер смотрел зло, но беспомощно. Сириус развернулся и пошёл прочь. Конечно, Рем бы не одобрил того, что он сюда пришёл, но ему и не надо об этом знать.
