Мы похоронены на Невском проспекте

    Арсений прижимает к себе Антона, не удержавшись, утыкается носом куда-то между шеей и плечом и судорожно втягивает воздух. Антон не сопротивляется, не ерошится, как обычно, не отталкивает с нервным смешком и испуганным «Ты чё, Арс, я ж говорил, я не по этой части». Только расслабляется, повисает на нём изломанной куклой — устал, выложился на полную, сил на возмущение уже не осталось.     Арсений бессовестно пользуется этим моментом, чтобы втянуть полной грудью уже ставший привычным запах.     Новая жизнь подарила ему талант, который раньше казался скорее проклятием. Головная боль не могла появиться в принципе, но иногда казалось, что от перенасыщения сотней ароматов вот-вот заломит виски. Было трудно, особенно в толпе, где запах пота и духов свербел где-то в мозгу, забивал нос тяжёлым, душным смрадом. Арсений постепенно привык: держал дистанцию с людьми, сторонился оборотней, от которых обычно несло вдвое больше, избегал общественного транспорта и мест скопления народа, где от запахов было не спрятаться. Удобно было с другими вампирами: по большей части они, как и сам Арсений, ничем не пахли (да, даже гнилью или трупами не пахли — всё это были сказки и выдумки), если не считать лёгкий флёр духов у женщин и едва заметный привкус железа, когда коллега-вампир только-только заканчивал с ужином.     С появлением в жизни Антона всё, естественно, перевернулось с ног на голову.     Антон, несмотря на Дар, оставался всё-таки ближе к людям, чем к нечисти. От него пахло молодым, здоровым мужчиной, иногда с примесью пота или мыла или одеколона. Частенько добавлялся тот самый привкус железа, вслепую можно было бы даже принять его за вампира (можно было бы, если бы Арс хотя бы вслепую умел не узнавать его — но не умел). И где-то под всем этим был тонкий, ненавязчивый, но всегда присутствующий запах. Лишь со временем Арс смог понять, что это было.     Магия Антона пахнет как-то по-особенному, пробуждая что-то тёплое и вязкое в груди. Жареными каштанами, летним костром и горячим чаем. Арсению хочется погрузить в этот запах руки, прильнуть губами, вдохнуть глубоко и никогда не отпускать.     Магия Антона — опасная, резкая, она не предназначена для успокоения или защиты. Хотя она и может заставить раны затянуться, это — лишь удачное дополнение. Магия Антона призвана разрывать на части, вгрызаться под кожу, выкручивать вены, заставлять сердце замереть. Магия Антона призвана убивать — долго, мучительно, кровожадно.     Может быть, бездна взывает к бездне, и поэтому Арсения так к нему тянет.     — Домой? — едва слышно спрашивает он, и позволяет себе запустить пальцы в мягкие светлые волосы.     Антон только обессилено кивает, мычит что-то нечленораздельное. Арс напоследок царапает короткими ногтями его затылок и отстраняется, но Антон тянется следом, будто действительно кукла на ниточках.     — Арс, отвези, а? — едва-едва ворочает языком он. Хватает за руку, и когда Арсений с болезненным шипением обжигается об его кольца, тянет виноватое: — Прости. Забыл.     — Пойдём, горе ты луковое, — вздыхает Арсений и тянет Антона за собой к машине.     Он даже не отпускает шуточку в духе «к тебе или ко мне?», просто усаживает Антона на переднее сидение, пристёгивает ему ремень и обходит автомобиль по кругу, чтобы залезть на место водителя.     В его машине никогда не было ароматизаторов под зеркалом заднего вида, для чуткого вампирского носа эти долбанные ёлки — всё равно что пытка. Зато теперь весь салон буквально пропитывается запахом каштанов, костра и чая. Антон слишком устал, чтобы держать свой Дар под контролем, и тот расползается вокруг, будто тягучий, липкий туман. Арсений чувствует, как подрагивают пальцы на руле.     Он привозит Антона домой — в квартиру Шастуна, не в свою, — доводит до двери, а потом, так и не дождавшись помощи, открывает её ключом, затаскивает внутрь и уже практически на себе доносит до кровати. Антон бормочет что-то неразличимое, кажется, благодарит за неравнодушие, и Арсения едва не пробирает на нервный, почти истерический смех.     Какое уж тут равнодушие.