Мы похоронены на Невском проспекте

    Антон нервно сглатывает, оттягивает сдавивший горло галстук и оглядывается по сторонам, пытаясь в толпе выловить хоть кого-то знакомого. Гиблое дело: все вокруг — в масках и вычурных нарядах, и хотя никто и не пытается таким образом остаться инкогнито, от мельтешения цветов не выходит сосредоточиться на ком-то одном.     Екатерининский дворец на него, простого воронежского парня, произвёл неизгладимое впечатление с первого взгляда. Не то чтобы в Москве нельзя было найти внушительную архитектуру, но Антон её никогда целенаправленно не искал. А тут его чуть ли не насильно запихнули в тесный чёрный костюм — спасибо, что хоть классика брюки-пиджак, — и наказали ехать в Царское Село. Едва выйдя из такси у ворот в Екатерининский дворец, он замер, удивлённо распахнув рот и уставившись на внушительное сооружение. Огромные кованые ворота были гостеприимно распахнуты, за ними простирался обширный сад с аккуратно выстриженными газонами и насыпью тропинок. Но взгляд, конечно, приковывал сам дворец — раскинувшийся бело-голубой панорамой с золотой лепниной, он мгновенно заставлял почувствовать себя так, будто ты переместился в конец восемнадцатого века.     Словом, Антон ощутил себя максимально не в своей тарелке и не дал заднюю, только потому что сзади его уже пихала в спину Ульяна. Антон был послушным мальчиком и не осмелился ослушаться начальства.     Внутри ощущение чужеродности не пропало, только усилилось. Всё тут сияло золотом, сверкали начищенные до блеска полы, бархатные шторы казались такими дорогими, что Антон боялся на них даже дышать. Да и вообще шевелиться было страшновато: он так и замер в углу зала, торопливо отхлёбывая поданное официантом шампанское, и молился, чтобы эта пытка поскорее закончилась.     В Москве такого не было. В Воронеже тоже, но равняться на него в такой ситуации казалось не очень уместным.     В Москве Министерство Сверхъестественных Дел было придатком власти, пусть тайным, пусть совершенно уникальным, но — тем не менее. Простой народ власть не любил, потому что у власти были деньги и возможности, а ещё — очень-очень болезненный кнут. Вся нечисть, не связанная работой с Министерством, его либо боялась, либо уважала, либо ненавидела. Иногда даже всё и сразу.     В Питере всё было по-другому. Хотя Северо-Западное Управление было, по идее, частью единой системы, и структура его не сильно отличалась от того же Центрального, казалось, будто в Санкт-Петербурге ты попадаешь в другой мир. Окно в ёбаную Европу.     Возможно, дело было в начальнице всего местного бедлама или же в сложившихся за триста с лишним лет обычаях. Так или иначе, в Питере не было такой пропасти между Министерством и теми, кого оно должно было оберегать (или сдерживать).     Во-первых, с бюджетом тут было туго. Возможно, потому что принципиальная Ульяна не брала взяток и никому из своих подчинённых не позволяла, а финансирования с налогов едва-едва хватало, чтобы сотрудники питерского Управления не работали хотя бы за бесплатно. Все офисы и служебные помещения МСД явно видали лучшие дни и требовали капитального ремонта, но — где ж денег взять?     Во-вторых, отношения с местными напоминали не столько стальную цепь «власть имущие — простые смерды», а, скорее, воспитателей в детском саду и их подопечных. Ну, на крайний случай учителей в школе и нерадивых учеников. Ульяна тут, конечно же, выступала в роли сурового завуча, которая, однако, не упускала возможности пихнуть в чью-нибудь ладошку очередной пирожок с картошкой или капустой.     Возможно, именно поэтому в Питере на МСД соглашались работать даже за гроши. Было что-то правильное в их работе, такое всеобще-справедливое. Ульяну по-детски не хотелось разочаровывать.     Сейчас она — низенькая даже на своих острых шпильках, — стоит на возвышении поодаль. Маленькое чёрное платье, небольшая изящная маска под кружево, закрывавшая половину лица, и ярко накрашенные алым губы могли произвести легкомысленное впечатление, но Ульяну тут знали все, а потому не обманывались. А даже если бы и не знали, в её уверенной позе, ласковой, но хищной улыбке и проницательном взгляде было то, что заставляло проявить уважение.     Вот и сейчас рядом с ней стоит Ожогин — сам Ожогин, глава крупнейшего питерского конклава вампиров! — и, несмотря на то, что Иван выше Ульяны чуть ли не на две головы, даже он слушает её внимательно, как будто не замечая обращённых к нему томных взглядов значительной части присутствующих женщин.     Голос над ухом раздаётся так неожиданно, что Антон едва не опрокидывает на себя шампанское.     — Она называет его «Ванечкой», представь себе.     Антон оборачивается, замирает и хмурится. Если он сам чувствует себя на организованном совместными усилиями Министерства и местной нечисти балу некомфортно, Арсений для этого был как будто рождён. И костюм на нём сидит как влитой, и бокал с чем-то красным (Антон очень надеется, что это всё-таки вино) к месту, и даже чёрная с серебристым узором маска выгодно подчёркивает синие глаза.     («Эта мысль совсем-совсем не пидорская», убеждает себя Антон).     — Кого? — тупо спрашивает он, с перепугу не врубаясь, о чём речь.     — Ожогина, — охотно поясняет Арсений и кивком головы указывает на беседующую с вампиром Ульяну. — «Ванечка». Он ей в очень дальние предки годится, а она всё туда же.     Антон пожимает плечами, потому что это его как раз не удивляет. Несмотря на солидный возраст, который совершенно никак не отразился на внешности, Ульяна младше даже Арсения, но он у неё тоже — «Арсюша». Самый сильный в России стихийник (по крайней мере, именно так Никифорова позиционируют в питерском МСД) — «Витюша». Да и Антон тоже очень быстро из талантливого мага крови — опасного, в общем-то, парня, — превратился в, правильно, «Антошу».     — А вы с ним… — начинает он неуверенно, поправляет сдавившую переносицу маску — простенькую, тоже чёрную, но без вычурности, — и не знает, как закончить. Потому что сам не понимает, что хочет спросить.     Арсений, конечно же, не приходит ему на помощь, только издевается.     — Мы с ним что? Знакомы? Дружим? Спим?     Антон находит в себе силы только кивнуть.     — Знакомы, — благосклонно кивает Арс. — Я же в конклав его вхожу, как и положено любому порядочному питерскому вампиру. Дружим? Не уверен, что это можно назвать дружбой. «Ванечку» вообще мало что интересует, кроме него самого. Спим?     Арсений загадочно приподнимает губы в улыбке, делает глоток из бокала — всё-таки вино, на стекле не остаются мутные разводы, — и произносит на чистейшем английском:     — A lady doesn’t kiss and tell.     Антон хмурится, осушает одним махом своё шампанское. Его скудный инглиш вполне даёт понять, что этой фразой Арс имел в виду: «не твоё собачье дело». И, наверное, он прав, с какого хера это должно Антона волновать.     И всё же.     — Танцуешь? — неожиданно спрашивает Арсений, отставляя в сторону свой бокал.     Вопрос звучит уж очень абстрактно: танцует ли Антон в принципе? Конкретно сейчас? Хочет ли пригласить кого-нибудь? Ответ, в принципе, в любом случае «нет».     — Я что-то не вижу желающих, — разводит руками он. И, наверное, лукавит: на него поглядывают с интересом многие из присутствующих, хотя что привлекательного может быть в нём — высоком, нескладном и тощем, — Антон не понимает.     — Я слышал про слухи, что мы в зеркалах не отражаемся, но чтобы прям совсем невидимыми быть…     Арсений улыбается знакомо — лукаво, с насмешкой, но как-то ласково и успокаивающе. До Антона медленно доходит, на что он намекает, а потом он вздрагивает и осматривается вокруг, будто боится, что кто-то мог услышать.     — Арс, да ты чё, мы ж два мужика…     Арсений вздыхает устало и покровительственно. Кладёт бледную ладонь на его плечо, слегка сжимает.     — Ты на таком мероприятии впервые, да? Поверь мне, Антон, здесь куда больший скандал вызовет то, что ты — ведьмак, а я — вампир. К тому же я тут один из немногих, кто подходит тебе по росту.     Антон рефлекторно бросает взгляд в сторону Ожогина, и Арсений рядом смеётся — весело, не зло, искренне.     — Нет, ты, конечно, можешь посмотреть, снизойдёт ли до тебя мессир, — всё еще посмеиваясь, произносит он, — может, и окажешься королевой бала нечисти.     Антон фыркает. Несколько секунд вглядывается в искрящиеся весельем глаза Арсения, а потом решает — хуже уже точно не будет.     А ещё он тоже шарит за русскую классику, и очень хочется этим выебнуться.     — Маргарита сегодня изволит танцевать, — произносит он. — Ведите, Мастер.     Улыбка Арсения из хитрой становится неожиданно мягкой, даже удивлённой. Но он покорно берёт руку Антона в свою и выводит в центр зала.