Мы похоронены на Невском проспекте

    — «Меч — один из наиболее сложных и наиболее распространённых символов». Заебись, прям начали за здравие. «Это понятие амбивалентно»… сука, я даже не знаю, что такое «амбивалентно». Мирон?     Фёдоров поднимает голову от разложенных на столе бумаг, бросает на него вопросительный взгляд — всё, что было сказано ранее, он явно даже не слушал.     — Что такое «амбивалентность»?     — Двойственность.     Слава бормочет под нос «охуеть, какие мы умные» и снова утыкается носом в экран ноутбука. Он, честно говоря, вообще не особо понимает, зачем впрягся, это Мирона шустро записали в ряды бравых сотрудников МСД, сам Слава к горячо обожаемому ведомству имел отношение весьма опосредованное. То есть Ульяна пыталась затащить его шантажом, подкупом и угрозами, но Карелин у неё же научился упрямству, а потому врывался пятками в землю, но не поддавался.     Но очередное расследование завело Мирона в какие-то непробудные дебри — кажется, в Питере начала орудовать какая-то новая банда нечисти, и хотя кто они и что им нужно, было неясно, тянущийся за ними след из трупов намекал, что хорошего ждать не приходится.     Пока чуть ли не единственной зацепкой был символ — меча, повёрнутого лезвием вниз. Этот символ они обнаружили на парочке схронов, на одной из случайно найденных баз, даже в качестве татуировок у нескольких приспешников. Что, правда, этот самый символ был обязан обозначать, было непонятно.     — «Меч — мощный магический символ», — продолжает Слава, вычитывая первую попавшуюся в гугле статью. — «Эмблема колдовского ремесла».     — Ведьмы? — задумчиво спрашивает Мирон. Ага, значит, всё-таки слушал.     Слава пожимает плечами. Может, и ведьмы. Но вообще его попытки найти что-нибудь в гугле — это, конечно, бред сивой кобылы. Но подойти к Мирону, чтобы поближе взглянуть на вытащенные из архива бумаги, в которых реально может быть что-то полезное, — это самого себя не уважать. Да и вставать с дивана лень. Зато вот залипать в интернете — прикольно.     — «Меч — символ власти, правосудия, высшей справедливости, всепроникающего разума»… всепроникающего, ёб твою мать… «проницательности»… — Слава осекается, пробегается по строчкам взглядом ещё раз, чисто на всякий случай, и ржёт в голос. — Не, прикинь? «Фаллической силы». Символ фаллической, сука, силы…     Мирон вздыхает так, как будто дебильные шутки Славы его уже заебали. (Впрочем, почему «как будто»). А потом он вдруг встряхивается, резко встаёт со своего места, бесцеремонно скидывает ноги Карелина с дивана, не обратив внимания на возмущённые вопли, и садится рядом.     — Ты сказал, «символ власти»? — спрашивает он, бегло читая содержимое статьи. Слава недовольно ворчит, потому что Мирон зажал ему левую руку и вообще чуть ли не сверху уселся, но подвигает ноутбук в его сторону. — Может быть, в архиве надо было глубже копать.     Фёдоров тут же лезет в карман джинс за телефоном, принимается что-то увлечённо строчить. Скосив глаза, Слава замечает знакомый фон «вотсаппа» и фотографию Ульяны сверху. Контакт красноречиво обозначен как «Мегера Валентиновна».     — Не лезь, она тебя сожрёт, — заговорчески шепчет Слава, цитируя классику.     — Подавится, — без тени насмешки отзывается Мирон.     Слава откладывает в сторону ноутбук, устраивается поудобнее, вытащив, наконец, уже начавшую неметь руку, и скатывается Фёдорову под бок. С их разницей в росте — задача не из лёгких, но Слава уже привык, что своим агрегатным состоянием больше всего напоминает кота, а те, как известно, — жидкость.     — Не разваливайся, нам ехать скоро, — коротко комментирует Мирон, но, как будто переча самому себе, кладёт руку на колено Славы и слегка сжимает.     — У нас есть еще минут двадцать, чтобы обсудить мечи и то, как они символизируют фаллическую силу, — отзывается Слава и лезет холодными ладонями Мирону под футболку.     Тот снова вздыхает, но, судя по тому, как лихорадочно сжимаются его пальцы и перемещаются выше по ноге Славы, сопротивляться не намерен.     — Доставайте свою шпагу, сударь, — нарочито серьёзно произносит Мирон. — Вызываю вас на дуэль.     Слава ржёт, откинувшись на спину — неудобный подлокотник дивана больно впивается под лопатки. Склонившийся над ним Мирон приподнимает губы в улыбке и тянется расстегнуть ширинку.