Мы похоронены на Невском проспекте

    Очередное задание, которое должно было быть плёвым, неожиданно заканчивается плохо. Можно было бы даже сказать «катастрофично», но на выполнение вовремя выдернули Никифорова, который, казалось, все возникающие у Управления проблемы решал по щелчку пальцев.     Мало кто знает, каким трудом ему этот щелчок даётся. Спасибо, что пресловутые пальцы до сих пор не отвалились.     То, что должно было быть короткой потасовкой и быстрым задержанием, в итоге выливается в длительную, затяжную бойню. Именно, что бойню: орёт, надрывая горло, Гоша, суетится белая от страха Мила, несколько ребят из Отряда Особого Назначения — сам факт, что их позвали, уже нагоняет волну ужаса, — с молчаливым остервенением прорывались вперёд. В воздухе пахнет кровью и магией, от жара собственного огня Юри чувствует, как поднимается температура тела — верный признак того, что пора заканчивать, Дар начинает отбирать жизненные ресурсы. Но отступать некуда, рядом стоит поджавший напряжённые губы Виктор, и шаг назад будет означать, что Никифоров останется один. А они вроде как поклялись уже до гроба не расставаться.     В итоге последних крох Дара хватает на то, чтобы спалить близко подобравшегося ведьмака — Юри даже не церемонится с попытками взять его живым, для такого нужен точный выверенный расчёт, а сил хватает только на то, чтобы выбросить стихийный импульс и мысленно пожелать противнику гореть в аду.     Виктор в этот момент как будто чувствует, что Юри уже выдохся. (Впрочем, почему «как будто»?) Отодвигает его в сторону, себе за спину, и расправляет руки.     Что происходит дальше, Юри запоминает очень смутно. Открытой воды рядом нет, но поднявшаяся волна сметает врагов, как тряпичные куклы. А спустя ещё пару минут, когда воздух вокруг густеет и касается кожи морозными иголками, противники замирают в нелепых позах ледяными фигурами.     Подмога прибегает быстро, в авангарде несётся мрачная и обеспокоенная Ульяна. За тяжело раненных принимаются целители, тех, кто в ближайшее время не планирует помирать, загружают в автобус и увозят в госпиталь. Начавших оттаивать нарушителей спокойствия укладывают в грузовик, и Ульяна даже не отчитывает никого за превышение служебных полномочий.     Юри, к своему стыду, не особо переживает по поводу всего происходящего. Его накрывает удушливой, тяжёлой волной отдачи — он себя выжал сегодня по максимуму, до предела и, кажется, даже черпнул немного неприкосновенного запаса. Руки дрожат, да и всё тело потряхивает, ноет где-то в районе солнечного сплетения, а накатывающую тошноту удаётся сдерживать только усилием воли.     К нему подходит Ульяна, сноровисто, с серьёзным лицом осматривает, касается горячего лба прохладной ладонью. Дурнота слегка отступает под силой её Дара, но не проходит совсем — не та у них связь, чтобы вот так просто обмениваться. Юри всё равно благодарно улыбается — выходит совсем блекло, — и поднимается на ноги.     Большинство уже успело разъехаться, на Марсовом поле, где ещё действуют отводящие и защитные заклинания, отгоняющие нежелательных свидетелей, тишь да гладь. Виктора он находит чуть поодаль, сидящего прямо на траве, положившего локти на согнутые колени и дышащего тяжело и загнанно. Юри молча садится рядом.     У них с Виктором связь — как раз та самая, по ней можно и поделиться, и одолжить силы. Они оба — стихийники, и даже огонь с водой тут друг другу не перечат, скорее, дополняют. Но сейчас они оба выжаты, и делиться, откровенно говоря, просто нечем. Юри всё равно кладёт руку на его предплечье, вполне готовый к тому, что его оттолкнут или проигнорируют — бывают такие моменты, в которые Никифорова лучше не трогать.     Но не в этот раз. Он вздрагивает, высвобождает руку, чтобы приобнять ей Юри за плечи и притянуть к себе. Выдыхает уже ровно и спокойно, даже как-то умиротворённо. Над головой вдруг неожиданно раздаётся оглушительный раскат грома.     Всего час назад метеорологи обещали ясную погоду ночью, а сейчас всё небо затянуто тяжёлыми свинцовыми тучами. Может быть, просто с прогнозом ошиблись, в Питере такое не редкость. А, может быть, это высвобожденная стихия тянется обратно к хозяину. Это, конечно, больше похоже на сказку — даже высшие стихийники, даже такие опытные и талантливые, как Виктор, в одиночку на такие чудеса не способны.     Но Юри уже привык Виктора если не боготворить, то возносить чуточку выше всех остальных.     За спиной слышно, как разъезжаются не то по домам, не то по делам последние коллеги, но Виктор никуда не торопится. Большим пальцем поглаживает оголённую кожу под рукавом футболки, и Юри прикрывает глаза. Он их даже не успевает открыть, но всё равно видит яркую, ослепительную вспышку молнии. Гром не заставляет себя ждать, накатывает барабанной дробью спустя пару секунд.     Дождь начинается как будто бы сразу, резко, без привычной Питеру мелкой мороси. Просто в один миг всё вокруг замирает, и даже шум проезжающих мимо машин почти не слышен, а в следующий стена воды вдруг падает им на головы.     Юри не мёрзнет, капли почему-то тёплые, заползают под одежду, но даже не вызывают дрожи. Он вымокает весь до нитки буквально за секунды, как и сидящий рядом Виктор, но всё еще не чувствует холода. Зато чувствует, как наливается силой натянувшаяся между ними связь, словно Виктор впитывает эту силу, как губка — воду. Только себе не оставляет, а сразу отдаёт Юри.     Плохое самочувствие проходит, будто его слизывает шальным приливом. Уходит дрожь из рук, и внутри разливается жгучее и пряное, как глинтвейн, тепло.     Юри перехватывает свободную руку Виктора — правую, с обручальным кольцом на безымянном, — и благодарно целует в кончики пальцев. Молния вспыхивает прямо у них над головами.