Желток

Чимин сам не понимает, как он стал чуть ли не лучшим другом с пуффендуйцем. Просто в библиотеке этот парень сидел практически 24/7 и однажды, не взирая на факультет, спросил что-то у Пака. Юнги не был эмоциональным — что означало, что занозой в заднице он тоже не был, и это слизеринцу нравилось. Мин был трудолюбив, честен и отзывчив. Он любил кошек и грозу, у него была своя жизненная философия и растение на подоконнике. Расписание занятий отличались, но они стабильно встречались в библиотеке и иногда за приемом пищи. Всё изменилось, когда Юнги улыбнулся. Или когда он приласкал черного кота на входе в один из магазинчиков Хогсмита. Или когда его бледная кожа приобрела легкий румянец от выпитого сливочного эля, а глаза — непривычно озорной взгляд. Или когда пуффендуец представил своего друга Хосока, к которому Пак приревновал. Три месяца пролетели незаметно. Но не для слизеринца. Уже на протяжении долгого времени он просыпался и засыпал с мыслями об одном парне с острыми чертами лица и очаровательной десенной улыбкой. Одним утром Чимин понял, что хочет быть не просто другом для Юнги; он хочет касаться его жилистых рук, хочет ловить пальцами солнечный свет в его смоляных волосах, хочет сцеловывать румянец с щек и улыбку с губ, хочет прижать хрупкое тело к себе и уткнуться носом в изгиб шеи. За все эти желания было невыносимо стыдно. Юнги как всегда встречал его в библиотеке, они гуляли до озера, до деревни, но Чимин только закрывался в себе, не желая доставлять неудобства своему другу. Однажды, когда неконтролируемые чувства мерзким червячком окончательно проели дыру в мозге, Пак просто стал избегать парня. Уверенность в том, что так будет лучше для всех, не покидала его мысли. Дурацкие прятки превратились в маниакальную идею попросить старосту факультета применить на нем заклятье забвения, чтобы просто стереть воспоминания о Юнги. Это, конечно, было опасно, но, ради всего магического, кому не плевать? Прошло полторы недели мучений, когда в гостиную слизерина заявился Мин с весьма напряженным лицом, почти стреляя молниями гнева из глаз. Он совсем не обращал внимания на то, что на него все пялятся и, когда нашёл взглядом Чимина, прикрывающего лицо книгой, почти прошипел: — Сюда подошел. Пак еще никогда не видел старшего в ярости. И лучше бы еще столько же не видел, потому что стальные клещи сжимают голосовые связки, а желудок будто назло пытается вывернуться наизнанку от такого зрелища. Они выходят на улицу, молчат. Чимин хочет провалиться сквозь промерзшую землю, а лучше умереть. Сердце бешено стучит прямо в глотке и в висках, из-за чего не чувствуется даже холод приближающейся зимы. Юнги разворачивается к плетущемуся позади слизеринцу и снимает с себя шарф, наматывая тому на голую шею. — Заболеешь, – уже более заботливо произносит Мин, а у Пака от этого проступает румянец на щеках и он спешит его спрятать в желтой ткани. Они приходят к озеру на "своё" место, где старший любит посидеть в тишине и умиротворении. — Зачем ты прятался? – в ответ молчание и лишь опущенная голова. – Я думал, что-то случилось. Думал, тебе нужна помощь. Я волновался, Чимин! – Пак сжимает кулаки и поджимает губы. – А потом увидел, как ты, завидев меня издалека, просто развернулся и убежал. – Да, такое было. Чимин надеялся, что старший тогда не заметил его. Стыдно, ужасно стыдно. – Я полторы недели места себе не нахожу, я устал выглядывать тебя в толпе студентов. Если я надоел тебе, если ты не хочешь больше... дружить со мной, просто скажи! Неужели это так сложно? Юнги за секунду оказывается очень близко и встряхивает за плечи со словами "посмотри на меня". Чимин поднимает голову, и старший замечает слезы в глазах напротив. Он в шоке открывает рот, но тут же закрывает его. — Чиминни, я... я... — Ты прав, мне стоило сразу сказать, – Чимин позволяет себе сделать шаг вперед и заключить опешившего Мина в объятия. Он, как ужасно хотел сделать последнее время, утыкается носом в шею и все-таки смаргивает первые горячие слёзы. Почему перед Юнги он ощущает себя таким слабым? – Проблема в том, что я не хочу больше с тобой дружить, понимаешь? – Пак чувствует, как вокруг обвивается железное кольцо рук, и те самые жилистые ладони мертвой хваткой сжимают мантию на спине. – Я уже несколько месяцев умираю от... от чувств к тебе. Я абсолютно ничего не могу делать в твоём присутствии, потому что отвлекаюсь, чтобы полюбоваться твоей улыбкой и... и... — слизеринец старается держаться, но получается из ряда вон. Пусть уж лучше старший узнает и сам оттолкнет его, чем он будет мучиться дальше. — А когда ты ласково называешь меня "Чиминни", у меня сердце из груди вырывается. Прямо как сейчас... потому что твой голос... он... просто самый любимый. Прости, я не знал, что мне делать, прости меня... Он прижимается как можно сильнее к старшему и дает волю слезам, которые держал в себе все эти месяцы. Ничто не заставляло его расклеиться, как признание в чувствах, поэтому Пак не сразу замечает, что Юнги с заботой поглаживает одной ладонью по спине, а второй по волосам. Чимин прислушивается к хриплому голосу у ушка. — ...почему ты не сказал раньше? Ты невозможный, знаешь это? Ну, тише, маленький. Прости, что обозлился на тебя. Я так скучал, места себе не находил, а потом так разозлился, когда понял, что ты меня избегаешь. Я ведь только о тебе и думаю, – ласковый шепот теплом разливается по телу, и Пак даже перестает всхлипывать. – Влюбился в тебя без памяти, а ты исчез. Я твою старосту задолбал уже расспросами о тебе. Ты такой дурачок у меня. Юнги еще сильнее стискивает объятия, а Чимин наоборот, пытается отлипнуть от него и посмотреть в глаза. В эти бесстыжие, но красивые глаза! — Ты..! Да ты..! Да я..! – Мин широко улыбается и стирает дорожки слез с щек, а Пак неверяще смотрит и упирается маленькой ладошкой в чужую грудь. – Я превращу тебя в жабу! Нет, в самую уродливую жабу на свете! Ты будешь жить на болоте, жрать мух и... Он не договаривает, потому что бархатные губы накрывают другие, слегка потрескавшиеся.