Искусство (любить)

      Мир - это лишь неудачный набросок. Чтобы судить о мастере, надо посмотреть и на другие его работы. Наш мир, видимо, создан в спешке, в один из тех черных дней, когда у Творца был помрачен разум.       Сигаретный дым растворяется в апрельском ветре, разнося его по всему району. Антон сильнее прячет руки в красной толстовке и в очередной раз закатывает глаза, после подколки Димы.       Увидев на улице яркое солнце, блондин решил, что наконец настали тёплые времена и убрал подальше куртку. Вышел на улицу в одной толстовке и через секунду пожалел. Прохладный ветер ледяными руками залез под кофту парню и схватился за ребра. Мурашки огромным табуном прокатились по дрыщавому телу и, когда появлялась надежда, что они пропали, то появлялись снова с новой силой.       Руки предательски тряслись, а зубы, казалось, стучали так громко, что каждый прохожий слышал этот хруст.       – Антох, ты чего трясешься весь, начало апреля – жарища! – засмеялся Позов.       – Отъебись, – злобно бросил высокий.       Докурив, парни пошли в ближайшее ламповое кафе за горячим кофе – согреться Антону.       Они сели в самом углу, подальше от людей, куда свет почти не доходил, оставляя наедине и создавая свою атмосферу, которая куполом осела на друзей.       Дима заказал себе лавандовый раф, а Антон эспрессо. Сидели и молчали, попутно попивая своё кофе. Русоволосый грел руки о белоснежную чашку, без единой царапины и сколов. И думал.       Думал о куче смятых бумажек, разбросанных по всей квартире карандашей и о двух испорченных холстов.       У него не получается нарисовать Алису.       Пальцы пиздец болели, а мазоли опухали и пульсировали, не жалея их обладателя.       Антон стал спать ещё меньше. После работы не мог уснуть минимум часа три, всё рисовал и рисовал. Раз за разом выкидывал листы, иногда психуя и кромсая их на клочки, вдобавок.       Творческий кризис наступил очень не кстати. У него не так много времени, как кажется на первый взгляд. Необходимо нарисовать всё идеально, не опозориться, а сделать так, чтобы восхищались, не самим портретом Алисы, а тем, как он нарисован.       Парень хочет вложить в рисунок все свои силы. Он готов пожертвовать энергией и обменять ежемесячную порцию батареек на отличный результат. Готов не есть, не пить, не спать, морально уничтожиться и сгореть полностью.       Но он отдаст свой огонь рисунку.       С каждым вечером в сознания проникала мысль, которая вскоре сильно закрепилась и пожирала голову.       Парень опускал плоскую кисть в медовые оттенки, перемешивал, совмещал цвета, ища подходящий. Смотрел на фотографии в альбомах, выучил Алису вдоль и поперек, чётко знал, как будет выглядеть будущий портрет.       Но как только кисточка касалась бумаги, в глазах взрывом возникали синие огоньки.       Невозможно рисовать одного человека, а думать о другом.       Невозможно отдать все силы в рисунок Алисы, потому что они уходят на мысли об открытом, заботливом и таком искреннем брюнете.       Творческий кризис Антона – Арсений.       Глубокий вздох, юноша втянул ароматный запах кофе с выпечкой и устало потёр переносицу. Бессонные ночи оставляют после себя только пустой холст и куча мусора.       Заёбывает.       Дима поднял взгляд на друга и осмотрел его. Огромные мешки под глазами, потрескавшиеся капилляры и опухшие глаза, будто после ночи рыданий.       Или не будто?       Антон не моргал, даже кофе перестал пить, только смотрел куда-то в угол и нервно кусал губы.       – Тох, рассказывай, – поправил очки и смотрит прямо, уверенно.       Блондин дёрнулся, отрезвляя взгляд и уставился на очкастого.       – Выговорись, тебе полегчает, – продолжил Дима.       Антон недолго молчал, рассматривая свои руки и ногти, а потом выпалил на одном дыхании:       – У меня не получается нарисовать Алису. Всё время недостаточно хорошо, у меня не выйдет. Это расстроит Арсения, – последнее предложение шёпотом, еле открывая рот, чтобы Дима не услышал каким голосом парень произносит это имя.       – Ты себя просто очень загоняешь. Я уверен, если бы я увидел, хоть один рисунок или даже набросок – сразу же побежал сдавать его на выставку, – он улыбнулся и почесал нос, – Смотри, во-первых, ты – самый пиздатый художник в этой стране, во-вторых, жизнь постоянно будет ставить тебе подножки и пытаться уебать лопатой и тут либо перепрыгивать и уворачиваться или вставать и идти дальше. Выбирать тебе. Просто пойди домой, сделай себе горячий чай, поспи, а потом отдохнувший и свежий садись за работу. Понял?       – Принял.       Они рассмеялись.       В голове шестерёнками двигались слова Димы, приедаясь. Антон задумался, может правда послать всё нахер, хотя бы на вечер, набраться сил, поспать, где-то дня три, видя сны с удивительным Арсением и со свежей головой нарисовать ещё раз.       Не, хуйня какая-та.       Посидели немного в кафешке, уже болтая о всякой ерунде и смеясь. Заказали ещё кофе и не заметили, как просидели так два часа.       Дима старался отвлечь мысли Антона и хотел, чтобы он перевёл дух в расслабленной обстановке.       Рассказывал дурацкие истории из детства и школьной жизни. Как-то раз в один день ему поставили пять пятёрок и два за поведение, например.       Расспрашивал зелёноглазого про его события прошедшего отрочества, пытаясь щипцами вытащить его настроение со дна и поднять хоть на метр.       Антон благодарен ему за это. Благодарен что его друзья не отказываются от него и остаются рядом в любом его состоянии.       На улицу выходить совсем не хотелось. Стало намного холоднее и темнее, но желание курить и по домам вынудило их выйти морозить руки, пряча их в рукавах.       До дома юноша почти бежал. Было ощущение, что кости покрылись инеем и скоро треснут от холода, лёгкие засаднило, а в боку закололо. Девятнадцать лет, хуле.       Придя домой, парень первым же делом поставил чайник греться. Ледяными пальцами достал кружку, залил кипятком.       Даже он не помогает согреться.       Парень сидел на диване, укутавшись в плед, и пустым взглядом пялил в телек.       Хотел сделать как советовал Дима – отдохнуть. Но чего-то нихуя не получается.       Очистить мысли не выходит, в голове снова и снова, как пластинка прокручиваются загоны.       Он правда старался не рисовать.       Целый час.       В раковине стоят три грязные кружки и Антон ставит туда четвертую, а потом отбрасывая плед в сторону идёт в комнату.       Он пытается настроиться ещё несколько минут, вспоминая воодушевляющие слова Димы, которые и подтолкнули к новой попытке.       Снова тщетной.       Отбрасывает карандаш в стену, оставляя на ней серую чёрточку. Изрисованные комки бумаги летят в коридор. Юноша плюхается на кровать и закрывает руками лицо, не замечая, как проваливается в сон.       Просыпается от настойчивого звонка в дверь. Голова гудит, глаза слипаются, а в глотке сухость, будто после весёлой пьянки. Антон с трудом поднимается с кровати, тут же хватаясь за рядом стоящий шкаф, чтобы не упасть. Голова закружилась, а коленки задрожали.       Он поспал двадцать минут.       Вычтет это время из ночных запасов.       Парень ковыляет до двери и заглядывает в глазок.       Ира.       Открывает замок и натягивает улыбку       – Привееет, – протягивает девушка, – Боже, я тебя разбудила что-ли, да?       –" Как же ты блять догадалась", – мысленно позлился Антон, – Да.       – Прости меня, я тебе звонила, ты не брал трубку, – оправдывалась кареглазая.       – Всё, ничего страшного, проходи, – парень махнул рукой и жестом пригласил девушку зайти.       Ира прошла в гостиную и удивлённо ахнула, приоткрыв рот       – Какой у тебя срач здесь. Шастун, ты когда последний раз убирался? – она зашла в комнату парня и кричала оттуда.       – Не срач, а творческий беспорядок.       Юноша налил им по чаю и достал шоколадное печенье. Он направился на диван, но девушка истерично замахала руками и преградила путь.       – Куда с печеньем на диван?! Там же крошки останутся. Иди за стол.       – Блять, будто опять с мамой живу, – захныкал парень, но вернулся на кухню.       Ира прибралась по всей квартире, выкинула мусор, помыла кисти, чашки и стаканы с грязной водой.       Что за чудо.

***

      – Пахнет хуйней, – скривил нос парень и вернул в руки девушки яркий пакетик.       – Это ежевика, – Ира настойчиво впихнула приоткрытый пакет обратно Антону.       – Не могла что-то более вкусно пахнущее взять? Там с запахом куриных нагетсов, например, – чешет русый затылок парень.       – Это очень хорошая маска, она отлично увлажняет и питает. Прекрати ныть, – отрезала девушка и натянула повязку с ушками на голову.       В ответ Антон хмыкнул и повторил действия Иры.       Они сидели вдвоём на диване с тканевыми масками на лицах, из-за чего смешно хлюпали чаем, потому что широко открыть рот не получалось.       Выбрали самую глупую комедию, которую смогли найти на просторах интернета, оставив телек работать для стен и потолка, а сами устроили бои без правил подушками.       Было плевать порвётся старая наволочка или нет, плевать если вся квартира будет в пушистых липучих перьях, плевать, что маски уже давно слетели с лица и валялись за диваном, собирая пыль.       Ира, расстроенная проигрышем, схватила самую большую подушку, кинула на Шаста и приземлилась сверху, пытаясь задушить. Потом, естественно пожалела и пряталась под столом от разгневанного парня, боясь оказаться также под подушкой.       Когда успокоились, построили свою крепость, в которую притащили гирлянду, чай и фрукты. Тогда и вспомнили про закончившийся фильм и пялили в экран телевизора, где мелькали титры.       Антону так не хватало этого.       Он чувствовал, что сиял, также как гирлянда, которой они обмотались и запутались в ней.       Сидели, попутно попивая чай и хруща яблоками, краем глаза парень заметил неживой взгляд Иры куда-то вбок. Она не шевелилась, рука с кружкой остановилось на полпути ко рту, а вторая опущена, расслаблена. Похожа на величественную, задумчивую статую с застывшими мраморными слезами в каменных глазах.       – Всё нормально? – тихо интересуется Антон, ловя взгляд девушки.       – Да, просто задумалась, – она мгновенно оживает, быстро моргает и снова улыбается, будто бы и не видно её состояния за этой улыбкой.       Юноша постоянно рисовал своих друзей. На салфетке в кафе, на полях тетрадей и учебников в универе, на давно забытых бумажках, запиханных под кровать Оксаны. И всегда оставался незамеченным. Он видел каждую эмоцию и вырисовывал их, так что они теперь отскакивают от зубов как таблица умножения.       И Антон готов руку себе отрубить если не прав - Ира не просто задумалась. Не просто вспомнила про несделанное задание по экономике, не думала о своём коте. Что-то более серьезное для неё. Что-то что кончиками ножей касается оголённых органов и сознания. На её лбу выжжено: " Я не знаю, что мне делать", бессознательно она кричит и просит о помощи, умоляет и плачет, лишь бы кто-нибудь навёл порядок в её голове.       Ещё рано. Нужно подождать и быть рядом и она сама даст понять, когда будет готова отдать ключ от двери, за которой полный хаус.       Ведь доверяет, прикипела. Ира всегда была открытой и беззаботной девочкой, той которую в любой компании называют "своя". Она не боится своих чувств и делится ими со всеми окружающими. Не стесняется совсем и может громко зарыдать от внезапно накатившей жалости к бездомным котятам и утыкаться в плечо, пачкая одежду соплями и слюнями. Может прыгать от радости и кричать на всю улицу или грубо ответить и послать, если не в настроении. Таких людей называют простыми, но Антон бы не назвал Иру так.       Да, её прочитать как открытую книгу, у неё почти нет секретов и загадок в голове и поведении. Выдаёт всю свою биографию, не давая возможности гадать о глубокой печали, проблемами с ментальным здоровьем или тяжёлом детстве. Ведь этого нет.       Но именно эта незатейливость и простота делает её необыкновенной для своих друзей.       – Понятно, – выдавливает из себя Антон и вздыхает, приобнимая её за плечо.       Ира ушла почти под ночь, оставив после себя приятное послевкусие спокойствия, тепла в груди и пустоты. Квартира снова погрузилась в мрак, одна настольная лампочка в комнате парня горела, слабо освещая помещение.

***

      Антон сидит на лавочке в немноголюдном парке и в тысячный раз достает телефон, проверяя время.       15:58       Встретиться с Арсением они договорились в четыре, но парень добрался до несчастного парка быстрее чем думал и коротал минуты, длящиеся вечность, как мог.       Вчера телефон лежал в его комнате, иногда загораясь от пришедших уведомлений. Только когда Ира ушла поздно вечером, он смог взять гаджет и прочитать сообщения.       От Арсения.       Он предложил погулять, ведь уже несколько недель днём поднималось солнце, почти не грея, но наблюдать за этим из окна в тусклой обстановке дома было в тягость.       Парень судорожно напечатал ответ, уже думая, что проебался и опоздал, а Арсений давно сладко спит, сложив руки лодочкой под голову.       Но он ответил, а бабочки в животе Антона стали трещать, бьясь о стенки рёбер и друг об друга.       – Давно тут сидишь? – раздался голос над ухом. Антон поднял голову и встретился с перевёрнутым лицом Арсения. В голове как не кстати мелькнула та самая сцена из Человека паука с поцелуем Мэри Джейн и Питера под дождём.       Арсений перепрыгнул лавочку и плюхнулся рядом с юношей, закидывая ногу на ногу аки супермодель из Голливуда. Выжидающе стрельнул глазками из-под длинных ресниц, и уселся поудобнее.       – Нет, совсем нет. Минут пять где-то, – нагло врёт русый, чтобы Арсений не подумал, что тот как школьница прибегает на встречу за час до её начала, и похуй что так и есть.       Посидели недолго и отправились бродить по всему городу, заходя в те места, в которых даже коренной тверичанин Антон никогда не бывал.       А Арсений как всегда энергичный, бегает, прыгает, всё у него всегда хорошо. Громко смеётся, быстро ходит и пугает прохожих людей.       Они вышли из Глобуса и собирались перейти дорогу. В это время Антон достал пачку сигарет и искал в кармане зажигалку, чуть ли не попав под проезжающую машину.       – Осторожно, – прикрикнул Арсений и нежно обхватил чужое запястье, оттягивая от проезжей части.       Парень отошёл и замер, не в силах оторвать взгляд от руки мужчины, держащей его. Пальцы, как угольки, прожгли слой одежды и добрались до кожи, оставляя отпечатки. Арсений не просто тёплый, он - горячий, как батарея, как чашка свежего чая, об него только руки греть и прижиматься всем телом так, чтобы плавится начать.       Антон медленно поднял взгляд к бирюзе и увидел расцветающую улыбку с прелестными ямочками. Он улыбнулся в ответ и потом, не сразу, брюнет аккуратно убрал пальцы, и они направились гулять дальше.       Через полчаса желудок решил, что он верёвка и связался в узелок, жалобно урча и требуя еды. Парень как обычно позавтракал чаем, а на обед даже нашёл время, чтобы приготовить себе бутерброд. С чаем.       Они зашли в ресторан быстрого питания поблизости. Ебать, как интеллигентно можно назвать ростикс или мак.       Дождались заказа, сели и шуршали пакетами, чавкая и разговаривая про школьные годы.       – Серьёзно? Вы давали списывать за деньги? – Шастун выпучил глаза и то открывал, то закрывал рот, переваривая информацию.       – Не вижу в этом ничего удивительного, деньги нужны всегда, а я как уже в тринадцать лет мог обеспечивать себя сам, – довольно улыбнулся голубоглазый и засунул картошку в рот.       – Просто мне как неучу тире самовыродку сложно понять. Потому что обычно я у всех списывал, – хихикнул парень.       Они гуляли всего лишь три часа, но ощущение какой-то давней дружбы возник ещё с первой секунды. Может в прошлой жизни они были вместе и сейчас им суждено встретиться, чтобы провести жизнь друг с другом, иначе на планету упадёт метеорит и сгубит всё живое.       Где-то там далеко звёзды решили всё сами за этих двоих, столкнули носами и заперли в клетке, чтобы не разбежались. Заставили тянуться друг к другу и скреплять руки с клеем на замок.       Всё решила сама судьба. Так и должно было всегда быть. В любых вселенных и в любое время.       На улице становится темнее и прохладнее, поэтому парни на А прячут руки поглубже в карманы и стараются долго на месте не стоять.       Всё продолжали говорить и говорить. Школьные годы у обоих оказались весьма насыщенными, поэтому и секунды молчания не проскакивало.       – А на кого вы учились? – поинтересовался Антон.       – Так, может всё-таки перейдём на ты? У меня аж уши режет, я всё-таки не настолько старый, – мягко улыбнулся мужчина.       – Давайте. То есть давай, да. Каждый раз Арсения до треска в щеках умилял Антон. Своей мимикой, эмоциями, такими искренними и яркими.       – Я очень хотел быть актёром, но бросил. Не доучился и пошёл работать.       – Почему?       – Понял, что не моё и решил не тратить впустую время и знаешь, ни капельки не жалею, – он посмотрел в сгущающиеся небеса и тут же спросил, поворачивая голову, – А ты учишься где-нибудь?       – На менеджера, второй курс.       – И как там?       Антон привык на автомате отвечать нормально или как-то отшучиваться, но сейчас смотря в глаза, которые блестят даже в сумерках вечера, хочется вырвать сердце и отдать ему, только чтобы согрел и уравнял пульс.       Арсений за всё их общение никогда не уходил от ответа, максимально честно отвечал и рассказывал, то, чего Антон думает не заслужил.       Он такой зияющий, словно с раскрытыми объятиями приглашает к себе в душу.       Он так вдохновляет.       Русоволосый не может не открыться в ответ. Просто не может. Смотрит на Арсения, который, как они сегодня выяснили, ниже Шаста на семь сантиметров и понимает, что крышу сорвало знатно. С каждой проведённой секундой его затягивает ещё сильнее, поэтому он даже не собирается сопротивляться.       А Арсений смотрит так, будто смысл всего наконец нашёл. Ждёт ответа и рассматривает каждую клеточку кожи, каждую ресничку в свете фонарей и так поймать взгляд хочет, чтобы полностью растворится там.       – Мне всё равно как там. Я никогда туда не хотел. С детства я рисовал, но родители такой скандал устроили, когда я сказал, что хочу на графического дизайнера. Не знаю, чем им не угодила эта профессия и возможное наличие счастливого сына, но да ладно, – отвёл глаза в сторону, собираясь с мыслями, и продолжил, – Они пиздец какие упрямые, я не знал, как им донести, как объяснить, что это моя жизнь и я хочу учиться там, где хочу. Это же нормально, да? Делать то, что ты хочешь, – он посмотрел на Арсения умоляющим взглядом.       – Да, это нормально, – тихо, чуть ли не одними губами ответил брюнет.       – Но мои родители думают, что чего хотят они, того и хочу я, – он с грустью ухмыльнулся.       Так вот какое это чувство.       Когда открылся и достал все старые книги под названием "Незабытые обиды"       Антон не был уверен, что с такой же лёгкостью доверился любому другому человеку, с которым знаком пару недель.       Нет, он уверен. Никогда не открылся бы и слова лишнего про себя и свою жизнь не сказал.       Для Арсения он сделал исключение.       Ведь Арсений такой один.       И не сыщешь похожих, ни характером, ни чертами лица и привычками.       Ни улыбкой, ни ебучими созвездиями родинок и еле заметных веснушек на лице.       В мире десять процентов населения людей с голубыми глазами, но Антон знает, что никакой другой голубой не сравнится с его.       Арс единственный и необыкновенный, потому что он художественная ценность, на которую любоваться бы и любоваться, без перерыва.       Чем Антон и занимается.       Смотрит и молчит, и в сердце внутри всё расцветает, когда юноша видит, как смотрят на него в ответ.       Вечером весной вокруг столько городского шума, от звука колёс машин до хохота подростков, который эхом проносится по всему району.       Но для Антона и Арсения вокруг тишина, не давящая, а такая спокойная, в неё укутаться хочется и остаться навсегда. В ней слышно только собственное дыхание и гулкие удары в груди. Время вдруг остановилось, а вокруг смазанная картинка, плавающие деревья, люди, мутные лица и главное никаких красок.       Всё вокруг серое, скучное, пустое и такое бессмысленное. Только две раскрашенных фигурки стоят на тропинке и пялятся, не обращая внимания на весь остальной мир.       Им хватает своего.       В котором два искусства стоят друг напротив друга и смотрят в глаза, смешивая оттенки, чтобы начать рисовать свою историю.