Сладкий лукум

> Поражённую гангреной ногу проще отсечь от здорового тела, чем заниматься бесполезным лечением. От болезни души же так просто не избавиться. — Ох… — голова раскалывается, я открываю глаза, но образы вокруг настолько размытые, что я не сразу могу понять, где нахожусь. — Мехмед, сынок! Откуда-то издали раздаётся голос отца, и я медленно поворачиваю голову в его сторону. Где же я нахожусь? Это моя спальня? Я говорю что-то нечленораздельное и касаюсь ладонью своего лба. Как же мне плохо. — Жар не спадает, хорошо, что лекарь подготовил нужный отвар. Я хмыкаю и пытаюсь сфокусировать свой взгляд на силуэте перед собой. — Л…Лале? Мои зрачки расширяются, и я приподнимаю голову с подушки. Резкая боль в затылке заставляет пожалеть о своём импульсивном решении, и я снова ложусь обратно. Не остаётся сомнений — я в своей спальне. — Сынок! — Султан Мурад аккуратно убирает мою руку и касается ладонью лба, — Ты все ещё горячий, но уже не такой, как часом ранее. Хорошо, что Лале Хатун любезно вызвалась помочь… — Правда? — я улыбаюсь одними уголками губ и чувствую, как моей щеки касается что-то прохладное. Девушка продолжает заботливо пропитывать лицо платком, не останавливаясь ни на секунду и игнорируя мой назойливый взгляд. — Вода уже тёплая, принесите ещё, — голос отца дрожит от волнения. Не помню, когда я видел его таким в последний раз. Я слышу топот ног, и рядом с кроватью кто-то ставит тазик. Но… Та девушка… От жуткого осознания меня передергивает, кажется, я бледнею ещё сильнее. — Что произошло? — слова даются мне с большим трудом, я замираю в ожидании ответа. — Видимо, ты много выпил, Мехмед, — отец качает головой из стороны в сторону, — а затем пошёл в хамам. Ты помнишь? Я утвердительно киваю и нервно сглатываю слюну. Глазами я рассматриваю украшенный рисунками потолок, не решаясь перевести на Султана взгляд. — Лале сказала, что ты не в себе, и я решил отправить за тобой прислугу, чтобы они за тобой присмотрели. Я закрываю глаза и поджимаю губы, пока девушка с осторожностью протирает мое лицо холодной водой. — Ты потерял сознание и сильно ударился головой. Хорошо, что они тебя нашли, иначе… — отец замолкает, я слышу в его речи горечь, — даже не хочу об этом думать. Я молчу и пытаюсь понять, почему он не говорит про то, что я сделал своими собственными руками совсем недавно. Не хочет говорить при Лале? Я смотрю на свои ладони, испачканные запекшейся кровью. Из моих губ доносится тихий стон отчаянья. — Тебе нужно отдыхать, Мехмед, — отец аккуратно ставит пиалу с травяным отваром на прикроватную тумбочку и кивает девушке, а затем выходит из комнаты, оставляя нас наедине. — Лале… — я подбираю нужные слова, но мой язык заплетается. Я тянусь к девушке дрожащими пальцами, но она не даёт до себя прикоснуться. — Я это делаю, потому что все произошло из-за меня, Господин Мехмед, — ее голос расстроенный, и это вызывает у меня недоумевание, — я чувствую свою вину за случившееся, не более того. Прошу Вас, не двигайтесь. Моя рука безвольно падает на кровать, и я в ярости сжимаю белую простынь, оставляя на ней кровавый след. В дверь тихо стучат, и я перевожу свой взгляд на источник звука. — Войдите, — не скрывая злости говорю я, но при виде того, кто зашёл в спальню, мое сердце спешит покинуть тело. Не может быть… — Господин, — передо мной стоит Гюль и услужливо кланяется, держа в руках корзину с чистым бельём, — Султан приказал мне доставить одежды. Она медленно идёт вдоль комнаты, пока не подходит к кровати. Я смотрю на неё, не скрывая своего удивления. — Я оставлю это здесь, — девушка смотрит на меня и ставит корзину на пол, — если что-то будет нужно, обязательно позовите. Я выдавливаю из себя смешок и киваю, мой рот замирает в приоткрытом положении. Когда Гюль кланяется и выходит из моей спальни, я перевожу взгляд на Лале. — Что с Вами, Мехмед? — она опускает руку в тазик и выжимает платок, а затем снова прислоняет к моему горячему лбу. — Вы верите в привидений, Лале? Не в тех, что сотнями лет скитаются по замку, в надежде обрести покой, а в настоящих прислужников тьмы? — от страха мои губы немеют. — Не верю ни в тех, ни в других. Все это россказни на ночь для маленьких детей, которые не слушаются своих родителей. — И Вы не боитесь? — Нет, — Лале молчит какое-то время, а затем робко поднимает на меня свой взгляд, — любого дьявола страшнее человеческая сущность. Когда разум отравлен — спасения нет. Какое-то время мы молчим. Я чувствую свою вину за случившееся, и это отзывается во мне серой тоской. Не передать словами, что творится в моей чёрной от желания душе. — Лале, — наконец, решаюсь прервать я тишину, — мое поведение ужасно. Простите меня. Ради всего святого, простите. Я мягко убираю ее руку от своего лица и прижимаю к губам, покрывая поцелуями каждый миллиметр нежной кожи. — Мехмед… — девушка с удивлением смотрит на меня, но не спешит отстраниться, — Вы не должны… — Я виноват, Лале, — я прижимаюсь щекой к ее тёплой ладони и улыбаюсь, пытаясь скрыть внутреннюю боль, — И не только в том, что напился вина и вёл себя как чудовище, так ещё и позволял в Вашу сторону неофициальное обращение. Больше такого не повторится. Девушка кротко кивает, и, к своему удовлетворению, я замечаю, что ее взгляд смягчается. — Вольно Вам, Мехмед, — Лале слегка проводит пальцами по моей щеке и убирает руку, смачивает платок в тазике и прислоняет его к моему лбу, — всем свойственно ошибаться. Мы всего лишь люди… Такая простая и немудреная истина. Только вот кому-то не чудятся страшные картины, искореженные собственным подсознанием. — Всего лишь люди… — я медленно повторяю последнюю фразу, смакуя на вкус ее горечь, — В этом и проблема. Человеческое существо из плоти и крови, ведомое животными инстинктами. Что же нам уготовано… На моих глазах появляются предательские слёзы, и я отворачиваю голову от девушки, не желая показать свою слабость. Схожу ли я с ума от безысходности, или демоны поселились в моем разуме? — Мехмед, — Лале нежно прикасается ко мне, а затем берет мои руки и укладывает их на свои колени окровавленными ладонями кверху, — позвольте. Я снова поворачиваю голову и молча наблюдаю за тем, как она пропитывает платком подушечки пальцев, смывая с них последствия моего безумия. — Когда Вас нашли, все вокруг было в крови, — говорит она, заметив на себе мой вопросительный взгляд, — наверное, Вы держались за затылок и пытались закрыть рану руками. Что же это получается, Гюль мне не померещилась подобному призраку из старого замка? Из моих губ доносится истеричный смешок. Все было таким реальным. Что, если это повторится, но только с Лале. Мне становится жутко от одной только мысли, что я могу причинить ей вред. Девушка медленно убирает платок и тянется к тумбочке, чтобы взять пиалу с отваром, а затем помогает мне привстать. С тихим стоном я облокачиваюсь спиной на подушку и позволяю за собой поухаживать. Каждый глоток отдаёт в виски и затылок, и я невольно морщусь всякий раз, когда тёплая жидкость касается горла. Очередной приступ головной боли заставляет меня выплюнуть отвар, и я крепко зажмуриваюсь, не переставая скрипеть зубами от переполняющих меня злости и унижения. — Ничего страшного, Мехмед, — взгляд Лале наполнен сочувствием, она медленно пропитывает платком губы и мягко касается моей шеи. Подушечки ее пальцев действуют на меня успокаивающе, и я пытаюсь привстать, чтобы сесть поудобнее и впредь не допустить больше такого. Но мои тщетные попытки вести себя мужественно приводят к кардинально противоположному результату. Не ожидая настолько сильной слабости во всем теле, я чуть ли не падаю на Лале, из последних сил держась руками за матрас и утыкаясь носом в ее хрупкую шею. Унизительно. Будущий Султан. Из моих глаз начинают течь слёзы. Слабый, ничтожный, безвольный червяк. — Мехмед… — Лале замешкалась на секунду, но тут же я ощутил на себе ее нежные прикосновения, от которых стало только хуже. Моя спина содрогается в плаче, и девушка прижимает меня к себе ближе, а у меня даже нет сил обнять ее в ответ. Руки безвольно висят вдоль туловища, а Лале шепчет мне слова успокоения на ухо, пока я не проваливаюсь в глубокий сон.