Сладкий лукум

> Дрожь в руках до первой отнятой жизни и до последнего крика. — Я хочу завтракать вместе со всеми. — Мехмед, прошло не более суток после… — Я. Хочу. Разделить. Завтрак. Со всеми! Султан Мурад не без нервов поправляет кафтан и садится на стуле прямо перед моей кроватью. — А если твой разум помутнится? Снова? — голос отца усталый, раздражённый, — Об этом ты подумал? — Такого не повторится, я почти здоров. — Ночью у тебя был жар, Мехмед, — султан устало вздыхает и закуривает трубку, — благо рана на твоей голове не такая глубокая, как ожидалось. Я криво ухмыляюсь и закатываю глаза, непроизвольно дотрагиваясь до затылка пальцами. — Ты упрям, Мехмед, и слишком юн, — отец задумчиво выдыхает дым, — Что мне сделать, чтобы ты остался в постели? — Приведи сюда Лале, — я смотрю ему прямо в глаза и прищуриваюсь, — да, приведи ее ко мне, и тогда я не потревожу вас своим присутствием. — Лале? — султан хмыкает и проводит пальцами по своим густым бровям, не выпуская трубку изо рта, — Не она ли является причиной твоего зверского утреннего аппетита? — Отец, когда я тебя о чем-то просил в последний раз? — я приторно вздыхаю и поудобнее облокачиваюсь о подушки, — А вдруг я и правда очень слаб, чтобы спуститься вниз… Отец выдыхает дым и цокает языком. — Ай ты, хитрый лис! — он шутливо грозится указательным пальцем и тихо посмеивается, — Чего задумал ты, баловник, уже собираешь гарем? — Гарем? — мое лицо перекашивается от отвращения, — Мне не нужен гарем. — Молодому мужу положена знатная невестка, а затем, как знать, может быть и Лале присоединится к вашей дружной семье, — султан смеётся, и мои щеки краснеют от злости. — Ты ставишь в один ряд ее и византийскую шваль? — скрипя зубами я привстаю с кровати, руки сжимаются в кулаки. — Мехмед! — отец резко встаёт со стула и озирается по сторонам, его голос становится тише, — Не смей говорить так, покуда гости находятся в нашем доме. Что ты себе позволяешь? — Это же лицемерие! — я поджимаю губы и пытаюсь сдержать нахлынувшие на меня чувства, — Ты сам говорил, что честность — наше достояние, а сейчас предлагаешь нагло всем врать? — Любовь приходит с возрастом, Мехмед, — его голос спокойный и непоколебимый, — Поживете с мое и свыкнетесь друг с другом, а ваши дети будут слагать о вас легенды, как их отец и мать… — Не желаю это слушать, — я машу головой из стороны в сторону и крепко сжимаю пальцами одеяло, — Мне это неинтересно! — Тобой руководят гормоны, а не разум! — Султан Мурад снова закуривает трубку и задумчиво хмыкает, — Потом ты поймёшь, что твой отец хотел для тебя только лучшего! — Ошибаешься. — Что? — его брови удивленно приподнимаются. — Мной руководит разум и только он, почему вы только и говорите о том, что со мной что-то не так! — я почти кричу, вены на моей шее вздуваются, — Все только и указывают, что мне делать, а должен решать я. Я сам! И никто другой! — Сынок… — отец хочет сказать что-то ещё, но я его сразу же перебиваю. — Будь добр, позови сюда Лале, или же я в сию минуту спущусь вниз прямиком в нижнем белье. Лицо Султана мрачнеет, и он задирает подбородок кверху. — Ты хотел завтракать вместе со всеми, вот и иди, только поменяй сначала одежду! — отец поворачивается на одних каблуках и выходит из комнаты, громко хлопнув за собой дверью. Я провожаю его насмешливым взглядом, пока внутри меня не перестает бурлить гнев. Смерть несущий. Прикусывая нижнюю губу, я падаю на подушки, запрокинув голову назад и ненароком задевая рану на затылке. Резкая боль бодрит меня, и из моих губ доносится смешок. Когда чувствуешь боль душевную, только физическая дарит тебе ощущение жизни. Полежав так какое-то время и обдумав дальнейшие действия, я привожу себя в порядок и медленно спускаюсь вниз, где за столом уже ждут знакомые лица, но Лале среди них нет. Улыбка моментально сходит с моего лица, оставляя после себя горечь. Единственный свободный стул находится рядом с византийской девкой, и я нехотя сажусь рядом с ней, сразу же подзывая к себе прислугу, чтобы мне налили свежевыжатого сока. — Мехмед, как Ваше самочувствие? — приторный голос Аиды напоминает мне звук скребущегося ножа по тарелке, и я невольно морщу нос, поспешно уминая с аппетитом уже нарезанную для меня отбивную. — Прекрасно, — отвечаю я через несколько минут и пропитываю салфеткой уголки губ, в последний момент замечая на себе ее назойливый взгляд, — как же это вкусно. Просто великолепно. Она действительно все это время молча ждала, пока я соизволю с ней поговорить? Ничтожество. Султан недовольно посматривает на меня через свои густые брови, но его взгляд смягчается, когда он видит, с каким аппетитом я съедаю свой завтрак. — Как Ваша рана? Может, мне поменять бинты? Рука Аиды тянется к моей голове, и я на лету перехватываю ее запястье, даже не смотря в ее сторону. — Не стоит, — спокойным голосом говорю я, и медленно расцепляю пальцы, — пусть этим занимается специалист. Девушка грустно вздыхает, и отец начинает снова сверлить меня своим многозначительным взглядом. — А, может, рассказать вам сказку? — я широко улыбаюсь и поворачиваю голову к Аиде, — Вам же нравятся сказки? — Конечно, — девушка кивает головой и с интересом смотрит на меня, ожидая рассказа. — Жил-был один садовод. Он очень любил цветы, но лишь один цветок привлекал его внимание больше всех… — Но как же так? — Аида от удивления прикрывает ладонями рот, — Разве человек, занимающийся растениями, может выделить только один цветок среди остальных? Не все ли они прекрасны? Я хмыкаю и провожу ножом по пустой тарелке, от чего по всей веранде разносится противный скрежещущий звук. — Садовод мог бы сажать и розы, и пионы, и даже хризантемы, — я игнорирую ее вопрос и краем глаза замечаю, как девушка подсаживается ко мне ближе, — но вот тюльпаны ему были по душе больше. Я выдерживаю паузу и делаю глоток из стакана. У отца от злости начинают темнеть глаза. — И вот, однажды, к садоводу приходит его хороший знакомый. «Возьми семена, — говорит он, — это то, что ты искал все свои годы». Ничего не подозревающий садовод благодарит своего друга, но кроме разочарования его ничего не ждёт более. Наши взгляды с отцом встречаются, и я громко вздыхаю, выдавливая из себя улыбку. — Вместо тюльпанов начал расти сорняк, который сровнял с землей весь сад. И садовод остался ни с чем из-за жестокости другого человека. — И что же…случилось потом? — спрашивает Аида, слегка дотрагиваясь до моего плеча ладонью. Я всматриваюсь в лицо девушки и натянуто улыбаюсь. — Садовод сорняк вырубил, а затем сжег. Вот и вся сказка. Султан Мурад резко встаёт из-за стола, и я, довольно ухмыляясь, облокачиваюсь поудобнее на стул так, чтобы моя рука с него свободно свисала. — Прошу меня извинить, ждут дела, — щеки отца полыхают от злости, и он спешит поскорее покинуть веранду, не забыв при этом напоследок смерить меня своим гневным взглядом. Хорошее настроение появляется во мне по мере того, как его шаги стихают, но мелкая сошка рядом возвращает меня в прежнее состояние. Неужели так трудно просто заткнуться и посидеть в тишине? — Мехмед, но почему садовод возжелал только один цветок? — Аида не отстает от меня со своими глупыми вопросами, и мне не остается ничего больше, как закатить глаза. Притворяется, что ничего не поняла или и правда обделена умом? Я снова натягиваю на себя любезную улыбку, и в голове на секунду проносится довольно заманчивое предложение, выполнить которое так и подначивает внутренний голос. — Что ж, Аида… — я провожу языком по своей нижней губе и из моего рта непроизвольно раздается тихий смешок, — Тебе кто-нибудь говорил, какая у тебя красивая шея? Аида смущенно смеётся и машет рукой. — Ох, Мехмед, это лишнее, правда… — она подмигивает мне, и в ту же секунду я накрываю ее губы своими, чтобы не слышать этот мерзкий лицемерный голос. Девушка что-то тихо мычит мне в рот, но затем начинает таять от поцелуя. Одна моя рука тянется к шее и лишь только я дотрагиваюсь до ее кожи, как тут же чувствую прилив возбуждения. Большим пальцем с нажимом я провожу вдоль хрящей, оценивая ее анатомические особенности. Довольно крепкая, от того и веселее. — Ммм… — я опускаю руку к своему бедру, предвкушая нащупать в ножнах меч, но тут же отрываюсь от Аиды, разочарованно опуская свой взгляд книзу и удостоверяясь в том, что оставил его в комнате. — Что ж, — я поспешно отстраняюсь от девушки и всем своим видом даю понять, что мне неприятны ее прикосновения, — Какой сегодня прекрасный день, чтобы жить… Я кисло улыбаюсь и встаю из-за стола. — Не нужно за мной идти, я хочу прогуляться в одиночестве, — я приподнимаю правую бровь и высокомерно смотрю на Аиду с высоты своего роста, а затем разворачиваюсь на одних каблуках и медленными шагами направляюсь в сторону сада, попутно брезгливо вытирая губы тыльной стороной ладони. А время все идёт, приближая мой день рождения… тик-так…тик-так…